Немолодая девушка весной

Опубликован в журнале "Зарубежные задворки" № 8 2014 год, Германия.


«И заново верится, и взвинчены женщины…»
А. Вознесенский.


Вот кто придумал, что весна – это пора любви?.. Цветения, обновления, новых встреч и радостных надежд?.. Кто? У кого это так?

Олька весну не любила. Хотя, конечно, каждый год её ждала и, как дура,  худела, втайне продолжая питать эти самые радостные надежды на новую встречу. А весна её каждый раз обманывала, подкидывая вместо нового возлюбленного разлуку со старым.

Кстати, и день рождения у неё весной. В этом году - тридцать пятый. А нет ни мужа, ни детей, ни любимого. Подруга - дважды  разведённая, с тремя детьми, - недавно цинично посоветовала: в следующий день рождения утром выйди на улицу и отдайся первому встречному. Он и будет твоя судьба! Олька грустно усмехнулась. Она всю жизнь искала этого «первого встречного», но почему-то никто не шёл ей навстречу. Рядом, бывало, шли, но - жадно глядя вперёд. Наверное, тоже высматривали ту, что пойдёт им навстречу. А Олька так, случайный попутчик на данном отрезке времени.

... В школе на вечеринке в честь 8-го марта её пригласил танцевать самый красивый и самый умный мальчик в классе. Это было неожиданно, потому что невзрачная троечница Олька и блестящий, идущий на медаль Алик никогда не общались. Вообще. Олька даже не была уверена, что он знает, как её зовут. Шансов заинтересовать его у неё не было никаких. А тут в тёмной рекреации, где она стояла у стенки с двумя  подружками, такими же непопулярными в классе, как она сама, он вдруг подошёл, взял её за руку и вывел на середину. Олька шла за ним, как в обмороке. Алик обнял  её, плавно закружил. Звучала незнакомая Ольке композиция на английском языке. Алик уверенно и сильно привлёк её к себе, прижался щекой к щеке. Олька обмирала от близости и тревожной нежности песни. Казалось, певица не пела, а выдыхала песню. Она выпускала слова, окутанные лёгкой, тонкого рисунка мелодией, так бережно и сокровенно, как отогретого за пазухой птенца на морозный воздух. Звуки метались между колонками, мягко натыкаясь на стены, на обнявшихся в танце людей, и от этих столкновений рассыпались, тихо таяли и окончательно растворялись в темноте. На смену им возникали новые, такие же лёгкие и трепетные. Под эту песню хотелось плакать, навзрыд, плакать не о том, что прошло, а о том, что могло быть, но не будет... Олька чуть подалась назад, желая заглянуть в его лицо. Он прошептал что-то неразборчивое и снова мягко и сильно притиснул её к себе, поудобнее пристроил щёку. Олькин сладкий обморок продолжался ещё пару минут. Потом в уши ударила тишина, и разгорячённой, припотевшей щеке вдруг стало холодно. Алик довёл её до того места, откуда взял, и вернул в компанию невостребованных подружек. И всё. То есть, вообще - всё. Как будто ничего и не было. До самого окончания школы  Олька сходила с ума, не понимая – что это?.. Правда, в конце того вечера она слышала, как ребята смеялись: Алик специально снял свои очки с толстыми стёклами, чтобы не выбирать приевшихся красавиц, а разнообразить ассортимент. Но такое объяснение её не устраивало, и она страдала, что не помешало Алику  получить медаль и покинуть школу в окружении друзей и подруг, так и не дав понять влюблённой до одури Ольке, знает ли он хотя бы её имя.

В институте, где ребят хватало не на каждую группу, да и те, несмотря на явную второсортность, тут же были разобраны, Олька оказалась так же непопулярна и никому не интересна, как и в школе. Потом, конечно, было у неё два-три невразумительных романа – с сорокалетним бухгалтером, брошенным женой, но, как оказалось, не насовсем; с горячим волосатым Зауром, чьи возраст, национальность, профессия и семейное положение так и остались для неё загадкой; и ещё... так, не стоящее упоминания.  И каждый раз всё начиналось в конце лета или осенью и обрывалось, как нарочно, весной. Никак не удавалось Ольке осуществить свою мечту – отметить день рождения с любимым.

