Корни Боли 1

                ДГ 17(5) Корни Боли 1

                - Я порезался об твою жизнь, и ослеп от сияния – одни сплошные острые и яркие грани. – У воды сидит человек, и говорит то ли со мной, а то ли со своим отражением в широкой, дремотной реке, просыпающейся от зимнего сна.
                Спрыгнув с Сарджи, и подойдя ближе, я замечаю, что его отражения в воде нет. Значит, для разговора здесь только я. И он мог бы остаться инкогнито, если бы не этот обманчиво бесцветный, бесполый голос.
                Это он гнался за мной через леса. Что ему нужно? Длинный черный плащ придает ему потусторонней таинственности. На этом можно было бы застрять, но в его глазах - многовековая тоска, а в словах – рвущая душу горечь. Как будто он мне завидует.
                - Вы считаете, что я вам должен. Поэтому решили, что можете мне приказывать, пугать, заставлять ехать, куда вам надо. – Я хочу казаться спокойным, но вид моего собеседника не дает расслабиться, держит в напряжении.
                Протяжный крик исходит от медленно идущего ко мне человека, и расходится во все стороны призрачными, прерывающимися волнами. Это кричит не его горло, но его душа.
                - Ты убил моего отца в своем подземелье.
                - Это значит, что он хотел умереть сам. – Не желая принимать его боль, я пытаюсь стряхнуть с себя эхо крика, но оно застывает на моей коже блестящей слюдяной пленкой.
                Я вдруг вижу высокий красный бокал, в котором – недопитый яд. Рядом - только что погасшая, белая, ароматная свеча. Дымок от фитиля свечи обнимает бокал, струясь сквозь него с невыразимой печалью, растворяясь в лунном свете. На полу лежит мужчина. Лицо – точь в точь призрак передо мной.
                - Вас зовут Робур. Вы покончили с собой? – Удивление в моем голосе, однако, не трогает моего собеседника.
                Он уже пережил свою трагедию, и обвинил в этом мир, считая, что его обделили любовью и лучезарностью... И почему-то считает, что его доля лучезарности была отдана мне.
                - Помогите моей дочери! – Робур вдруг хватает меня за плечо с отчаянием и безутешностью, так не вяжущимися с ореолом таинственности и страха, в которые он только что кутался.
                Именно «хватает» - я чувствую, как сила, намного превосходящая мою, впивается в мое тело леденящим холодом, и тут же отпускает. Он жаждет облегчения, но не мести. Это хорошо.
                За лесом полыхают далекие огни. Робур смотрит туда, и его глаза наполняются нежностью. В той деревне живет кто-то, очень ему дорогой. Он готов был втянуть в жизнь своей семьи Чернокнижника, чтобы исправить кривое на прямое, чтобы развязать узел, стягивающийся на чьей-то шее все туже и туже.
                Я хочу звать Сарджи, но призрак жестом указывает мне идти за ним, и у дороги стоит карета. На козлах – слуга с усталым, даже увядшим лицом. При появлении меня он вздрагивает, но не меняет выражения, застывшего грубой маской с опущенными уголками рта.
                Робура уже нигде нет. Я сажусь в карету, и мы мчим в деревню. Меня почему-то снова охватывает страх. Во что я ввязался?  Почему? Что ищет моя душа, заставляя других искать меня?
                Сумрачный лес тянет к предзакатному небу ветви, освобождаясь от мглы поминутно. Если бы и мы могли так быстро освободиться от того, что нас гнетет.
                «Без любви божественной все сохнет. Вместо свежего ветра приходит сирокко, и солнце палящее выжигает поверхность души. Обожженная, душа полыхает обидами, и обращается к тьме, ибо ей кажется, что Бог ее покинул. Но не Бог покинул нас. Мы покинули Бога.» - Пронзительно свежий голос Релемилла вдруг звучит у меня в голове, даря потоки неиссякаемого света.
                Тревога не проходит, но я обретаю уверенность, когда карета останавливается, и слуга открывает дверь большого, богато выглядящего дома.
                Мне навстречу со скамьи поднимается красиво одетая, полная женщина средних лет. Подходит настороженно, и вдруг начинает плакать.
                - Мой муж явился мне во сне, сказал, что приведет мага, чтобы нам помочь. Это вы?
                Я киваю. Она просит меня следовать за ней. В комнате за занавеской на постели лежит девушка с невыразительным, болезненным выражением лица.
                В прихожей дома раздаются шум, крики, кто-то врывается в дом. Лицо хозяйки искажается ужасом, и она начинает метаться по комнате, сама не понимая, зачем.
                Я выглядываю из-за занавески, и вижу, что это Ирис, дерущийся со слугой. Вернее, если бы он с ним дрался, слуга был бы уже мертв.
