21

- Хочу обратить ваше внимание, - принялся объяснять Вергилий, - что мы подходим к входу в технологическую воронку, каковая воронка образовалась на месте ирреальных алмазных раскопок. Вследствие чего сопутствующая ирреальным алмазам порода после отделения первой от вторых была поднята наверх и насыпана тут же, вокруг воронки. В результате получилось некое подобие концентрического вала, каковой вал вы, дорогой посетитель, приняли за огромную штуку в виде условной гряды, ею не являющейся.
- Ты как себя чувствуешь? – заботливо поинтересовался Серёга и даже заглянул Вергилию в глаза. – Не заболел?
- Да чё ему сделается, товарищ Антипов? – послышался посторонний голос и из якобы технологический воронки вылез какой-то хрен, сверху похожий на свинью, а снизу на трансвестита. То есть, хрен имел на вполне мужских кривоватых и жилистых ногах конкретно эротические дамские чулки в крупную дырку на ажурном поясе. Из-под какового пояса виднелись вызывающие трусики-танго, прикрывающие реально выпуклые мужские гениталии. Верхняя часть незнакомого хрена, похожая на свиное туловище с головой, венчалась свиной же головой. А на ней – свиной голове – красовался не то гипертрофированный петушиный гребень, не то скромный ирокез. Из верхней одежды незнакомый хрен имел одну только маломерную футболку: ниже футболки виднелся корявый, словно кукиш стяжателя, пупок с продетым в него колечком, на самой футболке значилась надпись «Минотавр».
- Да, прошу познакомиться, - засуетился Вергилий, - с управляющим преисподнего концерна «Пирр, Флегетон, Адольф Шикльгрубер унд Адамант Натюрлих» Егором Тимуровичем Бурбулисом.
- Егор Тимурович… Бурбулис, - забуксовал Серёга, - а они не того, не из разных опер? И они разве уже того, давши, то есть дуба?
- Чего изволите? – продолжил валять Ваньку Вергилий, изображая из себя заботливого чичероне.
- Да пошёл ты! – буркнул Серёга и ткнул пальцем в футболку трансвестита. – А написано – Минотавр. Однако давеча я слышал, будто тот, кто за сандалиями возвращался, Минотавра кокнул.
- Да, Минотавр был мой давний предок, - скорбно потупил гласа Егор Тимурович, - погиб, что называется, при исполнении прямых служебных обязанностей.
- Предок? – прищурился Серёга. – Какого тогда хрена ты на свинью похож?
- Ну, это как поглядеть, - застеснялся Егор Тимурович.
- Граждане! Товарищи! Господа! – вмешался в диалог Вергилий. – У нас времени в обрез, а вы…
- Да-да-да! – спохватился господин Бурбулис. – Давайте ознакомимся с вашими сопроводительными документами. Заодно я вас слегка проинструктирую на предмет экскурсионной техники безопасности в пределах вверенного мне концерна, а также кратко познакомлю с его, концерна, конструкционными особенностями.
- Документами? – удивился Серёга. – Бардак тут у вас, вот что я вам скажу.
- Почему бардак? – обиделся Егор Тимурович.
- Да потому что документы не везде проверяете, - сварливо заметил бедный музыкант, - а местами…
Не успел он завершить фразу, как почувствовал, что его дыхание стало донельзя стеснённым, руки задеревенели, а ноги словно приросли к тому, на чём он стоял.
«Это что?» - хотел спросить он, но услышал лишь какой-то подозрительный шорох, потому что к моменту попытки произнести вопрос вслух превратился в вульгарный пропуск размерами вытянутых в сторону его, Серёгиных рук, на его рост. При этом физиономия бывшего учителя украинского пения, в виде живого барельефа, оказалась там, где положено быть фотографии, а всё остальное туловище двухмерно поместилось между круглой печатью, угловым штампом и приличествующими в случае с пропусками надписями. Другими словами, превратившись в пропуск, Серёга испытал не только закономерный ужас почти трезвого человека на виду белогорячечных фокусов, но ещё и почувствовал страшное неудобство в плане неестественного расположения своих членов и головой где-то сбоку них.