Два года назад подруга уехала в отпуск и оставила ей свою собаку. Олька пошла с ней гулять на пустырь, где собирались местные собачники. Там познакомилась с Лёшей. Он выгуливал тёмно-рыжую собаку – высокую, гладкую, нервную. На спине у неё топорщилась дорожка шерсти, растущей почему-то в обратную сторону. Лёша объяснил, что это порода родезийский риджбек, выведенная специально для охоты на львов. Ольке было непонятно. Каким образом можно заставить шерсть расти в неестественном для неё направлении? Зачем? В качестве украшения? Визитной карточки породы? Или этот узкий вздыбленный лоскут каким-то образом способствует благоприятному исходу битвы со львом? И зачем заводить такую собаку в Москве? В малогабаритной двушке панельного дома? Она уже знала, что Лёша живёт с мамой и старшей сестрой, которая, разведясь с мужем, вернулась к ним вместе с шестилетним сыном. Сама Олька жила примерно в таких же условиях. Только у неё был ещё папа. И этот папа поставил жёсткое условие: Олька должна непременно выйти замуж! Никаких «мы с молодым человеком решили пожить вместе»! Только свадьба и рождение ребёнка в законном браке! Хватит одной матери-одиночки в семье! То есть, встречаться им с Лёшей негде. Накануне возвращения подруги, когда Олька в последний раз выгуливала симпатичную неконфликтную дворняжку, Лёша  позвал её в гости к товарищу.  Олька колебалась, но было страшно, что вот расстанутся – и всё. Не будет же она ходить на пустырь без собаки! Решилась. Пошли вместе с собаками. Запущенная однушка, пахнущая псиной. Кругом валяются ошейники, поводки, подстилки, миски, обгрызенные игрушки.  И повсюду шерсть, шерсть, шерсть. Друг жил один, но держал трёх овчарок. Они зашлись лаем при виде Олькиной собачки, и их закрыли в комнате. Друг приготовил на кухне стол - бутылка водки, хлеб, колбаса, сало, блюдце с карамельками, на  горячее  два стаканчика с растворимым картофельным пюре – и благородно ушёл, оставив их вдвоём. За стеной рычали и возились овчарки, стучали деревянными хвостами по мебели, скребли когтями под дверью. Охотница на львов улеглась на кухонный диванчик, Олька и Лёша сели на табуретки, под Олькину забилась подружкина дворняжка. Лёша быстро прикончил бутылку, воодушевился,  сказал Ольке, что она ему нравится, что друг ушёл не на всю ночь и нечего тратить время попусту. И был прав, потому что половина отведённого им времени ушла на то, чтобы поменяться местами с запертыми в комнате одуревшими от присутствия чужих овчарками. Это сопровождалось таким лаем, визгом, рычанием, грохотом опрокидываемых стульев и Олькиным страхом за себя и подружкину собачонку, что на пыльный, истоптанный множеством лап диван она упала с некоторым даже облегчением.

Они встречались осень и всю зиму, даже строили какие-то планы. Лёша мечтал бросить работу в типографии и профессионально заняться собаководством. Ольке их будущее виделось таким: они поженились, живут в съёмной квартире, но копят на свою. Лёша работает в две смены, часто и по выходным, за что его повышают в должности. Олька дома с ребёнком. До трёх лет, потом его в садик, Олька на работу. И можно будет брать ипотеку.  И, конечно, никаких собак!.. Впрочем, выяснять разногласия и приводить планы на жизнь к общему знаменателю было некогда – всё время и силы уходили на поиски места для встреч.

Однажды они пошли гулять, как всегда, втроём, - Лёша совмещал встречи с Олькой и выгуливание  родезийской собаки, - и она обратила внимание, что он не спускает собаку с поводка. Породистая красавица умоляюще заглядывала в лицо хозяина, повизгивала, по её гладкой шкуре с кинжальной полоской растущей наоборот шерсти пробегала нервная дрожь. Ольке было её жалко. Может, охотница на львов чем-то заболела? Лёша спокойно объяснил, что ничего не случилось, просто он время от времени так делает – всю прогулку держит её на поводке. Зачем? Чтобы знала: он – хозяин и в любой момент может изменить заведённый порядок – пропустить кормёжку, не отпустить побегать, не дать поиграть со знакомыми собаками, сократить прогулку до пятнадцати минут. Чтобы собака привыкала беспрекословно слушаться хозяина и воспринимала ту же прогулку не как что-то привычное и обязательное, а  как особую милость хозяина. Олька представила, как по этой же  методике Лёша будет воспитывать их будущего ребёнка, и ей стало не по себе. Но утешала себя тем, что после свадьбы всё волшебным образом изменится.

В конце марта выбрались на концерт, первый раз вдвоём. Лёша был раздражён, Олька заискивала, заглядывала в глаза, как та родезийская красавица на поводке. В перерыв потащила его в буфет, купила коньяку. Он милостиво угостился и вроде подобрел. Второе отделение просидел спокойно, обнимая Ольку за плечи.  После концерта поехали к какому-то знакомому. Выйдя из метро, оказались в длинном подземном переходе. По обеим сторонам сплошь тянулись торговые палатки. Лёша сказал: иди вперёд, я догоню.  Олька подумала, что он хочет что-то купить, кивнула, медленно пошла. Переход разделился на три рукава. Она  остановилась около колонны, высматривая в толпе Лёшу. Прошло пять минут, десять… Она стояла в тускло освещённом  переходе,  не зная, ждать ли ещё, или идти, но куда?.. Надо же было  оказаться в таком дурацком положении! Её толкали, какая-то тётка проехала по её новенькому сапожку колесом хозяйственной тележки. От боли в ноге и от обиды на глазах выступили слёзы.  Тут она решила, что он просто не заметил её и поднялся наверх, и теперь сам её ждёт, и злится, что она всё не идёт. Вытерев слёзы, прихрамывая, она вышла на улицу. Шёл густой снег, налипал на ресницы. Разбросанные в вечерней темноте лимонные огни фонарей окрашивали снег призрачным светом. Мимо неё медленно проплывали обнявшиеся парочки, густо осыпанные лимонными хлопьями. Она простояла довольно долго, замёрзла, вернулась обратно в метро и в полной растерянности поехала домой. Лёша после этого не позвонил ни разу. И она не звонила. На этом всё и кончилось. И опять она не могла понять – это что  было?..

