Моя жизнь в Навашинском комсомоле

Вспоминая прошлое, невольно ловишь себя на мысли, что те или иные ключевые перемены в жизни происходят как бы под воздействием случайных обстоятельств. Вообще феномен случайных, иногда незначительных фактов и эпизодов меняют вдруг судьбу не только одного человека, но государств и мира. Только наша «марксистская закваска» умаляла роль случая, объясняя всё объективной необходимостью. И это понятно если признать великую роль случая, то рано или поздно придётся признать Бога, а не материю как объективную реальность.
В школе, будучи отличником, комсомольским активистом не был. Из комсомольской жизни помню три эпизода. Первый – это когда принимали в комсомол. Было выездное заседание бюро РК ВЛКСМ (что такое я потом узнаю)  в пионерской комнате нашей школы. Я, конечно, не сомневался, что меня примут, и по-видимому вел себя не очень робко, за что меня при приёме проучили, поймав на вопросе: «Участвовал ли комсомол в штурме Зимнего дворца?». Я бойко ответил: «Участвовал». Оказывается нет, так как год его рождения 1918. Секретарь райкома И.В. Вагин (это был его стиль) таким вот КВН-ским вопросом осадил меня и довольный улыбался, что срезал шустрого не в меру отличника. Потом, когда я сам стал комсомольским работником всегда протестовал против таких вопросов – ловушек, считая их глупыми.
Второй эпизод. На общем комсомольском собрании выступая с предложением признать работу комитета комсомола школы, который возглавляла моя родная сестра Лариса, неудовлетворительным. Меня уговорили, что это неправильно, а Лариса потом на меня обижалась.
И третий случай, когда ездил на районную отчётно-выборную конференцию в г. Навашино. Сидел рядом со Степуринской, молодой симпатичной учительницей (не помню её имя, только лицо), и болтал, стараясь ей понравиться. Она иногда меня останавливала, чтобы кое-что послушать. Я же кроме неё никого не видел и не слышал. Этот сюжет закончился для меня конфузом. Она вдруг спросила: «Где-то я тебя видела. Ты ёлки в Муроме на «выемке» не продавал». Как гром среди ясного неба. Я покраснел и признался, что было один раз. Действительно один раз. Так было завидно, ребята ездят и продают, потом рассказывают как на эти деньги пьют газировку и едят тульские пряники. Некоторые, кто победней жили, отдавали часть денег родителям. Вот тогда я с Шураном Весниным сходил в лес, срубил две ёлки и поехал в Муром. Одну ёлку продал за 90 копеек, а одну так и бросил там. Она (учительница) говорит, что запомнила меня, потому что я кричал или ей предложил (не помню точно).
В политехническом институте, хоть и был я на первом курсе выбран профоргом, тоже не особенным активистом являлся. Точно знаю что был членом комсомольского бюро кораблестроительного факультета (секретарь В.В. Бородачёв — будущий секретарь обкома ВЛКСМ) ответственный за общежитие. Работа моя сводилась к организации подписки на газеты «Комсомольская правда» и «Ленинская смена» да разбору персональных дел хулиганов или попавших в медвытрезвитель. Мы в основном пытались выгородить своих общежитейских. Правда, на втором курсе отличился на уборке картофеля в совхозе «Нижегородский», за что получил грамоту. Ещё мы организовывали соревнования на факультете по футболу и баскетболу среди курсов, участвовали в эстафете на призы газеты «Ждановец». Здесь не столько комсомольская обязанность, сколько любовь к спорту брала своё.
По своей личной инициативе, я записался в кружок атеистов, который вёла легендарная личность - Фёдор Матвеевич Васяев. А на третьем курсе меня сагитировали в оперативный комсомольский отряд, который работал при уголовном розыске Нижегородского УВД. Мы пытались вместе с их операми ловить воров-карманников в магазинах на «Свердловке».
При получении распределения после института на Навашинский судостроительный завод «Ока» на должность мастера судосборки в СК-2, меня включили в актив. В то время комитет комсомола завода возглавлял Николай Смыслов. Он меня, видимо, запомнил, когда я был последнюю неделю на практике в КБ (а весь срок помощником мастера у Ю.А. Скопина) как шустрого паренька, который выступал достаточно искренне, открыто.