- Это что?! – заорал бедный музыкант, когда понял, что лицо его с остальными принадлежностями в виде речевого аппарата и прочих слуховых приспособлений таки живое, но в виде вышеупомянутого барельефа. То есть, ртом и ушами он мог пользоваться безнаказанно.
- Да не суетитесь вы так, товарищ Антипов! – засуетился господин Бурбулис и опрокинул Серёгу в виде пропуска на поддон, невесть откуда взявшийся рядом со злополучным экскурсантом на границе шестого и седьмого уровня адской промышленной зоны.
- Какой я тебе, на хрен, товарищ? – возмутился бедный музыкант, натужно ворочая вылезшими из орбит глазами. – Ты что, коммунист?
- Вышли мы все из народа, - уклончиво ответил Егор Тимурович и подцепил поддон крюком невесть откуда взявшегося тельфера. Тотчас оттуда же взялись специальная конструкция, несущая тельфер, и устрашающих размеров пресс. Однако самым устрашающим в данном огромном прессе Серёге показались-таки не сами размеры пресса, а размер разъёма между ползуном и прессовочным столом, на каковой гадский стол господин Бурбулис сейчас поднимал злополучного экскурсанта в виде пропуска. А экскурсант только ворочал из стороны в сторону глазами и от страха даже орать перестал. Зато он увидел мерзавца Вергилия, злорадно ухмыляющегося во всю свою заросшую клочковатой щетиной поэтическую физиономию.
«Вот сволочь!» - в сердцах подумал бывший учитель украинского пения и последнее, что увидел, пока поддон целиком не засунулся в разъём, это какого-то вспомогательного черта, наливающего в специальное отверстие на фронтоне пресса чёрную жидкость из пузатой – литров на двадцать – бутыли с этикеткой, на которой значилось “Purple ink”.
«Это что ещё за инк такой?» - запаниковал бедный музыкант и почувствовал кожей лица в виде живого пока барельефа угрожающий холодок приближающейся штамповальной формы.
«Ать!» - сказала прессовальная машина и сровняла не соответствующий нормальным документальным стандартам Серёгин барельеф с поверхностью остального пропуска.
- Фысёсясеосуселифасе?! - попытался возмутиться Серёга, но вместо «вы чё совсем охуели вообще» у него вышло то, что вышло. Впрочем, чего ему было ожидать от раскатанного в лепёшку рта и остальных органов речи.
- Какие проблемы, дядя? – нарисовался рядом с новой печатью, пришлёпнутой на нижнем правом углу ново образовавшейся фотографии бедного музыканта чертёнок, похожий на цыганёнка. Этот чертёнок соскочил с приподнявшейся штамповальной формы, материализовал из ничего опасную бритву, кисточку и баночку с тушью и принялся азартно подчищать и править то, что сотворила форма.
- Сесьсосысясиса, - просипел Серёга.
- Слезть с морды, скотина? – переспросил чертёнок и ловко пересобачил герб Туркменской ССР в двуглавого российского орла. Только у чертовского орла крылышки не топорщились задорно вверх, а были опущены долу. Да в лапах он ни черта не держал: ни скипетра, ни державы.
«Это как я могу видеть то, что нарисовано на моей морде в виде фотографии?» - не понял юмора бывший учитель украинского пения и сделал мысленную потугу выпятить сплющенное лицо-фотографию в давешний барельеф. И только у него это стало получаться, как прессовальная машина сказала «Два!» и на бедного музыканта снова рухнула штамповальная форма. Затем она поехала вверх, с неё снова соскочил гнусный чертёнок, специалист по печатям с оттисками, и принялся подчищать и править большой прямоугольный штамп, образовавшийся внизу правого, если смотреть от себя, разворота пропуска.
«Вот именно, от себя», - подумал бывший учитель украинского пения, снова выпятил лицо из корки документа, скосил глаза влево и увидел, соответственно, левый разворот самого себя. Потом опустил глаза и увидел то, о чём он уже каким-то образом знал, - прямоугольный штамп с какими-то кабалистическими буквами в нём.
- Буквы, между прочим, еврейские, - ухмыльнулся чертёнок и движением матёрого фальшивомонетчика сотворил из фиолетового прямоугольника чёрную пентаграмму, - а мы пишем сфиротами...
