Я оглянулась посмотреть
– Приходи ко мне, когда мне будет девяносто!
– Почему девяносто?
– Тебе будет семьдесят пять… Я подам тебе кофе…
– А я пролью его себе на колени...
Видела его недавно в консерватории на концерте. У него совсем седые волосы. Значит, скоро придет.
Поворачиваю назад – в свое прошлое, в свою юность.
«Я не видела, как ты выросла», – говорит мне мама на другой день после вручения аттестата зрелости. И то правда. Передо мной безграничная нежилая пустота моего неопределенного будущего. Среди сверстников идут разговоры, кто куда будет поступать. Мысль о том, что музыка не для меня, трансформирует мое жизненное пространство. Иногда мне кажется, что я нахожусь в глубоком колодце с гладкими безжизненными стенами до небес. В сердцах рву на мелкие кусочки свидетельство об окончании музыкальной школы.
Осень дождливая. Мне нет еще семнадцати. На работу не берут. Позвонил секретарь горкома комсомола на завод секретарю комитета. Дали мне в руки аккордеон, чтобы организовала в литейном цехе художественную самодеятельность и вышла с аккордеоном на демонстрацию впереди своей колонны. Молодость не знает границ – ничего не боится.
Мучаюсь я с этим аккордеоном в "красном уголке". Вдруг в обеденный перерыв вошел мОлодец, взял аккордеон, и засверкал он у него в руках, как самоцвет – всеми цветами звуковой палитры. Видит – стыдно мне за свою беспомощность. Утешил: «Не такие бездельники и не такие деньги получают».
Он обслуживает вагранку. Иногда становится у ковша – разливает чугун в изложницы конвейера, поскрипывающего, как обоз. В его присутствии я лечу (попросту бегу). У него есть сын – сыну два года.
Прошусь у начальника цеха на конвейер меня поставить, где тормозные колодки для железнодорожных составов отливают. "Мала еще", – отмахивается начальник. Потом соглашается.
Я стою у стола, справа из огромного ящика подхватываю фанеркой формовочную смесь, засыпаю ее в опоку. Трамбую смесь деревянным молотком. Вставляю каркас. Всё опрокидываю, извлекаю опоку, снова подхватываю смесь, снова трамбую… Мои изделия тотчас пристраивают на конвейер. И так без остановки. Голова пустая. Только иногда приходит мысль о руках, о загубленной доле ученицы музыкальной школы.
Изредка подходит высоченный плавильный от вагранки. Встает ко мне спиной, лицом к девчатам и гонит энтузиазм витиеватым матом. Почему он обращается только к ним? Не думаю, что они ленятся или отдыхают.
В ночную смену – в два часа обед. У меня ничего нет – про других не знаю. Сидим как-то кружком, напротив меня парень – отслужил в армии недавно. Вот он тискает моих напарниц одну за другой. Я замерла. Тянет ко мне руки, и вдруг слышу: «Её нельзя!» и ещё раз: «Нельзя!»
Литейная феерия длилась недолго. В предпраздничный весенний вечер девчонки самовольно покинули поле боя, уступив место техническому прогрессу. А память обо мне осталась. «А Галя-то…» – намекали они аккордеонисту. – «Что Галя, что Галя! Она лучше вас всех!» – брал он в высоком регистре.
В актовом зале Академии наук УССР недалеко от Крещатика проходила Всесоюзная конференция по твердым сплавам. Смотрю: недалеко от меня будто он – двойник, конечно. Мы вместе обедали, ужинали. Тянули в ресторане легкое вино под завораживающие фиоритуры ударника оркестра. В первый же вечер пересекли парк Киево-Печерской лавры, безлюдный, неухоженный. Слушали в филармонии Даниила Шафрана. Мой знакомый без устали рассказывал о себе, семье, встречах в творческом клубе «Под интегралом».
Воскресным утром я шла к нему сверху по скверу от Оперного театра в последний раз и чувствовала, что душа моя, как цветок, до того сдерживаемая холодом, раскрылась. Только лепестков в бутоне, к моему огорчению, оказалось мало.
Встретились ещё раз случайно в его Академгородке – я шла с бывшим сокурсником. Перекинулись несколькими фразами, попрощались, оглянулись:
"Я оглянулся посмотреть:
Не оглянулась ли она,
Чтоб посмотреть,
Не оглянулся ли я".
Максим Леонидов
Свидетельство о публикации №213041801118
Спасибо, Галя!
Рефат Шакир-Алиев 08.05.2021 23:58 Заявить о нарушении