По его рекомендации, меня сразу же на собрании выдвинули в комсомольское бюро цеха СК-2, избрали замом секретаря и начальником штаба «Комсомольского прожектора», а совместно с парткомом утвердили пропагандистом в системе комсомольской политучёбы курса «Основы коммунистической морали». Секретарём-«подснежником» была, по-моему, Татьяна Дмитриева, с которой был знаком ещё со школы по совместным поездкам на «трудовом» поезде. К тому же я, помниться, даже подал несколько рацпредложений как молодой специалист.
За все поручения взялся с азартом. Выпустил четыре «Комсомольских прожектора» в которых вскрывал недостатки и даже критиковал начальство цеха. Комсомольскую учёбу начал проводить и, чтобы обеспечить явку в табельной, забирал пропуска комсомольцев и отдавал после учёбы. На недопустимость таких методов мне указал проверяющий зам. секретаря парткома Жан Гусейнович Нурибеков, но в целом меня отметил положительно. К тому же мы с ним, оказывается в одной и той же квартире жили на Мещерском торфоболоте. Точнее он жил раньше, задолго до нашей семьи.
За такую активность Коля Смыслов включил меня на какую-то научно-практическую конференцию, которую проводил Горьковский обком комсомола в январе 1973 года. С нами же ездил Саша Ивлев, заворг райкома комсомола и мой земляк, которого я хорошо знал. Он учился в нашей Натальинской школе раньше, к тому же был женат на моей троюродной сестре Лиде Захарчук. Обратно возвращались мы с Саней на поезде, выпили, конечно. Тогда Саше Ивлеву и пришла в голову мысль сагитировать меня на работу в райком комсомола. Дело в том, что ему «светила» очередная загранкомандировка на Кубу, а первый секретарь П.П. Мигунов сказал ему: «Не отпущу, если не найдешь замены.». Тут я подвернулся, но Коля Смыслов не хотел меня отдавать, т.к. сам хотел растить свою смену. Короче говоря, меня неожиданно вызывают в райком комсомола, и я после работы, как сейчас помню в валенках подшитых и рабочем пальто, пришёл к Петру Петровичу Мигунову. Я его чем-то рассмешил. Наверно, своей простотой и искренностью, но понравился нестандартностью, азартом и критическим подходом. Свои впечатления Петр Петрович сам опишет, это просто моя версия. Заглянул к В.И. Грошеву, которому я скорее не понравился как несерьёзный, чудаковатый, полная противоположность его пониманию, каким должен быть комсомольский работник. Но об этом ещё придётся сказать позднее.
В общем, П.П. Мигунов доложил о кандидатуре в райком КПСС заворготделом Н.М. Замковой. Теперь меня вызвали на беседу в РК КПСС к Н.М. Замковой в рабочее время. Ушёл с завода, не отпросившись у начальника цеха, за что получил замечание от Нины Михайловны, с которым не совсем согласился, хотя и был неправ. Всей этой субординации я тогда не понимал. Не думаю, что она была в восторге от моей кандидатуры, но, видимо, альтернативы не было. Мне посоветовали написать заявление о вступлении кандидатом в члены КПСС. Сначала я отказывался. Но мне Мигунов потом объяснил, что если не вступишь, то потом придется долго ждать, а для работы это важно. Пришлось согласиться, и я написал заявление парторгу цеха Валерию Васильевичу Морозову, очень уважаемому и принципиальному партийцу, пользующемуся авторитетом у рабочих. Он меня подбодрил, сказав, что и сам хотел сделать такое предложение после года моей работы. Вторую рекомендацию дала его супруга Зинаида Семёновна. Думаю, что и другие могли дать рекомендацию. По крайней мере, Юрий Александрович Скопин тоже предлагал.
Маленькая неувязка произошла со стажем, которого было всего 11 месяцев. Но её удалось обойти, дописав в трудовой книжке ещё четыре месяца, когда я работал помощником мастера в этом же цехе на преддипломной практике.
По производственной линии тоже были предложения роста и беседа с  Манько, который включил меня в директорский резерв на должность старшего мастера этого же цеха. Уже был заготовлен приказ о моём назначении. Здесь сложилась принципиальная развилка моей судьбы. Как быть? Ни о какой карьере тогда я не думал. Холостой, 23 года, что хочу, то и делаю. Кто-то, может, не поверит, но это их право. Хотя пишу я ещё не в маразматическом возрасте и отчётливо помню, что мыслил именно так.
