Житие таракана Пафнутия

          в двух эписодиях с двумя стасимами
   
   Вам никогда не случалось быть в обществе настоящих животных?.. О, так вы не знаете, сколько добродетели, сколько истинной нравственности и непринужденной весёлости всегда бывает в подобных собраниях! 
  Барон Брамбеус, "Осенняя скука"
    
     Эписодий первый. Похмелье
   
   Таракан Пафнутий поёжился и повёл усами. На него падала гигантская глыба ароматного торта. Ещё мгновение, и Пафнутий будет заживо погребён под лавиной деликатеса!!! Таракан в ужасе дёрнулся... и проснулся.
   Привидится же такой кошмар, да ещё не в обычный день, а именно в среду! (По средам таракан Пафнутий отмечал свой день рождения, ибо именно в среду он появился на свет). Брр! До сих пор сердце колотится! Ну и сон, чтоб его...
   Пафнутий сладко потянулся всеми шестью конечностями и поднялся с ложа, каковым служил кусочек промокательной бумаги, попавший в расщелину плинтуса - обитель нашего героя - ещё в те древние времена, задолго до рождения Пафнутия, когда люди писали чернилами, которые нужно было промокать, чтоб не размазались. Ложе перешло к нему по наследству от предков. Поднявшись и напевая из "Женитьбы Фигаро" Моцарта - "не довольно ли бегать, резвиться, не пора ли мужчиною быть" и т.д. - таракан произвёл бодрящую утреннюю гимнастику. Резво (ать-два, ать-два) подвигал тремя парами конечностей, брюшком, усами и даже крыльями, намекавшими, что миллионы лет назад предки Пафнутия умели летать.
   Зарядка прогнала мрачный осадок от кошмара и разбудила аппетит. Завтрак был, действительно, праздничным, как и следует в день рождения. На первое - кусочек жареного минтая. На второе - порция баклажанной икры. На третье - полная скорлупка (от подсолнечного семени) компота из сухофруктов. Таракан, несмотря что среда была днём рождения, решил гостей не приглашать. Ибо гостей, как известно, хлебом не корми,... а корми деликатесами. А делиться такими деликатесами, добытыми вчера почти с риском для жизни, Пафнутию не хотелось. Повязав салфетку, которую люди обозвали бы просто пылинкой, наш герой приступил к трапезе. Он не просто кушал, он смаковал, как искушённый гурман. Его длинные усы-антенны томно шевелились от наслаждения... Насытившись, отвалился от пищи и облизал коготки передних конечностей. Остатки лакомства прикрыл пушинкой, до обеда.
   Нынешний день рождения Пафнутий решил ознаменовать однодневным туристическим походом по родному краю. То, что таракан называл родным краем, я назову квартирой гражданина Ю.Э. Антикефирова.
   Прежде чем покинуть родную обитель, то есть вылезти из расщелины плинтуса, Пафнутий мысленно составил маршрут похода. Сначала - вдоль плинтуса до ножки тумбочки. Затем - восхождение на тумбочку и проникновение сквозь вентиляционное отверстие внутрь телевизора, стоящего на тумбочке. От телевизора до подоконника - по кабелю телевизионной антенны. От подоконника до карниза - по гардине. От карниза до шкафа - по стене под отставшими от неё обоями. А затем, спустившись по шкафу к плинтусу, снова вдоль последнего - к родной расщелине. Впрочем, такой план не был догмой и мог быть изменён по обстоятельствам. Во время похода Пафнутий предполагал делать продолжительные остановки, не только для отдыха, но и для осмотра достопримечательностей. Например, внутри телевизора он рассчитывал полюбоваться живописным массивом огромных пыльных ламп (телевизор был стареньким, ламповым). С подоконника, докарабкавшись до стекла, можно увидеть потусторонний мир, то есть мир по ту сторону окна. С высоты карниза можно подолгу озирать расстилающиеся внизу "ландшафты", то есть всю комнату. Много интересного было и в шкафу с одеждой; например, запонка в углу на полу, украшенная буквой "Ю"... Кроме прочего, Пафнутий собирался пообщаться с живущей в шкафу старой молью Аделаидой... Одним словом, планов было, как сказал поэт Маяковский, "громадьё", и таракан предвкушал, что день рождения пройдёт очень интересно.
