15. Тревожное лето сорок второго

   Витёк совсем перестал улыбаться. Подолгу теперь просиживал он в одиночестве на опустевшей голубятне, смотрел куда-то вдаль, размышляя про войну. Настоящую, не книжную и не киношную. Войну, описанную в пропавшем батином письме. Горы трупов. Солдаты, погибшие ни за что ни про что. Особенно возмущала разум мальчишки мысль, что человек, возможно, всю жизнь готовился воевать, изучал военное дело, отрабатывал стрельбу и приёмы рукопашного боя, хотел совершить множество подвигов. А ему отдавали приказ идти на вражеский пулемёт. И он погибал в первом же бою, не успев принести Родине хоть какую-нибудь пользу. Всё это никак не укладывалось в голове.

   А выражение «попасть в котёл» наполнилось для Витьки новым смыслом. Витька и раньше знал, что оно значит «оказаться в окружении». Как вода, налитая в настоящий котелок или кастрюлю, оказывается окружённой стенками и не может оттуда сама излиться. Но теперь Витёк представлял, что воду ту ставят на огонь и она начинает в котле кипеть. Так же и солдатам, попавшим в окружение, жарко, тяжело. Взятых в кольцо уничтожают, в живых остаётся всё меньше и меньше. Окружённая дивизия испаряется, словно вода в кипящем котле…

   Шло жаркое лето сорок второго. Радостные надежды первых зимних побед сменились тревожными ожиданиями. Красная Армия опять отступала. Завершив оккупацию Украины, фашисты ринулись дальше вглубь СССР. Железные клинья немецких танковых армий, устремившихся к Кавказу и Сталинграду, прокладывали путь полчищам захватчиков. Бок о бок с фрицами наступали армейские соединения их союзников: Италии, Венгрии, Румынии, Финляндии, Словакии, Хорватии, Испании. Воевали на стороне Гитлера и многочисленные подразделения добровольцев, сформированные из одураченных геббельсовской пропагандой жителей стран, оккупированных Германией. Фашистам и их сателлитам казалось, что развязка уже не за горами.

   Чтобы застопорить отступление, грозящее катастрофой, И.В. Сталин 28 июля 1942 года издал знаменитый «Приказ № 227», прозванный в народе «Ни шагу назад!». Одной из мер, призванных стабилизировать фронт, согласно этому приказу, стало создание штрафных рот и батальонов. В штрафбаты направляли провинившихся в чём-либо красноармейцев, чтобы те в бою кровью искупили вину перед Родиной или умерли за неё с чистой совестью. А бросали их всегда в самое пекло.

   Тем же сталинским приказом предписывалось: «Сформировать хорошо вооружённые заградительные отряды, поставить их в непосредственном тылу неустойчивых дивизий и обязать их в случае паники и беспорядочного отхода частей дивизии расстреливать на месте паникёров и трусов».

   Вот так. На прорыв посылали штрафбатовцев, которым как бы уже и терять-то особо нечего. А где-то позади – заградотряд, чтобы шибче в атаку бежали, да отступить не вздумали. Глядишь, немчура промахнётся, живой останешься. А на то, что наши доблестные заградотрядчики промахнутся, надежд куда как меньше.

            ***

   Как-то раз Витька сидел на голубятне, размышляя – куда же голуби подевались? Вдруг небо наполнил густой дым, валивший с территории 32-го завода. Пожар! Ребята-подселенцы, вернувшись со смены, рассказали, что сгорела кузница. Они принесли в избу пачку газет для самокруток. На следующий день, выбрав из газет те, что посвежее, мальчишка опять уединился на голубятне и принялся их изучать.

   Кроме сводок Совинформбюро, рассказывавших о положении на фронте, информации о международных событиях, большое место отводилось сообщениям о борьбе с внутренним врагом: дезертирами, вредителями, паникёрами, нарушителями дисциплины.

