Долгая ночь

                ДОЛГАЯ НОЧЬ

  После операции на желудке врач не велел Рае заниматься тяжёлым трудом. Меняй, сказал, профессию. До больницы она работала почтальоном, а тут не могла придумать, куда бы устроиться. Безвылазно сидела дома, по мере сил помогала матери управляться с хлопотами по дому. Но раньше времени состарившаяся Ойок не хотела признавать болезнь дочери всерьёз. Корила дочь, напоминая о том, что та сидит на её шее, желая прожить за её счёт.
  Как ни объясняй матери, как ни показывай и перечитывай справку, всё равно от своего не отступает: «Вырастила, называется. Замуж выдала. Потратилась. А ты развелась, без ничего вернулась. Промолчала я. Живи. Но на мою колхозную пенсию разве я вытяну двоих? Одно разорение с тобой. Когда уж за ум возьмёшься – не знаю». Казалось, словами могла заставить встать и лежачую палку. Подыскивая едкие выражения, перебирая все прошлые ошибки дочери, Ойок буквально высверливала в её душе больные точки.
  Рая с матерью не спорила. Знала её сварливый несносный характер. Она и в детстве за каждую провинность била дочь, как будто мстя ей за то, что та появилась на свет - нежеланная, помеха. Терпеть не могла, когда Рая называла её мамой. «Не называй меня так при людях! Зови тётей! Не ходи за мной!»- кричала Ойок и, не обращая внимания на слёзы девочки, уходила в клуб. Она любила плясать, петь частушки. Думала, что с ребёнком её замуж никто не возьмёт, а к парням тянулась, всячески красовалась перед ними. Только всё оказалось бесполезным, так и состарилась с той же фамилией, с какой родилась.
...Работа для Раи нашлась неожиданно. Сидела у раскрытого окна, вышивала подушечку-думку, услышала, что кто-то кашлянул на улице. Оглянулась, а под окном стоит пожилой сосед Апась и курит. «Здорово, дочка! Корпишь над узором, глаза портишь? Сейчас такого добра в магазине полно»,- сказал он.
- Салам, дядя Апась! Возвращаешься со смены? Тебе форма так идёт – настоящий военный,- откликнулась Рая.
- А что?- приосанился тот,- Охрана-то военизированная. В проходной полагается находиться при полном обмундировании. Я как-никак старший по смене.
- И ружьё положено тебе иметь?- не удержалась от любопытства молодая женщина.
- Есть и ружьё. Только начальник его в железном ящике держит,- кашлянув, выпустил клубы дыма Апась.- Слыхал я – работу ищешь. А ты иди к нам. У нас люди постоянно нужны. Текучесть большая. Думаю - ты сможешь. Будешь стоять на вахте день – ночь, а потом два дня дома. Смена по двенадцать часов.
- Ночью не страшно дежурить?
- Кому тебя пугать? Комбинат – не тайга. Да ещё в каждом цехе свои охранники имеются. В главной проходной по два человека стоим. Телефон под рукой. В ночное время регулярно заезжают на машине милиционеры.
- Совсем убедил. Пожалуй, приду. И мне форму дадут?
- Даду-ут, и летнюю и зимнюю. И ты будешь похожа на солдата.

                *    *    *

...Деревообрабатывающий комбинат, на котором выпускают пластиковые лыжи и сборные дома, расположен на берегу Волги. Со стороны реки никакого заграждения нет. Раю приняли, оформили. Ей здесь понравилось. На главной проходной по утрам надо было проверять пропуска, через ворота выпускать и впускать машины. Выезжающие с опилом и со щепой самосвалы осматривали с высокой эстакады, протыкая длинными металлическими щупами до дна кузова. Ведь могли вывезти что угодно: и доски, и изделия.
  Надпись над дверями «На территорию с сумками заходить запрещено!» рабочие игнорировали, и ничего с этим нельзя было делать.
- Ты почему с сумкой?
- Еду несу.
- Буфет же работает.
- Домашнее вкуснее, да и экономно есть своё.
- В буфете очередь, а во вторую смену перерыв на обед всего пятнадцать минут.
  Одно и то же. Обратно идут - попросить показывать, что в сумке, Рае неудобно. Правила нарушать – тоже себе дороже.
  Одна несёт в пол-литровой банке лак.
- Зачем взяла?- спросишь.
- Дети стол испортили, хочу привести его в порядок,- отвечает.
- В следующий раз так не делай, пожалуйста.
- Спасибо! Конечно, не буду!
  Второй набрал полные карманы новеньких гвоздей. Заставишь вывернуть и оставить, начинает возмущаться:
- Даже в старости не пошёл бы сторожем, а ты, молодая, пасёшь тут нас. Что будет, если я и взял двести граммов гвоздей? В цехе вон их сколько под ногами валяется. Ходят по ним, никто и не замечает.