   Впрочем, не надо думать, что запланированный поход был абсолютно безопасным! Во-первых, взойдя на вершину тумбочки, можно было попасть на глаза гигантскому, по тараканьим меркам, гражданину Ю.Э. Антикефирову, который хоть и не был громовержцем, зато был, если так можно сказать, газетовержцем. То есть мог обрушить на насекомое удар свёрнутой в трубочку газетой. Удар, не совместимый с жизнью. Во-вторых, в телевизоре присутствует высокое электрическое напряжение, которое способно укокошить даже кое-кого побольше таракана. В-третьих, за карнизом в своей паутине притаился кровожадный паук по прозвищу Упырь, что может, впившись в насекомое ужасными челюстями, высосать из него жизнь. Пафнутий включил в свой маршрут не тот участок карниза, а противоположный, но всё же...
   Итак, турист, настроенный на интересный и где-то небезопасный путь, вышел из жилья. И тут же, буквально у самого, образно говоря, порога своего дома наткнулся на совершенно новую достопримечательность. Возле плинтуса стояла пустая стеклянная бутылка. На её устремившемся ввысь прозрачном корпусе красовался обрывок афиши. (Такие афиши люди называют бутылочными этикетками). На афише были буквы. Пафнутий умел и любил читать, поэтому он довольно быстро прочитал все шесть букв:
             П Ш Е Н И Ч
   Из прочитанного сделал вывод, что когда-то в этой прозрачной "цистерне" был продукт пшеничный, то есть хлебный. Какой конкретно - оставалось неясным, ибо кроме этих шести букв никакой другой информации на бумажном обрывке не сохранилось.
   Задумчиво почёсывая коготками передней конечности лоб, Пафнутий стал рассуждать логически. Что делают из пшеницы? Муку. А что делают из муки? Хлеб, булки, пончики, пироги и так далее. Очень маловероятно, чтобы в сосуде с узким горлышком находился хлеб, или булка, или... Как бы люди их оттуда выковыривали? Человек не таракан, в узкое горлышко не пролезет. Другое дело - жидкость... Хлебная жидкость, это... Это... Ну конечно же! Это хлебный квас! Ай да Пафнутий! Ай да молодец! Как быстро разгадал загадку! Или всё же не квас?
   Таракана разобрало такое любопытство, что он решил, во что бы то ни стало, взобраться к отверстию и понюхать, чем из бутылки пахнет.
   Попытки карабкаться по бутылке не увенчались успехом. Коготки скользили по гладкому стеклу, не находя неровностей, за которые можно зацепиться. Пафнутий чуть было не загрустил от неудачи, но тут в голову пришла другая идея. Примерно в сотне тараканьих шагов от жилища Пафнутия, возле плинтуса под шкафом, наш герой как-то видел довольно длинную веточку, отломившуюся от веника. Если один конец этой веточки упереть в верхнюю кромку плинтуса, а другой положить на горлышко бутылки, то получится как бы мост, по которому можно... Да! Замечательная идея!
   Не буду описывать, какого труда стоило таракану дотянуть ту веточку до бутылки. Таракан трудился как муравей. Ещё больше усилий ему понадобилось, чтобы взгромоздить этот мост между плинтусом и бутылочным горлом. Несколько раз конец ветви соскальзывал со стекла и мост обрушивался. Но, в конце концов, фрагмент веника соединил плинтус с устьем бутылки.
   Передохнув после столь тяжкого труда, Пафнутий поплевал на коготки передних конечностей и осторожно стал перемещаться по этой хлипкой незакреплённой перекладине, чуть прогнувшейся под тяжестью таракана. Упасть с такой высоты Пафнутий не боялся. Ему приходилось падать и с больших высот. Тараканы имеют крылья. И хоть они не могут поднять таракана ввысь, зато могут сыграть при падении роль парашюта, благодаря чему падения даже с очень больших высот обходятся без травм. Наклоняться над отверстием и заглядывать внутрь бутылки осторожный Пафнутий не собирался, ибо понимал, как это опасно. Можно соскользнуть во чрево сосуда без всякого шанса выбраться наружу. Таракан хотел лишь приблизиться и понюхать, не более того.
