Странники пыльных дорог

Часто, очень часто на Набережной Ярославля можно увидеть такую картину.
Летним вечером, два десятка сверкающих больших мотоциклов неторопливо проезжают вначале по верхней набережной, затем съезжают и также, с ревом и музыкой звучащей весьма оглушительно, проезжают по нижней набережной. На «Стрелке» вся кавалькада мотоциклов останавливается и байкеры окружив своих стальных «коней» принимаются за свое постоянное времяпровождение.
Выглядят байкеры устрашающе. Все, как на подбор огромные, под два метра ростом, лохматые и растрепанные, обросшие густыми бородами, они, к тому же еще демонстрируют толпе обывателей блестящие сережки в ушах, под носами, у иных на языках, над бровями и в бровях, даже на щеках. Наверное, если кому-нибудь пришло бы на ум раздвинуть бороды и докопаться до подбородков, то и там нашлось бы по маленькой кругленькой сережке. Но мало того, руки и плечи у байкеров, шеи и прочие места тел синеют и краснеют в замысловатых узорах татуировок. Густой запах застарелого пота усиленный ароматами дезодорантов и пивного перегара сшиб бы с ног робкого обывателя решившегося по той или иной причине пройти близко, мимо байкеров. Но обыватели до того робки, что предпочитают обходить грозную компанию стороной, выискивая тени и прячась за фонари да толстые стволы лип. И только подруги байкеров ко всему привычные, ловко сидят на наклоненных байках, стоящих на подставках, смеются на шутки бородатых кавалеров, пьют пиво и нисколько не смущаются ни дикой внешностью своих мужчин, ни их разговорной речью. Впрочем, разговор, как ни странно слышится все больше интеллектуальный. И, хотя, кое-где, да и звучит обыкновенная ругань перемежаемая матом, но все же речь  ведется почти безобидная. Байкеры обсуждают то выставку знакомого художника только что прошедшую в городском выставочном зале, то говорят с жаром о концерте народного оркестра «Струны Руси», то вспоминают о театральном спектакле Волковского театра, прогремевшем на весь город.
Да, все они, в прошлом закончившие высшие учебные заведения, быстро разочаровались в «серенькой» повседневности, бросили работу и перешли на нелегальное положение.
Они относились к тем редким людям, которые проходят по жизни не вставая на учет по безработице, не платя налоги, не открывая банковского счета, не служа в армии. Они жили так из принципа, резко отрицая власть и правительство вообще.
И, когда глупый обыватель, если находился таковой, задавал им вопрос, а какую политическую партию они, все-таки поддерживают? Байкеры немедленно свирепели и вспоминали из курса коммунистической партии прослушанного ими еще в институтах, тогда это было обязательно, вспоминали лозунг Советов: «наличие множества политических партий неизбежно ведут страну к гибели и разрушению»... А в доказательство своих слов широко поводили рукою вокруг себя. И обыватель понимал этот немой жест рукой, трусливо оглядывался и втягивал голову в плечи, ретируясь от взволнованных байкеров.
Байкеры не ходили на избирательные участки, на выборы и на вопрос опять-таки глупого обывателя, а почему? Свирепо кричали, не в силах сдержать своего гнева, а зачем? Обыватель что-то лепетал, что-то о голосах и демократии. На что сердитые байкеры отвечали, что в России всегда были культы власти и чуть ли не хором декламировали стихотворную шутку Владимира Гиляровского:
«В России две напасти:
Внизу — власть тьмы,
А наверху — тьма власти»...
На немой вопрос глупого обывателя, они терпеливо поясняли: вначале был царизм, затем сталинизм, хрущевизм, брежневизм, а теперь культ демократелов, которых в народе коротко и ясно обозвали "медвепутами". "Медвепуты" используют ту же, старую, как мир, подтасовку. И, даже представим такую фантастическую картину, что весь русский народ, как один проголосует против них, все равно "медвепуты"победят, так как им это крайне важно. Власть — это наркотик, власть — это деньги, власть — это безнаказанность. Залезшие на трон в России идолы, а русский народ, как известно, исстари,  чувствует себя идолопоклонниками...
Байкеры называли себя свободными людьми, странниками пыльных дорог. Они собирались в команды и весьма часто кружили по стране. С удовольствием отдыхали посреди русской природы, ловили рыбу в прозрачных речках и навещали старых друзей. Друзья давали им деньги, конечно же давали безвозмездно, на бензин и на продукты. Безвозмездно, потому что все они были такие же, как и байкеры, замечательные люди, проверенные временем и одно только мешало им присоединиться к отважному отряду скитальцев — дети и семья. Ответственность, преданность и прочие черты прямолинейных, сильных натур не позволяли им бросить семьи и отправиться в поисках приключений по стране. Но они завидовали белой завистью и провожали свободных, как ветер, байкеров, тоскующими взглядами. Когда-то и они также «летали» словно на крыльях по дорогам и тропинкам, но крылья подрезали подруги, ставшие женами...
