Пропажа яиц

Наступила весна. Дороги развезло. Все ручьи побежали в сторону Днепра. Днепр весной всегда разливался во всю свою ширь, порою захватывая на своем пути  прибрежные сёла и затапливая их. Глядя на воды Днепра, можно было подумать, что перед тобой раскинулось море. По Днепру ходили катера, паромы и даже груженые баржи, которые, бывало, растягивались на несколько десятков метров в длину. Весной на реке стоял гул. Гудели паромы, катера. Издавали свой писклявый гул и длинные несуразные баржи. Днепр с весны становился судоходным. Детвора бегала по берегу реки, крича и махая проходившим мимо судам. Здесь же, на берегу, собирался народ с корзинами, в которых были разные домашние заготовки: выпечка, (запах, которой разносился по всему берегу), кто-то вез на рынок яйца, сало, лук, курей, гусей, зелень и чего только здесь не было?! На рынок ехали, как на праздник.
Для поездки одевали запрятанные в сундук самые красивые свои наряды, многие женщины подкрашивали даже губки.  Гул и суета стояли на берегу. Ждали парома, который переправлял всех присутствующих на другой берег реки, в другое селение, где находился рынок.
Сколько раз сельчане твердили своему председателю, чтобы он открыл в их селе рынок, но…
А воз и ныне там.

-Вон, сколько нас ездит на базар, почти, что всё село, только немощные не могут, а так, все мы там бываем, - твердили, ругались на сельском сходе сельчане, но председатель только разводил руками, делая такое выражение лица, что он, якобы, сделать ничего не может.

-Понимаете, - убеждал всех председатель, - нет средств у нас в казне, чтобы загородить,  сделать вам рынок, сделать столы, на все нужны деньги, но их у меня нет…. - И он при этом разводил руками.
Так заканчивались все собрания сельчан.
 
… Баба Марфа суетилась с раннего утра, да и вообще она сегодня  не прилегла ни на минутку. Готовя деду завтрак, она тут же делала десять других дел. Деда надо было уже будить, а то ещё, не дай Бог, проспит.
В эту ночь  она не сомкнула глаз, сидя у печи, где варилось мясо на холодец. Тут же варились в чугунке картофельные очистки для свиней, которых у неё было трое, две самки и хряк - гордость всего села, так как его у неё часто брали соседи для осеменения своих свиноматок. Своего хряка она особенно  лелеяла и его кормила лучше, чем остальную свою живность. Всё - таки ей он давал хороший доход в их, с дедом, казну.
Она собирала корзину деду в дорогу. На этот раз он должен был везти не только куриное яйцо, но и десяток гусиных, и индюшачьих яиц.
   Баба Марфа суетилась, хотя было ещё темно на дворе, но время подходило к утренней дойке. Она быстренько разлила холодец, при этом, разобрав и, порезав всё мясо, надо было ещё заставить деда снести в погреб, или, как она его называла лёх, где стояли приготовленные ею: смалец, сало, засоленное в бочке, которую сам, своими руками, смастерил её дед.
Стояли красивые, стеклянные банки с компотами и вареньями из разных ягод, и фруктов, тут же, стояла тушенка в стеклянных банках - гордость ее, которую она закручивала всегда после, как только была зарезана очередная свинья. Здесь же лежали колбасы, сделанные ею. Было, как в большом гастрономическом магазине. Все это добро было сложено на полочках аккуратно, рядами. Все банки были подписаны, видно, что  конкретно, в каком году, месяце, была сделана данная продукция.
Дед постарался, сделав ей в погребе прекрасные, большие полки до самого потолка, куда она могла добраться только по лестнице.
Муж часто ездил на базар, иногда и она  вырывалась съездить, тогда дед оставался на хозяйстве.  Ей тоже хотелось красиво нарядиться и покрасоваться своими, ещё не «одёванными» вещами, перед сельчанами.
Ее закрутки всегда уходили нарасхват. Деньги баба Марфа собирала в связанную ею старенькую рукавичку и прятала себе под матрац, где сама и спала.
Летом съезжались в гости  дети, у них с дедом было их двое, и уже было четверо внуков. Дочь, да и их младшенький сын, жили в городе, но часто к родителям наведывались, а на лето привозили свою детвору, которая находилась у бабушки с дедушкой до самой школы.
Шум, крик стояли во дворе, но баба с дедом в это время просто молодели, суетясь вокруг внуков.
   