   Когда ловкий Пафнутий, перебирая по ветви от веника цепкими конечностями, дополз почти до самого стекла, он навострил усы и потянул воздух, предвкушая аппетитный аромат хлебного кваса. Но вместо этого из прозрачного кратера на него пахнуло таким удушающим и дурманящим зловонием, что у него перехватило дыхание и помутилось в уме. Таракан потерял равновесие и свалился с перекладины. Инстинктивно расправившиеся крылья обеспечили очумелому насекомому мягкую посадку. Слава богу, он упал не внутрь бутылки, а рядом с ней.
   Итак, выходило, что Пафнутий ошибся. Что в сосуде, до того, как его опорожнили, был отнюдь не хлебный квас, а какая-то дурманящая гадость. Низвергнутый удушьем таракан отдышался и с некоторым удивлением отметил, что перед глазами всё плывёт и двоится, а мысли путаются и выскальзывают.
   - Покепетете... - пробормотал Пафнутий.
   Он хотел сказать "Почему...", но вместо этого ставший непослушным рот пролепетал вот такую белиберду. И Пафнутию сделалось смешно. Он шмякнулся на спину и захохотал, дрыгая конечностями. В мозгу шевелилась мысль: я сказал "покепетете", я сказал "покепетете"; и эта мысль его страшно веселила. Но, хохоча, таракан в то же время и изумлялся такому необычному своему поведению. Насмеявшись до слёз, он, всхлипывая, попытался подняться, но его качало из стороны в сторону, как моряка на палубе во время шторма, и он снова валился на пол. Это его развеселило ещё больше, и он снова зашёлся в хохоте, доходящем до визга, стукаясь в конвульсиях головой о стекло бутылки.
   Наконец Пафнутий устал смеяться и затих. В голове томно текли обрывки его собственных мыслей, а также речей и песен, которые он слышал из радио, телевизора и рта гражданина Ю.Э. Антикефирова, смешавшиеся в поток бессмыслицы. И одурманенному таракану почему-то хотелось, чтобы эта мысленная чепуха тянулась и тянулась бесконечно: "...эх жизнь моя малина недорезанная кукареку хе-хе Пафнутьюшка забодай кирпич не кочегары мы не плотники запад нам поможет о сколько нам открытий чудных гоп гоп гоп уноси готовенького игнорируя происки империализма о кто же сравнится с Матильдой моей генеральный секретарь миллион миллион миллион алых роз и никаких гвоздей..."
   Вдруг Пафнутий всхлипнул и зарыдал. Ему вспомнилась первая и навсегда утраченная любовь. Ещё совсем юным тараканчиком он полюбил привлекательную крошку. Да, крошку от яблочного пирога, упавшую со стола. Она так аппетитно пахла! Пафнутий ласково гладил свою крошку, отщипывая от неё махонькие кусочки, и вкушал их очень неспешно, чтобы лакомства хватило подольше. Но вдруг нагрянул толстый наглый сверчок и, отпихнув юного таракана, жадно, быстро и деловито сожрал на глазах у Пафнутия его любимую крошку. Это воспоминание слезами душило нашего героя. "За что такая несправедливость?! - плакал он. - О где ты, где ты, моя сладкая, ароматная, нежная крошка!"
   Внезапно он почувствовал себя борцом с мировой несправедливостью.
   - Я вам всем покажу кузькину мать!!! - выдохнул таракан.
   Покачиваясь, поднялся, опираясь о стекло бутылки, и кинулся в бой против несовершенной вселенной:
   - Ломай! Круши! Бей! Разрушай! До основанья, а затем...
   Озверевшее насекомое с голыми рука... гм... с голыми конечностями набросилось на первое, что попалось под ру... под конечности. Этим приговорённым к разрушению объектом оказался родной плинтус. Пафнутий, покачиваясь, пытался нанести плинтусу сокрушительный удар правой передней, но коварный плинтус всё время резко уклонялся от удара, отчего промахивавшийся боец систематически падал.
   - Да ну тебя! - обиделся на соперника таракан и презрительно плюнул.
   После такого дебоша Пафнутия потянуло на лирику. Захотелось петь. Подбоченившись, он запищал во всю свою тараканью глотку:
   
