Опарыш

Все его так и называли – Отброс-Счастливчик. Обязательно так, через тире. Иначе получалось глупо. Получалось Отбрось счастливчик. Вроде бы обращение, к нему "Счастливчик", с предложением отбросить что-то. Коньки, копытца, лыжи, сомнения, сантименты, предложения, факты, недовольство…
Он рос на помойке. Потом на свалке. В нее превратилась помойка. После того, как ее выкупили богатенькие дядьки. Приехали, сказали - фу, какая у вас тут помойка. Давайте лучше превратим ее в культурную свалку. Сказали и превратили. Внешний вид помойки от этого не поменялся, но на свалку стали приезжать не засранные вонючие мусоровозки, а оранжевые иностранного производства с людьми в спецкостюмах. Тоже оранжевых. Отброс-Счастливчик, будучи правителем и главой всей этой местности, вознамерился даже ввести особые паспорта со штампом прописки "Свалка, мусорная куча номер…" Но ластики, на которых он пытался делать оттиски для печатей, почему-то развалились, не успев сделать ни одного отпечатка.
А потом люди в спецодеждах стали приезжать по ночам. И с ними вместе на мерседесах и лексусах стали приезжать богатенькие дяденьки. Приезжали, снимали шляпы и минут пять стояли молча. А рабочие сгружали из мусоровозок длинные свертки, контурами напоминающие людские тела. Сгружали, закапывали поглубже в мусор и отходы и уезжали. Каждый на своем транспорте - рабочие на мусоровозках, богатенькие дяденьки на лексусах и мерсах.
Отброс-Счастливчик случайно увидел "похороны". Он так их назвал. Хотя не был уверен в том, что это похороны. Не был, и потому решил проверить.
В субботу вечером он надел самые красивые свои одежды. Он всегда их одевал, если дело, на которое он отправлялся, казалось интересным и оригинальным. Вспомнилось, как справляли свадьбу на четырнадцатой куче мусора. Хорошо погуляли тогда.
Вот и сейчас Отброс-Счастливчик надел выходной костюм. Черный, с проседью лоска. С оторванным левым рукавом и клапаном кармана. С перхотью, навсегда въевшейся в воротник. Он почти не ношенный. По крайней мере Отбросом-Счастливчиком. Два-три раза. На свадьбу одевал. Когда менты приезжали: на свалке тело нашли полуразложившееся. Отброс и нашел. Но милицию не вызывал. Сами приехали, наверно, почуяли что-то. Думали местный, но никто не пропадал. Значит чужак. А чужака обязательно его семья будет искать. Или уже ищет. Или уже отчаялась искать. Но такого нашли. Приехали человек двадцать. Из-за одного покойника. Знали бы они, сколько лично Отброс-Счастливчик нашел покойников. Их никто не искал. Вернее, наверно искал, но не здесь, не на свалке. А Отброс-Счастливчик (позвольте уж его величать просто Отбросом - Счастливчик из него слабенький, никак на свалке живет) нашел. Обыскал карманы - но в них ничего не было. Хотел взглянуть в глаза - но не смог поднять слежавшиеся веки. Снял порченные червями штаны у одного, пожелтевшую от гноя рубашку другого, на том и остался доволен. Личности его не интересовали. Рубашку он потом в реке постирал, а брюки малы оказались - по швам разлетелись ошметками гнили.
Иногда менты приходили, спрашивали вопросы разные, но Отброс только "Нет" говорил. Других слов он знать не хотел. "Хорошо ли тебе?" - "Нет". "Кушать хочешь?" - "Нет". "Трупы находил?" - "Нет". Даже руки когда выворачивали, твердил упорно "Нет". Лишь один раз отошел от аксиом. Когда мочиться кровью стал от ударов по почкам, попросил помощи врачебной и на вопрос: "Больно?" ответил честно: "Да!" "Нет" кричал когда укол за уколом ставили, когда катетер в мочеиспускательный канал вводили, когда моча лезвием резала член изнутри.
