Насилие

Тот день я запомнил, как день когда я прикасался к ней последний раз, хотя, если вспомнить хорошо, тогда я её и пальцем не тронул.  Мне хочется вспомнить наш последний поцелуй, её крепкие и в то же время бесконечно нежные объятия, но не могу. Не могу – они утонули в тысячи других наших с ней объятиях и поцелуях. Зато я помню в мельчайших подробностях тот вечер, когда видел её в последний раз.
Она кричала. Кричала отчаянно, без надежды на спасение, без призывов о помощи, знала, насколько это было бесполезно. Был глубокий безлунный вечер, фонарей в парке была всего пара штук, и этого едва хватало, чтобы осветить её силуэт. Её и двух насильников, терзающих нежное тельце моей любимой. «Джэк!»  - вскричала она, полностью разоблачив моё незаметное приближение. Уж не знаю, как она меня разглядела в этой тьме, а может просто почувствовала. Теперь можно было не красться, я быстро зашагал к троице, гулко стуча каблуками ботинок о брусчатку и придерживая шляпу рукой. Другой рукой я сжимал свой старенький Ремингтон в кармане плаща. Пистолет был старый, достался мне от отца, но рабочий. Я смазывал его часто и иногда по выходным выбирался за город пострелять по консервным банкам. В нём я не сомневался, он мой надёжный друг. Насильники развернулись на меня, в их глазах была тень удивления, но ни тени страха. Это были двое парней среднего роста и телосложения. Лица их были искажены подростковым алкоголизмом и насквозь прокурены, так что их возраст было определить крайне сложно. Дворовая шпана, которой не нашлось место в многочисленных бандах, которыми кишел город. Когда между нами оставалось метра три, я остановился и обнажил оружие. Вот он страх, подобно палочникам они застыли в тщетной попытки мимикрии. Тот, что держал Кэтти встрепенулся первым – крепко её схватил и прижал нож к горлу. Лезвие было тупым, но всё же оставило на нежной шее небольшие красноватые полоски порезов. Мне не нужно было выражать уверенность в своих намерениях, моё лицо и без того было каменным. Я был в полном оцепенении. Чувствовал, как всё сжалось в груди, как пульсировала кровь голове, как бешено билось сердце, но мышцы… Над ними у меня власти не было. Да, это было суровое время, я был привычен к обилию смерти на улицах вокруг меня, но всё это были газеты, новости, где-то там, в мире СМИ. А тут вдруг я, Кэтти и эти двое сами стали творцами газетной хроники.
Я выстрелил.
Выпустил три пули в грудь тому, что стоял поодаль от девушки. Он весь вытянулся, опустив руки по швам, зажмурив глаза и высоко подняв брови, как будто его окатили по спине ледяной водой. Потом, так и не издав ни звука, рухнул на землю. Второй опешил от случившегося, открыл рот и выпучил глаза. Нож звонко упал на брусчатку. Парень поднял руки вверх и попятился назад. Кэтти, шмыгая носом и придерживая разорванное платье, забежала мне за спину. Я два раза выстрелил в грудь её обидчику, тот застонал и обмяк на землю. Какое-то время мы стояли неподвижно, лишь она тихонько всхлипывала, схватившись за рукав плаща. Наконец я начал приходить в чувства и опустил пистолет, нацеленный в парковую темноту. Подошёл к первому насильнику. Он был без сомнения мёртв, но я решил поставить финальный штрих и выстрелил ему в голову. Штрих не удался, и пуля попала ему в рот, разворотив челюсть. Я получше прицелился и следующую уложил прямо в висок. Я подошёл ко второму и прицелился. Щелчок. Выстрела не последовало, магазин был пуст. Недолго думая, я наступил ему на горло и начал давить что есть силы, ломая шею. Послышался хрип, конечности парня дёрнулись, возможно он и правда был ещё жив. Когда всё было кончено, я накинул на дрожащую Кэт плащ и жестом показал следовать за мной. Мы быстро пошли по пустой аллее. Вскоре вышли к дороге, машин не было, моя стояла на другом конце парка, но о том, чтобы садиться самому за руль не было и в мыслях, не в таком состоянии. Кэтти достала из сумочки(на её бело кожаной поверхности виднелся грязный след от мужского ботинка) круглое зеркальце.  Оно было разбито. Кэтти посмотрела в отражение и начала шарить в сумочке в поисках платка, чтобы стереть расплывшуюся тушь. Я вытащил из кармана рубашки свой и протянул ей, но она проигнорировала мой жест. Вскоре показалась машина, и я её остановил. Открыл дверь заднего сидения и посадил туда Кэт, сам же сел на переднее.
- Нортэнд авеню семь, - сказал я водителю. Это были первые и единственные мои слова за вечер.
Колёса зашуршали. Мы ехали молча. Я не мог на неё смотреть, куда смотрела она мне было неизвестно. Машина везла нас к ней, но я вдруг осознал, что абсолютно не представляю, как поступить дальше.  Я должен был пожалеть её, успокоить и подбодрить, но сделать я этого не мог. На душе было невыносимо мерзко, я винил её, злился  на неё и жутко стыдился таких гнусных мыслей."Зачем она решила встретиться в этом безлюдном месте так поздно?! Ведь знала же! Может она и сама этого хотела?!" От какой-то детской обиды мне свело живот, я ещё больше отвернулся в окно на тот случай, если слёзы вдруг появятся. Их не было, их давно там не было. Потом я резко ощутил всю глупость своего вида (внешне она никак не выражалась, но внутренне чувствовалась отчётливо) и захотел себя расхлестать по щекам одновременно и за мысли и чтобы прийти в себя. Я сдержался, мысленно представляя, как бью себя кулаком в лицо, ломаю себе челюсть. Сжал в кармане Ремингтон, хотел прямо здесь в машине пустить себе пулю в лоб, но он был пуст. Дома есть патроны, но я знал, что к тому времени как я вернусь домой, от суицидальных мыслей не останется и следа. 
Тем временем машина доехала и остановилась перед домом Кэтти. Она вышла и подошла к моему окну. Дверь хлопнула. Я не выходил, молча смотрел вперёд. «Джэк…» - робко сказала она, оборвав своё предложение в нерешительности.  Я посмотрел на водителя и двумя пальцами указал ему двигаться вперёд, он молча повиновался. Я сделал усилие над собой и посмотрел в боковое зеркало заднего вида. Оно дрожало, и силуэт девушки метался в нём как дикая птичка только что пойманная в клетку. Это был последний раз, когда я видел Кэтти.