Медведь и лев. противостояние. i

 … ** сентября 187* меня пригласил к себе военный министр. Большая дубовая дверь в его кабинет  открылась почти бесшумно. Сразу бросился в глаза огромный, почти трехметровый, портрет Императора Александра II, который висел между окон.   Дмитрий Алексеевич Милютин, генерал от инфантерии, стоял спиной и смотрел в большое окно, задумчиво теребя тяжелую бархатную портьеру. «Сколько же в этой голове грандиозных идей!» - с восхищением подумал я и трепетно посмотрел на небольшую, но крепкую фигуру министра, которую венчала крупная, с седой густой шевелюрой, голова. В кабинете министра в то время мне доводилось бывать часто. Обычно такие приглашения заканчивались какими-то поручениями, которые давал мне Милютин. Последнее, несколько месяцев назад, было связано с подготовкой доклада для Императора об освоении оружейными заводами производства малокалиберных ружей.
- Разрешите, Ваше высокопревосходительство?
Милютин встрепенулся, словно стряхивая с себя окутавшие его мысли, обернулся и посмотрел на меня.  Лицо министра было простым, можно даже сказать мужиковатым – крупный, картошкой нос, широкие скулы, прикрытые пышными бакенбардами. Но небольшие  глаза его смотрели тепло и внимательно. Заглянешь в них, и сразу понятно, каким  незаурядным умом обладал их владелец.
- Да, да… Проходите, подполковник. Садитесь, - и указал рукой на стул рядом с его большим столом, - Разговор у нас долгий будет.
Министр присел на большое, резное кресло, за своим столом, отложил в сторону газеты (краем глаза я успел заметить, что это английский «Таймс» и наши «Ведомости»), взял в руки медный колокольчик и чуть встряхнул его.  Даже я, сидящий в метре от министра, едва услышал его тоненький, короткий звон. Но спустя секунду дверь кабинета распахнулась, и в него бесшумной тенью зашел полковник – адъютант Милютина. Я только подивился его слуху и выучке.
- Голубчик, - обратился к нему министр, - принесите нам чаю погорячее.
Полковник  склонил голову, буквально на секунду задержав  внизу, резким движением вернул ее обратно, затем четко повернулся кругом и чуть не строевым шагом вышел из кабинета.
- Не читал, Сергей Александрович, что  островитяне пишут о событиях в Азии?
Когда министр называл меня, его помощника по особым поручениям по имени и отчеству (или просто по имени), это был сигнал к тому, что разговор будет неофициальным, на равных и, обращаясь к нему, не нужно постоянно по уставному твердить: «так точно», «никак нет», «Ваше высокопревосходительство».
-  Не успел еще, Дмитрий Алексеевич!
- А ты возьми, прочти. Судя по всему, наши английские «друзья» хотят повторить свою победу 1839 года … Но мы,  этого ни в коем случае допустить не можем…Ну, всему своё время, читай. А я пока чайком побалуюсь…, - он пододвинул  мне «Таймс», а сам стал осторожно прихлебывать обжигающий чай, дуя на него, смешно вытягивая губы трубочкой. В тот момент я еще не предполагал и не помышлял насколько серьезным будет наш разговор и как круто он поменяет мою жизнь, которая и без того  беспокойная, станет еще более опасной, связанной с каждодневным риском… На многие годы, я окажусь оторванным от родных мест и Отчизны.
Я,  несколько лет назад с отличием окончивший курс Николаевской академии Генерального штаба, неплохо разбирался в международном праве и политике,  в течение трех лет после окончания академии был причислен к одному из ведомств Министерства иностранных дел.

…Империя наша впервые пристально обратила свой взор на Афганистан в середине XIX века. Причина проста. Мы начали вести войны в Закавказье, где к тому же вовсю процветал газават, который материально и духовно подпитывался из-за рубежа (а если быть более точным – не без помощи Туманного Альбиона). В этих условиях было  неплохо отвлечь хотя бы часть иранских сил на какую-нибудь другую войну. И такая возможность появилась! В 1826 году в далеком Кабуле после долгой усобицы власть захватил Дост-Мухаммад. Он собрал мощную армию и начал готовиться к войне по возвращению земель, отторгнутых соседями. В частности, Дост-Мухаммад желал привести к покорности отпавший от Кабула Герат. Однако на Герат претендовал и персидский шах.

Когда в 1834 году умер шах Фет - Али, Петербург договорился с Лондоном и на персидский трон посадили совместного ставленника – Мухаммада. Ему помогли создать армию, правда, с условием, что он ее двинет на Герат. Российская Империя была заинтересованы в ослаблении Персии, а британцы – в ослаблении Афганистана.