А байкеры, сросшиеся за долгие годы душою, имели еще и коллективный разум. И понимали друг друга с полу взгляда, часто им снились одинаковые сны и они этому нисколько не удивлялись. С головою у них все было в порядке. Речь связанная, они добродушны и спокойны, очень умны и начитаны; сами готовили себе пищу и весьма вкусно; сами себя обстирывали, не полагаясь на случайных подруг, но в то же время каждый из них был личностью. По сути они объединились в маленький отряд и их внутренний мир нес им изобилие, тогда как внешний, в котором жили их отставшие от отряда, увязнувшие в семьях, друзья и где обитали обыватели, нес катастрофу. Байкеры защищались от внешнего мира всеми возможными способами, но не опускались до агрессии и злобы, им в этом помогало чувство локтя. И они сочувствовали обывателям, которых наблюдали в своих поездках по стране. Часто они видели разъяренных стариков, которые ругали на чем свет стоит вечно растущие цены на продукты и правительство "медвепутов" только обещающих наладить стабильный образ жизни, на деле же обворовывающих народ. И бывало байкеры отбивали у охраны супермаркета какую-нибудь старушку не стерпевшую в покраже куска колбасы.
Старики крали из принципа, некоторые, правда, когда их ловили, смущались и обливались слезами, а некоторые дрались и плевались. Обидчиков своих они не признавали за людей и охрану магазина, и правительство страны воспринимали за единое целое, за врагов народа...
Байкеры любили стариков. Старики очень тяжело переносили разбойничьи реформы и дебильные законы ненормального правительства единороссов. И в селах, и в деревнях картина была схожая с городской. Старики принципиально носили старые, протертые до дыр, шерстяные советские пальто с изъеденными молью меховыми воротниками. Они лелеяли облезлые кроличьи шапки-ушанки. Они пили только «Столичную» водку и «Жигулевское» пиво. Они курили только «Беломор» и «Приму». Они любили свет керосиновых ламп, потому как лампочка Ильича приказала долго жить, а на так называемые ртутные лампы или энергосберегающие, которые им навязывали неугомонные "медвепуты", у пенсионеров денег не было.
Они подолгу сидели на надежных деревянных лавках перед открытыми дверцами русских печек. Дров заготовленных в сараях, хватило бы на десять лет вперед. Старики ни на что не надеялись и никому не верили, байкеры наезжающие откуда-то из разрушенного внешнего мира в маленький мирок выживающих русских деревень вызывали у них изумление.
Деревенские старики, конечно же резко отличались от городских. Городские, бледные, измученные погоней за дешевыми продуктами также резко отличались от деревенских. Деревенские, в принципе, жили не спеша, новости по телевизору выслушивали с иронией, но без выкриков и митингов на улицах. Они походили на трудолюбивых пчел вечно кружащихся в работе и успокаивающихся только с наступлением темноты, чтобы опять ожить с рассветом.
В одном только и городские, и деревенские старики выглядели солидарно. В одежде. Старики носили помочи, шерстяные брюки с наглаженными стрелками, толстые свитера. Старушки таскали панталоны с начесом, длинные шерстяные юбки, меховые жилетки, вязаные кофты и пуховые кудрявые платки на голове. Как те, так и другие, предпочитали зимою валенки с калошами и резиновые сапоги весною.
У байкеров тоже были свои предпочтения. Они, например, обожали сигары. Для них было высшим шиком вытащить, как бы между прочим, жестяную коробку из-за пазухи, торжественно раскрыть и предложить собеседнику, на, мол, закуривай. Старики всегда реагировали одинаково, пучили глаза, раскрывали в удивлении рты, крутили в восхищении головами и непременно осторожно взяв сигару обнюхивали ее и только нанюхавшись невиданным ароматом, осторожно закуривали. Но никогда ни один не докуривал до конца, а гасил на середине и припрятывал на потом, на плохие времена. Этой привычкой русского человека старики уже не удивляли повидавших виды байкеров. Русский человек, какого бы возраста он ни был, всегда голоден, всегда недоверчив и подозрителен. Потому что привычкам, как правило, свойственно, укореняться. И нет более сильной привычки, чем привычка к ненадежности окружающего мира.