                Высокий и мускулистый барон нависает над щуплыми худым юношей, взяв его за плечи.
                - Где Домиарн?! – Гремит Ирис.
                Слуга издает мычание, и в страхе качает головой, но тем не менее не пускает воинственного, непрошенного гостя.
                - Почему у вас здесь воняет гнилым мясом? – Продолжает свой допрос мой супруг.
                Юноша мотает головой еще сильнее, все также не давая прохода.
                - Сюда, пожалуйста! – Зову я, и вижу, как Ирис издает вздох облегчения.
Он подходит ко мне, и целует в губы с глубокой нежностью.
                - Прости. Я почувствовал злобное существо, которое вилось над тобой, но был слишком увлечен своими мыслями, и опомнился, когда тебя уже унесло ветром. Я отправил Амаранту домой на Чирите. Она должна быть в Дейкерене уже к вечеру. Зато за вами было легко следовать. От злобного духа воняло гнилью. Что мы делаем в этом отвратительном доме?
                Его объятия – желанные и долгожданные. Не знаю, почему, и не понимаю, что во мне произошло. Казалось, что я всю жизнь буду любить Арканда, и терпеть от него, лишь бы видеть, лишь бы знать, что он рядом. Быть может, надоело быть нелюбимым?
                - Нет ветвей злобы, у которых не было бы корней боли. Корни боли впиваются в поверхность души, высохшую без любви. Я могу им помочь.
                Девушка на постели стонет, и открывает глаза.
                - Иаза! Доченька!– Женщина бросается к ней.
                Барон Лио гладит мои волосы, и тепло его души согревает меня, даря покой, доселе неведомый.
                - С каких это пор ты стал таким милосердным?
                - С тех пор как ты подарил мне свою любовь, не попросив ничего взамен. – Я улыбаюсь, и тону в его голубых глазах, как вдруг над нами проскакивает тень.
                Иаза истошно кричит, и начинает отбиваться от чего-то невидимого.
                - Они снова здесь! Демоны!! – Хозяйка дома оглядывается по сторонам, и по ее щекам текут слезы.
                В углу комнаты я замечаю Робура. Он смотрит на меня умоляюще.
                Ирис протягивает руку, и кладет на лоб Иазе. В тот же миг то, что атаковало девушку, бросается на него.
                В завязавшейся перепалке барона Лио поднимает в воздух, и швыряет об стену. Он хватается за что-то перед собой, и это что-то идет темными полосами. Ирис вскакивает, и вышвыривает это что-то, быстро и плотно закрыв дверь.
                Иаза следит за нами обезумевшими, остекленевшими глазами. Ее мать сползает по стене с бесшумными рыданиями.
                - Двери их не остановят... Мое бедное, невинное дитя... Почему демоны? Почему на нас? – Шепчет она едва слышно.
                Я осознаю, что во мне нет страха. Остается только кармический следователь, ищущий причины, исходящий из постулата о том, что невинных жертв нет, а высшие силы не допускают ошибок. Но в чем может быть виновата эта может быть не самая привлекательная, но такая юная, и с виду безобидная девушка?
                - У нас не так много времени на передышку. – Ирис подходит к Иазе, и берет ее за руку. – «Демоны» - не обязательное условие. На их месте могли быть события, люди, несчастный случай. Как объяснить, что из всех отражений она выбрала именно это? Мистика раскрашивает жизнь в захватывающие краски. А вот почему именно вы? Ответы хранятся в вашей душе.
                Наступает гнетущая тишина. Мать Иазы смотрит на Ириса с непониманием, удивлением, и даже гневом. Да, конечно, почему бы ответы о демонах, мучающих вашу дочь, находились бы в вашей душе? Ничто это не связано, и вы здесь ни причем. Классическая беготня от себя.
                Во мне поднимается раздражение на людскую душевную лень, на нежелание работать над собой, и я уже хочу бросить их, и уйти, когда вижу, как Робур отделяется от стены, и склоняется над дочерью.
                - Прости... Прости... – Шепчут его губы, а дрожащая рука гладит ее по лицу.
Мне становится его жалко. И я понимаю, что он осознает причины ситуации яснее, чем его жена.
                По комнате пляшут яркие всполохи, исходящие от призрака отца Иазы. Их зеленые и синие блики отражаются на задумчивом лице Ириса. Я знаю, что он хочет сказать, но молю его молчать. Хотя эти люди и заслужили его слова, Релемилл всегда просит нас раздавать милосердие также щедро, как рассвет – солнечные лучи.
                Я никогда не верил в милосердие, потому что меня самого никто никогда не щадил. Но урок состоит в том, что не нужно ждать света от других, чтобы подарить его миру. Ибо светом нас наполняют не люди, а Высшее Начало.
                Солнце поднимается над деревней, и девушка в постели щурится от его лучей – горячих и целительных.