20

- Куда попал?
- В еретики, чтоб тебя!
- Надо же! – удивился бывший учитель украинского пения
- Надо же! – передразнил бывшего земляка бывший дьякон и, поплевав на ладони, стал отделять от раскаленной проволоки скворчащую оплётку. А бывший музыкант потомился рядом с занятым покойником некоторое время, затем услышал словесную распрю невдалеке, присмотрелся и признал в препирающихся ещё своих бывших знакомых. Вообще-то, знакомство было весьма поверхностным, потому что Серёга знал этих покойников при их жизни тогда, когда ему было от семи лет до двенадцати от роду. То есть, начал помнить их Серёга с семи лет, а когда те один за другим преставились, бывшему украинскому хлопчику стукнуло все двенадцать. И познакомился он с данными, ныне о чём-то ожесточённо спорящими, покойниками также в батьковой деревне, куда маленького Серёжу спроваживали на время всех каникул занятые родители. Вернее, он хорошо помнил двух покойников, а остальных не очень. В общем, одного знакомого звали Микола Гибелян, а второго – Панас Гвельченко. Миколу Гибеляна, сколько помнил бедный музыкант, односельчане обвиняли не то в армянском, не то румынском происхождении. Однако Гибелян утверждал, что он чистокровный хохол, а сомневающимся бил морды. Панас же Гвельченко был обыкновенной сволочью. И первый, и второй имели в округе кучу родственников, свойственников и просто приятелей. И постоянно вздорили из-за тёплого места директора местной мельницы. И хоть мельница эта принадлежала, как и всё в те поры, колхозу, однако должность директора вышеозначенного предприятия имела закономерные, помимо зарплаты и премиальных, выгоды. Дело в том, что в те достопамятные времена, когда в стране свирепствовал советский режим, только самый ленивый самый никчёмный крестьянин не держал в личном подворье пару быков, коровёнку литров на тридцать молока в день и несть числа свиней с остальным птичьим поголовьем. А так как зерна кругом было навалом и оно ничего не стоило, но его – зерно – для лучшего употребления личным подворьем следовало смолоть, то директор колхозной мельницы вообще мог не иметь никакого подворья, потому что и дураку понятно почему. Однако он имел, потому что, какой дурак станет бегать от дополнительный выгоды в виде тридцати литров молока, аппетитного сала и до трёх дюжин яиц в день.
В общем, пря промеж Гибелянами и Гвельченко в батьковой деревне отнимала и у тех, и у других много сил, вдохновения и знаний. И у тех, и у других имелось по достойному кандидату на замещение облюбованной должности с академическим сельскохозяйственным образованием по части сухого помола твёрдых злаков с помощью механизированных жерновов, передовой цапфы и воздушных сепараторов. И те и другие регулярно посягали на святая святых тех времён, процесс выбора председателя на общем колхозном собрании, чтобы впоследствии с помощью карманного главы сельхозпредприятия завладеть мельницей. С этой целью перед началом очередного отчётно-выборного собрания те и другие подпаивали колхозников и даже пытались фальсифицировать выборы, хотя выборы в те гнусные (по понятиям нынешних процветающих педерастов) времена проводились открытым способом. Для этого – чтобы фальсифицировать открытый способ – Гибеляны и Гвельченко усаживались вперемешку с подпитыми односельчанами и голосовали иногда двумя, а иногда и тремя руками за своего кандидата. То есть, поднимали одну свою руку, второй своей рукой поднимали руку храпящего в жопу пьяного соседа, а иногда и другую руку другого в жопу пьяного соседа с помощью ноги. И, когда при подсчёте голосов в жопу пьяной избирательной комиссией начинал побеждать тот или иной кандидат, между сторонниками Гибелянов и Гвельченко происходила вульгарная драка.
Потом, в конце концов, побеждали или Гибеляны, или Гвельченко. Если побеждали Гибеляны, Гвельченко уходили в оппозицию: бродили по деревне пьяные, сквернословили и работали на прополке колхозных огородов спустя рукава. Потом власть менялась, и тогда Гибеляны шатались по деревне на бровях, сквернословили и отлынивали от свеклоуборочных работ. Теперь, когда Серёга увидел и тех и других на шестом уровне промзоны модифицированной преисподней, они по-прежнему скандалили.