Работая на производстве, видел все недостатки, мучаясь от приписки дутых рапортов. Корабль «Волго-Дон» ещё только заложили, а мы отчитывались за сданные секции, которых нет в помине. Взаимоотношения с работягами у меня были нормальные. Единственный раз выданный фонд мастера я раздал рабочим и вывесил приказ на табельной: кому сколько причитается. Кроме меня, это никто не огласил по понятной причине. Несмотря на этот принципиальный поступок, с коллегами-мастерами тоже жил дружно, научился делать «загашники», выходить в субботу, да и выпивал как все, правда, только за пределами завода.
Кое-что зная о науке управления, системе Тейлора и других достижений практики я пришёл к убеждению, что любая, лучшая в мире организация производства - японская или американская - развалится у нас в первую получку срывом поставок комплектующих. Дело, думал я тогда, в воспитании коммунистического сознания. Поэтому согласился на работу в РК ВЛКСМ, чтобы посмотреть, что там делается и активно поучаствовать в воспитании молодёжи.
Несколько необычной получилась моя прощальная оперативка у легендарного директора завода Сергея Павлиновича Волкова. В ходе оперативки он меня иронично уколол в ответ на моё горячее выступление по какому-то поводу, словами: «Тебе, Миша, на Кубу надо к Феделю Кастро. Он там  по полдня говорит, и ты с ним заодно будешь выступать». Потом сказал: «Кого назначим старшим мастером в СК-2?». Кое-кто знал о приказе и брякнул «Серафимова!». Я в ответ закричал: «Я не буду!». Решение о переходе в райкоме уже было принято. Директор набрал по телефону зама  по кадрам Манько и говорит: «Кого будем ставить старшим мастером в СК-2 на речные суда?». Видимо, в трубке опять прозвучала моя фамилия. Директор: «Да вот он руками и ногами открещивается», - и бросив трубку, сказал: «Назначаю старшим мастером Евгения Ивановича Шикова и думаю, в производстве наступит перелом в лучшую сторону». После чего Сергей Павлинович закрыл оперативку, сказав: «Все свободны, а ты, Миша, останься». Когда остались вдвоём, он сказал: «Ты, я слышал, собираешься от нас уходить? Не собираюсь тебя отговаривать, но ты ещё не понимаешь, что делаешь, потеряешь квалификацию. Да с кем ты там будешь работать, с Грошевым что ли?». И сморщился при этом. Я в ответ: «А Мигунов Пётр Петрович?». Он: «Ну, Петя хороший парень.». И тут я перехватил инициативу разговора: «Сергей Павлинович, во сколько лет Вы впервые пришли на завод?». Он: «Я пришёл на завод, Миша, в 26 лет». «А мне, - сказал я – всего 23 года. Если не получится, обратно вернусь, возьмёте?» - «Мастером, Миша, я тебя всегда возьму», -  закончил разговор Сергей Павлинович.
Заведующим организационным отделом Навашинского райкома комсомола проработал я всего лишь полгода. Но это было самое азартное, самое яркое и самое богатое на впечатления время, и от него  остались в памяти самые интересные события и эпизоды. Оказывается, их очень даже много в памяти.
Начнём с того, что когда мне показали мой рабочий стол напротив Ивана Васильевича Вагина (секретарь – завшкольным отделом РК ВЛКСМ), я, конечно, почувствовал себя неуютно, т.к. привык к замызганному столу в общей комнате мастеров на участке в БСЦ. Увидев список членов райкома ВЛКСМ, их оказалось очень много, я удивился, потому что не подозревал, сколько актива в районе. Спросил Петра Петровича: «Чего же они все делают, если жизнь комсомольскую молодёжь не чувствует?». Потом начались знакомства с разными людьми. Астарту Петровну, директора Дома пионеров, очень поразила моя манера знакомства с секретарями первичных комсомольских организаций. Это она потом с ужасом рассказывала, как я, протягивая руку, представился кому-то: «Михаил, а можно звать меня Мишкой, мне так больше нравится». Вот такой «неформал» пришёл в комсомольскую бюрократию. Но Петра Мигунова это веселило, он сам был не из породы чинуш и моим воспитанием занимался деликатно. В.И. Грошева сразу же предупредили, чтобы не вмешивался, что зав. орготделом подчиняется первому секретарю непосредственно.
Мой стиль был некабинетный. Первый это поощрял, и я стал сразу же мотаться по первичным организациям, где пешком, где на поезде, а где попутно на машине. В некоторых организациях приходилось оставаться на ночёвку, так как не на чем было добираться обратно.