В этом году, в середине января,  чудом устроилась в туристическую компанию. Там был сплочённый весёлый коллектив давно работающих вместе людей. Олька сразу влюбилась в двоих – в финансового менеджера Вениамина и в Ингу. Какую она занимает должность, Олька так и не поняла, Инга была в компании на особом положении.

Каждое утро -  бодрая, полная шуток и приколов пятиминутка, заряжающая на весь день хорошим настроением. Но сейчас сотрудники сидят вялые, не включившиеся в работу  после долгих каникул, да и смысл  включаться -  клиентов нет. Скучно. Старший менеджер призывает  на помощь Вениамина:
- Вень, тебе есть, что сказать?
- Всегда!.. - Венька элегантен, бодр, энергичен, язвителен. В компании его зовут или Холмсом – потому что курит трубку, или Ватсоном – за рыжие усы. Инга зовёт  его Иезуитом. Он делает вид, что обижается, и с наивным недоумением спрашивает:
- Солнышко, ну посмотри на меня – какой же я иезуит?..
Инга добросовестно смотрит в его ехидные, коварные глаза, ярко-голубые, острые, с крохотной точкой зрачка, и убеждённо отвечает:
- Иезуит и есть.
Венька довольно смеётся. Все знают, что в душе он с ней согласен и прозвище это ему льстит.
Он  встаёт и, проходя между столами, громко обращается к потерявшим всякий интерес к жизни менеджерам:
- Организьмы!
Словно лёгкая рябь на воде – кто-то хихикает, кто-то недовольно ворчит. Венька отлично знает, что такое приветствие бесит очень многих, и прибегает к нему сознательно. Чтобы расшевелить. Выходит вперёд, сдвигает каталоги и проспекты на широкой полке, опоясывающей всё полукруглое помещение, легко вспрыгивает на неё, удобно усаживается и, обозрев свою паству, с нарочитым сожалением констатирует:
- Организьмы. – И, удовлетворённый эффектом, весело продолжает: - Други мои, я вот о чём хотел с вами поговорить...
Олька смотрит на него во все глаза, ловит каждое слово. Очевидно, что Вениамин - птица совсем из другой стаи.  Его внешний вид, манеры, речь кажутся ей изысканными и  непонятными.  Когда он обращается к ней, она чувствует себя дурочкой и не знает, как отвечать. И при всём этом он ей безумно нравится. Она попробовала расспросить кассира, пожилую приветливую Валентину Михайловну. Та как раз пересчитывала сданные менеджерами деньги, расправляла, любовно разглаживала, раскладывала по кучкам и ворчала:
- Ну, разве так можно? Всё вперемешку! Надо же кипюрочка к кипюрочке, кипюрочка к кипюрочке…
Она охотно рассказала новенькой о компании, о порядках, корпоративах. А заодно о втором замужестве своей дочери и рождении внучки. Тут Олька ввернула вопрос об Инге: сколько ей лет? Валентина Михайловна пожевала губами, то ли считая в уме деньги, то ли обдумывая ответ. Рассеянно ответила:
- День рождения у неё в августе… И мы его каждый год празднуем. – Она улыбнулась, видимо, вспомнив что-то весёлое. – А сколько?.. Я так думаю, что и муж-то её не знает, сколько ей лет. Инга – она из тех, кому всегда двадцать пять.  Понимаешь?..
Олька неуверенно кивнула.
- Значит, у неё есть муж? – Ей хотелось как можно больше узнать об Инге.
- У неё есть всё:  друзья, муж, любовники и человек, который её любит, - понизив голос, несколько даже горделиво ответила Валентина Михайловна.