На какое-то время далекий Афганистан выпал из поля зрения государства нашего. Зато за него вплотную взялась Англия. В 1839 году королевский экспедиционный корпус направился из Индии на Кабул, Лондон был раздражен независимой политикой, которую проводил Дост-Мухаммад. Хан Белуджистана обещал англичанам нейтралитет, однако нарушил слово и напал на англичан. Он не рассчитал сил – оккупанты отбили атаку, разгромили белуджей, захватили их столицу Келат, убили вероломного хана. После этого Кабул был взят легко.

Это  несколько обеспокоило тогдашнего нашего императора Николая Павловича, ведь британцы вплотную приближались к сфере влияния Российской Империи. Был срочно предпринят своеобразный демарш – организован поход против Хивинского ханства, которое давно уже беспокоило южные границы империи своими набегами, и на политику которого, оказывали влияние английские эмиссары. Возглавил отряд генерал-адъютант (в будущем граф) Василий Перовский. По причине из рук вон отвратительной материальной подготовки поход окончился полным провалом – войско вернулось, потеряв весь обоз и не многим менее половины солдат, и это притом, что до боя дело так и не дошло.

Однако торжество англичан длилось недолго. Сын свергнутого Дост - Мухаммада Акбар-хан поднял восстание, подлым обманом заманил пришельцев в ловушку и уничтожил 17 тысяч незваных островитян, оставив в живых лишь 95 человек. Потом была карательная  экспедиция… Итог войны – договор о ненападении. Узнав об этом, Николай Павлович успокоился. Состоялся разбор причин неудачи Хивинского похода, сослали в Сибирь купца, который поставил отряду некачественные продукты и другие товары, уволили интенданта полковника Станислава Циолковского – и обратили свой взор на другие дела.

Однако англичанам по-прежнему не давал покоя Герат. Этот богатый эмират, занимающий центральное положение в регионе, вполне можно было использовать как форпост по распространению влияния. Чтобы заполучить его, Англия в 1856 году объявила войну Персии. Теперь Россия вмешалась активнее – приближение к границам столь беспокойного соседа никак не устраивало Петербург. В последние годы Российская Империя объединила усилия с Францией, чтобы выдавить британские королевские войска из центральноазиатского региона…
Прочитав газету я взглянул на Милютина, ожидая, что он задаст какой-то вопрос. Но Дмитрий Алексеевич не торопился начать  разговор. Он ещё длительное время сидел, о чем-то сосредоточенно размышляя, рассеянно прихлебывал из чашки остывший чай.

Дмитрия Алексеевича я знал давно, практически с раннего детства, когда он в чине  подполковника служил обер-квартермейстером  войск Кавказской линии и Черномории. Отец мой – Песков Александр Сергеевич тоже служил в то время на Кавказе, где и познакомился с Милютиным. Как-то в один из длинных зимних вечером они приехали вместе в наше родовое имение под Псковом, где мы с матушкой проводили зиму. Уже тогда Дмитрий Алексеевич отличался живостью ума и нестандартностью мышления. Он  только составил и напечатал свое «Наставление к занятию, обороне и атаке лесов, строений, деревень и других местных предметов», и они с отцом целыми вечерами обсуждали сей серьезный труд и о чем-то  горячо спорили. Мне отчетливо запомнился один из  их разговоров.