В это же время Петя Мигунов приучал меня к неформальному общению, которое тогда имело место и играло большую роль в становлении комсомольско-партийной номенклатуры. Сам Пётр ожидал повышения, перевода в райком партии на должность зав. отделом пропаганды и агитации, настроение было чемоданное. Он брал меня на обеды с выпивкой в Позднякове на «Седьмом небе», в Саваслейке деревне и гарнизоне, а то просто на «комсомольских» полянах в Покрове, Дедове и других живописных местах. Часто это было с Владимиром Александровичем Кочетковым – нач. Навашинского районного узла связи и другими членами актива райкома, такими как Анатолий Кокойченков из Саваслейского горнизона.
Организовывались семинары по обмену опытом в Дедове, с Муромским горкомом ВЛКСМ, которые заканчивались неформальнм общением.
После таких воспоминаний многие подумают, что мы действительно в комсомоле «работали как дети, а пили как взрослые». Работали мы с увлечением и больше за идею, чем за деньги. Зарплаты были небольшие. Перед моим уходом с завода их как раз немного подняли, и зарплата у заворга была 130 рублей (мастером я получал 132 рубля), у второго секретаря райкома - 150 рублей.
Помню, в этот период посетил наш район первый секретарь обкома ВЛКСМ Виктор Александрович Карпычев. Он попросил организовать встречу с активом завода «Ока», я как раз принимал участие в этой встрече в качестве заворга. Поговорив о делах комсомольских, Виктор Александрович, видимо, с целью борьбы с бюрократией в комсомоле говорил: «Вы давайте спрашивайте за работу с освобождённых работников аппарата, требуйте строже, зарплата теперь у них хорошая». И назвал кое-какие цифры. На реплику одной из активисток, по-моему, это была Галя Гетманова: «Да, неплохие у них зарплаты», я вскочил и выступил примерно с такими словами: «Чего Вы зарплатой упрекаете, я получаю не больше, чем получал мастером, но не скажу, что мне здесь в райкоме работать легче, чем мастером на заводе». Не помню конца этого разговора, но Виктор Александрович меня не просто запомнил, а даже поделился мнением обо мне со вторым секретарём Львом Николаевичем Февралёвым, и тот мне потом об этом сам напомнил, точнее припомнил.
В этот год областной ударной комсомольской стройкой обком ВЛКСМ объявил Выксунский колесопрокатный завод, и по районам спустили разнарядку: направить туда на работу комсомольцев, в основном, рабочих специальностей. Нашему району дано было задание направить одного человека. По-видимому, работа в области шла плохо, «на ковёр» ко второму секретарю обкома ВЛКСМ Л.Н. Февралёву вызвали заворгов районов, отвечающих за это направление. Разговор был жёсткий. Когда очередь дошла до меня, Лев Николаевич сказал: «Виктор Александрович Карпычев говорил мне, что в Навашино заворг шустрый появился, так вот докажи, что ты не только выступать, но и дело делать умеешь. Сколько у Вас разнарядка – один человек. Направишь?». Я ответил: «На 100% не гарантирую». «А нам пол-человека не надо», – пошутил секретарь. «У тебя один человек, вот иди и выполняй».
После этого я «из штанов выпрыгнул», но такого человека нашёл. Это был мой знакомый земляк из д. Горицы - Сашка Штырев, отличный электросварщик, неженатый, лёгкий на подъём. В общем я убедил его, и он поехал туда работать. А буквально через несколько месяцев о нём передовая статья вышла в «Ленинской смене». Видимо, кроме нас никто туда никого не направил. Да и Саша всё-таки оттуда вернулся в Навашино, не закрепился навсегда на ударной стройке.
Ещё запомнился приезд первого секретаря Горьковского обкома КПСС Николая Ивановича Масленникова (позднее председателя Госплана РСФСР). Он, как правило, при визитах в район посещал и райкомы комсомола. Когда он зашёл в райком, после «здравствуйте» огорошил меня вопросом: «Где твой значок?». Я удивился, думал, что забыл одеть комсомольский значок. А он повторил: «Где твой значок ГТО? Ты что нормы не сдал? Вот я все нормы сдал честно и ношу значок с гордостью». Я что-то пробормотал в ответ. Но потом все до одной нормы сдал, правда, на серебряный значок и до сих пор помню эти некоторые нормативы.