Долгое время Олька пребывала в растерянности.  Инга восхищала её яркой внешностью, уверенностью в себе, умением быть интересной и независимой. Её телефон звонил беспрестанно, на экране высвечивались мужские фотографии. У Ольки сжималось сердце, когда Инга небрежно и расточительно сбрасывала большинство звонков. После работы Ингу встречали  мужчины – Ольке казалось, что всё время разные. Она садилась в красивую машину – машины тоже были разные, - и уезжала. Иногда она уходила в середине рабочего дня – куда, почему? – Ольке было непонятно. Часто приходили солидные господа, которых сразу же проводили в переговорную, и туда же приглашали Ингу. Все сотрудники ходили на цыпочках, разговаривали шёпотом, обменивались многозначительными взглядами. Тамара, исполнявшая обязанности завхоза и повара, мигом надевала крохотный кружевной фартучек и превращалась в  официантку. По офису растекался аромат хорошего кофе. Тамара бесшумно вносила в  переговорную подносы с кофе, шоколадными конфетами, минеральной водой, коньяком, шампанским. Когда вип-клиенты уходили, начальство собирало всех сотрудников и ставило на вид: вот как нужно работать. На следующей пятиминутке разбирали проведённую Ингой сделку, озвучивали сумму – у Ольки глаза лезли на лоб – и проценты с неё, полагающиеся Инге. Часто бывало, что одна её продажа делала месячный план и небольшая премия доставалась всем.

Когда клиентов не было,  все собирались в общем зале - болтали, играли в буриме, данетки, в слова – из длинного составлять короткие, но не менее пяти букв, - много смеялись. Начальство старалось держать своих подчинённых в хорошем настроении. Старые сотрудники, по много лет работавшие на курортах, рассказывали интересные истории. Олька восхищённо слушала, страдая от неумения встроиться в такую интересную жизнь коллектива, которая, как она поняла, продолжается и за пределами офиса. Пыталась  во время этих посиделок разобраться в отношениях между сотрудниками. И чем дальше, тем больше запутывалась.

… Вениамин принёс  кроссворд, присел на подлокотник кресла, в котором сидит Олька, предварительно учтиво испросив разрешения. Ольку бросает в жар от их тесного соседства, от запаха его одеколона, от моментально возникшей проблемы – отодвинуться, вжавшись в другой подлокотник, или продолжать сидеть, касаясь плечом его пиджака? Отодвинулась, села вполоборота, чтобы видеть его лицо. Вениамин ничего этого как будто не замечает, читает вслух вопросы.
- Русский поэт… Нет,  не так. Слишком просто.  Вот, слушайте: ты так же сбрасываешь платье…
- Как роща сбрасывает листья, - не отрываясь от своего журнала, рассеянно откликается с другого кресла Инга.
- Когда ты падаешь в объятье … - интимно продолжает Венька, глядя на Ингу так, что Ольке  становится неловко  при этом присутствовать.
- В халате с шелковистой кистью?.. – Инга подняла глаза от журнала, остро взглянула на Веньку. Ольке показалось, что между ними заискрило.
- Помнишь, солнышко?.. - Как будто они здесь одни, вкрадчиво спрашивает Венька.
- Ну, конечно, - нежно отвечает Инга.  - Пастернак.
Олька по-детски крутит головой, следя за этим словесным пинг-понгом,  и умирает от зависти.
- Мадам, вы не только хороши собой, но ещё и умны, и образованны. Я восхищён. - Венька встал, подошёл к Инге и со вкусом приложился к её руке. Она едва глянула на него, продолжая что-то читать в своём журнале.

Рассказывая о работе на заграничных курортах, Венька часто вставляет фразы на других языках. Никого это не удивляет, здесь все разговаривают так же. Кроме Ольки. Она не может удержаться, переспрашивает.
- Это по-турецки, - объяснил Вениамин и повторил что-то на гортанном наречии.
- А по-японски можете? – Замирая, спросила Олька.
- Да запросто! – Весело сказал Венька, прищурил глаза и с бесстрастным лицом отрывисто произнёс тонким голосом: - Кимоно-то херовато!
- Веня, ну вы прямо на всех языках можете! – Восхитилась Олька.
- Да-а-а, Веня у нас полиглот!..
Все, включая самого Вениамина,  засмеялись.
- На самом деле, это всё один, - сказала Инга. И уточнила, видимо, для Ольки: - язык.
Потом, отсмеявшись, объяснила: Вениамин действительно хорошо знает английский, арабский, турецкий, весьма поверхностно ещё несколько, а уж имитировать может практически любой. Что с удовольствием и делает, украшая свою и без того яркую и витиеватую речь.

