Пантера

Однажды  мне  кто-то  сказал,  что  в  её  повадках  есть  что-то  звериное,  завораживающее,  какая-то  скрытая  мощь.  Я  попытался  не  придавать  этому  значения,  но  постепенно  стал  замечать,  что  это  именно  так.  В  её  пружинящей,  мягкой  походке  действительно  было  что-то  кошачье,  в  её  умении  ластиться,  в  её  больших,  порой  весьма  хищных  глазах,  обрамленных  густыми  ресницами,  в  том,  какие  позы  она  принимала  перед  зеркалом,  мурлыча  себе  под  нос  несложные  мелодии  и  ласково  проводя  руками  по  шелковистым  бедрам,  как  бы  оглаживаясь.
Она  жила  на  углу  улицы  Герцена  в  небольшом  старом  доме,  где  вполне  могла  жить  по  соседству  какая-нибудь  Пульхерья  Ивановна,  не  обремененная  ни  любовной  страстью,  ни  глубокими  переживаниями,  ни  какой-либо  тайной.
Помню  тёмный  подъезд  её  дома  в  виде  арки,  с  могучими  кирпичными  сводами  и  едва  уловимым  кисловатым  запахом  мочи.  Ржавый  мусорный  бак  возле  двери  в  подвал,  кожуру  от  бананов,  в  виде  морских  звезд;  чахлую  песочницу  во  дворе  и,  осевший  на  один  бок,  загаженный  «запорожец»,  выполняющий  роль  собачьей  будки.
Когда  мы  проходили  через  этот  неприглядный  дворик,  у  неё  всегда  портилось  настроение.  Она  становилась  грустной  и  вспоминала  про  какую-то  древнюю  старуху,  которая  в  детстве  очень  пугала  её  своим  страшным  видом  и  непонятным  ворчанием,  в  котором  слышалась  жалоба  на  скверную  нынешнюю  молодежь.  Старушка,  скорее  всего,  была  не  в  своем  уме.  Она  смотрела  на  девочку  своими  мутными  глазами  и  повторяла:  «Кыш  отсюда,  звериная  душа».
Провожая  Людмилу  до  дома,  я  всегда  шел  чуточку  сзади.  Очень  любил  наблюдать  за  игрой  ягодиц  под  тёмной  юбкой,  когда  сквозь  тонкие  шелковые  складки  вдруг  проявляется  то  одна манящая выпуклость то другая.  Я  был  молод,  я  вожделел  и  поэтому  много  говорил  об  искусстве,  где  гениальность  всегда  граничит  с  безумием,  где  всё  загадочное  представляется  великолепным,  а  всё  доступное  и  простое  почему-то  расхолаживает.  Где  усложненность  становится  целью  и  потому  уже  не  имеет  нравственных  ориентиров  и  ничего  не  отражает,  кроме  хаоса,  который  является  показателем  полной  расскрепощенности  творца.  Хотя  усложненность  формы  всегда  требует  духовной  наготы,  а  это  рискованно  и  опасно…
По  мрачной  лестнице  мы  поднимались  на  второй  этаж.  Открывали  тяжелую  дверь,  обитую  черным  потрескавшимся  дерматином,  и  попадали  в  тёмный  коридор,  словно  шкурами  диких  животных  увешанный  поношенными  пальто;  заставленный  какими-то  громоздкими  шкафами  и  массивными  тумбочками.  Пробирались  через  этот  музей  древностей  до  её  комнаты  и  находили  там  желанную  отдушину  света,  маленький  солнцепек  мечты.  После  мрачного  коридора  и  темного  дворика,  салатные  занавески  на  окнах  в  её  комнате,  рождали  в  душе  ощущение  пышной  зелени.  Долгожданного  лета.  Я  расслаблялся  и  просил  её  включить  мне  какую - либо  музыку.  Она  ставила  на  проигрыватель  пластинку  и  вполголоса  поясняла:  «Чайковский.  Второй  концерт  для  фортепиано  с  оркестром».  От  музыки  душа  наполнялась  чем-то  возвышенным,  отдыхала  и  постепенно  начинала  настраиваться  на  любовный  лад…
А  ещё  через  минуту  она  деловито  начинала  раздеваться,  куда - то  спешила  и  поторапливала  меня… Потом  я  садился  рядом  с  ней  на  кровать,  наклонялся.  В  нос  ударял  сильный  запах  духов.  Её  тёплые,  маленькие  ладони  тут  же  оказывались  на  моей  спине.  Обнимали,  притягивали,  жгли.  А  мне  почему-то  очень  хотелось  прильнуть  к  её  маленькому  розоватому  уху,  потом  к  полным  губам.  Над  верхней  губой  у  неё  были  едва  заметные  усики - пленительный  пушек,  а  на  левой  стороне   груди,  ближе  к  плечу, розоватая  родинка.
Я  наклонялся  и  целовал  её  в  эту  родинку,  и  сразу  же  начинал  ощущать  странную,  засасывающую  меня,  глубину,  из  которой  уже  не  выбраться.  Это  чувство  приятное  и  пугающее  одновременно,  потому  что  мне  очень  хочется  её  смять,  раздвинуть  и  подчинить  себе.  Но  я  брал  себя  в  руки  и  мысленно  говорил:  рано.  Так  нельзя.  Потом  выпрямлялся  и  с  бесстыдной  заинтересованностью  рассматривать  её  всю.  Всё  её  налитое  сильное  тело.  Видел  крупные  белые  бедра,  тонкую  талию,  маленькие  острые  груди.  И  вся  она  вдруг  начинала  казалась  мне  какой-то  слишком  бледной,  большой  и  немного  перезрелой.