   Шумеел камыыш, дерееевья гнуулись
   А ноочка тёоомная былаа
   Однаа возлюуубленная пааараа
   Всю нооочь гуляаалаа до утраа...
      
    Песня начала убаюкивать Пафнутия, навевать дремоту, и оттого становиться унылее и тише. Таракану приспичило продолжать пение лёжа:
   
   А поутрууу они проснууулись
   И наступииил прощааанья чааас
   Пора настала мням-мням рас... расставаться
   И слё... мням-мням... и слё... хрр... с... хрр...
   
   Да, убаюканный собственным пением, наш вокалист уснул. И где уснул! Прямо на полу возле плинтуса и бутылки! На видном месте! Утратив всякую осторожность и предусмотрительность! Ну можно ли было такого ожидать от столь здравомыслящего и осторожного  таракана  как  Пафнутий!  Что-то  теперь  будет!!!
   А вот что.
   Пафнутий проснулся в тёмном месте, приваленный чем-то твёрдым.
   - Где я? - спросил он, но ответа не последовало.
   Таракану было плохо. Голова болела, гудела, кружилась. Организм был как не свой.
   Пафнутий попытался вспомнить, что было. Ну, как полз по ветке от веника к горлышку таинственной бутылки, он помнил. Как пахнуло чем-то зловонным и он упал, тоже помнил. А вот дальнейшее вырисовывалось очень туманно и отрывочно. Раздвоившаяся бутылка... Ходуном ходящий плинтус... Кузькина мать... Шумевший камыш... Хрен знает, что такое! А где он теперь? И как сюда попал?
   Пафнутий стал ощупываться и обнюхиваться. Приваливший его предмет был четырехгранной балкой. Под тараканом была прохладная и упругая плоскость. Запахов было много, поэтому наш герой определил место своего пребывания как свалку разных разностей. Поднатужившись, таракан спихнул с себя балку. Осторожно, ощупывая путь усами-антеннами, пополз наугад. Наткнулся на решётку. Протиснулся  между её прутьями. Вдруг вверху лязгнуло. Стало светло, и Пафнутий разглядел, что решётка была рыбьим скелетом, упругая плоскость - фрагментом капустного листа, а четырехгранная балка - наполовину обгорелой спичкой. Таракан пребывал в некоем большом сосуде, на груде всяческого мусора.
   Пафнутий поднял взор вверх, откуда лился свет, и успел заметить гигантскую руку гражданина Ю.Э.  Антикефирова и какую-то падающую из этой руки глыбу. В сознании таракана мелькнуло воспоминание о последнем сновидении, а в подсознании - понимание, что сон оказался вещим. Инстинкт самосохранения, дрыгнув тараканьими конечностями, отбросил Пафнутия в сторону, а глыба шмякнулась на то самое место, где таракан был мгновение тому. Вверху снова лязгнуло, и  стало темно.
   Так, так, так, это что же выходит, размышлял страдающий от похмельного синдрома таракан. Выходит, что под воздействием выходящих из бутылки испарений я сделался идиотом и повёл себя неадекватно. В частности, улёгся спать прямо на полу, на открытом месте. А гражданин Ю.Э. Антикефиров в кои-то веки подмёл свою холостяцкую берлогу, и вместе с прочим мусором смёл веником на совок и меня, неподвижного таракана, приняв за дохлого. А затем высыпал всё это в мусорный бачок, где я теперь и пребываю. Дааа. Погулял я в свой день рождения, ничего не скажешь.
   Пафнутий понюхал и пощупал усами чуть не погубившую его глыбу. Нет, это был не торт, как во сне, а всего лишь гнилой помидор. Тоже съедобно, и даже, можно сказать, вкусно, но до торта далеко.
   Прежде чем совершить побег из мусорного бачка, наш герой решил подкрепиться. Зачерпнул коготками передних конечностей побольше помидорной расквасившейся мякоти и жадно стал её жевать... 
   
     Стасим первый
   Общайся с алкоголем осторожно:
   Столкнуть он может с верного пути.
   
     Эписодий второй. Влюблённость
   
   В пятницу, а если быть уж совсем точным, в ночь с четверга на пятницу таракан Пафнутий влюбился. Нет, это была уже не влюблённость в крошку от яблочного пирога; те чувства к той крошке уже сам Пафнутий считал первым, но незрелым, несерьёзным увлечением. Новая влюблённость, поразившая нашего героя, была, с его точки зрения, страстной, мучительной и даже романтической. Романтичность этого чувства заключалась, в частности, в том, что таракан Её, свою избранницу, никогда не видел. Точнее, не видел наяву. Лишь во сне. Зато её голос...
   Говорят, любовь бывает с первого взгляда, а бывает не с первого, а например, с тринадцатого, или с четыреста семьдесят второго, или с две тысячи восемьсот пятьдесят девятого с половиной, или... Поскольку в случае с влюблённостью Пафнутия главную роль сыграли не органы зрения, а органы слуха, то правильнее тут говорить не о любви с первого или не первого взгляда, а о любви с первого или не первого звука. Говорю откровенно: когда Пафнутий первый раз прослушал в Её исполнении ту песенку о внушительном количестве растений, он зевнул и сказал:
   - Какая-то мура.
   Когда он услышал Её песенку во второй раз (а зазвучала она ровно через четырнадцать секунд после того, как прозвучала в первый раз), он ничего не сказал, а лишь нахмурился. Когда же через семнадцать секунд после второго звучания песенка зазвучала снова, в третий раз, Пафнутий в сердцах топнул левой задней конечностью и выругался:
   - А чтоб её... - присовокупив такую матерщину, которую автор стесняется повторить.
   Это произошло ещё в понедельник. Именно в этот день гражданин Ю.Э. Антикефиров принёс домой грампластинку с песенкой про "миллион, миллион, миллион алых роз". Да, таракану Пафнутию, который уважал классическую и джазовую музыку, этот простенький шлягерок сразу не понравился, а потому и в отношении его исполнительницы он не испытал нежных чувств, хотя голос был неплохой. По мере того как гражданин Ю.Э. Антикефиров снова и снова заводил на проигрывателе эту пластинку (в понедельник это случилось восемнадцать раз, во вторник двадцать три, в среду - день рождения Пафнутия - только семь раз: в этот день гражданин Ю.Э. Антикефиров вернулся домой вечером позже обычного), таракан всё больше изнемогал.
   Но, несмотря на антипатию к сему музыкальному  произведению,  Пафнутий сам невольно стал   подпевать:
   