- Фсёсыфсёсс, - по инерции прошепелявил Серёга, хотя – после того, как снова выпятил своё лицо, - мог говорить вполне нормально.
- Я всё вру? – удивился чертёнок и, включив дополнительный свет с помощью лампы-наголовника, взялся заполнять пентаграмму приличествующими регистрами. – Это ещё почему?
- Потому что первоначальные лучи умопостигаемого света суть основные формы или категории бытия, - забарабанил с чьего-то эзотерического перепуга Серёга. – Данные категории бытия конгруэнтны тридцати двум путям премудрости, равных десяти сфиротам или двадцати двум буквам еврейского алфавита, трём буквам основным, семи двойным и двенадцати простым. Каковым всем буквам соответствует особое имя Божье. Другими словами: как посредством десяти цифр или сфер (сфирот) можно исчислить всё, что угодно, и двадцати двух букв достаточно, чтобы написать всевозможные книги, так неизречённое Божество посредством тридцати двух путей открывает всю свою бесконечность.
- Вот именно, - поддержал бедного музыканта цыганистый чертёнок и сделал своими блудливыми ручонками нечто, превратившее приличествующие пропускной канцелярии регистры внутри пентаграммы в набор рисунков разыгравшегося дошколёнка, подающего ранние художественные надежды. А бывший учитель украинского пения, максимально выпятив лицо и максимально выкатив из орбит глаза, разглядел в пентаграмме какие-то руки, ноги, глаза, чью-то скабрезную физиономию и даже одну аппетитную женскую грудь.
- Что, именно? – машинально переспросил Серёга.
- Ты сам-то понял, что сказал? – съехидничал чертёнок, с любовью разглядывая рукотворную пентаграмму.
- Я что-то сказал?
- Да. Про различие между сфиротами и буквами имен Божьих, каковое различие в этом откровении состоит в том, что первые выражают сущность Божества в «другом» или объективную эманацию, тогда как буквенные имена суть обусловленные этой эманацией субъективные самоопределения Божества или лучи отраженные.
– Чего-о?!
- Н-да… Ух, йо!
С этим последним восклицательным междометием чертёнок испарился, а прессовальная машина сказала «Три!» и, недавно приподнявшаяся по направляющей станине штамповальная форма снова рухнула на Серёгу в виде пропуска. Или на пропуск в виде Серёги. Но неважно, потому что это оказался последний штамп, содержимое которого бедный музыкант не увидел, так как лицо снова превратилось в лепёшку, а прочувствовал.
«Праход разрешаеца», - значилось в последней механической визе, текст которой сочинял, наверно, какой-то бывший советский двоечник, дослужившийся при демократах до заведующего центральным московским библиотечным коллектором и давший дуба во время очередной инаугурации мэра столицы от несварения желудка, алкогольного отравления и прободения двенадцатипёрстной кишки одновременно.
«Ну, что ж, разрешаеца, так разрешаеца», - философски не стал прекословить бывший учитель украинского пения и вместе с поддоном поехал на выход из пресса. Там его заботливо отодрал от поддона Егор Тимурович, он же господин Бурбулис, встряхнул, проверил все штампы с визами и, поставив слегка сложенной книжкой пропуск на попа, как-то так помог документу превратиться в нормального Серёгу Антипова.
- Вот это я попал на экскурсию, - заныл бедный музыкант. – А где гитара?
- Какая гитара? – прикинулся дураком Егор Тимурович.
- Гитару отдай, сволочь! – заорал Серёга и, не будучи по жизни человеком отчаянным, тут всерьёз замахнулся на свинотранса, нагло прикидывающегося потомком грозного Минотавра.
- Да вот вам ваша гитара! – перепугался господин Бурбулис и вернул Серёге инструмент.
- Ладно, куда теперь? – резко остыл бедный музыкант.
- Туда, - неопределённо махнул головой в сторону насыпи Вергилий.
- Ты как, уже перестал ломать дурочку? – поинтересовался Серёга, заботливо придерживая гитару.
- Чего изволите-с? – согнулся Вергилий.