 Вечером 8-го марта в офисе устроили небольшой корпоративчик. Женщинам подарили красивые статуэтки, подарочные сертификаты в престижный магазин косметики, в котором Олька никогда ничего не покупала, и по букету пушистой мимозы. Олька выпила шампанского, мартини, попрыгала вместе со всеми в общем танце, ей было весело, и даже показалось, что именно с этой весны всё пойдёт по-другому. Но тут кто-то приглушил свет, и зазвучало медленное, нежное вступление к песне, которую Олька моментально узнала. И снова ощутила себя невостребованной пятнадцатилетней девочкой, стоящей у стенки. Все как-то быстро разбились на пары, обнялись и затихли. Олька села на диван, теребя букет, чтобы занять руки, закрыла глаза…
- Мадам?.. – услышала она вдруг голос Вениамина и посмотрела вверх.
Он стоял перед ней, склонив голову, смотрел, как всегда, чуть насмешливо.
- Или мадемуазель?.. – Олька кивнула. – Могу я пригласить вас на танец? – Он протянул руку, и Олька поспешно подала свою.
 Вениамин танцевал так же, как и говорил – затейливо и со вкусом. Олька, привыкшая к простому топтанию под музыку, всё время сбивалась и боялась опозориться, наступив на лакированную штиблету. Вениамин сжалился над ней, и танец они закончили, медленно кружась на одном месте. А потом он пригласил Ингу, и они выдали такое откровенное танго, что все зааплодировали, нисколько, впрочем, не удивляясь. Устав от танцев, тесно расселись на сдвинутых в угол креслах и диванах, прихватив со стола бокалы. Олька оказалась рядом с Вениамином. Зашёл разговор о возрасте.  Олька воспользовалась случаем.
- А вам…
- Солнышко, - остановил её Вениамин, - ну, сколько можно? Мы здесь все на «ты». И не такой уж я старый, чтобы делать для меня исключение. – Он обнял Ольку за плечи, посмотрел в глаза. – Давай выпьем на брудершафт и уладим  эту небольшую формальность! – Он потянулся к столу, ему подали бутылку, он налил вина в два бокала. Переплели руки, выпили. Он легко коснулся Олькиных пылающих губ своими – тонкими и прохладными.
- Так что ты хотела спросить?
- Сколько вам… тебе… лет?
Венька помолчал, играя пустым бокалом. Потянулся, поставил его на стол, развернулся к Ольке, положил руку на спинку дивана.
- Мне столько лет, сколько лет моей женщине. Ей тридцать – и мне тридцать. Ей двадцать два – и мне двадцать два.
- Красиво. – Оценил кто-то.
- Вот тебе сколько?
Олька застеснялась.
- Тридцать… четыре…
- Ну, вот. Значит, и мне может быть тридцать четыре.
 Олька неловко молчала, не зная, как это понимать и что говорить дальше.
Вениамин снял с её коленей букет, подал руку. Они вышли на середину и, как все, стали плавно, чуть покачиваясь, кружиться.
- Меня эти  ветки мимозы наводят на мысль о похоронных венках. – Сказал Вениамин, склонившись к её уху.  - Женщинам нужно дарить тюльпаны с прохладными скрипящими лепестками, жарко полыхающие изнутри. Да, солнышко?.. – Он говорил медленно, легко касаясь её щеки. - Душистые нарциссы, снежно искрящиеся, с яркой солнечной сердцевиной…
Олька млела. Его слова звучали так интимно, так многообещающе…