   Миллион, миллион, миллион алых роз
   Из окна, из окна, из окна видишь ты
   Кто влюблён, кто влюблён, кто влюблён и всерьёз
   Для тебя свою жизнь превратил в цветы
   
   Ненавистная ему песенка так вдолбилась в его мозг, что исторгалась изо рта автоматически; и это Пафнутия ещё больше удручало.
   В четверг гражданин Ю.Э. Антикефиров включил свой старенький телевизор, который принимал лишь один телеканал. На запылившемся экране проявился диктор и стальным голосом объявил начало трансляции оперы "Пиковая дама" композитора  Чайковского П.И. Таракан Пафнутий обрадовался, мигом взбежал по стене, цепляясь за шершавые обои коготками конечностей, и, юркнув под отклеившийся от стены край оных обоев, приготовился слушать и смотреть шедевр оперного искусства. Но гражданин Ю.Э. Антикефиров вдруг гнусно пробурчал:
   - Тьфу, опять опера! Истязают народ классикой, изверги! Лучше послушаю "Миллион алых роз".
   После чего - о ужас! - телевизор был выключен, а проигрыватель включён, и снова закружилась всё та же пластинка.
   Пафнутий был взбешён! Как!!! Такую оперу!!! Такой шедевр!!! На какую-то ботанического содержания муру!!! О будь проклята эта пластинка! О будь проклят этот проигрыватель! Нет, больше нельзя этого терпеть!
   Пафнутий решил спасти высокое искусство от "нашествия низкопробной массовой культуры": любой ценой заглушить песенку о розах. Даже ценой собственной жизни, если не найдётся других вариантов! "Залезу внутрь проигрывателя и чего-нибудь там замкну, чтобы он перегорел к паучьей бабушке! В крайнем случае, брошусь на электрические контакты и пропущу сквозь себя короткое замыкание! Сам сгорю, но и песню, тьфу на неё, задушу! Образно выражаясь, закрою своим молодым телом амбразуру динамика!" - планировал таракан, всхлипнув и прослезившись.
   Но такой страшной жертвы не потребовалось.
   После того как гражданин Ю.Э. Антикефиров заменил оперу песенкой (прослушав последнюю пять раз подряд), он больше, до самой ночи, и, как позже выяснилось, в последующие дни, уже эту пластинку не заводил. В чём причина дальнейшего незвучания "алых роз", остаётся загадкой. То ли песня надоела и самому гражданину Ю.Э. Антикефирову; то ли он эту пластинку у  кого-то  одолжил  на  время  и в четверг вернул; то ли...
    Итак, желание таракана Пафнутия осуществилось - ненавистная песенка перестала звучать. Но он не стал в связи с этим почивать на лаврах. Во-первых, потому что в этом незвучании не было никакой его личной заслуги. А во-вторых, потому что почивать на лаврах жёстко. Гораздо уютнее почивать на промокательной бумаге. Пафнутий в этом был уверен, так как однажды ему пришлось почивать на лавровом листе в кухонном столе, и он имел возможность сравнить. Да, в четверг вечером наш герой лёг почивать не на лаврах, не на укропах, не на перцах или прочих суповых приправах, а на уже упоминавшемся ложе из промокательной бумаги. Когда-то этой бумагой промокнули некий чернильный текст, и на том кусочке, что стал ложем Пафнутия, просматривались две расплывшиеся фиолетовые буквы - "х" и "у". Конечно, таракан не знал, частью какого именно слова было это самое "ху", но почему-то он считал, что было то слово "сверхусовершенствование".
   Именно в эту ночь с четверга на пятницу Пафнутию и приснился сон, ставший причиной неведомого ему доселе чувства.
   Ему приснилась неведомая певунья, певшая тем самым голосом ту самую песню о художнике, продавшем всё своё имущество, чтобы преподнести заезжей актрисе миллион алых роз. Но закончилось пение припевом из другой песни:
   
   Эту песню напевает молодёжь, молодёжь, молодёжь
   Эту песню не задушишь, не убьёшь, не убьёшь, не убьёшь
   