- Не перестал, - вздохнул бедный музыкант и посмотрел на господина Бурбулиса. Тот помавал передним копытом и перед путниками нарисовался парадный проход сквозь насыпь (гряду или вал) в виде некоей комбинации колоннады с порталом, построенными на огромном лестничном марше, каковой марш начинался прямо перед ногами Серёги и Вергилия. При этом колонны «эпатированного» спуска в нечто торчали не перпендикулярно, согласно строительным канонам, условному горизонту преисподней, а перпендикулярно вектору спуска. То есть так, как строил в своё время сбрендивший Галилей.
- Спуск, между прочим, не в нечто, товарищ Антипов, - напутственно сообщил Егор Тимурович, тряся на свиной голове усечённым ирокезом и труся следом за входящими в наклонную колоннаду с порталом Серёгой с Вергилием, - а в технологическую пустоту условно конусовидной в усечённом виде формы большим основанием вверх, каковая пустота образовалась после ирреально кимберлитовых выработок. Скажу больше: данная пустота, отдалённо напоминающая амфитеатр, состоит из трёх, уменьшающихся к низу, концентрических кругов. На каждом, условно говоря, круге, расположился очередной – седьмой, восьмой и девятый – уровень промышленно-производственной зоны нашего расчудесно богомерзкого постпространства. На седьмом уровне вы минуете три технологических пояса, пока не достигнете каскадного спуска на следующий – восьмой – уровень нашей промзоны. На восьмом уровне вас ожидает неприятность в виде прохождения десяти карьеров, таких же концентрических, как сами круговые уровни, седьмой, восьмой и девятый. Данные карьеры…
Пока трансвесвин бухтел и трусил, Вергилий с Серёгой спускались по лестничному маршу, окруженному «падающими» колоннами, довольно быстро. Поэтому свинотранс скоро отстал, но голос его не терял назойливой силы и соответствующей гнусности. Но когда экскурсант и экскурсовод ступили на площадку первого – заявленного в напутственной речи господина Бурбулиса – пояса седьмого производственного уровня преисподней промзоны, голос Егора Тимуровича исчез без всяких на то акустических (с поправкой на расстояние) предпосылок. Или, точнее говоря, без каких бы то ни было признаков удаления источника звука.
- Нуте-с, батенька, - хлопнул себя по древним бёдрам бывший римский борзописец, - самое время курнуть, а то сейчас такое начнётся!
- Чё ты меня пугаешь, козёл старый? – огрызнулся Серёга и взял предложенную самокрутку. – Куда это мы пришли?
- Классика помнишь?
- Данте, что ли?
- Ну!
- Смутно.
- Понятно. Тогда отдыхай пока, но приготовься к самому-самому. Три последних уровня, въезжаешь?
Вергилий с удовольствием затянулся своей нескромной, величиной с парниковый огурец, самокруткой и подмигнул Серёге.
- Да ты, никак, уже очухавшись после шефского разгона? – в ответ подмигнул Серёга и тоже от души затянулся. Его тотчас повело, и он увидел какие-то гомосексуальные глюки. То есть, сначала он ничего не видел, кроме ровной бетонированной поверхности огромного, как аэродром для косых самолётов, кольца. Затем поверхность кольца-аэродрома стало пучить, кое-где по нему пробежали ужасные трещины, и скоро от гладкой поверхности осталось одно воспоминание, на фоне которого образовалось беспрецедентное нагромождение разновеликих ужасной расцветки валунов. И запах, запах!
Однако гомосексуальность вышеупомянутых, на махорочной тяге, глюков происходила не от нагромождения беспрецедентных валунов, а от присутствия среди данных валунов неких персонажей. Это были совершенно голые в обнимку персонажи мужского пола, с несообразным количеством голов, рук, ног и тем, что между ногами.
- Что за херня, - пробормотал Серёга, потряс головой, сделал ещё одну затяжку и неожиданно прояснённым взором определил, что это голые мужики не обнимаются или ещё чего-то там, а занимаются такой невинной (или особенно извращённой) ерундой, когда один гарцует на четвереньках, а второй сидит на нём верхом. При этом – после профилактической затяжки – рук, ног, того, что между ними, и голов на персонажах оказалось ровно столько, сколько и должно быть в нормальной жизни. И у каждого на морде оказалось по одной бороде. Ну, да, все мужики, и гарцующие и сидящие на гарцующих верхом, имели бороды. Вот с волосами на головах кое-кто испытывал проблемы, поэтому одни были лысыми, а другие прикрывали свои плеши натуральными боярскими шапками из мультфильма о «Коньке-горбунке» или ещё какого-то древнего фильма-сказки, виденного в древние же времена мальчиком Антиповым.