   Так в «Кировской правде» под рубрикой «В прокуратуре СССР» прочёл Витёк статью «Дезертиры трудового фронта». В ней рассказывалось о четырёх москвичах, эвакуированных в Киров вместе с заводом и не выполнивших свой гражданский долг. 27 декабря 1941 года сбежали они с завода обратно в Москву. Всего через восемь дней после побега были арестованы. А уже на следующий день военный трибунал приговорил их к лишению свободы сроком от 6 до 8 лет. В газете разъяснялось, что в военное время все рабочие и колхозники являются мобилизованными на трудовой фронт. За самовольный уход с предприятия или с поля, а также за отказ от выполнения любой порученной работы полагается лишение свободы.

   Но судили не только простых работяг. На глаза Витьке попалась заметка о привлечении к уголовной ответственности председателя Облметаллопромсоюза «за срыв заданий по производству спецкомплектов для оборонных заводов» и директора завода № 537* «за невыполнение плана и брак».

   В другом номере под рубрикой «Происшествия» сообщалось о нескольких отравлениях. Как выяснилось, мошенники по спекулятивным ценам продавали на рынках Кирова под видом столовой соли какие-то вредные химические вещества, по внешнему виду похожие на соль. Вредителей поймали. Статья заканчивалась призывом к сознательным гражданам задерживать и сдавать в милицию всех лиц, торгующих подозрительными продуктами.

   Витька пропустил мало интересовавшее его сообщение о том, что вспыхнувшая в Кирове зимой 41-42 гг. эпидемия сыпного тифа к данному моменту полностью ликвидирована, и принялся за большую статью, рассказывающую о важной работе организации под странным названием БРИГАДМИЛ. «Что это за чудо-юдо такое?», – недоумевал Витька. Организация эта, сообщалось в газете, была в своё время реорганизована из ОСОМУРа.

   А, ну всё понятно теперь! Так бы сразу и сказали, что БРИГАДМИЛ – это бывший ОСОМУР! Кто же у нас не знает про легендарное Общество Содействия Органам Милиции и Уголовного Розыска? Непонятно только, чем же им старое привычное слуху название не угодило? Как оказалось, новое название было сокращением от Бригад содействия рабоче-крестьянской милиции. А занимались эти добровольные помощники, как и раньше, очень ответственными делами: розыском похищенных продовольственных карточек, раскрытием хищений газет из киосков «Союзпечати», борьбой с подпольными абортами.

   Наиважнейшим поручением, доверенным партией большевиков БРИГАДМИЛу, было изъятие у несознательных граждан запрещённых на время войны радиоприёмников, которые всем следовало сдать на хранение в Наркомат связи. Все действующие радиоприёмники в Кировской области состояли на строгом учёте. Их выдавали по особому распоряжению только для коллективного прослушивания передач советского радио. Тут же рассказывалось о 28-и раскрытых случаях незаконного хранения радиоприёмников. Пять человек арестовано за прослушивание немецких радиопередач.

   Но случались в Кирове и преступления, упоминания о которых Витька в газетах так и не нашёл, как ни старался. Недавно поймали женщину, которая заманивала к себе маленьких детей и убивала их. Разделывала мясо, лепила из него пирожки и продавала на базаре. Витька вместе с другими мальчишками ходил смотреть квартиру, располагавшуюся в полуподвале на углу улиц Коммуны и Володарского, где делали пирожки из человечинки. Туда пускали всех любопытных, хотя смотреть-то особо не на что. Единственное, что врезалось в Витькину память – всегда нарастапашку раскрытые окна и двери. Очевидно, таким способом люди желали поскорее избавиться от людоедского духа этой квартиры.

   Зато много информации давали в газетах про врагов народа всех мастей. Витёк, углубившись в чтение уголовной хроники, негодовал. Как же так! Идёт война не на жизнь, а на смерть. Миллионы людей встали, как один, на защиту Родины. Но вместо того, чтобы сплотиться всем вокруг вождя народов товарища Сталина, находятся же ещё такие мерзавцы, пособники фашистов. Бороться с ними подобает всеми доступными способами!

            ***

   Послышался шум. Увидев вскарабкавшегося на голубятню, уже успевшего вернуться с завода Мишку Зорина, Витёк понял, как долго он здесь торчит.

   – Ты чего тут скучаешь? – спросил Миша, – тебя уж мать потеряла, переживает, не стряслось ли чего.