   Пафнутий не мог разглядеть певунью как следует - она маячила в некой дымке; он лишь заметил, как грациозно шевелилась пара усиков на её затылке и как эротично она двигала правой задней конечностью. Но так стало приятно спящему таракану от её присутствия, такая нежность наполнила его сердце, так сладостно затрепетали все фибры его души, особенно седьмая фибра слева (Или седьмой фибр? Какого они рода - мужского или женского - эти фибры?), так захотелось обнять певунью тремя-четырьмя конечностями, ласково погладить коготками её крылышки, отважно защитить её от какого-нибудь паука или другого криминального элемента!!!...
   Проснувшись, Пафнутий находился под сильным впечатлением от сновидения. Даже аппетит у него... нет, не скажу, чтобы полностью пропал, но во время завтрака он съел пищи аж на десятую часть грамма меньше, чем обычно! В душе таракана поселилось так называемое томление.
   Нашему герою очень захотелось поделиться с кем-нибудь этим новым чувством; узнать у опытного индивидуума, что бы это значило; получить совет о том, как теперь быть... Ну, конечно, с подобными чувствами нечего идти к таракану Геннадию, что живёт в трещине за отопительной батареей; или к мокрице Карлу Вольфганговичу, что имеет апартаменты под ванной; или к сверчку Ваньке, что обитает под кухонной плитой... Эти циники лишь посмеются над его томлением. Нет, со столь деликатными чувствами надо идти в одёжный шкаф - в гости к Аделаиде...
   Беседу с молью Аделаидой Пафнутий начал с нейтральных тем. Сначала они поговорили о погоде, царящей в квартире гражданина Ю.Э. Антикефирова. Затем таракан рассказал, что с ним произошло в последний день рождения, то есть в прошлую среду. Затем узнал от моли, что она планирует совершить завтра беспосадочный перелёт отсюда аж на кухню и обратно. На что Пафнутий напомнил ей о паутине Упыря за карнизом. Но Аделаида возразила, что столь виртуозному летуну как она паутины не страшны. Более того, она специально пропорхнёт мимо этой паутины, чтобы подразнить Упыря. Однажды, хвасталась Аделаида, даже сам гражданин Ю.Э. Антикефиров, наблюдая её виртуозный полёт, громко зааплодировал от восторга!.. И только после такого вступления  Пафнутий рассказал моли о томных чувствах к приснившейся певунье. Опытная Аделаида, выслушав симптомы собеседника, понимающе пошевелила дряблыми крылышками, будто присыпанными бронзовой пудрой, и поставила диагноз:
   - Это любовь, дорогуша моя.
   - Нет!!! - ужаснулся таракан.
   Наш герой как-то слышал окончание радиоспектакля "Ромео и Джульетта" по пьесе Шекспира, поэтому знал, что любовь - штука смертельно опасная. А ведь он ещё так молод! Ему бы ещё жить да жить!
   - Может, есть какое-нибудь средство... Ну, чтобы избавиться. А? - с робкой надеждой вопрошал обречённый.
   - Средство одно: время, - отвечала Аделаида.
   Она вещала аристократически: картавя и в нос. Впрочем, гнусавость была не столько следствием аристократизма, сколько следствием хронического насморка - аллергической реакции на нафталин, присутствующий в шкафу. Высморкавшись в кружевной платочек, который люди обозвали бы просто пылинкой, она продолжала:
   - Ждите, дорогуша моя, ждите. Может быть, оно само пройдёт. Говорят, время иногда это лечит. Не горячитесь, дорогуша, не делайте резких необдуманных поступков, соблюдайте в меру возможности хладнокровие и ждите, спокойно ждите.
   Пафнутий вернулся в расщелину плинтуса и стал ждать, когда пройдёт охвативший его недуг.
   Остаток пятницы ждал.
   Всю субботу ждал.
   И воскресенье...
   И вот, уже на исходе воскресенья, когда тоскующий от нежных чувств таракан собрался почивать на ложе, украшенном надписью "ху", над расщелиной плинтуса зашуршали по обоям чьи-то приближающиеся шаги. Пафнутий всё явственнее слышал прикосновение к обойной бумаге цепких коготков. "Какое это членистоногое шастает в моей вотчине?" - насторожился наш герой. Таинственный пришелец в нерешительности остановился у расщелины, затем стал ритмично шаркать конечностями.
   - Кто там? - спросил таракан.