Но и менты приходить перестали. Поговорили с ними или сами отстали - Отброс не знал. Он не думал об этом. Ночью, в обложенной фанерой земляной яме, которая служила ему домом, было холодно. Чтобы согреться, он кутался в старые тряпки, пахнущие людским навозом комья текстильной промышленности и клочья газет. Когда холодно, не думается. Вернее, думается об одном - как бы согреться. Разжигаешь костер - можешь спалить жилище. Тут неподалеку пара бомжей недавно свой "дом" спалила. Пара бомжей-гомосексуалистов. Нет, это обычное дело: по крайней мере, на свалке. Одному всегда холодно, а найти подходящую женщину трудно. Несправедливо это, у кого-то сразу три женщины, потому что он силен, красив или богат. По здешним, свальным меркам. А у кого-то ни одной бомжихи. Вообще, уже лет 10 не было. И вряд ли будет. Потому объединяются бомжи в гомосоюзы. Свальный грех. Содомия. Потому как онанизм быстро наскучивает. Хочется живого, человеческого тепла. Хоть и вонючего, немытого, в потеках дерьма и спермы. Но живое, ведь ты и сам такой. Вонючий и немытый.
Отброс жил совсем один. Он копил деньги. И если очень хотелось секса, он тратил эти деньги на шлюх. Метрах в трехстах вниз по трассе стояли несколько таких. С сиреневыми "лисами" на плечах, в юбках, открывающих взору отвисшие ягодицы, с глубокими вырезами, выбрасывающими складчатые сиськи. Но шлюхи эти были очень умелыми. И не были брезгливыми.
Единственным плюсом отбросовского одинокого житья было то, что не было необходимости с кем-то делится. Нашел подпревшую картошку - твое, нашел кусок червивого мяса - только тебе, нашел рваные башмаки - подлатал и носи сам. Жена-бомжиха только ныла бы и просила. А взамен жалкие минет? Нет уж, простите. Отбросу и самому неплохо было. А в часы величайшего хотения он такие дела выделывал, что любой бы позавидовал. Нет, опыт однополой любви у него был: тут несколькими годами ранее малец завелся бездомный. Юный совсем, из дома сбежал. Чего ему дома не сиделось? Он на свалке замерзал. И Отброс пожалел его. На правах главы свалки забрал себе. Накормил, чем смог, пригрел. Так малец сам в любовники напросился. Отброс опасаться даже начал, что малец из-за пристрастий своих пидорских из дома сбежал. Может его там не понимали, да и ему хотелось не просто холеных мажоров, которым наскучили бабы, а вонючего отвратного тела, которое бы его пользовало. Что заставляет некоторых баб сниматься в порно? Деньги? Да, но не всегда. Желание унижения. Оно свойственно и мужикам. По крайней мере, некоторым. Хотя Отброс подозревал, что всем. Всем и мужикам, и бабам свойственно желание быть униженным. Но большинство допускает это только по отношению к любимым. Это своего рода эгоизм: он (она) сейчас попользуется мною, а потом останется со мной навсегда. Да и почему бы не дать любимому человеку сделать с тобой чего-нибудь этакое? Но малец не был любимым человеком Отброса, да и не этого он искал. Пока Отброс творил с ним все, что хотел, малец был рядом. А потом, когда Отброс просто исчерпал фантазию, мальцу стало скучно, и он ушел. Отброс не знает, куда. Наверно, нашел конкретного отморозка.
Короче, жил Отброс – не тужил. Как в сказке говорится. Но только сказка была страшной. И трупы тут водились, и отморозки разные, и бомжи соседские, не ведающие о том, что Отброс – глава этой свалки, всегда норовят жизнь испортить. Но справлялся.
Пока на свалке на появился Хирург.
Отброс давно подозревал, что люди, приближенные волей судьбы или собственной волей к состоянию животных, опускаются по лестнице живых существа куда-то ниже. Туда, где обитают менее развитые по уму организмы, но более приспособленные к тяжелой жизни. Черви, насекомые. Какие-нибудь еще букашки. Соседскую бомжиху однажды укусила собака. Эти обычно трусливые твари в великом множестве обитают на свалке, но ни на кого еще не нападали. Конечно, бомжиха сама виновата. Не нужно было воровать еду из-под носа голодного пса. Пес тоже так думал. А потому укусил бомжиху за ногу. Убегающую ногу. Он просто опешил от такой наглости и пришел в себя лишь тогда, когда бомжиха уже убегала.
