Счастливый день пионера Валеры

В пионерском лагере "Голубые дачи" – подъём. Звучит горн:

                Вставай, вставай, дружок,
                С постели – на горшок!
                Вставай, вставай,
                Порточки надевай!

        И я встаю. И выбегаю из нашего голубого летнего корпуса. А в нашем лагере все корпуса – голубые. Поэтому он и называется "Голубые дачи".

        Бегу за наш корпус, в деревянный туалет, а оттуда  – в умывальник под навесом. Здесь весело: можно побрызгать водой на соседей. Но недолго. Потому что нужно успеть аккуратно заправить свою постель, правильно завязать красный галстук и не опоздать на отрядное построение перед корпусом.

        Ух, успел. Звучит сигнал горна "Построение" – это значит, что все отряды направляются на линейку, на общелагерное построение.

                *     *     *

     – На подъём флага вызывается пионер третьего отряда Валера Кузнецов, – громко объявляет старший пионервожатый.

        А ведь Валера Кузнецов – это же я! Ура! Какое счастье!

        Я – на трибуне. Рядом – могила неизвестного солдата: он погиб на этом месте в войну. Торжественно трубит горнист, а я, перебирая руками трос, поднимаю флаг на высокую мачту. Делать это нужно и не быстро, и не медленно, а так, чтобы закончить подъём флага одновременно с окончанием мелодии. А все в это время отдают пионерский салют.

         – Программа на день, – объявляет старший пионервожатый. – После завтрака все отряды убирают территорию вокруг своих корпусов. (Ну, это же понятно: вчера в лагере был родительский день – мусора много). Потом прогулка в лес. (Отлично! Здорово!). А перед обедом – купание. (Ура!). После полдника к нам приезжает трижды Герой Советского Союза прославленный лётчик-истребитель Иван Кожедуб. (Ну да, я знаю, что недалеко от нас, в Кубинке, есть аэродром, и Кожедуб, наверное, оттуда).

     Программа на день – ну просто отличная! Счастливый день!

                *     *     *

        С линейки – строем – на завтрак в столовую.

        Перед входом в столовую – скульптурный бюст Сталина. Девочка у него на руках – это его дочь Светлана. А с левой стороны от входа в столовую – лозунг на красном полотнище белыми буквами:

                "Спасибо товарищу Сталину
                за наше счастливое детство!"

Что верно, то верно: благодаря товарищу Сталину наше детство и в самом деле счастливое.

        Вот я, например, каждое лето провожу в пионерлагере. Путёвки мне с братом Шуриком на обе смены по сорок два дня каждая завод даёт за тридцать процентов их стоимости, за 18 рублей 30 копеек. Мама говорит, что получается, как у того еврейского мальчика Мотла из повести Шолом-Алейхема, который постоянно повторял: "Мне хорошо – я сирота! Меня накормят, и все за меня заступаются. Счастье моё, что я – сирота!" Вот и мы с братом Шуриком – тоже сироты. Поэтому нам хорошо: нам всегда дают путёвки в лагерь, и у нас счастливое детство, за что и спасибо товарищу Сталину.
        А с правой стороны от входа в столовую – ещё один лозунг. На красном полотнище – длинный текст:

                "Коммунистом можно стать лишь тогда,
                когда обогатишь свою память
                знанием всех тех богатств,
                которые выработало человечество"
                В.И. Ленин

        Я знаю его наизусть, но только я его совсем не понимаю. Как это, скажите, понять? Да разве один человек может узнать всё то, что "выработало человечество"? Ведь для этого не хватит жизни одного человека! Да и потом, как определить, что богатство, а что нет? А ещё для этого надо знать много иностранных языков. Вот Сталин стал коммунистом – значит, он обогатил "свою память знанием всех тех богатств, которые выработало человечество". Но он смог это сделать потому, что он – гений, великий вождь и учитель, мудрый мыслитель, величайший из всех людей на свете… А я – не гений, я не обогатил свою память знанием всех богатств, и поэтому я никогда не смогу стать коммунистом… Как жаль!

        Идём на завтрак.