   Незваный гость застенчиво кашлянул и продолжил шаркать на одном месте. Такая нерешительность визитёра успокоила Пафнутия, и он гостеприимно пригласил неизвестного:
   - Да не вытирайте вы ноги, заходите уже, у меня тут всё равно не метено.
   Нерешительный сунулся в расщелину, и Пафнутий ощутил тревожный запах паутины и трупов. "Упырь!!!" - ужаснулся таракан, и его маленькое сердце   заколотилось  в  предчувствии  жуткого  конца.  Неужели действительно Упырь, этот угрюмый нелюдимый каннибал, деловито плетущий за карнизом свою паутину и высасывающий внутренности угодивших в сии тенета членистоногих граждан, неужели именно он покинул своё закарнизье и забрёл в такую даль - в расщелину плинтуса?!
   В квартире гражданина Ю.Э. Антикефирова было уже темно, а в расщелине плинтуса было бы ещё темнее, если бы не древнее пшённое зёрнышко, превратившееся в слегка фосфоресцирующую гнилушку, служившее ночником в каморке нашего героя. В призрачном свете этой гнилушки Пафнутий узрел мохнатого осьминога. Да, Упырь, собственной персоной!
   - И до меня добрались, - чуть слышно прохрипел таракан пересохшей глоткой, чувствуя, что вот-вот грохнется в обморок. - Жаждете моих внутренностей.
   Паук застенчиво почесал щетинистый затылок когтем правой передней конечности и буркнул:
   - Та не, нынче я вечерявши. Побалакать с тобой хочу.
   Пафнутий, впервые видя каннибала так близко и впервые слыша его скрипучий голос, отметил, что Упырь не проявляет свирепости и агрессивности. Это его чуть-чуть успокоило, и уже бодрее он ответил:
   - Ну, бала... Ну, говорите.
   - Я намедни одну моль схамал...
   - Аделаиду?!! - похолодел таракан.
   - Ага, Делавиду энту самую... Тьфу, одни мослы, никакого тебе деликатесу... Дык она, сердешная, перед смертонькой про тебе балакала... И адрес твой мне поведала...
   "Бедная Аделаида! - скорбя, подумал Пафнутий. - Вот тебе и виртуозный летун, вот тебе и не страшны паутины!.. Только какого ж хрена она каннибалу про меня натрепалась! Ну, попала в лапы хищника, так лежи тихо и жди, пока тебя съедят, а язык-то распускать зачем! Мало того, что сама впуталась, так и меня тоже... О покойниках не принято плохо говорить, но налицо чрезмерная болтливость!"
   - Да я тоже не больно аппетитный, - вслух произнёс он, как бы оправдываясь.
   - Ша! Не про то речь! - продолжил восьмиконечный гость. - А балакала она вот чаво: дескать, тебе голос бабий волнуеть. Верно, али нет?
   - Ну... - неопределенно протянул Пафнутий, и мгновенное воспоминание о приятном сне согрело сердце.
   - А не тот голос, шо про цветы... энти... забыл... хризантемы, чё ли... в несметном количестве выво;дить? Ась?
   - Про миллион алых роз, - уточнил Пафнутий.
   - Дык я тожа маюсь! - обрадовался Упырь.
   - Ну да! - не поверил наш герой.
   - Зуб даю, век воли не видать! Житья мене нема! Всё зудить в башке энтот голос, растудыть его щетину, хошь голоси! Хошь об стену башкой... Вот такая, значить, приключилася со мной меланхулия, растудыть её щетину!
   - А моль Аделаида сказала, что это любовь, - засмущавшись, сообщил Пафнутий.
   - Жилистая была миларва, - ковыряя в челюсти когтем, небрежно бросил паук, а у Пафнутия всё внутри похолодело. - Я ей ещё когда башку отрывал, дык сразу скумекал, шо никакого в ей деликатесу, забодай её слизняк! А нафталином провонялася! Тьфу! Еле-еле схамал.
   Пафнутий не нашёлся, что на это сказать, и лишь, соболезнуя, вздохнул.
   - Да не об ей речь, - продолжал Упырь. - Про бабу побалакаем. Про ту, которая поёть. Ишь, как выво;дить, миларва! Дескать, штукатур, али там маляр, растудыть его щетину, всё как есть подчистую продал, да и накупил энтих хризантем, забодай его слизняк, да возьми и наваляй большую кучу энтих, стало быть, мимоз под окном одной миларвы... Прямо за душу берёть, растудыть её щетину. У мене, веришь ты, дык прямо слёзы из гляделок чуть не брызнули, забодай их слизняк, век воли не видать! Я как жевал кишки одной мухи, да как услыхал, дык чуть не подавилси от умиления, зуб даю, шоб мне издохнуть, если брешу!
   Пафнутия стало подташнивать.
