Черпак

Итак,  мы прибыли на казахскую станцию Джезказган утром. Нам объявили, чтобы мы позавтракали, прибрали после себя в  вагонах, и через час после этого, выходили строиться. Потом нас отвели на широкий плац, приказали построиться в две шеренги и ждать, когда нас вызовут «покупатели», т.е. те, у кого мы будем служить. Я  с гордостью подумал, что уж будущего кандидата, т.е. меня, заберут сразу. Ан - нет! Я в этой, уже очень редкой, шеренге простоял часа полтора, пока меня не вызвали.
 Ко мне подошел высокий представительный майор и, заглядывая мне в глаза, повел за собой к стоящим, не далеко от плаца, автобусам. Когда мы подходили к автобусу, стоящий рядом, хозяйственного вида капитан спросил майора, ну что, выбрал? Выбрал, выбрал, как-то, немного подобострастно, ответил майор. Мы с майором уселись на свободное заднее сиденье, и автобус тронулся. Мы ехали долго, наверное, около часа. По пути я насмотрелся на различного вида, всяческие военные сооружения, начиная от простых зданий и кончая огромными, этажей в десять, стационарными антеннами.
В автобусе сидело человек двадцать ребят, и в основном явно не интилигентного вида, хотя один высокий парень в очках, по виду явно походил, на какого ни будь, молодого доцента. Посмотрев на всю эту компанию, я понял, что это, наверняка стройбат, а не  инженерные войска, куда я надеялся попасть.  И точно! В завершении нашего пути мы проехали мимо строящегося громадного здания, без окон и дверей, высотой этак, этажей в двадцать!
Мы въехали в часть  номер 20041, где по правую сторону стояли казармы, по левую был плац, а в центре была расположена столовая. Мы вышли из автобуса, построились у первой, от столовой, казармы. Из неё вышел щеголеватого вида, старший лейтенант, с интересом нас осмотрел и сделал перекличку. И вот тут то я запомнил фамилию того, молодого доцента – Борьщевский, наверное, потому, что очень хотелось есть, ведь с утра мы ни чего  не ели, а было уже шесть часов. Но тут нас, наконец-то и повели в столовую.
Там стояли длинные столы на десять человек, и лавки с двух сторон. Мы расселись, и получилось действительно два стола. Дежурный солдат, с красной повязкой на рукаве, быстренько притащил нам, приличного вида кастрюлю, с баландой из капусты, с вареной свининой. Однако пахла она, очень даже  аппетитно. Может быть, это с голоду подумал я, и стал наедаться, пока дают.
И вот это и есть, основной принцип, для молодых солдат – существуй, пока дают. Забегая вперед, я хочу сказать, что в строевых частях, этот принцип действует безраздельно. А вот в стройбатах тебя не трогают, потому, что на стройке, как правило, руководят гражданские и не допускают, той уродливой и мерзкой дедовщины, при которой человек превращается в мерзкую тварь, которая упивается своим садизмом.
Нас накормили, построили и отвели в казарму, где нас встретил сержант, очень такого, щеголеватого вида. Он нас построил, в самом начале длинной, человек так на сто, казармы. Старший сержант Скоциларс, представился он нам.
Я буду проводить у вас карантин в течении двух недель, а потом вас направят на работу, в это самое сооружение. Затем предложил, а вернее приказал, сдать нам документы и ценные веши, и отвел нас в баню, отмывать гражданскую грязь.
Баня, наверное, напоминала подобное сооружение в концлагерях, типа «Дахау» потому, что там была уличная температура минус десять. Мы быстренько побрызгались там, еле теплой водой, и там же и оделись в военную, а скорее в стройбатовскую, форму. Причем, поскольку я поехал сюда в отличных кирзовых сапогах, так они на мне, так и остались, т.к. новые были явно хуже старых. Потом мы опять пришли в казарму, где уже собрались служащие свой срок солдаты.