После танца Олька вышла на крыльцо – остыть. Там стояла Инга в небрежно накинутом на плечи меховом жакете, курила тонкую душистую сигаретку, поглядывая на дорогу.  Окинула понимающим взглядом раскрасневшуюся возбуждённую Ольку, усмехнулась.
- Запала? Или уже пропала?
Олька испугалась.
- На кого?
- На Веньку, на кого же ещё!
- Да нет, я ничего… - торопливо отреклась Олька.
- Не советую тебе тратить на него время.
- Почему?
- Ну, во-первых, он женат.
- Да? – Растерялась Олька, - а я слышала - разведён…
- Это они с Коброй в очередной раз разбежались. А расписывались и свадьбу играли дважды. У Кобры бешеный темперамент – она закатывает скандалы, бьёт посуду, ревнует, выслеживает, провоцирует, рыдает, шантажирует ребёнком… Кстати, дочку, Алинку, он обожает. Разводиться они уже не успевают, да и смысл? Так и живут – то разругаются вдрызг, то бурно воссоединяются.
Олька растерялась.
- Да? А почему же ты с ним?..
- Что я с ним? – Не поняла Инга.
- Ну, у вас же ... отношения?..
- С чего ты взяла? – Удивилась Инга.
- Ну, он тебя обнимает, ручки целует. Смотрит так... А потом, когда вы разговариваете... сразу становится понятно...
Инга весело рассмеялась.
- Да брось ты!.. Это же просто трёп, развлечение. Интеллектуальный флирт, не более того.
- Да? То есть, вы... не любовники?..
- Ну, конечно, нет!
 - Почему?
- Да всё потому же. Напоминаю – он женат. И Регину я знаю столько же, сколько и его – тысячу лет. Она работала у нас до декабря. Тебя на её место взяли. Она закрутила роман с итальянцем, уволилась, уехала к нему, а Веньке грозит разводом, разделом имущества и тем, что увезёт Алинку. Кстати, это Венька зовёт её Коброй, ну, и мы вслед за ним. Она высокая, гибкая, в очках, очень красивая. Такая интеллектуальная стерва, Веньке  подстать.
- А как же он это всё терпит? – Поразилась Олька, впадавшая в ступор, если рядом повышали голос, пусть даже и не на неё.
- А ему нравится, - спокойно ответила Инга, - У них такой тип отношений, и он обоих полностью устраивает. Они с Регинкой безошибочно нашли друг друга. Да, будь готова к тому, что она скоро вернётся – в страну, к мужу, на работу – и тебя уволят.
- Почему? – Испугалась Олька.
- Регина отличный работник. Поэтому начальство закрывает глаза на её закидоны.
- А он… изменяет жене?
- Да-а-а!.. – С удовольствием протянула Инга. – Крутит романы направо и налево. Но это всё так, напоказ, Регинку позлить, себя потешить. Так что не обольщайся.
- А у тебя с ним, правда, ничего нет? – Тупо старалась избавиться от опасной соперницы Олька.
- Правда. Ну, какой из Веньки любовник?
- Какой?
- Да никакой! – Весело сказала Инга. - Он занудлив, педантичен, мелочен. Скуп.  И по темпераменту мне совершенно не подходит. Я предпочитаю мужчин другого типа.
- Откуда ты знаешь?
- Знаю, - спокойно ответила Инга, красиво затягиваясь и щурясь от дыма. – Я же говорю – зануда, простого отказа не понимает. Пришлось объяснить на практике.
- И что он?..
 - Признал несостоятельность своих притязаний, - усмехнулась Инга. – Сказал: да, мне с такой женщиной делать нечего!..
- Постой… А как же вы после этого?..
- Как видишь. Он сам виноват – напросился. Но, надо отдать ему должное – он умён. Так что, если есть желание поиграть в кошки-мышки – дерзай! Но, сдаётся мне, тебе другое нужно. Ты ведь не замужем?
- Нет, - вспомнила Олька и запечалилась.
На крыльцо шумно вывалились сотрудники. С проспекта свернула большая красивая машина, неслышно подкатила к офису. Из неё вышел высокий молодой мужчина, посмотрел в их сторону. Инга наугад обернулась:
- Вень…
- Да принёс уже, - сказал Вениамин и поднял вверх сумку на длинном ремне и пакет с подарками.  Инга, не глядя, бросила выкуренную до половины тоненькую душистую сигаретку, точно попав в урну. Вениамин заботливо помог ей надеть жакет, она помахала всем ладошкой: пока-пока! – и они пошли к машине. Инга поцеловала молодого человека в щёку, Вениамин пожал ему руку; Инга села в машину, ей подали её сумки и мягко закрыли дверцу. Машина тихо и стремительно скрылась в темноте.
- Кто это? – Спросила Олька, когда Вениамин вернулся на крыльцо.
- Сын, - улыбаясь, ответил он. – Денис.  Хороший парень.

Накануне Олькиного дня рождения, в пятницу, все сотрудники в офисе были с самого утра странно возбуждены, переглядывались, пересмеивались, перебрасывались обрывками фраз, смысл которых до Ольки не доходил. У Вениамина беспрестанно звонил телефон, и он выходил разговаривать то в холл, то на крыльцо, и возвращался с видом загадочным и довольным. Все находились словно в предвкушении какого-то интересного события. Ольку осенило – они помнят про её день рождения и готовят ей сюрприз! Вот здорово! И действительно, около четырёх часов  к ней подошёл Вениамин и в изысканных выражениях пригласил в ресторан. У Ольки от радости перехватило дыхание.
- А когда?
- Сейчас.
- Но ведь ещё два часа…
- Ничего страшного, я договорился. Собирайся, и пойдём. Я тебя жду.
- А все остальные?
Вениамин посмотрел недоумённо, потом вскинул брови, что-то сообразив, и, приобняв Ольку за талию, интимно сказал:
- Они подойдут позже. Поторопись, солнышко!..

В ресторане их проводили к заказанному столику на двоих. В центре стоял большой букет. Олька ничего не стала спрашивать, но сердце ёкнуло – значит, это настоящее свидание, и почти в день рождения, как она всегда мечтала. А коллеги, наверняка, поздравят её в понедельник, считается же ведь, что заранее не поздравляют.
Вениамин был в ударе. Он ухаживал за Олькой - целовал ручки, смотрел в глаза, говорил многозначительные тосты, шутил, играя голосом и глазами. Олька была на седьмом небе от счастья. Он ей ужасно нравился – высокий, подтянутый, гладко выбритый, с острыми насмешливыми глазами, с тонкой полоской рыжеватых усов. Взрослый. На нём был хороший костюм, галстук, запонки – ну прямо жених! И от него так приятно пахло…