- Ах, Саша! – восклицал Милютин, обращаясь к отцу, - уже давно настало время реформ и перемен в нашей Армии… Она перегружена, неповоротлива, вооружена дедовскими «пищалями». Офицерство сплошь и рядом необразованно и не желает обучаться, солдаты замордованы…Эх, неужели наши генералы этого не понимают?!
Отец попыхивал длинной трубкой, к которой пристрастился на Кавказе, и смотрел на увлекшегося Милютина сквозь сизоватый дым, как обычно  смотрят удрученные  жизненным опытом отцы на своих сыновей.
- Наши генералы, Дмитрий Алексеевич, понимают многое … Да сделать нечего не могут. Тут, кроме понимания, еще кое-что нужно.
- Например?! – Милютин живо повернулся к отцу.
- Высочайшая воля, например… -  чуть ли не с иронией произнес отец и концом трубки махнул в сторону портрета императора, который строго смотрел на спорщиков.
Но вид грозного монарха ничуть не смутил Милютина.
- Ну и что?! – вызывающе глядя на портрет, сказал он, - вот я бы и до Императора дошел. Если интересы государства и Отечества нашего требуют…
А ведь и дошел через годы… Правда, уже до другого Императора.
Дмитрий Алексеевич, наконец, прекратив свои чайные процедуры, отставил чашку в сторону, взглянул на меня и произнес:
- Сережа, ты ведь у нас до Академии в Туркестане служил…их обычаи, и язык неплохо знаешь? Про английский с французским я и не спрашиваю...
- Владею, Дмитрий Алексеевич, - поскромничал я. В свое время я начал военную службу двадцатидвухлетним подпоручиком в пехотном полку в Средней Азии. За несколько лет в совершенстве овладел одним из тюркских языков, а также мог общаться и понимать еще несколько схожих наречий народностей, населявших  обширную территорию так называемого Туркестана, писал и читал на арабском языке. Ещё до прихода в Русскую Армию, я окончил полный курс по востоковедению в Московском университете, где были прекрасные профессора.  Меня всегда увлекала история стран Азии…
- В последние годы британцы, - продолжил Милютин, - усиленно, я бы сказал: даже жестко, насаждают в Афганистане свою политику. Через своих торговых и экономических представителей, которые, без всякого сомнения, связаны со специальными службами Министерства иностранных дел, осуществляют разведывательную деятельность. По сведениям нескольких источников из Британии, королевство серьезно готовятся к очередной войне в Азии, в ходе которой островитяне хотят окончательно и надолго укрепиться в регионе.  К огромному нашему сожалению, и тебе это известно ничуть не меньше чем мне, мы в последнее время серьезно ослабили свои позиции в Афганистане (да и не только там) по всем направлениям: военно-политическим, экономическим. Если в ближайшие два-три года мы не изменим ситуацию, а англичане укрепят там свои позиции, мы получим уже на самых рубежах своей Отчизны  очередную проанглийскую  страну…вторую Индию. Высочайшим повелением решено отправить на территорию Афганистана несколько офицеров Генерального штаба, которые в целях секретности и безопасности, будут работать совершенно независимо и автономно друг от друга…
После этих слов министр помолчал немного и добавил:
- И самое главное, Сережа. Вы будете  отправлены в Афганистан нелегально. Об этом  знают только пять человек – Государь, я и те три человека, которых туда отправят. Задачи у всех  примерно одинаковы, но с некоторыми особенностями, которые будут доведены каждому в отдельности…В случае провала и разоблачения, и вы это должны знать, прежде чем принять решение, помощи со стороны Империи не будет…В виду серьезности действа, времени на размышление, сборы и подготовку дается три недели. Согласие или отказ я должен буду получить от тебя не позднее завтрашнего дня… И еще, Сережа, - тут Дмитрий Алексеевич взглянул мне в глаза и произнес, - если ты откажешься, это никак не отразится на моем отношении к тебе.
Что мог я – офицер Генерального штаба Русской Армии и патриот, ответить военному министру? Меня с младых ногтей учили: не щадя живота своего, беззаветно служить своей Родине…Поэтому, я не раздумывая, сказал:
- Мне не нужно столько времени, Дмитрий Алексеевич. Я согласен.
- Иного ответа я от тебя и не ждал…И от других претендентов тоже. С тобой с последним был разговор. Остальные тоже согласились.

Несмотря на то, что я  понимал всю  опасность, я бы даже сказал – авантюрность, предстоящего поручения, я был рад ему. Во-первых: без ложной скоромности скажу, что я был горд тем, что выбор столь ответственного мероприятия пал, в том числе, и на меня (список претендентов утверждал сам Государь); во-вторых: служба в качестве порученца военного министра была почетна и не проста, но уже начинала тяготить меня.  Мне хотелось чего-то другого, более действенного. А тут была такая возможность послужить Отчизне! И поручение это оказалось как нельзя кстати. Тем более,  что к своим тридцати семи годам, я так и не обзавелся семьей. Родители мои давно скончались, практически один за другим, и мирно покоились в отцовском родовом поместье, там, где когда-то произошла моя первая встреча с Милютиным.
Зная, что перед поездкой я обязательно поеду на их могилы, Милютин сказал:
- Будешь на кладбище, поклонись от меня низко батюшке с матушкой…

В этом месте считаю необходимым отступить немного от своего повествования и поведать читателю о своих корнях. Род Песковых по мужской линии, начиная с самодержца Иоанна Васильевича, был служивым либо по военному, либо по дипломатическому ведомству. В прошлом веке мой прапрадед, служивший при Императрице Анне Иоанновне, Российским послом в Персии, привез оттуда молодую служанку-наложницу, подаренную ему персидским шахом за какие-то особые заслуги. Вот от нее-то и родился мой прадед. Хоть и был он незаконнорожденным, то есть байстрюком, прапрадед сына не обидел - наделил его имением и своей фамилией (что по тем временам было очень смелым поступком), но в роду Песковых робких людей не водилось…
Вот с тех самых времен в роду Песковых и произошел раскол, было вроде как две ветви – законнорожденных и незаконнорожденных. Незаконнорожденные в память о своей прародительнице из Персии были чернявы. И хотя кровь моя, уже в четвертом поколении, была разбавлена славянской, черты моего лица еще напоминали о давнем  грехе пращура. Волосы я имел густые и черные, был смугл лицом, правда, глаза были голубые.  В общем, со стороны я больше походил на такого осветленного иранца, чем на чистокровного славянина.