Наш Скоциларс, снова сделал перекличку и показал нам наши кровати, в два этажа, которые были в самом начале казармы. Затем подошел тот наш, щеголеватый старлей, построил всю роту, и представил нас остальным солдатам. Он поздравил нас с прибытием в армию, рассказал о столь важном, стратегическом объекте, который мы тоже будем строить. И в заключении предупредил старослужащих  о полной нашей не прикосновенности, и в том числе и нашей новой одежды. Кто нарушит это, сгниет на «Машке», пообещал он. Затем всех распустили,  и солдаты окружили нас, расспрашивая нас, кто и от куда.
Надо теперь сказать, что мы попали в техническую роту этой большой, около 800 человек, части. Здесь служили и работали всяческие спецы: сварщики, электрики, механики,  шофера и пр. специалисты, включая и садиста банщика. Ребята отнеслись к нам по хорошему, даже и табачком нас угостили. Расспросили нас, кто, что и как, а когда узнали, что я преподаватель из института (тут я немного соврал, но ведь я же им собирался стать!), стали относиться ко мне с уважением. 
На следующий день мы занимались работой по теме «кройка и шитьё», то есть  пришивали погоны и выкраивали белые воротнички, и тоже их и пришивали. И не смейтесь. Пришить те же самые погоны к шинели было очень даже не просто. Некоторым ребятам, наш сержант, дважды заставлял перешивать погоны. В общем, мы провозились с этим до обеда, а после сержант   вывел нас на строевую подготовку. Это сказал он, это что бы, жирок не завязывался. Смех то смехом, а ходить ребятам в новых, не разношенных сапогах, не очень приятно было. Да и всякие повороты, развороты – не получались сразу, и к ужину мы порядком и устали. Сержант Скоциларс посмотрел на нас и сказал – отдыхайте, сегодня я вас с «Машкой» знакомить не буду и показал на приличного размера рельсу, обтянутую старыми валенками, которую надо было таскать вдвоем, когда  натирали мастикой пол в казарме. И вот пока я был на карантине, перед приходом роты с работы, мы начищали пол в казарме, а в центральном походе, с помощью этой «Машки».
Вот так и потянулись дни моего карантина Утром и перед отбоем, нас ожидала тренировка «кто быстрей оденется, кто быстрей разденется». Это наш сержант придумал. И чем просто укладываться в положенное время, мы соревновались, как в детском садике, кто быстрей. Потом шел тренаж по закручиванию портянок, в котором тоже был принцип, кто лучше и быстрее. После завтрака, занятия в классе по марксистко-ленинской подготовке, или другим теоретическим занятиям, проводимым офицерами. После обеда строевые занятия с нашим сержантом, Скоциларсом, который особенно нас и не гонял. Мне он нравился, а когда я его спросил, а как его зовут, то он мне и казал, что если перевести его имя, на русский, то мы тезки и теперь, так меня и называл.
 Самое неприятное, пожалуй в армии для солдата, эта команда «Подъём!!!». Солдатик после неё просыпается, и сразу после своих «Розовых» снов, и видит страшную картину – он в армии. По этому я и просыпался раньше этого времени, где то пол шестого, слушал нестройный хор храпящих и мечтал о дембеле, ведь человек всегда мечтает о приятном. Для меня в этом была своя прелесть, ведь я служил на год меньше остальных солдат. И кличка у меня была уже солидная, «Черпак», То  есть тот солдат, который за столом, в столовой, командует черпаком, такой штучкой, для разливания пищи, поданной на стол, в  большой кастрюле – котле, пищи. Но это характерно для  строевых частей, а нас, стройбатовцев, кормили хорошо, можно было и добавки попросить. А вот что нормировалось, так это сахар и сливочное масло.
Жили мы довольно спокойно, никто нас не трогал, правда, что бы выйти, куда то из казармы, мы должны были докладывать куда идем, а, вернувшись, говорить, что вернулись. Но вот прошли две недели и в воскресенье мы принимали присягу. Её заучивать нас, наш замполит  не заставлял, и мы зачитывали её с парадной картинки. Потом нас разбили на два отделения, меня сделали командиром одного из них. Нас переселили на другие койки, на верхние, только «ком.одов» оставили внизу.  И мы теперь могли идти куда захотим, только идти было не куда, кругом была каменистая полупустыня. Но я, из любопытства, всё-таки, обошел  всю нашу часть.