Читающий эти воспоминания может подумать, или у него сложится впечатление, что комсомольская работа – это было сплошное веселье, гулянки и забавы. Так нередко и показывают кинофильмы подобного рода, чтобы опорочить советскую систему, КПСС и ВЛКСМ. Но кто жил и работал в то время должны объективно написать и про хорошие дела, и про недостатки, которые мы хорошо видели, но и, к сожалению, исправить и искоренить не могли.
У меня, к счастью, остались кое-какие архивы тех времён, и, листая их, я обнаружил очень много конспектов лекций на семинарах и конференциях, которые проводились с комсомольским активом и аппаратом. Читали их лучшие пропагандисты и просветители тех лет, такие как Ф.М. Васяев, Л.А. Зеленов, И.В. Суханов  и многие другие.
Работая заворгом ,я объездил весь район от Салавири до Ефанова, пытаясь наладить боевую работу первичных комсомольских организаций. В числе главных задач для заворга было обеспечить рост рядов, т.е. приём новых членов ВЛКСМ из числа работающей молодёжи, розыск «мёртвых душ», наладить регулярность проведения собраний, отчёт по членским взносам, сбор металлолома и другие направления. Честно говоря, старался очень. Поскольку был холостой, отдавал этой работе и выходные дни. Помню, однажды из д. Угольное после собрания шёл ночью пешком до Навашино, чтобы успеть на субботник по уборке сена, в котором принимали участие работники аппарата горкома партии и комсомола. Но, к сожалению, опоздал.
Приходилось для решения задач находить нестандартные решения. Так перед призывом в армию на базе Натальинского ДК была организована учёба допризывной молодёжи. Вёл её мой товарищ, офицер запаса Володя Сочнев. Он мне говорит: «Они почти все не комсомольцы. Давай я тебе их организую, а ты проведёшь с ними работу». Поехал к ним на сбор, среди них было много знакомых и даже с нашего Мещерского торфоболота. Провёл беседу, раздал Устав, создали территориальную первичную организацию, а через неделю провели собрание. Но главное, надо было, чтобы они приехали на бюро РК ВЛКСМ в подобающей форме одежды. Я очень волновался. Но ребята не подвели, и когда человек 13 в белых рубашках заявились на бюро, меня распирало от гордости. Это был фактически двойной месячный план по приёму, если не тройной. Но, примечательно, что до сих пор, когда приезжаю на родину, один из них, к сожалению, всегда поддатый, каждый раз вспоминает: «Помнишь, Миш, как ты нас в комсомол принимал?». По-видимому, это тоже было одно из запоминающихся событий в его жизни, если он до сего дня об этом вспоминает.
Заведующим организационным отделом райкома я проработал около полгода. Петра Петровича Мигунова переводили на работу в райком КПСС – заведующим отделом пропаганды и агитации. Владимира Ивановича Грошева планировали рекомендовать на должность первого секретаря РК ВЛКСМ, а меня - на второго секретаря райкома.
Несколько слов о Володе Грошеве хотел бы сказать, т.к. мы с ним были полной противоположностью по характеру и стилю работы и, я думаю, по пониманию сути комсомольской работы. Я больше работал в первичках, с конкретными людьми, он предпочитал налаживать контакты и связи с обкомом ВЛКСМ. Я терпеть не мог бумаги, он любил писать отчёты и, надо сказать, успешно. Я был очень демократичен в общении на грани панибратства, он, наоборот, более официален на грани бюрократизма.
Кроме этого, я был родной мещеро-болотный, натальинский и заводской. Он хоть с завода пришёл в комсомол, но сам был приезжий, с Украины.
И вот вопреки мнению райкома партии у заводского комсомольского актива во главе с Николаем Викторовичем Смысловым перед организационным пленумом РК ВЛКСМ возникла идея выдвинуть на должность первого секретаря меня.
С этим ко мне обратился сам Николай Смыслов, но я отказался. Причины мои были просты: только начал работать и у меня нет опыта, к тому же я не понимал и не принимал закулисную политику. Наши кандидатуры уже были согласованы, мы все дали согласие, и вдруг ради карьеры выдвинусь. Не помню точно, по-моему, я ещё и на пленуме отказался публично, после чего Евгений Затулий сказал мне (он меня выдвигал): «Смотри, переведутся решительные люди».