«А здесь они чего не поделили?» - подумал бывший учитель украинского пения и подошёл к спорящим. И выяснил, что усопшие Гибеляны ругались с почившими Гвельченко из-за большой обжигной специального назначения печи. Данная печь была оборудована барабаном на ручной тяге для удобства сжигания проволочной оплётки, уложенной в бухту, и вспомогательными мехами. Поэтому здесь покойные Гибеляны с дохлыми Гвельченко ругались ещё хуже, чем там.
Выяснив суть последней при промеж земляков, Серёга оглянулся на новый шум. И зря, наверно, сделал, потому что в этот раз узнали его, вокруг бывшего учителя украинского пения образовалась небольшая толпа гомонящих покойников, и они начисто затеребили бедного музыканта.
- Га! Так цэ ж Антипов младший! – изумлялся один и хватал Серёгу за руку. – Вылитый батька!
- А ты кто? – отдирался от покойника Серёга.
- Ой, лышенько! – голосила другая покойница. – Такой молоденький хлопчик и уже тута!
- Да не умер я ещё, не умер!
- Помнишь Макара Ткача, кума деда твоего, Афанасия Антипова? – цеплялся третий покойник. – А я тебя вот такого на закорках носил!
В это время появился Вергилий, рявкнул на расходившихся Серёгиных земляков и те разбежались по своим делам.
- Вот, блин! – пожаловался Серёга проводнику. – Откуда это они вдруг взялись на мою голову в одном месте? Что, все они безбожники?
- Да нет. Просто надо было отразить классический сюжет, вот и насовали сюда всех твоих знакомых покойников. А откуда ты знаешь про безбожников?
- Я знаю не про них одних, - гордо заявил бывший учитель. – Ещё я помню, что Данте всех своих знакомых недругов не только засунул в свой ад, но и распихал их по всем кругам преисподней равномерно. Какого хрена тогда мои знакомые толкутся в одном месте? Хотя а) лично я их никого не помню; б) никакие они мне не недруги.
- Умник, да? – начал ехидничать великий старец. – Что-то вспомнил из Данте, что-то подслушал у пьяницы-дьякона и – туда же – в просветители?
- Да какой из меня просветитель? – удивился Серёга. – Но ты не ответил на вопрос.
- Отвечаю предельно популярно: засунув твоих земляков (неважно, знакомых или нет) сюда параллельно засунутым в разные круги классической преисподней недругам Данте, главный автор настоящей картины настоящей ирреальной действительности не собирался ужесточать параллель до математической идеальности. В общем, чести много такому пузырю, как ты, чтобы раскидывать всех твоих знакомых – незнакомых земляков по всем уровням современной промзоны. Усёк?
- Сам ты пузырь, - огрызнулся Серёга, – огородник хренов. Что, табака много пропало?
- Прилично, - пригорюнился Вергилий. – Однако пошли дальше, а то нам до установленной полночи ещё много где побывать надо.
- А что, полночь ещё не прошла? – удивился Серёга.
- Тебе ж сказано – установленной!
И, пока Серёга переваривал сказанное Вергилием насчёт установленного времени, они с бывшим римским авторитетом подошли к группке каких-то покойных бакланов, безобразящих и без того плачевную картину деятельности на шестом уровне известной промзоны своим поведением. Мало, они почём зря пинали каких-то чумазых работников, добывающих для бакланов проволоку из-под земли или ещё чего-то там, бакланы при этом беспощадно сквернословили и в адрес чумазых, и в адрес друг друга. При этом Фурии, возобновившие табачные рейсы с огорода Вергилия куда-то в сторону Серёги с Вергилием движения, облетали безобразных бакланов по приличной дуге. Вергилий тоже потащил спутника в сторону, а Серёга ткнул в бакланов пальцем и поинтересовался:
- А это что ещё за хари?
- Ваши бывшие строители.
- Строители? – удивился Серёга, ассоциируя расхожее слово с такими специальностями как штукатур, плотник или каменщик.
- Сам ты каменщик, - огрызнулся Вергилий, - это бывшие советские или нынешние ваши прорабы, мастера и даже начальники строительно-монтажных управлений. Есть дюжина управляющих трестов, два строительных референта, три министра и два его зама.
- Они все еретики? – удивился Серёга.
- В общем, они обыкновенные безбожники, но так как по нынешним временам найти классического ересиарха не просто, а шестой уровень пустовать не может, то – вот.
- Что – вот? Что ты мне гнёшь? Ну, перестанут ваши покойники металл добывать, кому от этого плохо станет? Ладно, я понимаю про наши дела, когда перестанут добывать металл у нас, и наши металлические барыги окажутся в убытке. Но какой убыток может случится у ваших, если даже сама их прибыль непонятна?