   - Да не об кишках речь... Хоша если суръёзно, то мушиные кишки - энто, я тебе скажу, чистый деликатес: жирные, смачные, аж слюнки текуть. Мухи, они вкусные, миларвы... Ну да я про бабу, которая поёть. Больно хочется мене её, голосистую, в живом виде, значить, увидать, растудыть её щетину.
   - Да, хорошо бы, - вздохнул Пафнутий.
   - Я два дни тому отдыхал опосля обеда - сжевал молодого клопика, шоб он издох: изжогой замучил, миларвец, - и привиделася она мене во сне, ну, та баба певучая, забодай её слизняк. И снится, веришь ты, будто поёть она, значить, энту песню про мимозы, а щетинка на ей мягонькая, а ножки у ей мохнатенькие, такая лапочка, растудыть её щетину, вот так бы её, миларву, и обнял бы, шоб мне блохой подавиться! Во как! Любовь энто, али нет, не ведаю, а вот зудить её голос в башке, забодай её слизняк, и ни в какую, растудыть её щетину!
   - И мне она приснилась, - смущенно пробормотал таракан и даже улыбнулся от умиления, вспомнив тот сон.
   - Брешешь, миларвец, шоб ты издох! Брешешь, али как?!  - обрадовался паук.
   - Чистая правда. Мне она приснилась с такими очаровательными усиками, и задней ножкой так эротично шевелит, шевелит...
   - Вишь ты, забодай тебе слизняк! Мы с тобой навроде как одного поля ягоды, растудыть твою щетину, одномысленники, забодай тебе... Одинаковая, видишь ты, у нас, стало быть, душа, миларвец. Нежный ты, стало быть, как и я, шоб ты издох! Нравишься ты мене, забодай тебе слизняк, век воли не видать!
   Когда хищник признался, что таракан ему нравится, сердце у Пафнутия тревожно ёкнуло, испугавшись, что такая симпатия может иметь гастрономическую подоплёку.
   - Ну, дык ты энто... Извиняй, шо я тебе побеспокоил, миларвец... Ты, небось, уже спать,... а тут я... - принялся разводить церемонии мохнатый каннибал.
   - Да ничего... Бывает... Дело житейское... - отмахнулся Пафнутий.
   - Ну, теперя ты тожа, растудыть твою... Тожа заходь до мене в гости, шоб ты издох. У мене есть засушенный комарик, дык мы его с пивком. А?
   - Кхе... Да я, в общем-то, на диете, так сказать... Не употребляю, знаете ли...
   - А, ну дык так посидим, без комарика, просто побалакаем. Я живу за карнизом с правой с...
   - Я знаю, - перебил таракан. - Ну,... может быть,... как-нибудь...
   - Ага, обязательно заходь, шоб ты издох. Буду очень рад, забодай тебе слизняк... Благодарствую, значить, за беседу, растудыть её щетину. Душеньку отвёл, аж полегчало... Ну, дык я пойду. До встречи!
   - Скатертью обои! - пожелал хищному гостю вслух Пафнутий, а про себя добавил: "Чтоб тебя гражданин Ю.Э. Антикефиров увидел! Ишь, в паутину меня приглашает! Как же, спешу аж падаю! Единомышленник выискался! Жрёт членистоногих собратьев и не подавится, изверг!"
   Упырь покинул расщелину в плинтусе, и наш герой слышал, как шуршат по обоям коготки мохнатого осьминога, удаляясь, всё тише и тише, пока совсем не затихли на высоте.
   - Фу ты, - выдохнул Пафнутий и удручённо покачал головой.
   В эту ночь ему снились такие ужасы, что и говорить о них не хочется.
   На следующий день, в понедельник, наш герой срочно эвакуировался из расщелины в плинтусе. Ибо теперь прожорливый каннибал, благодаря болтливости покойной моли Аделаиды, знал адрес таракана и, чуть проголодавшись, может сюда нагрянуть, чтобы воспользоваться Пафнутием в качестве провианта. Единомышленник не единомышленник, а голод не тётка!
   Новой обителью Пафнутия стало радио, висевшее в кухне на стене. Этот источник звуков был, конечно, жильём довольно шумным, но зато сей адрес страшному Упырю неизвестен. Пафнутий даже перетащил внутрь радио кусочек промокашки с надписью "ху", так он к ней привык.
   В этих треволнениях по поводу Упыря и заботах, связанных с переходом на новую жилплощадь, как-то забылась и песенка о розах, и волнительное ночное сновидение с певуньей...
   Поэтически выражаясь, "любовь прошла, как сон, как дым".
   
     Стасим второй
   Распахивая чувства перед всяким,
   Рискуешь осложнить себе судьбу.
   
   Эпилог
   У автора в голове тараканы, подумал читатель.
   
   1984, 2007 гг.