- Ну,  что  ты  так  на  меня  смотришь? - спрашивала  она  и  слегка  откидывала  голову  на  бок  так,  чтобы  волосы  не  закрывали  глаза.
- Соскучился, - оправдывался  я.  Брал  в  свою  ладонь  её  густые  тёмные  волосы  и  подносил  к  лицу,  потом  медленно  разжимал  пальцы.  При  этом  её  волосы  струились  из  моей  ладони,  как  бисер.  Я  вновь  их  поднимал  и  гладил  ими  по  своему  лицу,  как  кисточкой,  с  восторженным  волнением  ощущая  их  колкую  нежность.  А  она  в  это  время  смотрела  на  меня  снизу  вверх  и  сдержанно  улыбалась.
- Глупый…
- Почему?
- Иди  ко  мне  -  узнаешь.
- Я  ещё  не  насмотрелся, - обычно  отвечал  я.
- Всё  равно,  иди, - почти  умоляла  она  и  тянула  ко  мне  свои  тонкие,  тёплые  руки  с  длинными  розоватыми  ноготками.  Уж  я - то  знал,  как  могут  эти  ноготки  впиваться  в  мою  спину  в  редкие  минуты  страсти,  когда  она  уже  не  пантера  даже,  а  настоящая  львица.  Не  образ,  а  естество.
Во  мне  рождалось  неуёмное  желание  поскорее  прильнуть  к  её  ягодицам,  к  её  горячим  ногам,  упругому  животу,  к  милой  родинке  возле  плеча.  Я  чувствовал,  как  моё  лицо  покрывается  красными  пятнами,  как  оно  начинает  гореть,  как  дрожат  мои  веки.  Я  ничего  не  мог  говорить  в  такие  минуты.  Красноречивыми  становились  только  мои  руки.  Моё  тело.  Вдохи  и  выдохи.
- Что  с  тобой? - спрашивала  она.
- Ничего, - отвечал  я.
- Ты  весь  горишь.
- И  ты  горячая.
- Мы  оба  горим…
- Ну  и  пусть.  Ну  и  пусть.  Ну  и…
- Пусть…
Потом  она  лежала  возле  меня  усталая,  измученная  и  ласково  теребила  мои  волосы.  И  при  этом  даже  в  темноте  было  заметно,  какая  у  неё  румяная  и  довольная  мордашка.  Казалось,  она  вот-вот  замурлычет.  Вот-вот  скажет  мне  что-нибудь  лестное.
- А  ты  романтик, - наконец  проговорила  она  ободряюще.
- Может  быть, - согласился  я. - Наверное,  романтик.
Она  посмотрела  мне  прямо  в  глаза,  и  вдруг  спросила:
- А  у  тебя  уже  были  женщины?
- Да, - не  задумываясь,  ответил  я.
- Я  это  поняла… Но… ты,  пожалуй,  не  приходи  ко  мне  больше.
- Почему? – удивленно выдохнул  я.
- Ты  слишком  сладкий.
- Ну  и  что?
- Я  боюсь,  что  не  выдержу  когда-нибудь…и  съем …  тебя.
Она  уже  совсем  успокоилась,  только  дышит  как-то  странно.  И  по  её  лицу  видно,  что  она  мне  очень  благодарна  за  всё.  Наверное,  я  стал  настоящим  мужчиной.  Не  зря  же  пантера  так  ластится  ко  мне.
Только  бы  не  наступить  ей  на  хвост  в  следующий  раз.  Ведь  это  так  трудно,  когда  идешь  чуточку  сзади…
Хотя,  с  такой  шевелюрой  как  у  меня,  с  такой  бородой  и  такими  усами,  с  такой  могучей  спиной  и  мощной  шеей - я  очень  скоро  буду  походить  на  льва.  Тогда  посмотрим  кто  кого,  дорогая!
Так  продолжалось  несколько  месяцев.  А  потом  она  неожиданно  исчезла.  В  её  квартире  поселились  какие-то  дальние  родственники  и  на  все  мои  вопросы они  отвечали  только  одно:  «Людмила  больше  здесь  не  живет».  Этот  неожиданный  разрыв  так  и  остался  для  меня  загадкой. 
Правда,  было  одно  сообщение  в  газетах,  о  котором  не  хочется  говорить,  потому  что  это  полный  бред.  В  нем  сообщалось,  что  в  начале  октября  на  улице  Карла Либкнехта  пьяный  водитель  ночью  сбил  женщину,  в  шоковом  состоянии  добежал  до  телефона - автомата,  вызвал  скорую,  а  когда  вернулся  обратно - увидел  рядом  с  машиной  на  окровавленном  снегу  только  огромные  следы  какого-то  дикого  зверя.  Позднее  было  установлено,  что  это  следы  пантеры.  Откуда  она  взялась  в  центре  города  зимой,  и  куда  исчез  труп  женщины - до  сих  пор  никто  понять  не  может.