На следующий день, в понедельник, после общего развода, нам сказали, кто, где будет работать. Меня направили электриком в ремонтные мастерские, или в РММ. Находились они в пяти километрах от части, и добирались туда на автобусе. Приехав туда в РММ, все разбрелись по комнатам, а я пошел к электрику и познакомился с Сергеем Фоминым, старшим электриком РММ. Он был парень малоразговорчивый и знакомство наше толком, и не получилось, тем более, что Сергей подумал, что его уберут с мастерских, раз взяли меня. Посидев немного, я вышел, что бы осмотреть мастерские.
К воротам подъехал «Газик» и все сразу разбежались, сказав мне, что приехал начальник мастерских Красов, по кличке «Мальчик». Это был высокий и полный мужчина, походил на большого медведя, тем более, что был с бородой,  и мы, солдаты, действительно казались какими-то мальчиками рядом с ним. Вызвав одного, второго Мальчик раздал задания и занялся мною. Шеф расспросил меня, что я закончил, и кем буду работать, а узнав о моих планах, вздохнул и сказал, что  здесь я буду проходить практические занятия по электромонтёрству. И точно. Мы ремонтировали всё подряд, что привозили с сооружений.
На обед нас повезли в часть. Там,  меня поймал тот самый майор, замполит части, и предложил стать комсоргом части, причем он предлагал записать меня, яко бы, на обслуживание резервного дизель генератора части. Я тогда попросил его переговорить с нашим Мальчиком на эту тему. Наш шеф, услышав о такой, моей, перспективе продолжения службы, послал его на три буквы, причем очень громко, а я только и развел руками. Но комсоргом меня всё же сделали, только нашей роты. Кроме того тот хер майор, предложил командиру нашей части, сделать меня председателем общественного суда части. Командир части, которого называли «Батя»,  вызвал меня к себе в штаб и мы поговорили, сначала о сути дела, а потом уже и по жизни, ведь командир тоже был сибиряк.
В РММ до его весеннего дембеля, работал механик и «дед полигона», Петраков. И когда пришел наш осенний призыв, он пытался создать для него развлечение, а для нас дедовщину. В начале, до моего назначения начальником суда, он с двумя такими же дедами пытались нас молодых пошугать. Но наш омич, водитель  Слава схватил монтировку и пригрозил головы им поразбивать, а ко мне к комсоргу они и лезть побоялись. И  у меня сохранилась фото этой троицы, вот посмотрите. Первым был Петраков, вторым был пузырьковатый (термин полигона) херр Шуппе, пытавшийся из себя, что-то важное изобразить. Ну а третий был вообще не из нашей части.
И вот наступили Октябрьские праздники, был торжественный развод и часть пошла на мероприятия, по случаю праздника  На торжественном собрании  я был сильно разочарован, услышав, что мне присвоено звание ефрейтора, вместо положенного младшего сержанта. Вот не знал я, что тот самый хер майор окажется таким поганеньким. Сначала я расстроился. Потом разозлился, а потом решил, что это будет даже забавно побыть в таком звании, при таком образовании, и в дальнейшем отказывался от повышения, почти до дембеля. А вечером в клубе торжественно показали Чапаева.
На следующий день состоялся первый суд над старослужащими, которые издевались над молодыми, только не над нашим призывом, а над предыдущим и киргизами. Начал я  довольно мирно, ну а потом во мне проснулся дракончик, и я этих самых разъевшихся хохлов, чуть в дизбат не отправил, но наш политрук, меня остановил.
В нашей роте, кроме отделений ещё и взводы существуют. И у нас было три взвода: наш ремонтно-технический взвод, взвод спецов сооружения, которым командовал мой хороший, в будущем приятель, Вася Вакуленко и  взвод столовой и прочих свинарников под командованием Сержанта Миши. Так вот. Командиром нашего тех. взвода назначили младшего сержанта   Головина, присланного к нам недавно, мордвина по национальности. В части ему «торчать» не хотелось, начальства много, на сооружении тоже, а поспать в каптерке можно и у нас  в РММ.
