Люди в небе

Белорусский одессит Юрий Хащевацкий и челябинец из Осташкова Владимир Васильков были старыми друзьями. Оба, по первому образованию - технари, оба сквозь тернии пробивались в кино. В 1991 Хащевацкий привез в Москву кассету со своим новым фильмом "Русское счастье", и все были так взволнованы просмотром, что остались ночевать на студии Василькова на Пролетарке - в оборудованном подвале жилого дома. Кто-то спал в кресле, кто-то на стульях, и Хащевацкий всю ночь ходил и укрывал то одного зрителя, то другого какими-то солдатскими одеялами, которых было в избытке.

"Русское счастье" мне понравился больше, чем Василькову, который до своего художественного фильма "А в России опять окаянные дни", к сожалению, единственного, был знатным кинодокументалистом. Киногруппа по ходу сюжета уж больно активничала, можно сказать, играла в вершителей судеб, и Васильков сказал, что это не есть документальное кино. (Я потом написал для "Экрана" рецензию, потому что Виктор Демин тоже был другом Василькова)и в моем варианте она называлась "Стрёмно быть Богом".

Демин попросил добить маленьким интервью с Хащевацким, написал сам объясняющее вступление, и в таком виде, под шапкой "Человек в небе", все это вышло, где-то через год, в номере с траурным портретом самого Демина.

Вообще, был какой-то сюрреализм в том, что я смотрел этот фильм не только в присутствии автора, других, не менее талантливых людей, но и Василькова, которого все сравнивали тогда (особенно, внешне) с Достоевским. Сейчас объясню почему.

Дело в том, что Толстой и Достоевский - близнецы братья русской литературы. Оба - глыбы, оба с бородой. Рейтинг обоих тоже, где-то, в общем, соизмерим, если брать некое среднее по планете. Но, на самом деле, они, если и братья, то не близнецы, это уж точно. Да и, честно говоря, братья они друг другу примерно такие же, как мы с вами. Даже братьями во Христе их можно назвать с очень большой натяжкой. Нет, если сравнивать с литературой нашего времени, они, конечно, братья во Христе. И даже не просто братья во Христе, а братья-близнецы. И не просто близнецы, а сиамские. Но это только, если - с литературой сегодняшнего дня. А так чтобы по-настоящему, по Гамбургскому счету, то нет. "Не брат ты мне!" - сказал бы, Достоевский Толстому, а Толстой бы ответил: "Ты кто таков? Чьих будешь, смертный прыщ?" Впрочем, нет, Достоевский, может быть, и мог сказать Толстому: "Брат! Ты же брат мне!" А вот Толстой - этот - никогда. Очень принципиальный был. (И Васильков, кстати, круче говорил, он говорил: Толстой - это недостающее звено между Руссо и венцом его грез - ГУЛАГом).

Так вот, вся эта история с фильмом - это история про Толстого (на фото слева), его земляка и героя фильма Хащевацкого - фермера Василя Кургузова - и одного японского продюсера. В общем-то, ни чем не примечательный японский продюсер. Продюсер, как продюсер. Ничего особенного. Но у нас прославился тем, что заказал нашим, то есть белорусским, документалистам фильм о русском селе. Причем, сразу же выставил условие: что бы снимать под Тулой, на родине Толстого. Толстой в Японии - большой авторитет, чтоб вы знали. Круче Толстого в Японии только Месима, да и то, я думаю, из-за того, что Месима сделал себе сэпуку (харакири, по нашему).

Ну, нашим белорусам - без разницы. Хозяин, как говорится, барин. Под Тулой, так под Тулой. Хоть в Ясной Поляне.

Ну, в Ясной, по понятным причинам, ничего интересно нет, а вот рядом - пожалуйста. Хоть рядом с Ясной, хоть на сто верст отмахай - все тоже самое.

Но сказали - нужна Родина Толстого, значит, родина Толстого. Прилетают, значит, в какое-то село, недалеко от Ясной Поляны. Походили по домам и остановились на одиноком фермере – Василии Кургузове. Всей группе герой понравился. Мимо не пройти! Просто - вылитый Толстой. Жизненный такой, без разлюли малины. То он будет сниматься в кино, то он не будет сниматься в кино. То привезите ему невесту из самой Тулы - он ее по радио слышал и запал, то везите назад и так далее и тому подобное прочее.

Разыскали через радио Васину невесту. Оказалась вдова по имени Шура. Симпатичная женщина, не старая. Показали фотокарточку. Фактура Василия Шуре тоже показалась. "Ничего, так, говорит. Хозяйственный. Воды с лица не пить".

Приземляется, значит, вертолет, с киногруппой и невестой на борту в деревне, а Василий - в отказ. Летите, с Богом, мол, люди добрые, и ничего мне от вас не нужно. Потом говорит, ну, ладно, сходимся, мол, с разных сторон деревни, и объясняет режиссеру, как снимать свидание. Но на встречу не явился. Спрятался в сарае, и давай через киногруппу заслать невесте записки.

«Шура! – пишет. - Мы с тобой попали в руки проходимцев. Давай сорвем с них большие тыщи на свадьбу!». (Толстой, кстати, тоже поначалу невесту записками засыпал: "Б.М.Ж." (будьте моей женой), но ничего. сговорились, и сколько лет прожили, детей нарожали, романов понаписали)...

Но Шура повертела каракули Василия, ничего не поняла. Дикой какой-то этот ваш мужик, говорит. В общем, как прилетела невеста на вертолете, так на нем же ее и доставили назад в Тулу.

А Василий залезает на купол церкви и вопит оттуда благим матом: "Как креститься - покажите! Я буду у Бога землю требовать, должок за ним - за все мои страдания!" (Хащевацкий в этом кадре небо закрасил черным - как квадрат Малевича).

В общем и целом, японцам фильм понравился. Только вот Василий, говорят, не очень как-то показался. То есть, вообще, никак не показался.

- Какой-то больно странный этот ваш Лев Николаевич, - сказал японцы. - Глыба прямо какая-то, матерый уж больно человечище!

Им вежливо объясняют, что Лев Николаевич Толстой – великий русский писатель, зеркало революции и гений мировой литературы, а это – его земляк фермер Василий Кургузов, хотя и тоже с бородой.

Только японцы совсем прищурились.

- Да ну вас! - говорят. - Все вы, русские, на одно лицо!
Так, басурмане, ничего и не заплатили. Впрочем, как всегда.

P.S. Фильм "Русское счастье" (1990 год),  режиссер Юрий Хащевацский.
Приз «Останкино» за лучший телефильм и премия на международном кинофестивале в Екатеринбурге.