Отброс сразу предположил, что бомжиха умрет от бешенства. Обычному человеку обязательно нужно было бы сделать чертову кучу уколов в живот (Отброс где-то читал об этом). Штук пятьдесят, не меньше.
Но бомжихе не вкололи ни одного укола. И не только потому, что такое чмо не пустят ни в одну уважающую себя больницу. Просто она… не заболела. Отброс смотрел на того многоуважаемого пса: пена клочьями в углах черно-красного рта, безумие в глазах и… Он никак не мог поверить, что этот пес не заразил бомжиху бешенством.
Отброс убедился, что опустившиеся люди (а, как не крути, они все были такими) подобны мухам: по ним хоть тапочком ударь – все равно встанут и нагадят.
Одного только не учел Отброс. Того, что в скором времени теорию он свою проверит на практике. На своей практике.
Так получилось, что Отброс поломал обе ноги. Такое случается – поверьте, и никто в этом не виноват. По крайней мере, никто не признается в этом. Даже сам Отброс не признается. Просто упал, потерял сознание. Очнулся – сломаны ноги. Врагов у него, конечно, было множество. Так и норовили из-за угла ударить. Или ноги поломать.
Короче, некие знакомые подсказали Отбросу, что есть неподалеку тип по кличке Хирург. Нет, он реально хирургом был. А потом спился. Квартиру потерял, работу, машину, честь и совесть. Совсем потерял. А потому делал, что хотел. Проводил странные опыты. Настолько, насколько позволяли свалочные условия. Он словно на глазок определял, что это за порошок в ампулах, которые массово свозили сюда из какой-то больницы. Или лаборатории. Он мог по запаху определить, что за таблетки находили бомжи в ящиках. Вместо того, чтобы продать вовремя эти лекарства нуждающимся, по-настоящему больным, они привозят их сюда. Да что там продать: под конец срока годности эти лекарства еще могли кому-то спасти жизнь. Но не спасли… И попали в грязные лапы Хирурга.
В его же грязные лапы попал Отброс. Нашлись люди на свалке, которые по непонятной причине уважали его, а потому принесли к Хирургу. Правда, не совсем донесли: бросили близ хирурговой дыры и позвали хозяина.
Отброс не знал, что Хирург творил с ним. Вокруг было темно, из каких-то банок валил едкий, вонючий дым, а в задницу вкалывали какие-то вещества. Он то терял сознание, то пробуждался в наркотическом бреду, вполуха слушая какие-то наговоры Хирурга. В бреду он вспомнил, что слышал когда-то от старой бомжихи о Хирурге. Только она называла его Колдуном. Путалась, наверно, но Хирурга и вправду можно было принять за колдуна или шамана. В лохмотьях, обросший и патлатый, он выплясывал странные танцы в клубах дыма и что-то постоянно шептал себе под нос.
Долго Отбросу слушать Хирурга не довелось. Через время он проснулся у себя в берлоге. Один. Голый. Без ног. Отброс не знал, в каких конкретно местах его ноги были сломаны. Может в щиколотках, может в коленях, а может и в бедрах. Последнее подтверждалось тем, что ноги Отброса отсутствовали вообще. Его тело заканчивалось сморщенным сизым членом. Но ходить на нем было невозможно. Ходить теперь Отброс не будет. Только ползать. Добыть пищу будет невмоготу. Защитить себя – невозможно. Выжить – не вариант.
Но Отброс не чувствовал своей ущербности. Он словно родился без ног. Словно жил всегда таким. В теле, в мышцах, в костях появилась какая-то новая сила. При помощи рук и тела он свалился с топчана, на котором валялся, и пополз к выходу из дыры. Его тело пульсировало и сокращалось, словно у змеи. Ребра, которые, казалось, заполнили все его тело, раскрывались и закрывались. Передвигали его тело почти без его воли. Почти без труда. Почти без боли.