Баба Марфа, разлив по мискам холодец, взяла очищенный чеснок и стала мелко нарезать в каждую тарелку, потом, быстро глянув на часы, шел пятый час утра, отложила нож в сторону, взяла в рот три головки чеснока и своими беззубыми зубами стала разжевывать его.
Пожевав чеснок, наклонилась и, оглянувшись, чтобы её никто не увидел, а особенно муж, так как он был очень брезгливым, быстро стала выплевывать его изо рта в тарелки. Перемешав чеснок с жидкостью в каждой тарелке, она отставила холодец в сторонку, при этом попробовала на вкус и, оставшись довольной собой, отправилась к корзине, куда собирала яйца, на базар.
   Положив, туда ещё десяток коричневых яиц, которые она берегла для себя, она прикрыла корзинку чистым полотенцем и  отправилась будить деда.
Деда в доме  не оказалось, он уже был в сарае и кормил живность.

-Лукаш! – крикнула она, выйдя  на порог своего дома, во тьму. Ты где там, старый?! А ну быстренько собирайся, пора уже, а то опоздаешь на паром.
Она вновь забежала на кухню, поставила все тарелки с холодцом поближе к выходу на скамейку, стоящую возле двери. При этом она суетилась и нервничала:  «Вот, старый, опоздает, ведь!»
Дед зашел тихо, она даже не услышала и продолжала вслух его ругать.
-Ну, ты чего, Марфуша, с утра расшумелась, успею, не волнуйся,- заговорил дед, и этим самым напугал свою жену.
Он направился было к столу, но баба Марфа тут же его окриком остановила: Ты что, старый, сбрендил? Куда это ты такой идешь?! -  От деда разило навозом. Ты бы вначале умылся и переоделся, а то вонь стоит на весь дом.
Дед тут же ей парировал: А от тебя чесноком несет на весь дом,  ты чего это с раннего утра его уже наелась?
 Дед никогда не видел, чтобы его жена разжевывала чеснок своими зубами, и тем более выплевывала в тарелку. Он был брезгливым и ни за что бы эту пищу, приготовленную таким способом, не ел.  А так, он с удовольствием всегда уминал все то, что она готовила, ему казалось, что лучше его Марфуши никто и не готовит.
-Лука, давай быстренько снеси-ка в погреб холодец, а то я сама не справлюсь, – сказала она мужу и тут же подала ему в руки  миску с холодцом. Приедешь с рынка, как раз он будет готов, остынет уже. И быстрее собирайся на базар, а то опоздаешь на паром,- вновь повторила она ему.

   Дед тут же засуетился, снёс весь холодец в погреб.  Умывшись и переодевшись в свою праздничную цветную косоворотку, обул хромовые сапоги, которые он купил на том же базаре, куда он сейчас собирался, «Мечта моей жизни», как он говорил о них, и тут же бабу Марфу спросил: «Ну, где корзина?»
   Баба Марфа ревниво, глянув на мужа, он был сейчас хорош собой, и тут у неё взыграла в груди ревность:  «Иж, как вырядился, как на свадьбу едешь!»

Дед каждый раз так  одевался, когда ехал на базар, но каждый раз, глядя на него, бабка говорила одни и те же слова: «Кобель ты, Лукаш, кобель!»
Дед, при этом ей не перечил. Он любил построить глазки женщинам. Особенно, когда  играя на гармошке, подмигивал им, и бабы роем вились вокруг него. Дед, после бабкиных слов фыркнул, как мартовский кот,  и только сказал: «Ну, хват, хват тебе, старая, сама говоришь, что могу опоздать на паром, давай быстренько корзину, я побежал».

   Бабка тут же засуетилась. Дав в руки корзину с яйцами, перекрестив её, а потом уж и деда, сказала: «Ну, с Богом! И с выручкой тебя, Лукаш».
 
… На берегу собралось много народу, стоял гам. Сонные люди, тихо говорили, но всё равно стоял гул от их разговоров.
Кто-то увидел, что подплывает паром, и тут же громко крикнул: «Паром…!»  Все ринулись к берегу.
Паром, еще не успел укрепиться на берегу,  как в него уже вбежали вначале молодые, которые были пошустрее, а потом уж и старики.
   Дед Лука, расталкивая всех локтями, кричал: «Ветеранов надо пропускать без очереди». На него тут же начали шикать бабы: «Это ты, старый хрен, будешь в другом месте лезть без очереди, а тут все равны».
   Толпа ринулась вперёд,  деда внесли на палубу парома почти, что на руках, он только цепко держал свою корзину в руках впереди себя, боясь, что яйца из неё могут вылететь.
«Ну, Слава Богу!» – сказал он, когда его практически внесли на паром и тут же, найдя место в углу, возле каюты капитана, расположился на полу.
Молодежь же старалась наоборот остаться в хвосте парома, чтобы потом первыми выйти и бежать на базар.
Расположившись на полу, дед привязал веревкой корзину одним концом, а другим, привязал себе ногу и, вздохнув облегченно, закрыл глаза. Было еще темно. Солнце  не просматривалось на горизонте. Базар начинал работать с шести утра, поэтому у всех было время, чтобы ещё подремать. Обычно, когда они подплывали к базару, то в это время солнце поднималось над горизонтом.  Успевали вовремя, к открытию рынка. Паром прогудел три  раза и отчалил от берега.  Плавно покачиваясь по волнам он двигался на противоположную сторону Днепра, где находился рынок.
 