                *     *     *

        После завтрака – уборка территории. Сегодня мусора особенно много, потому что вчера в нашем лагере был родительский день. Родители с нашего бетонного завода приехали все вместе – в кузове заводской грузовой машины. Это и опасно: скамейки, которые взяли на этот день из клуба, качаются, и нужно держаться за борта машины, чтобы не вылететь из кузова. Это ещё и холодно от набегающего потока воздуха. Зато весело и бесплатно, и не нужно ехать в электричке семьдесят километров до станции Полушкино, а потом ещё идти три километра пешком до нашего лагеря.

                *     *     *

        Вчера был концерт для родителей. А перед самым началом ко мне подходит Земфира Никишина – она живёт на втором этаже нашего дома, на Камушках, а сейчас она в четвёртом отряде:

        – Валера, ты где будешь сидеть в зале во время концерта?

        – Не знаю. Где будет свободное место.

        – Нет, ты сядешь в третьем ряду и обязательно в середине ряда.

        – Это ещё зачем? – удивляюсь я.

        – Понимаешь ли, – говорит она, – я должна видеть того, кому я пою. Не всему безликому залу, а одному единственному человеку, который мне симпатичен. Ну, есть такой приём у артистов. Понял? Чтобы был успех. И пусть этим человеком будешь ты. Я буду смотреть на тебя и видеть, хорошо ли я пою или плохо. Согласен?

        И я тогда соглашаюсь. Ну до чего же странные эти люди – артисты!

        И Земфира пела задорную частушку:

                "Я в деревне родилась
                и на славу удалась:
                щёчки кругленькие,
                сама пухленькая. Эх!"
И ещё:
                "А Гайнулин Коля наш – неряха:
                у него – эх! – парусом рубаха".

И пела она только мне. Как приятно, когда поют только для тебя! Какое счастье! Счастливый день!

        Но всё это было вчера.

                *     *     *

        Всё это было вчера. А сегодня после уборки территории наш третий отряд идёт гулять в лес. Пионервожатая предупреждает:

        – Ребята, далеко не разбегайтесь. В лесу не трогайте всякие железки. Помните, что здесь шли бои. Помните, что в прошлом году здесь в овраге подорвались на мине два мальчика.

        Ах, война, что ж ты, подлая, сделала? Что ж забыть ты себя не даёшь? Мы – дети войны…

        – На купание собираемся по моему свистку, – объявляет вожатая.

        И мы разбегаемся по лесу в разные стороны. Нам нужно набрать много малины, черники, орехов – не возвращаться же в Москву из пионерлагеря с пустыми руками. А ещё нужно наловить всяких бабочек, стрекоз и жуков, набрать и засушить разных листьев для гербария – такое у всех у нас задание на лето от школы.

        Свисток – и весь пионерский отряд в сборе, на поляне. Счастливый день!

                *     *     *

        А ещё день сегодня счастливый потому, что перед обедом – купание. Младшие всегда купаются там, где мелко – на броде напротив села Васильевское, это не доходя до санатория имени Герцена. Но я же сегодня поднимал флаг на утренней линейке, и поэтому у меня сегодня счастливый день, и мне разрешают сегодня купаться не на броде с "мелкими", а со старшими – там, где глубоко, напротив лагеря. Счастье-то какое!

        – Валера, ты умеешь плавать? – спрашивает меня вожатый первого отряда.

        – Конечно, – уверенно отвечаю я. Не могу же я при старших ребятах признать, что  на самом деле плаваю я плохо.

        – Тогда прыгай прямо с берега.

        Ну, я и прыгнул. Солдатиком. Так и пошёл солдатиком вниз ко дну. Долго шёл. А когда опустился до дна, увидел перед собой стену зелёной колышущейся травы и рассеянный мутный свет над головой. И шум в ушах – это неразличимые голоса ребят на берегу. Мне хорошо. И делать ничего не хочется…

        Но вдруг чувствую, что какая-то сила выталкивает меня вверх.