Никогда не пожалел об этом и считал, а с возрастом и подавно, что это было нечестно по отношению к Володе Грошеву, да и, действительно, мне было рано. Потом эта интрига повторилась и перед отчётно-выборной конференцией, и я опять отказался. Тогда уже публично заводчане не выступили, но при тайном голосовании набросали «чёрных шаров» В.И. Грошеву.
Я же не считал оценку его работы со стороны оппозиционеров справедливой. Он работал с желанием, системно, в бумажно-бюрократическом плане аккуратно, что тогда было важно для оценки работы со стороны руководящих органов. К тому же надо понимать, что он был зрелый, семейный человек, имеющий двоих детей, и, конечно, думал о своей карьере на политическом поприще. Кстати говоря, я у него подучился и планированию работы, и составлению бумаг, и другим полезным вещам, которые пригодились в жизни.
Но стиль работы по своим направлениям деятельности, а это политическая учёба молодёжи, физкультура и спорт, культура, атеизм, оперативно-комсомольские отряды, борьба с правонарушениями, был такой, как мне хотелось.
Почти во всех мероприятиях вместе с молодёжью участвовал сам лично, чтобы понять, как непросто всё это организовывать неосвобождённым секретарям первичных организаций. По политической учёбе молодёжи большую помощь оказывал райком КПСС, где зав. парткабинетом работала несравненная, неутомимая труженица идеологического фронта Аида Андреевна Борисова, с которой я подружился, и мы всегда находили общий язык. Очень много проводили совместных мероприятий с партийными пропагандистами, что несомненно повышало авторитет комсомольской учёбы. Есть такой анекдот. Чем отличается комиссар от партработника? Комиссар говорит: «Делай как я», а партработник: «Делай, как я говорю». Я искренне хотел походить на комиссара. Участвовал в художественной самодеятельности за район и в агитбригадах по району, ходил с оперативниками в рейды, даже был внештатным сотрудником Навашинского УГРО у Николая Лапшина, сдавал кровь в «День комсомольского донора». В спортивных соревнованиях либо сам участвовал, либо исполнял роль судьи после произнесённых речей на их открытии. Появились свои единомышленники, которые раньше не очень охотно с райкомом сотрудничали. Один из них – председатель спорткомитета района Виталий Васильевич Мочалин. Он то ли восстановился, то ли вновь вступил в ВЛКСМ и стал членом бюро райкома в 28 лет. Но надо сказать, что я не чурался и неформальных общений после соревнований. Тогда мы проводили такое количество соревнований на разные призы, что у нас не хватало выходных дней для их проведения. Особенно для зимних видов спорта.
Один из тогдашних руководителей райкома ДОСААФ стал мой товарищ Владимир Николаевич Сергеев. Это был для меня лучший друг по жизни, к сожалению, рано ушедший.
Мне даже приходилось вести репортажи демонстраций в г. Навашино с Анной Ивановной Клоковой. Не скажу, что это вот сразу мне далось. Приходилось учиться по ходу работы. Например, несмотря на мою коммуникабельность, разговорчивость и начитанность, оратор я сначала был никакой. Помню, мне доверили выступить с наказом перед кандидатом в депутаты Верховного совета СССР генерал-лейтенантом Морозом, где я должен был попросить о строительстве кинотеатра для молодёжи. Это было в районном ДК. Как вышел на трибуну, как заорал да скороговоркой на весь зал, Пётр Мигунов ухохотался. Сделал вывод для себя: когда выступал на конференции с отчётом штаба «Комсомольского прожектора», написал между строк – «тише и медленнее». В результате заканчивал комсомольскую карьеру в Навашино, на семинаре у Аиды Андреевны выступая с лекцией «Основы ораторского искусства» перед пропагандистами. О том времени у меня есть кое-какие полудневниковые записки, которые можно привести как документальные в приложении.
Но честно говоря, через два года такой работы я устал. Не столько от нагрузки и мероприятий, сколько от неудовлетворённости итогами. Ничего серьёзно не менялось, а обком без конца требовал отчёты, в которых должно быть улучшение по сравнению с предыдущими периодами. И писалась липа по всем направлениям. Получается, что уйдя с завода, ответ на вопрос: «Почему не получается у нас движение к коммунистическому обществу?» я не нашёл. Наверное, думал, что не всё знаю, надо бы ещё поучиться. Тут мне Александр Павлович Тюрин, в то время секретарь райисполкома, подсказал: «Ты здесь застрянешь, поехал бы куда-нибудь учиться. Если бы мне было столько лет, как тебе, я уехал бы». Письмо как раз из обкома пришло с приглашением желающих учиться в ВКШа при ЦК ВЛКСМ. Приехав в обком ВЛКСМ, я зашёл к бывшему комсоргу факультета Вячеславу Владимировичу Бородачёву. Он уже работал секретарём обкома. Взял меня за руку и привёл в орготдел к Анатолию Васильевичу Белоглазову со словами: «Я тебе кандидата для направления в ВКШа при ЦК ВЛКСМ нашёл». Соответствующие для этого документы были отправлены в Москву.