И в самый разгар их первого любовного свидания, когда Олька пила третий бокал терпкого незнакомого вина, к их столику подлетел смерч в образе высокой стремительной женщины в немыслимых развевающихся одеждах, с рыжими волосами, уложенными в сложную причёску. Она размахивала руками, сверкая кольцами и звеня браслетами, и выкрикивала затейливые ругательства. За ней поспешал встревоженный метрдотель. Олька не успела опомниться, как скатерть со стола была сдёрнута, её юбка залита вином и засыпана салатом вперемешку с рыбным ассорти, сама она за волосы рывком поднята со стула, букет бордовых роз выхвачен из вазы и охаживает плечи и грудь Вениамина, пытающегося защитить кожаной папкой с меню лицо. Перепуганный метрдотель, которому тоже досталось, растопырив руки, словно вратарь, звал охрану, стараясь держаться подальше от эпицентра. Подбежали два охранника, с хрустом топча рассыпавшиеся розы, развели всех в разные стороны. Фурия поправила волосы, тонкими нервными пальцами привела в порядок растрепавшиеся в пылу битвы детали своего экзотического туалета и с очаровательной улыбкой обратилась к метрдотелю:
- Всё в порядке. Мальчики здесь уберут. Нам, пожалуйста, отдельный столик и официанта. А это, – она небрежно повела рукой в сторону содеянного ею безобразия,– пусть включат в счёт.
И, считая вопрос решённым, шагнула к спокойно собирающему со своего костюма бордовые лепестки Вениамину.
- Милый, я так соскучилась!..
В следующее мгновение она уже вплотную прижималась к Веньке, закинув руки ему на шею, и они самозабвенно целовались. Метрдотель хмыкнул и ушёл. Олька стояла столбом, догадываясь, что она лишняя на этом празднике. Подтверждая её догадку, тайфун с ласковым именем Кобра оторвался от своего увлекательного занятия и проворковал:
- Милый, отпусти барышню и дай ей денег на такси!
Вениамин высвободился из супружеских объятий, взял Ольку под локоток и повёл к выходу, сказав как ни в чём не бывало:
- Прости, солнышко.
Снял с вешалки её пальто, помог надеть и сунул в карман сложенную купюру. Олька толкнула тяжёлую дверь и оказалась на незнакомой улице.
И опять – всё. И опять – что это было?.. Она побрела по тротуару. Мокрая юбка противно прилипала к ногам. Олька поняла – от судьбы не уйдёшь, и обернулась лицом к потоку машин, вскинула руку.

Как ни странно, ночь она проспала как убитая. Проснулась рано, полная решимости сделать последнюю отчаянную попытку, а именно - отдаться первому встречному. А заодно прихватить юбку, сдать в химчистку. Тихо, как мышка, чтобы не разбудить домашних, умылась, махнула щёткой по волосам. Наряжаться не стала. Подумаешь – весна, суббота, день рождения… Для первого встречного и так сойдёт! Бесшумно открыла замок, прощальным взглядом обвела квартиру и выскользнула за дверь.

На лестнице сидел Миша. Внук бабушкиной подруги, старше Ольки на два года, с которым они вместе выросли. Буквально в одной песочнице. Всё детство бабушки пасли их – и вместе, и по очереди. А потом, в школе, он опекал её, защищал от мальчишек, разыскивал потерявшийся мешок со сменкой и вместе с её родителями ездил выбирать ей велосипед, и учил решать задачки по физике и химии. Только про тот случай с Аликом она ему не сказала, не смогла, а он, видя, как она страдает, старался её отвлечь, постоянно был рядом и заставлял готовиться к экзаменам. Теперь-то Олька понимала, что только благодаря ему она смогла закончить школу и поступить в институт. Пусть в заштатный, пусть на вечернее отделение, но всё же у неё есть высшее образование, о чём так мечтали родители. Уходя в армию, он подарил ей игрушечного медведя. Ничего не сказал, но медведь был так похож на него – уютный увалень с большими добрыми глазами на смущённой морде. Он и сейчас сидит на спинке её дивана. Зимой Олька надевает на него свою детскую шапочку с помпоном, а летом панамку с божьей коровкой. А ещё потом, то есть, всегда, Мишу звали на все семейные праздники, сначала вместе с бабушкой, а когда она умерла - одного. И если что-то требовалось починить, передвинуть, повесить – обращались к нему. И его, и её родители так и говорили: Миша у нас не говорун, но руки у него золотые.

Увидев Ольку, он вскочил.
- Слава богу, успел! Ты чего в такую рань?
- А ты тут… чего?
- Тебя жду, - буркнул Миша.
- Зачем?
- Затем, – доходчиво объяснил он, – куда собралась?
- В хи… в химчистку… - и Олька слабо потрясла перед ним пакет с юбкой.
- Ладно, это потом, - сказал он, забрал пакет и крепко взял её за руку. – Пошли!
- Куда?
- Ко мне!
- Зачем?
- Тьфу ты!.. Вот заладила – «зачем, зачем?»…  День рождения твой праздновать.  У тебя день рождения сегодня, забыла?
- Помню... Ты поэтому в костюме?..
- Поэтому.
- А почему без галстука? – Зачем-то спросила Олька.
- Душно в нём, - сказал Миша и подёргал расстёгнутый воротник белой сорочки на могучей шее. – Потом надену.
- Когда?
- Когда к твоим родителям пойду.
- Зачем?- Замирая от нереальности происходящего и собственной бестолковости, удивилась Олька.
- Руки твоей просить, - снова буркнул Миша и потащил её вниз по лестнице. – Я на тебе женюсь.
- Когда? – Пискнула Олька, не успевая перебирать ногами.
- Сейчас! – Гаркнул первый встречный и выдернул её из двери на улицу.