- Если тебе чего непонятно, это не значит, что прибыли нет, - популярно объяснил Вергилий. – А то стали бы эти мерзавцы так тут хлопотать, за здорово живёшь.
- А почему они мерзавцы? – решил поспорить Серёга. – Ведь при жизни они много пользы наделали?
- Мне вообще смешно слышать о какой-то пользе, применительно к вашим гадским людишкам, - принялся изгаляться Вергилий, торопливо перебирая ногами промеж траншей, канав и многочисленных костров с печами, где суетились озабоченные непонятной для бедного музыканта постпространственной выгодой еретически настроенные при жизни покойники.
- Как ты меня достал! – возмутился Серёга. – Чем же они гадские? Ты гляди, сколько всего они настроили и во время советов, и во время после них?! А ты, сучий римский потрох, смеешь сомневаться в их пользе!
- Ну, во времена после советов они, действительно, стали строить зело борзо. Потому что выгода какая? Берёшь сотню таджиков, платишь им по четыреста долларов в месяц, заставляешь их пахать по двадцать часов в сутки без выходных и, чтобы на работу не опаздывали, даёшь им временное жильё под крышей строящегося объекта. К расходам на таджиков прикупаешь дешёвых стройматериалов, списанных механизмов и – будьте любезны – очередная спальная многоэтажка готова к заселению. И заселяешь её придурками, покупающими один квадратный метр жилья в семь раз дороже его себестоимости. И готовых выложить ещё, потому что в новой квартире без её капитального предварительного ремонта жить никак нельзя. А есть такие нынешние строительные предприниматели среди ваших, которые даже на зарплату своим рабам не тратятся. Нанимают бедолаг, приехавших в большой город из своих разорённых колхозов на заработки, обещают им заплатить чохом по окончании строительных работ, разрешают жить в будке на территории строящегося объекта, питаться за свой счёт, а потом, когда объект готов к продаже, вызывают милицию и гонят бедолаг на хрен взашей. Как?
- Ну, это, - забуксовал Серёга, - времена, того, изменились, капитализм на дворе и всё стало стоить денег. Ну, и временный хаос в период первоначального накопления капиталов. Прецеденты, в общем, всякие случаются. Вплоть до откровенного мошенничества. Однако ты посмотри, какие красивые микрорайоны кругом появились?
- Представляю. Штукатурка в таких через год после заселения отваливается, а от покраски остается одно пятнистое непотребство.
- Ну, не везде, - неуверенно возразил Серёга. Хотя лично видел облупленные новенькие дома и на Юго-западе столицы, и в Южном Бутово и ещё кое-где. – Кстати, - решил не сдаваться он, - это ты сейчас про современных строителей разорялся, а что ты скажешь про советских? Тогда, поди, не за одну зарплату старались? А сколько всего наворочали? Так почему нельзя применить к нашему человеку такое понятие, как польза?
- Потому нельзя, что и в советские времена ваши людишки старались не для какого-то сраного общего дела с аналогично сраной пользой, а исключительно для собственной поросячьей особы. Сначала, правда, старались ещё и за страх, потому что при злыдне товарище вашем Сталине попробуй где-нибудь напортачить или кирпич с цементом налево пустить, - скорый суд и дальняя дорога в казённый дом за колючкой. А там не то доживёшь до окончания срока, не то пойдёшь в расход за какую-никакую провинность режимного характера. Потом, когда товарища Сталина отравил другой злыдень, а другого шлёпнули в камере предварительного заключения без суда и следствия, страха не стало и началось откровенное очковтирательство. Потому что народ ваш не может жить порядочно, а только так, чтобы кого-нибудь надуть или объегорить. Ну, ясное дело, строить продолжали, но как и что? Вот, к примеру, характерная история про итальянского автомобильного капиталиста. Видит он как вы тут пузыритесь, врёте друг другу напропалую про зарю коммунизма с дружбой народов, помогаете африканцам бороться с колониализмом, а между тем продолжаете строить свой недоделанный социализм, и денег на этом деле переводите немерено. Смотрит и смекает, что на таких краснобайствующих долбоёбах, недавно обосравших своего, можно сказать, благодетеля, злыдня товарища Сталина, можно нехило профитнуться. А