Русские привыкают к ухабам и рытвинам на городских дорогах, им не в новинку узкие пыльные дороги ведущие к деревням, потерявшим со времен советской действительности почти всех жителей, правда, их можно обнаружить, но уже мирно спящими под крестами на тихом кладбище. Заброшенные фермы, заросшие сорняками пахотные земли, проржавевшие насквозь длинные металлические ангары нисколько не удивляют привычного русского человека. Быстро привыкают к бешеным клещам не бывало расплодившимся по садам, полям и лесам. Привыкают к смене милиции на полицию и только называют, во всяком случае ФСБ - ГОСТАПО, потому что на такую идею наводит звучание: Государственная тайная полиция. Сельские же жители со свойственной им одной иронией завидев стража порядка тут же стаскивают шапки и униженно кланяются, бормоча: «Господин полицейский!» А вслед шепчут, угрожающе, морща губы: «Дожили до полицаев»... Правда, смена табличек с милиции на полицию не проходит бесследно, во многих городах и селах таблички бьют, залепливают грязью, закрашивают краской, рисуют оскорбления. Разрисованные таблички тут же сменяются на прежние, старые, с привычной надписью: Милиция.  А "медвепуты" с надеждой поглядывают в сторону телевидения, авось, говорят они в кулуарах Кремля, русский народ привыкнет за несколько лет к слову Полиция и не станет бушевать. И сами с экрана вещают, что, мол, форма для полицаев еще не готова и пусть пока полицаи ходят в старой ментовской форме. А байкеры тут же вспоминают и декламируют чуть ли не хором стихи Д. Д. Минаева опубликованные в газете «Московский телеграф» еще в 188.. годах:
«Мы все надеждой занеслись -
Вот-вот пойдут у нас реформы.
И что же? Только дождались -
Городовые новой формы!»
И русские им аплодируют, а "медвепуты" надеются на привычку русских привыкать. Правда, все при этом понимают, что полицаи от смены вывески и пересдачи экзаменов нисколько не изменились, только хуже стали. Когда полицаи смотрят на человека, они его подозревают. Абсолютно каждый для них виновен, невиновных просто нет. Они жалеют только об одном, что нельзя большинство поймать. У них в глазах читается разочарование, когда они выходят из своих тусклых кабинетов на многолюдную улицу, с тоскою оглядывая людей,  думают всегда одно и то же: «Столько народа и все на свободе!»..
А русские привыкают не только к полицаям или к гостаповцам, но и к необходимости жить без холодильников, потому что электроэнергия слишком дорога, а зарплаты и пенсии слишком малы. И видят с оптимизмом всех русских людей даже плюсы в создавшемся положении. Не надо больше заполнять ряд углублений в верхней части дверцы холодильника, маниакально закупая яйца. Привычка — дело страшное. И одна из привычек — холодильник и его заполнение. Все для холодильника! - было девизом советского человека, но не русского или, как говорят единороссы: "Дорогого россиянина"... И нет больше привычки к окорочкам и хвостам минтая требующим места в морозилке; нет триста граммам докторской колбасы; нет блюдечку с каемочкой с белым куском сливочного масла; нет литру молока; нет яблокам в ящике для овощей! Русский человек привыкает к тишине, без рокота и треска старых моторов советских холодильников, привыкает к макаронам и рыбным консервам.
«- Нам не привыкать!» - застенчиво улыбаются привычные ко всему старики, а хмурая молодежь только еще начинает вникать в происходящее беззаконие и обходится пока пельменями, лапшой быстрого приготовления да жареными семечками.
Русские привыкают и это хорошо видно байкерам, разъезжающим на ревущих мотоциклах по всей стране. К сожалению, среди них не нашлось ни одного журналиста, но они, как хорошие музыканты запоминали вариации настроения народа, которые звучали для них музыкой. И, конечно, переносили эти вариации за собою, из деревни в деревню, из села в село, из города в город, выслушивая по пути множество индивидуальных звуков, которыми уже до предела наполнена душа России.
И только одна особинка всегда радовала байкеров в их путешествиях. Всегда и неизменно. Природа. Она встречала их запахом умытой теплым летним дождем травы, перемешанной со сладковатым запахом клевера и черной взрытой земли. Непрерывным пением веселых птичек. Порхающими над полевыми цветами разноцветными бабочками. Мягкими дорогами и тропинками ведущими вглубь русских лесов. Запахом земляники, чудесным вкусом голубики и черники, грибным духом и мокрыми коленками, когда в азартном подвиге поиска лешьего мяса байкеры плюхались на четвереньки и бойко ползали вокруг невозмутимых деревьев.
Природе было наплевать, кто у власти. Ей было абсолютно все равно, сколько народу вымрет и сколько останется жить. И, как стоял вон тот холм поросший иван-чаем, так и будет стоять уже без людей, равнодушный и спокойный. И, как заливался вон тот соловей, так и будет заливаться, даже, если все русские внезапно сгинут с лица Земли. Да и какое ему дело до людей? Лишь бы была соловьиха, зеленые кусты и полная Луна со звездами...
Байкеры, как и все русские люди, были неразделимы с природой своей страны. И бывало, взобравшись на какой-нибудь пригорок, они останавливались и обозревали в немом восхищении открывшийся вид на извилистую голубую речушку и камыши, и лесочек вдали, и маленькую деревеньку. Они смотрели из-под шапок густых волос, загребая задумчиво в кулаки темно-русые бороды и рассеянно проходя по ним пальцами. «Да!» - тянул один.
«Россия!» - вздыхал другой. Остальные молчали, вполне согласные с репликами друзей.