- Купи в магазине. Обязательно с работы надо уносить? Неужели даже на гвозди не зарабатываешь?
  Третья рейку в руках держит.
- Не открою вертушку, оставь здесь то, что украла.
- Собак в частном секторе много. Боюсь я их. Окружат – где я сразу палку, чтобы отпугнуть, подниму?
- Вижу я, как ты каждый день по одной рейке утаскиваешь. За год на целый дом хватит, чтобы внутри оббить. Имей одну постоянную палку и ходи с ней.
- Ага! Считать умеешь! Арифметику знаешь. Чего это я с палкой буду ходить? Что я? Инвалид?
  Другие видят, что ты стоишь и споришь, начинают тебя же и осуждать. Работника ВОХР, делающего вид, что ничего не замечает, «уважают» - он добренький. Государственное выносят ведь, не его личное имущество растаскивают. А ты исполняешь свой долг, и слава о тебе плохая. Потом несуны стараются прихватить то, что плохо лежит, стараясь угадать ту смену, когда в проходной этакий вот молчун дежурит. Но тот, уходя домой и сам норовит взять присмотренное заранее: то вычурную вазочку из берёзового или яблоневого капа, то лыжные палочки для своих деток. «В кулацком хозяйстве и пулемёт пригодится» - любимая поговорка одной из сменщиц, Галины Хмелиной, коробила Раисию. Известно, что та дарила родным и знакомым на дни рождения или юбилеи предметы, «заимствованные» в цехе сувениров. Притом гордилась этим. «А ты докажи!- дерзко сказала однажды Галя старшему по смене Апасю.- Честного из себя строишь? Висячие деревянные шторы у тебя в доме на каждой двери. Спрашивается: откуда они? Молчишь? То-то! В магазине их не приобрёл. Не по карману, батюшка ты мой!»
  Один из мастеров годами жил с мылом, кремом для рук «Ланолиновый», вениками, обеспечивая семью за счёт того, что утаивал при выдаче, уменьшал норму и увеличивал сроки эксплуатации.
...Никто вором себя не считает. Глядят ясными глазами на белый свет. Спортивные лыжи из пластика, последняя разработка комбинатовских конструкторов и дизайнеров, которые и достать-то трудно, являлись желанной мечтой, регулярно продавались с рук. Усилили охрану в самом цехе. Проводили инструктаж, чертили на карте все возможные слабые точки. А результатов это не давало. Лыжные изделия перебрасывали через двухметровые бетонные заборы, увозили на катере, перевозившем рабочих на тот берег Волги.
  Как-то раз Рая составила акт по случаю задержания одного из рабочих, которого в последствие оштрафовали, проработали на профсоюзном собрании, лишили премии, изобразили на листке «Молнии». После того случая этот человек не смотрел в сторону Раи, ходил, опустив голову. А женщине было неловко и стыдно. За себя. Будто сама в чём-то провинилась.
...Спокойнее на посту номер два. Здесь охранник не работал с людьми. Просто приходил на смену, принимал и сдавал пост. Можно было читать, слушать транзистор. Внутри сторожевой будки кроме стола и одного расшатанного стула, электрочайника и самодельного обогревателя - тэна ничего не было. Зато было огромное окно на всю стену, выходящее на Волгу.   Один раз в сутки по узкоколейке приходил товарный поезд из пятнадцати вагонов, привозил лес. Обратно вёз продукцию комбината. Рая хорошо знала машиниста, усатого татарина Гусмана. Тот всегда улыбался, бросал на тихом ходу то конфетку, то яблоко, передавал накладную, давал прощальный гудок паровоза и махал рукой, пока не исчезал за территорией головной состав.   Женщина считала вагоны, успевала сверять их номера с документами, разрешающими вывоз. Шла закрывать огромные ворота, вешала замок с внутренней стороны.   И снова тишина. В ночную смену Рая свет внутри будки не зажигала, включала прожектор и сидела возле окна. На яркий огонь налетала тьма комаров, мошек, и всяких бабочек. Вились, кружились, сгорали, падали.
  С крыши медленно, словно альпинист со скалы, спускался большой паук, качался на своей ниточке и заглядывал в окно. Под будкой, которая была на ножках, жил бессемейный старый ёж.
  Ночь всегда казалась длинной-предлинной. Шли по реке теплоходы, с палубы доносилась музыка. Там была своя жизнь, неведомая Рае. Живя возле Волги, она никогда не садилась на пароход. Иногда каталась на лодке, когда ездила с подругами на острова собирать ежевику.
...Ближе к утру начинали появляться рыбаки. По всему берегу затона сгрудились сосновые брёвна, по многу лет копившиеся после прихода плотов. С них-то и ловили здесь сонных налимов, язей, лещей.