чё, думает данный итальянский хрен, предложу-ка я этим придуркам якобы взаимовыгодное сотрудничество, и попробую сделать на сём не то сто, не то все двести миллионов долларей чистогана? И ну охмурять ваши дипломатические представительства в Италии, занимающиеся экономикой и прочими финансовыми махинациями в прямой убыток родному государству. Одному представителю подарит ажурное бельё для его бабищи, дочери репрессированного коновала, другому выкатит целый ящик «Чинзано», третьему – пару фасонных штиблет и головку червивого сыра в придачу. А те, ваши экономические представители, значит, давай воду мутить и теребить верха насчёт того, что, дескать, неплохо было бы с данным итальянским капиталистом вступить в якобы деловые взаимовыгодные отношения, поскольку бизнесмен этот – проверенный товарищ и даже тайно сочувствует коммунистам в целом и товарищу Леониду Ильичу Брежневу лично. В общем, доходит данная инициатива данных представителей по истечении протокольного срока до самого Леонида Ильича лично, и тот лично же даёт добро на связь с данным, тайно сочувствующим известно кому, итальянским капиталистом. И только напоследок, когда добро уже спущено по инстанции, поинтересовался: а чё за дело-то такое якобы взаимовыгодное? А такое, - отвечают, - что мы капиталисту половину нашего годового бюджета инвалютными рублями, а он нам за то целый автогигант на речке Волге построит. Где ещё раньше нам наш американский товарищ мультимиллионер Арманд Хаммер строил свои гадюшники по производству химических удобрений. Ну, - отвечает сам и бровями эдак, словно промеж них мысль гигантская застряла, - ежели автогигант, то нехай. Только интересно знать: какую марку выпускать мы на том автогиганте будем? Да «фиат», - отвечают, - модель 65-года. А новее нельзя? - интересуется сам. Да можно бы, однако новее данный капиталист у себя сам выпускать будет. А, - понятливо эдак отвечает сам, потому что не полный дурак, - это он, значит, нам своё старьё хочет сбагрить за нескромные деньги, чтобы на слом не выбрасывать, а сам… Точно так, - отвечают самому советники-прохиндеи, - налицо чистой воды надувательство, однако приходится терпеть, потому что, во-первых, расширение экономических якобы взаимовыгодных связей, во-вторых, новый друг за дальним кордоном стоит того, чтоб на него средств не жалеть. Поэтому само собой вытекает в-третьих насчёт ажурного бельишка с чинзаной, которых со счетов уже никак не сбросишь, потому что разве можно друзей обижать? Это да, - соглашается сам, - дорогих друзей обижать некультурно, тем более нам, поскольку мы есть ум, честь и совесть нашей эпохи, на поддержание авторитета каковых ума с честью и совестью не жалко никаких средств… народных…
Вот он не жалеет, людишки ютятся в бараках без удобств или малогабаритных клоповниках, давятся в очередях за дешёвой чайной колбасой, а итальянский бизнесмен деньги на хламе наваривает просто немереные. А дочка бровастого шубы алмазами перекладывает. А сынок его иномарки коллекционирует. А дочкины мужья…
В общем, сволочь, какой свет не видывал!
- Ну, ты, старче, и нагородил! – поймав спутника на паузе, выдохнул Серёга. – Такую речугу выдал, как в старину говорили, когда узкоколейки строили. Пять минут кряду разорялся! А на фига, спрашивается? Хотел доказать, что мы наши «Жигули» в своё время зря построили? Врёшь, не докажешь! Потому что польза от этого нашего народного автомобиля нашему народу подвалила огромная…
Вергилий хотел, было, огрызнуться, но встретил какого-то чернявого проходимца, суетящегося на границе пустыря с ямами и огнями, радостно остолбенел и завопил, уперев руки в боки:
- Ай, какие люди! Здорово, богохульная твоя папская морда! Я помню, когда мы виделись с тобой в последний раз, ты…
- Вы меня с кем-то перепутали, товарищ! – окрысился чернявый и полез в свою яму. Серёга заглянул туда и увидел, что чернявый не ковыряет там проволоку, а устроился с комфортом за письменным столом и принялся строчить вечной ручкой на какой-то официальной бумаге.
- И то! – опомнился Вергилий. – Чё-то с глазами, блин…
- А что ты хотел? – утешил старца Серёга. – У людей и младше тебя со зрением проблемы.
- Только я не понял, а это что за хрен? – продолжал тормозить Вергилий и вслед за Серёгой заглянул в яму.