        Что было потом, я не помню. Помню только, что лежу я на траве, вокруг меня суетятся почему-то старшие ребята и пионервожатые. Переворачивают меня со спины на живот, а изо рта у меня выливается вода. И отрыжка – противная отрыжка.

                *     *     *

        Обедать мне не разрешают, а укладывают в постель. Приходит врач:

        – Валера, ты как себя чувствуешь?

        – Хорошо. Только мешает отрыжка. Противная.

        – Ничего, это пройдёт, – обещает доктор. – Отдыхай, спи.

        И уходит. А это даже хорошо, что я лежу: можно почитать. Вообще-то во время "мёртвого часа" читать не разрешают, но я накрываюсь простынёй с головой и читаю "Овод". Неужели они убьют Артура? Мне его жалко, и я плачу. Какое счастье, что я – под простынёй, и мои заплаканные глаза никто не видит.
 
                *     *     *

        После "мёртвого часа" хочу идти на занятие авиамодельного кружка: мне нужно обклеивать нервюры папиросной бумагой. Но мне говорят: "Лежи!", и я лежу.

        Как хорошо быть больным: приходят гости, приносят полдник, расспрашивают, рассказывают. Вот пришёл мой брат Шурик, а с ним Яшка и Ленка Рубцовы. Яшка – весёлый шалопай, и майка у него всегда поверх трусов. Зато его младшая сестрёнка Ленка – смышлёная и хорошо играет в шахматы. Хотя это не удивительно: её мама – чемпионка мира по шахматам Ольга Рубцова. Вчера она приезжала в наш лагерь на родительский день, привезла много конфет, и Яшка угощает меня ими:

        – На. Ешь… А я тоже тонул.

        – А я даже два раза, – добавляет Шурик. – Сначала зимой в Москва-реке. Помнишь? Это когда мы с Витей Гыдиным возвращались с того берега, с Дорогомиловской, и подо мной провалился лёд. И меня тогда спас крановщик с Мостоотряда. А потом ещё тонул в пруду, который за заводом напротив немецкого концлагеря. Помнишь?

        – Помню, – говорю я. – Только отрыжка очень противная: много воды я из Москва-реки выпил.

        – Ну, тогда лежи.

                *     *     *

        Лежать? Могу ли я лежать, если в наш лагерь приехал сам Кожедуб, трижды Герой Советского Союза? Я срываюсь и бегу в клуб, на второй этаж. А Кожедуб, оказывается, совсем не похож на дуб: он невысокий и ещё молодой. Рассказывает, что за два года  своего участия в войне он сбил шестьдесят два вражеских самолёта – это больше всех – и ни разу не был сбит. Правда, однажды в его самолёт попали два снаряда зениток, но Кожедуб сумел благополучно посадить свой самолёт. А когда он сказал, что лётчиком он стал в Харьковском авиационном училище, я решил спросить его:

        – А вы знали моего папу – Василия Кузнецова? Он тоже учился в Харьковском авиационном училище. Только он не истребитель, как Вы, а бомбардировщик.

        Решил спросить – но не спросил. Почему? Не знаю. Зато я знаю, что у меня сегодня счастливый день – я видел Ивана Кожедуба.

                *     *     *

        После ужина – танцы в клубе. Только это не для нас, а для старших – для первого и второго отрядов. А для нас – для младших – звучит горн:

                Спать, спать по палатам.
                Пионерам и вожатым –
                спать, спать.

        А я лежу и слушаю страшный рассказ нашей пионервожатой про пляшущих человечков и Шерлохомса. Витька говорит, что он читал Артура Конан-Дойля и что правильно говорить не Шерлохомс, а Шерлок Холмс. Но я думаю, что пионервожатая лучше знает, и если она говорит: Шерлохомс  – значит, Шерлохомс. Вот.

        А ещё мне мешает отрыжка от речной воды. Противная. Но уже меньше, чем днём.

        А ещё я лежу и слушаю красивую музыку с танцев и, засыпая, думаю:

        – Ну и денёк сегодня выдался! А что? День как день. Один день пионера Валеры. Счастливый день! И "спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство!"

        С этой мыслью и засыпаю.