С начала он нас не трогал, а потом стал приставать, и тогда я его и послал подальше, а он и обиделся, и стал прикапываться. А тут как раз, бывший зек, шоферюга, из моего отделения, пропал на пару дней, что-то там занюхал и кайф ловил, как «настоявшая шпала». Так вот его и не обнаружил наш замполит на вечерней поверке. Меня вздрючил, и сержанта пообещал в дизбат отправить, когда меня дернуло об этом вслух сказать. И с тех пор этот мордвин Головин на меня и взъелся. Но вот достать меня было ему не по зубам, но всё равно, настроение портил.
Раз в месяц мне приходилось быть дежурным по роте. Это вообще-то задача строевых сержантов, но так как я был комсоргом, затем ещё и фотографом и вообще большим начальником, я ещё и этим занимался. В роте моя задача заключалась в том, что бы в казарме был образцовый порядок. На утренней проверке,  я и заступал на дежурство, и. имея двух помощников дежурного, наводил, с их помощью порядок в казарме. Они сначала подметали пол, а потом его и натирали натирочной пастой, а центральный проход с и  помощью «Машки». Я же ходил и смотрел, как идет уборка. В обед выгонял лишнюю публику из казармы и потом «орлы» помощники еще раз прибирались. Перед ужином следил, что бы в роте  был порядок и перед отбоем строил роту на вечернюю проверку, которую проводил дежурный офицер нашей роты.
Командиров в нашей роте было два: замполит Гуртовенко и зам.потех Ященко. Последний обычно занимался всяческим хозяйством части, а вот замполит, наверное, политикой. А вот командира роты у нас не было.   Ночью помощники мои спали, а я должен был сидеть «на тумбочке» и следить за порядком, но с начала, я пил чай со старшиной, болтали обо всём и ни о чём, и потом уже прошелся по казарме, утихомиривая болтающих. И самое приятное наверно, это утром, в шесть часов, громко и с удовольствием прокричать – рота! Подъем!!!   Мне, конечно, это дежурство, не очень нравилось. Но! Все, попадая      в армию, моют пол, а я наоборот, дома мыл, а здесь отдыхал от этого. Я вот тут заснят, когда был дежурным по роте зимой. Тут, на этом фото, наверное, можно заметить, ну очень теплый характер моей гимнастерки, о чём я  напишу позже.
Скоро наступила настоящая морозная зима, и стоять в шеренге перед утренней зарядкой, стало не выносимо холодно. И тут я решил утеплить свою гимнастерку. Моя мама, очень даже предусмотрительно, прислала в посылке кроме свиного сала и конфет, теплую байковую рубашку. Я оторвал от неё воротник и вшил во внутрь гимнастерки. Получилось очень даже тепло, и я теперь спокойно стоял на зарядке,  и как говаривал наш старшина Гиви, как настоящий сибиряк.
Вот кстати, хочу сказать о Гиви и о прочих кавказцев. В части, для полного ассортимента национальностей, их было с десяток, и все в нашей роте. Ну во первых наш старшина, Гиви Майсурадзе, типичный представитель базарвокзального товарищества, и был ещё один грузин, лучший сварщик нашей стройки. Из армян был наш уважаемый зав. баней Мартиросян, несколько квадратный по конфигурации, со своей обезьянкой-парихмакером, извините, вот фамилию его  забыл. И второй лучший сварщик стройки, Строян, когда то спустившийся с гор за солью, и взятый в плен местным военкоматом. По русски, он, до конца службы   толком и не научился говорить. Когда местный генерал приезжал на стройку с инспекцией и увидел, как Строян один несёт на верх кислородный баллон, так он его остановил и пытался внушить, что так нельзя делать, а Строянчик наш, стоял, слушал, слушал  и не мог понять, в чем дело? Потом, когда держать баллон стало совсем тяжело, то он послал генерала на три буквы и сказал: работать надо идти! и понес баллон дальше. И вся комиссия была в шоке, но ведь он был прав! И с ним ничего и не сделали.