  Был случай, когда с одного полу затопленного плота однажды сорвался парнишка, поскользнулся на мокром бревне и упал. Звали его Серёжка Нягусев. (Рая хорошо помнила Серёжу, так как дружила с его мамой – смуглой певуньей, небольшого роста симпатичной тётей Ниной). Брёвна сомкнулись над головой парня, он больше не всплыл наверх – наглотался воды. Потом сказали, что за гвоздь рубашечкой зацепился...   
  «Днём рыбачить нельзя,- говорили мужики.- Работают трактора-лесотаски, шум стоит неимоверный».
...Телефон зазвонил так неожиданно, что Рая вздрогнула. Раньше никогда так не боялась, а тут что-то замкнуло в голове. Поглядела на часы. Четыре часа. Кто это может быть?
  Подняла трубку и услышала мужской совсем не противный голос:
- Эй, на скворечне, не уснула?
- Нет, деньги считаю!- почему-то надерзила Рая.
- Чужие иль свои? А я вот один в цехе скучаю. Дай, думаю, человеческий голос послушаю. Спой что-нибудь.
- Поющая на зорьке синичка днём заплачет. Чего это тебе взбрело в голову?
- С неба спустился. В сказке живу, тебя в неё пригласить хочу.
- А-а, ну, слушай тогда,- включилась в игру женщина.- Наша курица любит напевать: «Аяла-саяла! И-и-и! Два яйца снесла... Ко-ко-ко... станет их три – сяду высиживать, цыплята будут, хозяйка обрадуется, начнёт лучше кормить. Ко-ко-ко-о!» Ты что замолчал? Не понравилось?
- Ох, дай дух переведу! Ну, артистка, насмешила – чуть не умер. Но у меня к тебе дело. Сейчас мимо твоего поста пройдёт парень с тремя парами лыж. Ты к нему не приставай. Это мой друг. Поняла? Мы потом тебе духи купим или платочек подарим. На память.
- Вот почему ты звонишь! Хитёр! Значит, в лыжном цехе сидишь, помогаешь товарищу воровать? Одна пара стоит целого состояния, а вы ещё и три решили взять. Я за духи не продаюсь! Понял?
  Бросила трубку, выбежала на волю, спустилась по отлогому берегу, притаилась за тальником. Ах-ха-а, появился тот «друг». Высокий, тонкогубый, с утиным носом парень. Рая шагнула ему навстречу.
- Отдай мне свою ношу. Тебе, наверно, тяжеловато. Плечи не оттянул?- сказала она нарочито жалостливым голосом.
- Но Петя, вроде, договорился,- сделал удивлённое лицо чужак.- Отойди! Чего ты добиваешься?
- Уйти с территории я тебе не позволю! Вот сюда уже из главной проходной бегут (солгала), тебе не уйти.
  Парень опустил ношу на землю, резко повернувшись, оттолкнул Раю. Та успела схватиться за полу его костюма.
- Ну ладно, получишь ты у меня,- сквозь зубы выдавил вор.
...Она дралась впервые в жизни. Силы оказались не те, чтобы противостоять злобе. Рая просто цеплялась за него, а он никак не мог оторвать её от себя. Но в какой-то момент парень изловчился, схватил камень и несколько раз подряд ударил женщину по голове. Руки её ослабли, парень встал, поднял упакованные и перевязанные шпагатом лыжи, и быстрым шагом ушёл.
...Что было дальше, Рая не помнила. Очнулась в больнице, нестерпимо болела голова. Потрогала – бинты. «Вот тебе и песня в неурочный час»,- подумала она. Боковым зрением приметила сидящую возле кровати мать. Ойок плакала. Заметив, что дочка смотрит на неё, она не удержалась от упрёков:
- Лёгкую работу нашла, говоришь? Вижу! Никуда больше не отпущу! Одна ты у меня. Убьют ведь, с кем я останусь вековать? Кто мне стакан воды подаст? И на что я тебя родила? Несчастливую такую, всю в меня-а...
- Не плачь, мама. Ты иди домой. Я справлюсь...
...Почти месяц пришлось проваляться на больничной койке. Когда Рая вышла, наконец, на работу, её вызвал к себе директор комбината Леонид Михайлович Наумов. Поблагодарил за службу, сообщил, что вора-несуна поймали, вручил  путёвку в санаторий-профилакторий предприятия.
- Молодец, Раисия Захаровна! С такими постовыми можно работать. Долечивайся и возвращайся здоровой,- улыбнулся и пожал ей руку, а когда Рая дошла уже до дверей кабинета, грустно произнёс: «Вчера в автотранспортном цехе кто-то слил двадцать литров бензина...»