- Товарищ, если вы по личному делу, то я по личным делам не принимаю! – вякнул из своей норы чернявый и так зачастил пером по бумаге, что только искры посыпались.
«Чудеса», - только и подумал Серёга, имея в виду искры, которые в нормальной жизни из бумаги не высекаются.
- Нет, вы видали? – обескуражено пробормотал Вергилий и поскрёб затылок.
- Бюрократ какой-то, - пожал плечами Серёга. – И еретик, наверно…
- Тогда продолжим разговор, – снова завёлся Вергилий, принимаясь вертеть самокрутки, – потому что я ещё не всё сказал про вашу хвалёную советскую пользу.
- Слушай, тебе не надоело? – устало возразил Серёга, присел на край погасшего очага и принял из рук бывшего римского поэта классическую козью ножку. – Сколько можно: и такие вы, дескать, и сякие, и разэтакие?
- Да, блин, зла не хватает, - засопел Вергилий, слюнявя самокрутку для собственного пользования. - Иной раз самого себя покусать охота, как в очередной раз вспомнишь, в каком дерьме приходится обретаться. И это мне, человеку, жившему в приличном обществе в приличные времена!?
- Как жил, так и попал, - философски возразил Серёга и закашлялся, курнув ядрёного самосада. - Не хрен было грешить при жизни, не обретался бы…
- Ну, ты и харя! – сплюнул бывший поэт и тоже закурил. – Но так просто тебе от меня не отделаться, поэтому слушай…
«Интересно, если он будет и дальше так тормозить со своими пространными базарами, как мы успеем здесь везде побывать до двенадцати?» - подумал Серёга и снова закашлялся.
- …Так вот, к слову хочу заметить, что ваша сраная страна с вашим говноедским народом – я имею в виду всех восточных славян – во все времена тяготела к дерьму и позору, чем всегда импонировала нашему теперешнему общему хозяину. Каковой хозяин имеет весь этот богомерзкий мир с его хвалёными, но чисто сатанинскими достижениями. Но особенно наш хозяин и с наибольшим удовольствием имеет вашу страну и ваш народ, так как всем своим дьявольским отродьем чувствует, что вам это нравится. А что может быть лучше и слаще обоюдной взаимности?
«Да пошёл ты», - лениво подумал Серёга и его снова куда-то повело. То ли в смежный с его расслабившимся от самосада сознанием чувственный морок, то ли в перпендикулярную наступившему похреновизму эйфорию. В смежной царила полная цветовая неразбериха, среди которой какие-то отчётливо чёрные силуэты ветряных мельниц колбасили своими крыльями силуэт заплутавшего среди них отчётливо белого колобка. В перпендикулярной эйфории виднелась вытянутая вперёд головой, к Серёге задом, совершенно голая баба. Баба непотребно дрыгала ногами, вертела задом и пела эстрадным (имеется в виду новая русская эстрада) голосом «Аве Мария!»
- …И вот, нате: провидение дарит вашей богомерзкой стране, которой всю жизнь правили какие-то уроды сомнительного происхождения самой иностранной ориентации, Советскую власть! – разорялся где-то между Серёгиными мороком с эйфорией Вергилий. – И что? Написали самую красивую конституцию в мире, а делов – хрен с маслом! А почему? Да потому что людишки – сволочь. При этом наибольшая сволочь в России, наименьшая – в прочих союзных республиках. Для сравнения возьмём два равновеликих городка, один в Белоруссии, другой – в России. Почти одноимённые, между прочим, городка, - Слоним и Скопин. И речки через оба городка протекают почти что одинаковые, Щара и Верда. В одном Советская власть сорок пять лет, в другом - все семьдесят. В Слониме чистенько, культурненько, новостройки так и прут, так и прут, кругом асфальтированные тротуары с дорогами, фонари уличного освещения повсеместно, фабрики и заводы небо не коптят, а мясокомбинат с маслозаводом и прочей кожгалантереей свои отходы в речку не сливают. И нет ни одного казённого дома, во дворе которого бы стоял холодный сортир, потому что в Слониме с приходом туда Советской власти сразу же изобрели канализацию с центральным отоплением! А в Скопине? Хлам, дерьмо и матерящееся с похмелья население. Канализации нет, отопления центрального нет, асфальтированных тротуаров нет. Да что там тротуаров: за семьдесят лет Советской власти в Скопине заасфальтировали только две дороги, да и по тем весной ездить проблемно, потому что они, как и все дороги в России, проложены на два метра ниже уровня всей остальной российской грязи! Зато над