Были в части и чеченцы, человек пять. Но они так закопались от службы, и на таких, «торчковых» местах, что о них и не вспоминали. Вот к примеру. Около нашей РММ был склад всяких кровельных, и прочая, материалов и даже не нашей части, и там сторожем был наш чеченец. Я к нему как-то зашел, когда линию проверял, и обнаружил его в маленькой, но обставленной комнатенке, с хорошим «козлом» для обогрева, который мне, по долгу службы, мне пришлось обрезать, так как напряжения в сети, явно не хватало.
Теперь немного  о местной терминологии. Вот характерное слово «Торчать». Оно имело место в  двух смыслах: «торчать как сазан», ну т.е. блаженствовать, и «торчать как шпала» ну т.е. стоять или лежать, и вообще ничего не соображать. Слово это, очень широко применялось в нашей части. Ну, например: Пойду, поторчу. Это означало, что солдат хочет расслабиться и пойдет это и делать.
Каждый солдат хочет привезти из армии свои фотографии и побольше. Ну а в нашей, закрытой части, откуда взяться фотографу?! И раньше ребята тайком  фотографировались. Офицеры, конечно, знали об этом, но закрывали на это глаза. И вот мне пришла идея, как сделать это всё легально. Дело в том, что в этом году, по Союзу ,  проходила компания по обмену комсомольских билетов, и надо было фотографировать комсомольцев, для замены билетов, а это практически всех солдат, а это около тысячи человек.
И я решил взяться за это дело, а заодно и просто снимать желающих  ребят. Вот посмотрите, засняты:  наш мордвин, сержант Головин, с кем я после ссоры, успел подружиться, мой хороший приятель, бригадир сварщиков, татарин, Рома Сафронов, тракторист из моего отделения, сибиряк из Красноярска, Ваня Казаков, тракторист и отличный парень, якут, Токояков, просто приятель, Вася Васильев, наш легендарный водитель Джон - Бешеная корова, или Женька Коровин, наш  писарь, тот самый доцент, Сэр Боршевский, ну и конечно сам фотограф Николай Тец. Ну и заснято, мной, на много больше ребят, а показал я вам только этих, которые мне запомнились. Отдельно пришли засняться те самые, всеми не любимые, хитрые-митрые москвичи
Ну и вот! Я, комсорг 3-й роты,  написал рапорт на тему заснятия всех комсомольцев, подписал у того хер майора, замполита нашей части, который очень обрадовался, что комсомольцев я засниму. Затем пошел к нашему секретчику и с ним согласовал, получив строгие указания о уголовной ответственности за разглашение государственной тайны! Потом утвердил у командира части и мне разрешили открыть фотоателье, причем денег я принципиально не брал, хотя и  покупал все фото принадлежности в городе, в магазине, за счет денег части. Конечно, я попотел, недели две, снимая комсомольцев. Но! Теперь я был уважаемым человеком! Со мною здоровались все, более-менее цивильные товарищи. В столовую я  ходил с заднего, офицерского хода, ел офицерский рацион, и даже мылся в теплой бане! Конечно, ведь «сфоткаться» я никому не отказывал, в том числе и офицерам.
Вот, в связи с этими событиями и не только, в части сложилась общность тех, кто пришёл служить с высшим образованием. И зачинателем явился наш фельдшер, узбек, который стал приглашать меня, фактически комсорга части и председателя суда, будущего преподавателя института, к себе на чай. А я предложил собрать всех, кто с вышкой, чему он очень обрадовался, так как был настоящим, гостеприимным узбеком. Да, да! Не удивляйтесь господа славяне! Это у нас получаешь удовольствие, когда идешь в гости, а у них считается счастьем, принять уважаемых всеми людей. А тут у него начали собираться все с высшим, и, в общем-то, и всеми уважаемые солдаты. Ну, например, наш зав. библиотекой, закончивший литературный институт, по виду типичный бай из казахского эпоса,  а на самом деле добрейшей души человек, или наш сержант Вася Вакуленко, радиоинженер, по виду типичный громила, а на самом деле не допускающий ни какой, этой уродливой, дедовщины.