Таким образом, решение было принято. Надо было готовиться. Предстояло два экзамена и сдача реферата по одной из предложенных тем. Вот что записано было в моей тетради: «Теперь о своих планах на жизнь. С 10 по 15 июля 1975 года при удачном стечении обстоятельств собеседования в ВКШа при ЦК ВЛКСМ по основам марксизма-ленинизма (история КПСС, философия, политэкономия, научный коммунизм) в объёме программы ВУЗов и ещё по истории ВЛКСМ и актуальным проблемам деятельности комсомола». Я должен был начать учиться в ВКШ.
Но стечение обстоятельств было неудачное. В районе началась эпидемия дизентерии, и я заразился у товарища за ужином, т.к. его жена уже болела.
Запись в тетради: «Сегодня 4 июля 1975 четвёртый день в больнице, лечу кишки». Надо было ехать на собеседование, реферат не написан, в больнице сдал анализ, но результат не готов. Под честное слово, что если у меня будет плохой анализ, то вернусь, Альберт Иванович Борисов – главврач района - разрешил мне сбежать. Паша Чехович дал мне свои брюки, и я удрал из больницы, чтобы уехать в Москву.
А вот собеседование в ВКШа прошло удачно, ректору Николаю Владимировичу Трущенко, бывшему зав. отделом нашего Горьковского отдела обкома партии, я приглянулся своей непосредственностью, и он благословил моё поступление. Хотя мог бы запросто завалить, т.к. я не ответил, в каком году основана газета «Правда», да и на вопрос, какому событию посвящено было выступление рабочих на Липенской судоверфи в Навашино, тоже не ответил.
Получив хорошие оценки по собеседованию, пришёл к секретарю комиссии Маргарите Гамызе и сказал, что у меня не сдан и не написан реферат. Ей я понравился своим «оканьем» и простотой, и она вложила вместо моего чей-то другой реферат, сменив титульный лист, и опять под честное слово попросила прислать свой на замену. Честное слово я, конечно, сдержал. Но хочу заметить, как зависима наша судьба очень часто от такого рода случайностей.
Вернувшись в Навашино, я доработал до организационного пленума райкома. Проводы мои состоялись, как тогда было принято. Но особенно было приятно, что старшие товарищи из райкома партии организовали также свои, сбросившись по трояку, а А.П. Тюрин аж десятку вложил. Устроили «пионерский костёр» за Липней. Кроме А.П. Тюрина, точно помню, был П.П. Мигунов, А.А. Борисова и В.А. Шалыганов.

ПРИЛОЖЕНИЯ
Один прожитый день

Проснулся от холода. Поворочался в постели, согреться не мог. Встал, чтобы одеться. Посмотрел время, было уже шесть часов утра. Вставать не хотелось, холодно.
День обещал быть неоднообразным. Предстояла поездка в совхоз. Люблю ездить, куда угодно, лишь бы тепло было. Выехали, с учётом русского характера, не в 7.00, как ожидалось, а в 7.25.
Цель поездки: проверка атеистической работы сельского Совета, школы, общественных организаций. Бригада из пяти человек: П.П. Мигунов, Ю.И. Пигин, Ю.М. Соболев, П.Г. Фёдорова и я. Пётр маленько перепутал и выбрал неудачный день проверки.
Председателя сельского Совета на работе нет. Поехали за ним домой. Вошли в избу. В углу иконостас, от подоконника до потолка заставленный иконами. С работой стало всё ясно, и мои догадки подтвердились. У заведующего клубом то же самое. Пробовал с ней говорить. А она: «Вся коммуна не верит, а чуть что бога упоминают». Клуб в д. Левино ужасный. Холодный, ободранный. Стенд гражданской обороны, пожарный щит и реклама «Скоро на экране». Кинофильмы демонстрируются далеко не новые и прошли по экранам давным-давно. А чего с ними поделаешь. Вывеска «Скоро на экране» стала традиционной, и старые «кадровые работники» так привыкли к ней, что скорее расстанутся с чем угодно, но только не с этой вывеской. Особенно поразительно выглядели в этом «храме культуры» люстры современные, новые, только бы для модного интерьера.