заводами дым такой кучерявый, что любо-дорого! Да от мясокомбината вонь на три версты. Хорошо, он на окраине. Но в центре города тоже воняет! Что такое? Да потому что канализации нет, из частных домов она открытым способом с остальным городком сообщается, да в центральных дворах промеж центральных домов доисторической постройки обычные выгребные ямы, деревянными холодными сортирами накрытые. А в речке не то, что купаться или бельишко в ней полоскать, смотреть на неё вредно. А новостройки? Так-сяк, хотя заводов кругом тьма. Городок маленький, заводов тьма, а жилищное строительство почти на нуле. Что, государство меньше денег разрешает тратить на строительство жилья в Скопине, чем в Слониме? Да нет, столько же и разрешает. Однако в Слониме рулит строительством жилья нормальный белорус, и жильё в Слониме строится по мере расхода на эту статью советского бюджета денег. А в Скопине аналогичным строительством рулит чисто русский упырь, чисто ради личной выгоды прикидывающийся коммунистом и из-за чисто русской паскудной натуры тормозящий данное строительство. Ведь приехал он в Рязань из деревни, выучился там в институте, распределился в Скопин, прикинулся партийным, получил двухкомнатную квартиру в хрущобе – и? Станет стараться для того, чтобы его бывшие односельчане, удравшие в Скопин на заводы с фабриками и зарабатывающие больше, чем прикидывающийся партийцем советский строительный чиновник, получили по такой же двухкомнатной, а то и по трёхкомнатной квартире? Как же, держи карман шире! Да он костьми ложился, лишь бы тормозить процесс уравнивания его паскудной особы с бывшими односельчанами в плане поголовного оквартиривания населения. Но ложился так, чтобы ни с должности не слететь, ни из партии вылететь. То есть, горячо выступал на собраниях, не отставал от встречного планирования, участвовал в семинарах, хлопотал за разумную экономию и так далее. А односельчане, подыхая от зависти, жили в общагах и ждали своих квартир лет по десять. Некоторые так и не дождались, потому что какая Советская власть выдержит, когда кругом такие говнюки? Те не дождались, а говнюки снова на плаву, среди демократов да медведей, потому что говно…
Серёга, дымя убийственной самокруткой, едва слушал Вергилия, сейчас похожего на распоясавшегося секретаря подпольного горкома КПРФ в кругу ущербных единомышленников, выехавших в целях личной безопасности всем горкомовским составом в Нассау. Однако всё сказанное бывшим римским поэтом полностью доходило до сознания бедного музыканта и в нём, в сознании, даже рождались ответные на ту или иную реплику старца ассоциации. Так, услышав о Слониме, чистеньком и культурном, Серёга приметил в своей перпендикулярной эйфории розового в бантах слона. Тот культурно наехал на голую примадонну и также культурно принялся с примадонной совокупляться. Та взвыла тоном ниже и – слава Богу – перестал терзать «Аве Мария», но рявкнула: «Настоящий полковник!»
Затем, когда Вергилий помянул Скопин, в Серёгином мороке появились дополнительные силуэты, они вмиг распотрошили колобка, поломали мельницы и уселись рядком, воздевая руки горе. И Серёга, недолго думая, признал в новых силуэтах скопцов. Хотя в жизни толком не знал значения этого слова, путая его с похожими скопидомами. То есть, выглядели силуэты скопцов в Серёгином мороке полными отвратными жлобами, хотя, что именно в их наружности (условно говоря, потому что какая у силуэтов наружность) указывало на их отвратность или жлобство, Серёга сказать затруднился бы. Поэтому он просто брезгливо сказал:
- Скопцы – они и есть – скопцы.
Сказал и вдруг обратил внимание на тот странный факт, что Вергилий бухтит и курит свой вонючий самосад уже не просто на свободном пятачке потустороннего пространства между мороком и эйфорией, а в трёхлитровой банке, втиснутой в вышеупомянутую промежность. При этом банка как бы висела на уровне лица Серёги фас, поэтому он хорошо видел и Вергилия, и то, что он курит. Зато слышать старика Серёга стал хуже, какое-то бу-бу-бу да бу-бу-бу.
«Какого хрена он туда залез?» - лениво подумал бывший учитель украинского пения, совершенно не обращая внимания на уменьшившиеся размеры вредного старца. Ещё он подумал о том, что нечленораздельно бубнящий Вергилий не будет доставать бедного музыканта хотя бы морально хотя бы какое-то время. Но не тут-то было.