…Очнулись все, когда вновь загудел гудок. Паром причаливал.Все засуетились, стали подниматься и поправлять свою одежду.
Дед проснулся сразу же после первого гудка, почесал лоб, поправил фуражку у себя на голове и вдруг у него округлились глаза. Он поднял кверху руку, ту, на которой висела веревка и благим матом заорал: «Ой, людэньки, у мэнэ  яйца видризалы».
Все затормозили свой бег на палубе и в ужасе посмотрели туда, откуда раздавались крики.
А дед, подняв вверх свою руку, где болталась веревка, ее конец был срезан у самой кромки корзины, продолжал истошно кричать:  «Нэма яиц, нэма, шо мэни робыты…?»
Только сейчас люди увидели и поняли, о каких яйцах кричит дед, и покатились со смеху. А дед смотрел на всех и повторял: «Яйца обризалы, бачитэ нэма их». Этим самым еще больше давал повод для смеха.
   Дед метался по палубе в поисках своей корзины, но вор уже успел ускользнуть с палубы, так как люди давно  сходили на берег.
 
… Расстроенный дед бродил по базару в надежде отыскать свою корзину, но бесполезно.
«Шо же мэни робыть, як же мэни к баби возвращаться? Шо я кажу своей Марфуше?»- бормотал он.

Находившись вдоволь по рынку, он  сел на пенек, который стоял неподалеку.
-Ну что, дед? –  услышал он за своей спиной голос.-  Не нашел корзину?
 Дед повернул голову, увидел перед собой молодого парня в военной форме.
Он помотал в отчаянье головой и ничего ему не ответил.
- Тогда пошли со мной, я кое, что придумал, - продолжал парень.
Но Дед не сдвинулся с места.
- Пошли, пошли, - повторил незнакомец,-  я уже со всеми договорился, тебе сейчас каждый на рынке, кто торгует яйцом, даст по два, а кто может и больше даст. Вот ты и возместишь свою потерю.
Он помог подняться деду. Дед  теперь не противился незнакомцу. Встал и направился с парнем в сторону базара.
- Ну, а сейчас давай сюда заглянем и купим корзину, - он вдруг повернулся в сторону, где стояла дородная женщина и торговала плетеными корзинами.
Какая у тебя, дед, была корзина? – спросил незнакомый парень, обращаясь к деду.
Дед тут же ткнул пальцем на корзину, стоящую в углу. «Во цэ така». 
Парень тут же обратился к толстозадой продавщице:  «Тётушка, вы нам сегодня сделаете скидочку на корзину?- Женщина достала корзину, на которую указал дед, и согласилась сбросить цену.
- Ну вот. Корзина у нас уже есть, а теперь пошли по рядам. И он направился вдоль рядов. Дед засеменил за ним.
«Люди добрые,- услышал, дед громкий голос своего незнакомца. - Я прошу вас, кто, сколько сможет, положите, пожалуйста, в корзину яиц деду. Кто приехал из села Журавка знает, что произошло на пароме. Надо сельчанину помочь».

   Все засуетились, замахали головами и стали класть деду в корзину яйца. Кто два, кто три, а кто и по четыре яйца.
Дед с парнем подходил к последнему ряду. В руке он держал уже почти, что полную корзину яиц.

-Ну вот, дед, а теперь становись тут и торгуй, еще успеешь до отправки парома все распродать. Выручки тебе хорошей. Пока! - и тут же  быстро зашагал прочь от деда.
   Дед даже  не успел его поблагодарить и спросить, кто он, как же такого гарного парубка зовут и чей он сынок.
«А чей ты будешь, – крикнул, очнувшись, наконец-то дед, парню вдогонку. - Я что-то в селе такого не припомню!»
Парень на секунду остановился, боком повернулся к деду и крикнул:
«Я, Степана сын, – Григорий, в отпуске я здесь. Пока дед, будь счастлив!» И  тут же скрылся.
   Григорий спешил в другой конец рынка, туда, где торговала маслом и сметаной его мама, которую он привез на рынок.
 
2012г.