 Перед новым годом, мама решила сделать нам обоим с ней, подарок – повидаться. Она полетела в командировку в Ташкент самолетом, а обратно поехала поездом и мимо нас. Мама дала телеграмму командиру нашей части, что будь любезен, отпусти сына повидаться и мне дали трое суток,  добраться до станции Джезказган, побыть там с мамой и вернуться обратно. Ура-а-а! Завопил я на радостях! И на попутках, стоя в кузове самосвала (!) доехал до станции и встретился с мамой! И радости тут было! Мы поели пельменей, выпили с водочки и порядком окосели. Причем я, больше чем мама! В этот вечер мы наговорились с мамой вдоволь! Я рассказал о своей службе отечеству, а мама Омские новости.
На следующий день мы решили сфотографироваться на улице и в месте с симпатичной казахской парой, которая, так же как и мы встречалась здесь, и жила в соседней комнате. Утречком, за перекуром, мы в месте с ракетчиком  Атагом, разговорились, понравились друг другу и решили вместе и сфоткаться. Сначала нас с ним и засняли, потом меня с мамой, а затем вышли хозяева, и тоже к нам присоединились. Но нас с мамой Атаг заснял еще раз, спасибо ему.
Потихоньку и подошел большой праздник, Новый год. Нам в столовой приготовили праздничный ужин, в клубе показывали кинокомедии, а потом устроили концерт, в котором принимали участие все желающие. И, наверное, каждый служивый, вспоминал при этом, а как славно проходил этот праздник дома. Мы дождались, когда наступит двенадцать, чокнулись стаканами с фруктовым компотом, а совсем именитые «старички», и чем-то,  по крепче. Отбой сделали в час ночи, а подъем, на следующий день,  в восемь утра.
Снега у нас выпадало очень мало, и дружными усилиями, мы сгребли снег и сделали лыжню, через всю часть, и катались на единственных лыжах части. А сколько смеха было при этом, ведь солдаты немного и побесились.
Наступил январь, самый холодный здесь месяц, когда температура и до минус тридцати с ветром доходит. Всех переобули в валенки, и обязательно заставляли завязывать уши у шапки. В некоторые, особенно холодные дни, и не работали. Наш замполит, старлей Гуртовенко, проводил интересные политинформации, после которых, был «час малой родины», и каждый мог встать и рассказать, а как у них живут. Разрешалось, и поспать после обеда. Всё это, человеческое, проводил в жизнь, наш уважаемый замполит роты, а фактически и части – старлей Гуртовенко. А вот имени и отчества его и не помню, ведь мы между собой, звали его «нашим».
На работе мы усиленными темпами делали все то, что помогало обогревать солдат на работе, мощные «козлы», козлы с вентилятором - тепловые пушки и ремонтировали, всё это привезенное нам в ремонт. В казарме тоже стало холодно и старички, спавшие внизу, стали завидовать молодежи, спавшей на верхних кроватях. Мы смастрячили небольшую тепло пушку и притащили её в казарму,  и стало значительно теплее. Мне, здешней, лютой зимой, очень помогало соленое свиное сало, которое мама сама солила и высылала мне. Я  уносил его на работу, подкреплялся при случае, и лечил от кашля себя и приятелей. Сало, к тому же, было очень вкусным, а поджаренное над «козлом», пахло так, что сбегались все ближайшие бродячие собаки и всякие там, зав.складами
В армии, зимой, когда пыли в воздухе уже не было, ночью  небо выглядело как в большом планетарии, огромный Млечный путь и куча всяких звезд и  звездочек. Было также видно и разные звездные скопления, большие и маленькие, и небо было не плоским, как у нас,  а таким вот громадным и объемным. Я даже сфотографировал его, но к большому моему сожалению, те негативы потерялись. 