- …Бу-бу-бу вам ваша Советская власть пришлась до сраки, - врезалась в сознание бывшего учителя пения новая язвительная фраза злостного старца, - потому что вам, что Советская власть, что Царствие Божье, - всё одинаково мимо ваших поросячьих ушей, приспособленных над поросячьими же мозгами. Каковые мозги заняты исключительно проблемами насыщения единоличной утробы, не заботясь ни об укреплении Советской власти, ни об утверждении среди вас, мерзавцев, Царствия Божьего. Одновременно напрягая хрюкательный аппарат на враньё про народ-богоносец и какую-то исключительную миссию космического масштаба. Это вы-то богоносец? Смешно даже слушать. Особенно глядя на ваших попов, наиболее гнусных представителей духовного сообщества. Что толку, что у вас церквей последнее время, как коммерческих ларьков, кругом без числа натыкано? Что, веры прибавилось? Да вот хренушки! Или благодать на ваши поросячьи рыла снизошла? Как же! Это ежели вы стали в церкви шастать, ещё не значит, что так вы уж в Бога уверовали. Ага, уверовали! С утреца свечку перед алтарём ставим, а к обеду свежую партию старушек с помощью палёных лекарств на тот свет отправляем. Или свежую партию других своих соотечественников в больницу – с помощью недоброкачественной пищи или питья. А в больнице другие ваши верующие: дашь тыщу – поставят правильный клистир, не дашь – станут лечить списанной клизмой. Кстати, о них, о больницах и прочих богоугодных заведениях: где, я спрашиваю, у вас видно, чтоб промеж новых церквей, обогащающих исключительно ваших мордастых батюшек с ихними семействами, строили новые богадельни, приюты, школы и лечебницы для сирых и других малоимущих?
На последней высокой ноте гневной тирады бывшего римского поэта банка, где он разорялся, скоропостижно вспучилась и лопнула. Сам он, отряхиваясь от стеклянных (или ещё каких-то там) осколков как собака, нечаянно смял Серёгины морок с перпендикулярной эйфорией. Наблюдая плачевный финал мистифицированных им чудных пространств в ирреальном пространстве преисподней, Серёга лишь досадливо крякнул. И было от чего: он с интересом разглядывал происходящее внутри эйфории с мороком, а тут такая незадача! И это тогда, когда в одном месте вместо розового слона на примадонну полезли мордастые православные батюшки, а в другом – силуэты бывших скопцов начали трансформироваться в силуэты свиней, а последние создали самую многочисленную фракцию в государственной думе.
«Какая к чёрту дума?» - по инерции – уже после развала чудных субпространств в ирреальном постпространстве – подумал Серёга, не понимая, как среди невнятных фрагментов невнятной мистификации в виде морока ему отчётливо помстились такие конкретные понятия, как государственная дума и фракция?
«Ну, он сейчас договорится!» - снова подумал бывший учитель украинского пения, теперь уже о Вергилии, позволившим себе довольно крамольные речи во владениях самого того, кто явился инициатором невероятной экскурсии бедного музыканта по модифицированной преисподней, под территорией государства, печально известного тем, что там могут безболезненно и беспрецедентно процветать самые выдающиеся негодяи века, в то время как страна занимает сто двадцать девятое место по медицинскому обслуживанию и примерно такое же по качеству питания.
Как подумал, так в кармане Вергилия забренчала какая-то итальянская музыка, и старец достал сотовый.
«Батюшки!» - изумился Серёга.
А Вергилий резко сдулся, словно минуту назад не ораторствовал, как паразит Зюганов перед очередными выборами не то в думу, не то в сами президенты, и подобострастно зачастил:
- Да, васясо, слушаюсь, васясо, больше не буду, васясо, ну, бес попутал, с кем не бывает? Всё, больше ни звука против… Ага! Конец связи…
- Что, схлопотал? – злорадно спросил Серёга. Но Вергилий не обратил на него внимания (или сделал вид, что не обратил), сунул сотовый, какой-то подержанный аппарат ещё прошлого поколения, в карман своей исторической хламиды, доброжелательно посмотрел на бедного музыканта и предложил:
- Ну, что, продолжим?
- Да, конечно, - не стал возражать Серёга, подхватил гитару, и они со старцем резво поканали к какой-то огромной штуке, то ли похожей на насыпную гряду, то ли ей и являющейся.