Зашли в медпункт. Директор начальной школы сказала любопытную деталь, что вожак секты евангелистских христиан-баптистов - Василий Иванович Мелентьев – был комсомольцем, даже секретарём. Однако!
Заехали в дом баптистов. Идёт служба. Десять человек, среди них маленькая дочь Мелентьева. На нас - ноль внимания. Мелентьев читает на память, здорово, с упоением, чётко, дикция поразительная. Он молодой - с 1938 года рождения. Хотелось бы поговорить, но время не было ждать.
Некоторые детали: в деревне их зовут малакане, жена у него неверующая, дети пионеры, активно участвуют в общественной жизни. Они (баптисты) не пьют, не курят, служба по воскресным дням, справляют праздники (День Урожая, например), в службе используют гитары, балалайки. В праздниках принимало участие человек по 70 (приезжали из Выксы, Кулебак и даже и даже из Горького), сейчас активность их упала, иконы не держат, в углу вместо иконы за занавеской надпись «Бог – это любовь», на стене висела картина библейского содержания. Кроме Мелентьева и дочери на службе были старухи. В деревне поговаривают, что Мелентьев получает из Москвы рублей 60. Ему надо - девять человек детей - не шутка. Председатель сказал, что у них солидная переписка ведётся. Председатель с видом начальника вышел на середину избы (ноль внимания) и вернулся, ничего не сказав.
В Валтове клуб получше, но холодней, чем в Левине. В библиотеке я порылся, нашёл кое-что.
Был дискуссионный разговор с Юрием Ивановичем Пигиным (преподавателем, занимающимся проблемами атеизма). Странный он всё-таки. Я ещё профан в религии, чтобы спорить аргументированно.
Приехали в Навашино в восьмом часу. Забежал к Каманову. Внизу получил письмо от Сашки и узнал, что меня весь день разыскивал «шеф» – Владимир Иванович Грошев.
Чтобы побыть одному уехал на Мещерское.

Ещё один прожитый день
Шеф уехал на неделю. Работаем спокойно. Написали мероприятия, посвящённые 30-летию победы над Германией.
Законспектировал работу Ленина, подготовился к семинару руководящих работников.
В 15 часов у Игнатова. Сначала лекция. Лекция интересная, но временами отключался, хотелось спать. А потом началось. Я начал спорить. Владимир Александрович Игнатов спорит охотно. Остальные недовольны, торопятся уйти.
Идеи спора. Я считаю, что по определению мировой системы социализма в программе КПСС Китай и Албания выпадают из системы. Тем не менее, они считаются там и входят в число 14 стран. Видимо, конкретной ясности тут нет. Надо тогда менять определение. Ещё я считаю необходимым выделить 4 этапа развития системы, а не два.
Потом выступил со смелыми мыслями по поводу применения ленинского наследия в настоящее время. Кажется, сболтнул лишнего.
Потом пришлось пропустить спортивную секцию из-за правления ДК им. Ленина. Обычное заседание, только длинное – два часа. Были смешные моменты.
Нефёдов разговаривал по телефону. Фраза: «Давайте управляйтесь» дала понять, что говорит не с Игнатовым. Он сам засмеялся и сказал, что для них партком, завком, райком, а остальные не существуют. Потом фраза «Необходимо списать малостоящий инвентарь и духовой оркестр» (вместе с людьми). Коля Мустафин ратовал за эстрадный, оказывается, и там, и там он играет.
Платить всем стали больше, потому что растёт материальное благосостояние советского народа.
«Беспроигрышная лотырея» И.А. Чуднов – пол – Манько. Шведскую стенку завесить, чтобы не лазили. Кольцо заткнуть, чтобы не бросали шапки. Оригинально выступал Юра обухов – художник.
Вечером с Васей Щусевым зашли к Нине Васильевне Казаковой (ком. 177), пили кофе, говорили. Потом часа полтора у Камановых. Как всегда, веселились, шутили, «изощрялись», как говорит Таня. Все спят, я тоже не лошадь.

г. Навашино
09 декабря 1974 года