Отброс выполз наружу. Был прекрасный день, но так считал он один. Бывает так в жизни, что она поворачивается к тебе жопой. Повернется, и никак ее обратно не развернешь. Жопа, которую показала жизнь Отбросу, на этот раз оказалась слишком большой.
Неподалеку прогуливалась та самая собака, которую он уже поминал. С пеной у рта, с огромной грыжей в паху, с безумием в выпученных глазах. Отброс не был уверен, что день был прекрасным только лишь для него. Наверно где-то далеко, в пентхаузах прекрасные женщины растят великолепных детей на радость преуспевающим мужьям. И все они уверены, что сегодня прекрасный день. И Отброс был в этом уверен. Одна собака, измученная предсмертными муками (ведь собаки тоже умирают от бешенства) была несчастна. И решила доказать это Отбросу. Своими желтыми от падали зубами, запахом гнили изо рта, клокочущей в уголках рта пеной она опрокинула Отброса навзничь. Если лежащего на животе человека вообще можно опрокинуть. Она просто кинула Отброса и стала жрать. Начала с рук. Ведь руки – самое вкусное. Это известно всем псам. Начинать обязательно нужно с пальцев. Их проще отгрызть. И не стоит обращать внимание на вторую руку, долбящую тебе по уху. Оно и так когда-то уже было погрызано. В драке. Вымазано какой-то дрянью. Сосредоточиться нужно на первой руке. Вот как только она будет объедена до локтя – переключайтесь на вторую. Она на вкус не менее привлекательна. А если ко всему вдобавок поедаемый человек не может ударить тебя ногой – вообще благодать. Ведь у него нет ног. И он гол. Совсем. В зубах не застрянет кусок ткани. Не нужно будет потом срать пуговицами.
Определенно, собачий Бог повернулся в псу лицом. Перед смертью. Пса, конечно.
А человеческий Бог… Или Судьба, повернулась к Отбросу… не лицом. Негоже так про Бога. Отброс лежал и думал. О том, что его сейчас жрет бешеный пес. Здоровенный, больной пес. И руки Отброса уже по самые локти съедены.
Так и остался бы Отброс без тела, сгинул бы совсем, если бы пса что-то не напугало. Что это было – Отброс не знал. От боли он потерял сознание. Люди часто теряют сознание от боли. И Отброс не исключение.
Очнулся он уже без рук. Ноги тоже не выросли. Простой обрубок человеческого тела. Но не было страха. Не было ощущения бессилия или отчаяния. Странное чувство наполненности охватило Отброса. Не было боли, которая, в теории, была бы нормой при потере конечностей.
Что сделал Хирург с Отбросом – догадаться трудно. А узнать – невозможно. После проведенной операции Хирург исчез. Словно провалился сквозь землю. Да и Отброс не пытался его искать. Он был занят другим. Весь его мозг занимала мысль поесть. Еда – ведь это очень важно. Ведь это самое необходимое. Справедливый вопрос: а где можно найти много еды? Отброс знал ответ так, словно родился с ним: в земле. Где полно отходов, соков, падали. Где никто не сможет отобрать ее.
Отброс повернулся на живот: под ним была та самая земля. И как было бы приятно сейчас в нее нырнуть. От одной мысли об этом потовые железы Отброса заработали. Но выделяли они не банальный пот, а густую, вязкую, скользкую слизь. Когда ее стало именно столько, чтобы безболезненно для пока еще не подготовленного тела, нырнуть в землю, Отброс подпрыгнул… Да-да, его тело изогнулось и взлетело в воздух. На миг лишь, но достаточно для того, чтобы в воздухе перевернуться лицом вниз и, разбрызгивая комья земли и мелкие камешки, нырнуть… нет, вскользнуть в землю. Глубоко. Туда, где особенно много еды.
Все таки Отброс был прав. И деградирующие люди становятся близки животным. Особенно, если им помогают Хирурги. Или Шаманы. Но животные эти все больше помойные. Крысы. Шелудивые псы. Или опарыши.