По замыслу Дмитрия Алексеевича, я должен был отправиться в Англию, оттуда через Испанию, под видом сына богатого вельможи из Туркестана, мне предстояло проследовать морем в Индию, а затем уже в Афганистан. Замечу, что Милютин очень серьезно подошел к подготовке моей легенды. Документы на имя Овезели Мергена из племени марыйских текинцев рода векиль, были подлинные. Именно на языке этого народа я мог разговаривать свободно, владея диалектом в совершенстве. Настоящий Овезели был отправлен из Туркестана в Англию десять лет назад для обучения наукам, да и сгинул где-то там. На родине ни осталось никого из близких, кто мог  опознать его (по-хорошему, я и не собирался навещать его родственников, в мои задачи это не входило). Как документы попали к Милютину, осталось для меня загадкой. Об этом не принято спрашивать – первая заповедь, которой нас учили в Академии: знать только то, что способствует и помогает выполнению поставленной перед тобой задачи, все остальное  вредит и отвлекает.

Для выполнения моей миссии на имя Овезели Мергена в одном из английских банков в Кабуле был открыт счет, который должен был регулярно пополняться. Узнав о его размерах, я был поражен; но когда я был проинструктирован и задачах моей миссии, он уже не показался мне настолько внушительным и безграничным.

По официальной версии согласно распоряжению военного министра я отправлялся в Англию в качестве  военного представителя Российской Империи при английском дворе. Прибыв туда, я через какое-то время должен был инсценировать свою смерть таким образом, чтобы в ее правдоподобности не усомнились не только английские полицейские, но и коллеги в военном представительстве. Выждав какое-то время, уже под именем Мергена,  из Англии скрытно я должен буду отправиться в Испанию, а там и в Индию.

Если говорить вкратце, то моя миссия содержала в себе две составляющих ее задачи; первая – это на территории Афганистана заняться сбором (независимо от других источников, работающих там) любой информации о намерениях англичан, настроении афганской феодальной верхушки, военных и экономических возможностях британцев в стране и многое другое. Вторая задача, по сути, заключалась в  деятельности, направленной на подрыв авторитета островитян в Афганистане; формирование определенного настроения и лояльного отношения к Российской Империи  афганских вождей. В выборе средств выполнения этой задачи, мне предоставлялась полная свобода -  от создания легальных обществ, настроенных пророссийски, до формирования   нелегальных  и вооруженных групп для совершения военных действий и физического устранения «лиц, неугодных, политическим интересам Российской Империи». Это, конечно же, были крайние меры.

Справедливости ради, следует отметить, что список этих лиц, был все-таки ограниченным. Мне категорически запрещалось совершать какие-либо действия по физическому устранению лиц, «приближенных к Британскому Королевскому Двору; наделенных определенными полномочиями английским Правительством и Королевой». Что же касается представителей афганской знати, то здесь мои полномочия были не ограничены… В общем, с такими полномочиями я не мог посягнуть разве только что на членов Королевской фамилии и английских послов. Было от чего впасть в ступор, было, отчего закружиться голове.
Общение с Петербургом не предполагало  обратной связи. Я должен был раз в четыре-шесть месяцев (на мое усмотрение) наведываться в Бухару, где через дипломатического представителя Империи при Эмирате отправлять все добытые мною сведения, анализ ситуации в Афганистане и другую информацию, не получая при этом никаких указаний.

Все инструкции и наставления подробнейшим образом давались лично Милютиным и, конечно же, были устными. Никаких  документов ввиду высочайшей секретности миссии не составлялось. Часами беседуя с Дмитрием Алексеевичем, я в очередной раз убеждался, какими широчайшими и разносторонними знаниями он обладал. Он был высочайшим профессионалам не только в области военного администрирования, но и до мелочей знал сыскное дело и тонкости разведки.
С того момента, как я дал согласие на участие, я должен был стать Овезели Мергеном… Я должен был думать как туркмен, дышать как туркмен, молиться как туркмен…Мне приходилось часами повторять немного подзабытый текинский диалект. Благо, что и настоящий Овезели пропадал за границей десять лет и тоже должен был утратить навыки общения на родном языке,  с этим мне повезло.