 

next

 
 








1) Предполагая несоответствие времён, читатель забывает, что автор начинал писать повесть в 2006 году. То есть, если учесть, что его герою было тридцать лет, то всё сходится
 Что касается Гибелянов с Гвельченко, то здесь – примечание для непосвящённых – автор пытается провести параллель с Гвельфами и Гибеллинами, двумя политическими партиями Италии 12-15 веков






2) Вообще-то, нынешние продемократские с медвежьим запахом СМИ врут о том, что во времена Советов страна и население постоянно голодало, зато теперь полная благодать на фоне выморочного сельского хозяйства с импортным изобилием негодного к нормальному употреблению продовольствия






3) Когда автор начинал писать повесть, была ещё милиция






4) Автор лично знал одну такую бригаду: пацаны реально голодали, дожидаясь обещанной зарплаты, а их на хрен вон. Однако кого этим сейчас удивишь?






5) Первый, кто врезал Советской власти под дых, был товарищ Хрущёв. Мало, из-за этого государственного засранца с его кукуризацией сельского хозяйства, страна стала покупать хлеб за границей, именно данный убогий товарищ дал добро на ущербную внешнюю политику с последующим разбазариванием народных денег на помощь деколонизирующимся негритосам и прочие сомнительные дела среди недоразвитых стран. Больше того: Хрущёв просрал Израиль, который появился благодаря товарищу Сталину, испортил отношения с Китаем и явился инициатором начала развала Советской армии, сначала затеяв её кадровое сокращение, а потом распорядившись призывать в ряды СА бывших уголовников






6) Если кто не знает – profit – это прибыль по-английски






7) То есть, золотом






8) Данный мультимиллионер неоднократно судился со своим американским правительством, запрещающим его донельзя вредное производство на территории штатов, но потом нашёл выход и разместил свои предприятия на территории России, для удобства сброса вредных отходов выбрав русскую народную речку Волгу






9) Антипов имел в виду, очевидно, Павла Корчагина, героя повести Н. А. Островского «Как закалялась сталь»






10) В силу того, что итальянцы построили Союзу заведомо устаревший завод по выпуску заведомо устаревших в Европе с Америкой автомобилей, АВТОВАЗ всю советскую жизнь был убыточным. Теперь это прибыльное предприятие, но для узкого круга лиц за счёт минимизации производственного персонала и заработной платы основной его части, в то время как выпускаемый автомобиль не выдерживает никакой конкуренции даже с корейскими (хе-хе) иномарками






11) Вергилий принял Анастаса Микояна за папу Анастасия второго. Папа пытался примирить в своё время (496 – 498 годы) две церкви, западную и восточную. Микоян примирил себя с такими антиподами, как Сталин и Хрущёв, поработав членом политбюро и при том, и при этом






12) Тем, кого возмутило определение «говноедским», советую вспомнить, чем мы последние двадцать лет питаемся






13) Надо ли упоминать Рюриковичей или Екатерину вторую, которая, если бы не вышла замуж в Россию, у себя в Штеттине (нынешний польский Шецин) заштатной принцессой бы и померла






14) Конституция действительно была самой красивой, кто сомневается – пусть почитает. При этом предусматривались и свобода слова с совестью, и равные права с равными обязанностями для всех граждан, независимо от их должностей и имущественного ценза. И перед законом все были действительно равны. Зато теперь прав больше у того, у кого больше денег. И свобода слова какая-то ущербная: педерастические «Маяк» с «Радио России», да прочая мерзопакость, не устающая плеваться дерьмом в адрес Советского Союза и товарища Сталина






15) Слоним, город в Беларуси, Гродненской области, на территории Западной Белоруссии, присоединённой к СССР в составе БССР в 1939 году
 Скопин, город в РФ, Рязанской области. Или уже губернии?






16) Скопцы физические, это элементарные кастраты, скопцы духовные, это религиозная секта, отколовшаяся от хлыстов. Впрочем, также применяют кастрацию к мужчинам и практикуют отказ от мирской жизни для женщин






17) Просьба экспертов правописания и прочей отечественной грамматики не напрягаться критикой в адрес автора по поводу правильности написания словосочетания «государственная дума». Автор правильно написал это слово с маленькой (прописной) буквы






18) Если кому не лень, пусть тот попробует навскидку, без помощи географического атласа, "поименно" посчитать сто двадцать девять стран






19) Автор никогда не менял своих взглядов на советскую власть и коммунизм. Советская власть, по его искреннему мнению, это самая правильная власть в мире. А коммунизм – это материальное воплощение христианского рая. Автор также никогда не верил Зюганову, какового паразита считает таким же истинным коммунистом, как патриарха всея Руси – истинным христианином