Вот так и прошел январь и февраль, солнце уже и начинало припекать. И как у Райкина,  в тихом месте, и  у теплой, от солнца,  стенке можно было и погреться. Вот я, после обеда выходил, и грелся на солнышке, вдыхая уже и весенние запахи нашей полупустыни, и до сих пор вот эти, «торчишь как сазанные» моменты и помнятся, как будто, это было вчера.
  Восьмое марта, из-за отсутствия женщин в части, прошло ни как, а вот девятого нам привезли подарок. Сломанную старую картофелечистку из нашей части, и сказали, что если не сделаем, то ночью будем чистить картошку сами.
Мы её разобрали и пришли в ужас, она выработала свой ресурс на сто процентов. Мы доложили об этом в часть, но это нас не спасло от ночной чистки картошки. И это в мой день рожденья!
У нас в РММ был небольшой колесный трактор, небольшой кузов у которого, располагался впереди кабины, и мы звали его «официанткой». И вот когда у нас света в РММ не было, и работы естественно тоже, мне захотелось на нем покататься. За пол часа я его и освоил. А тут как раз, подошло время, ехать на обед в часть, ну я и решил, что на «официантке» доберусь до части. Ну и поехал. Ехать на таком драндулете по основной дороге было нельзя, и я поехал по обводным. И вот представьте, я, на взбрыкливом коне, привстав на стременах, так как толком сидеть было не возможно, про трясся эти пять км. до части, заехал на плац и лихо затормозил у сварной беседки нашей роты, порядком напугав, сидевших там «стариков». Зато потом,  в столовой плохо управлялся с ложкой - руки тряслись, после такой поездки.
Ну а теперь хочется написать о вас,  мои дорогие девушки, поскольку ранее в моем повествовании ни чего сказано не было. Весной, когда на улице днем было уже тепло и приятно, в воскресенье, я поехал в Приозерск, купил, что нужно было по фото делу и, дожидаясь обратной поездки нашего автобуса, устроился в центральном парке, на скамеечке. А с другой стороны мне было интересно, обратит ли на меня какая  либо девушка внимание или нет. Для пущей важности даже и институтский «Ромбик» прикрутил, ведь не так уж и много солдат с высшим образованием встречается. Сидел, ждал автобуса, и вашего девушки,  внимания, поглядывая на проходящих мимо красавиц. Но, увы! За два часа никто толком на меня и не глянул и я даже и обиделся. Но потом, подумав, решил, что в нашей жизни  оскомину можно набить чем и кем угодно, а солдат  у нас тут было, больше чем достаточно.
За прошедшие полгода, я уже  нормально освоился в армии, и теперешней весной мне хотелось чего ни будь новенького. По этому, я и отправился прогуляться на ближайшую техническую свалку, с  целью, что ни будь интересного найти. Прошелся, нашел интересные разъемы, сложил их в кучку и отправился дальше на небольшой холм, оказавшийся очень интересным.
Весь холм был усыпан шарами и шариками, размером с куриное яйцо и по больше. Я ради интереса расколол один, а там! В центре располагался крупный прозрачный кристалл, а далее кристаллы раза в четыре меньше и меньше, и совсем маленькие у оболочки. Потом следовала оболочка из серого камня толщиной сантиметра два. Причем к вершине холма шары были больше, а вниз по меньше.
Наверху, когда я отвалил большой шар, то там оказалось гнездо фаланги, которая сразу на меня и напала и я только успевал её откидывать, и в конце концов и задавил ногой. Заглянул в гнездо, детенышей там уже не было. Я его разрыл, а там, среди камушков попадались и рубины солидной величины. Я, попотев немного, вырыл яму и набрал их горсти две. Интересно. Шары с горным хрусталем, да еще и рубины. Полу драгоценные камни здесь встречаются, но в таком количестве! Но дело, то в том, что всех, солдат ехавших на дембель, секретчики проверяли, и заставляли расписываться, что ничего с собой не везёшь, а если ловили, то наказывали губой на 10 суток. И очень приятно было, потом сидеть на губе.