Его семья жила в том же доме, но в другом подъезде. Бабушка несколько лет назад умерла, а родители, выйдя на пенсию,  переехали в загородный дом. Миша жил теперь в трёхкомнатной квартире один. В течение последних двух лет он неторопливо и вдумчиво делал ремонт, менял мебель и технику.
- Молодец Мишка, - говорили её родители, - до чего хозяйственный! Квартирку отделал – загляденье! И всё сам, своими руками!
- Ну, и что? – Вяло возражала Олька, - всё равно один живёт, зачем ему это всё?..
- Как зачем? Мишка мужик серьёзный, основательный, вот он гнездо свил, теперь ему есть куда жену привести. – Растолковывали неразумной дочери терпеливые родители. - Повезёт кому-то! За таким Мишкой, как за каменной стеной!..

Втащив еле поспевающую за ним Ольку в свой подъезд, он снова поволок её по лестнице, теперь уже вверх, начисто забыв о существовании лифта. Олька, в которой вдруг ожили воспоминания о вчерашнем вечере, с опаской подошла к дверям его квартиры, внутренне готовая к любому повороту событий. Но не к такому.
Миша подхватил её на руки, перешагнул через порог, ногой захлопнул дверь и понёс дальше по коридору.
- Ты куда меня тащишь?
- В спальню, - буркнула её судьба в образе друга детства, сосредоточенно разворачиваясь боком, чтобы вписаться с нею в дверной проём.
Олька краем глаза увидела задёрнутые шторы, угол кровати и затихла.
Миша поставил её на пол – сапогами прямо на ковёр – стряхнул с пальцев пакет со злополучной юбкой и начал расстёгивать пуговицы её пальто.
- Постой! – Догадалась, наконец, Олька, - ты влюбился в меня, что ли?
- Балда! – Ласково похвалил суженый. – Я тебя всю жизнь люблю!..
- Правда?.. А чего ж ты раньше?..
- А раньше ты всё по каким-то уродам вздыхала!
- А ты знал?..
- Знал, - буркнул он, - ждал, что ты поумнеешь. Да сколько ж можно!.. – Досадливо рявкнул он, запутавшись в мелких пуговках блузки и рванув её через голову.
- Миш, - пожаловалась Олька, не помогая ему, но и не отстраняясь, - меня с работы уволят.
- Не уволят.
- Нет, ты не знаешь, там такая ситуация…
- Ситуация  у нас такая, - перебил её Миша, - в понедельник ты пойдёшь и уволишься. Сама.
- И что я буду делать?..
- Дома сидеть, детей растить, хозяйство вести, меня с работы ждать с ужином… Будешь?
- Буду. А каких детей?
- Наших. Мальчика и девочку. Или двух девочек, или трёх – какая разница?
- Никакой, – счастливо согласилась Олька.
- Ну, вот, тогда  надо быстро, а то не успеем.
- Почему?
- Балда!..  Ты помнишь, сколько тебе лет?
Олька вдруг вспомнила и послушно кивнула.
- Ну, вот, тогда раздевайся дальше сама, а то я уже взмок.
- Зачем? – Глупо спросила Олька
- Зачем-зачем… проверить, вдруг ты мне не подходишь? А то возьму тебя замуж, как кота в мешке, намаюсь потом. Вдруг ты кричишь на весь дом? Или кусаешься?
- Я не кусаюсь…
- Очень хорошо. А самое главное, будет мне, с чем к твоим родителям идти. Вот, скажу, обесчестил вашу дочь, виноват. Но готов искупить ценой собственной свободы – жениться!
- Ты мне предложение делаешь?  - Сообразила Олька.
- Вечером сделаю, в ресторане, как положено, и колечко подарю… Столик ещё вчера  заказал.
- Знаешь, а мне Танька, подружка, посоветовала: выйди на улицу и отдайся первому встречному!.. – Жалобно поделилась Олька.
Миша изумлённо покрутил головой и беспомощно развёл руками:
– Да уж...  подружки, они  насоветуют…  Как чувствовал, с четырёх утра тебя ждал! И ты что, так бы и сделала?..
Он швырнул на пол пиджак и рубашку и пошёл к двери.
- Ты куда?.. - Испугалась Олька.
- Сейчас, - буркнул он и вышел.
 
Вернулся через минуту, неся перед собой большущий букет бордовых роз.
- С днём рождения, Олька!