   – Да вот, глянь, что тут про всяких врагов народа пишут. – Витька протянул газету товарищу. Мишка принялся читать вслух:

   – Недавно органами НКВД задержан гражданин Б., на руках у него имелся паспорт, но прописки в нём не было. Это вызвало подозрение. На допросе Б. признался, что он является шпионом, заслан в город Киров для проведения диверсий. Призываем всех добросовестных граждан усилить бдительность!

   – Жаль, я ещё возрастом мал, а то бы тоже вступил в ряды помощников милиции! – горячо заявил Витёк, – а ты, Миш, что думаешь?

   – А я думаю, ежели тебя в НКВД как следует допросить, то ты там в чём угодно сознаешься. Да хоть, что сам ты шпион и есть!

   Витька опешил от неожиданности. Давно пора привыкнуть к тому, что Миша может иногда брякнуть что-нибудь в этом роде. Но только Витька призадумался, как бы на этот выпад Мишке пограмотнее ответить, как вспомнил их с Мироном побег на фронт. Оказались они тогда в военной комендатуре станции Балезино, где чуть не сделали из них «вредителей и диверсантов». Спас их тогда, похоже, слишком уж юный возраст, да разум майора Луговина. И всё же, всё же…

   – У нас так просто не сажают! Враг, он и есть враг, – отвечал Витёк.

   – Конечно, – согласился Мишка, – посмотри-ка на меня повнимательней. Видишь? Перед тобой стоит сын самого настоящего врага народа.

   – Брешешь, – Витька бросил короткий взгляд в лицо широко улыбающегося товарища, а сам подумал: «Так вот, наверное, почему путешествовали мы не к Мишкиным родителям в Жгули, а к его родственникам в Климковку».

   – Знаешь, за что моему отцу пять лет лагерей в 39-м дали? Не так просто, конечно. За анекдот, который он в компании приятелей рассказал, – Мишка перешёл на шёпот. – Про товарища Сталина анекдот. Хочешь, расскажу?

   Витёк резко замотал головой. Видно было, что он не верит, что такое возможно.

   – Ну как знаешь, как знаешь, – Мишка по-прежнему шептал, улыбаясь. – Только вот что я тебе скажу: никогда не зарекайся от сумы да от тюрьмы. Я это к тому, что не нравится мне, что письмо твоего отца как-то вдруг неожиданно пропало, словно сквозь землю провалилось, не к добру это. Помнишь ведь, что там про наш красноармейский комсостав написано?

   Витька, конечно же, помнил, ещё бы! А Миша как в воду глядел. В самом конце лета, когда по вечерам чувствовалось уже прохладное дыхание приближавшейся осени, от бати пришло известие. Отец сообщал, что его из-за того письма судили, отправили искупать вину в штрафную роту. Утешал: мол, ничего страшного, люди и оттуда живыми возвращаются. Обидно, конечно; ведь непонятно, в чём виноват.

   Пребывая в понуром настроении, поделился Витёк последними новостями с собиравшимся на работу Мишей. В тот момент кроме них в избе никого не было.

   – Как же то письмо в органах оказалось? – не понимал Витька.

   – Очень просто. Если членов вашей семьи исключить, остаёмся мы, подселенцы. Из нас троих кто-то и сдал, – Миша всё улыбался. – Хотя не факт, в наше время и дети своих родителей сдают, и такое тоже бывает. А насчёт штрафбата… Что ж, это гораздо лучше, чем в лагеря. Да, знаешь, говорят, Сталин разрешил теперь заключённым в армию идти. Кто через штрафбат прошёл, вину кровью смыл, с того судимость снимают и в обычные войска переводят. Так что, может, и моего отца из лагеря освободят…

   Сказав это, Мишка направился к выходу. Пребывавший до этого в каком-то оцепенении Витька его окликнул.

   – Ну, чего тебе? Уж некогда, – ответил недовольный Мишка.

   Неожиданная улыбка осветила вдруг Витькино лицо, и он шепнул:

   – Расскажи тот анекдот. Про Сталина.


   ПРИМЕЧАНИЕ:
*Завод № 537 – в наше время Кировский завод «Маяк».


   ЧИТАЙТЕ ПРОДОЛЖЕНИЕ В СЛЕДУЮЩЕЙ ГЛАВЕ...