- Они что, все бывшие русские бояре? – тихо спросил Вергилия бедный музыкант и сделал ещё одну затяжку. Но тот только моргнул глазами в сторону чего-то, чего, наверно, стоило посмотреть экскурсанту. Ну, он и посмотрел. И увидел за вспучившимся на дальнем (очень условно говоря) повороте первого технологического пояса седьмого производственного уровня нагромождением валунов некое сооружение, отдалённо напоминающее Днепрогэс после того, как там побывали немецко-фашистские захватчики. Как увидел, так услышал леденящий душу вой тревожной сирены. И, не успела сирена достичь апогея леденящего души особо нервных слушателей звука, как через рукотворные (с помощью вышеупомянутых захватчиков) прорехи плотины полилась красная вода – не вода, жидкость – не жидкость. Жидкость эта моментально затопила все межвалунные пространства и, бурля, понеслась по кругу, согласно невидимым границам первого технологического пояса седьмого уровня адской промзоны.
- Давай сюда, - прокряхтел Вергилий и, не потеряв самокрутки, взгромоздился на наиболее высокий каменный островок среди бурлящей красноты.
- Ага! – согласно буркнул Серёга и взгромоздился туда же, также не выпуская из зубов своей самокрутки. Он на ходу пыхнул пару раз и, когда устроился на островке, обнаружил шустрящих в красной воде особей обоего пола. Особи эти шустрили в воде кто в купальных костюмах, кто без них. А тем временем голые бояре, последовав примеру Серёги с Вергилием, также повыскакивали на незатопленные поверхности валунов, но по-прежнему продолжали а) одни гарцевать на четвереньках, являя взорам всех любопытных свои волосатые неаппетитные (безволосые, но равно неаппетитные, - на вкус нормального гетеросексуала) зады; б) другие сидеть на гарцующих верхами, свесив свои известно что на сторону или положив на спину гарцующему. Эти бояре – сидящие верхами – обзавелись всевозможным прикладным инструментом и стали почём зря прикладывать этим инструментом тех, кто шустрил в воде.
- Так тут не одни бояре! – прозрел Серёга, увидев промеж «кентавров» некое разнообразие в виде неких личностей, на русских бояр вовсе не похожих. То есть, лицевая растительность на новых отсутствовала вовсе, а причёски изобличали в них современников. Некоторые, кстати, были татуированы по последней моде, некоторые – которые верхами – имели головные уборы, далёкие от эпохи, когда на святой (якобы) Руси водились мохнорылые бояре.
- Да, брат, тут всякого люда предостаточно, - согласно кивнул Вергилий и так пыхнул своим ядрёным самосадом, что ближайшие к нему «кентавры» зашлись в азартном чихе. – Бывшего…
- А это кто? – изумился Серёга, показал пальцем в сторону прорванной плотины, на фоне которой увидел новую комбинацию каких-то ужасно значительных фигур, и тоже всосал в себя изрядную порцию ужасного дыма.
- Дед Пихто, - подмигнул ему Вергилий.
- Да, нет, что ты врёшь? – не поверил старому перечнику Серёга. – Это же Пётр первый, которого даже наши самостийцы уважают, потому что в своё время он отвоевал у шведов Полтаву…
В принципе, бывший учитель украинского пения узнал Петра Великого, уважаемого украинскими самостийцами самодержца российского, однако это стоило ему труда. Потому что, во-первых, бывший император был одет в какое-то непотребное сборное шмотьё от самого дешёвого китайского производителя, и, во-вторых, ехал на голом чёрте (или выбритом от нижних копыт до рогов), имевшем неуловимое сходство с известным козлом-единоросом Александром Карелиным. При этом Карелин передвигался на своих двоих и тащил матёрого царюгу на широких, хорошо поставленных для холуйски-ездовых дел, плечах. В то время как остальные представители местного тягла передвигались на четвереньках, а седоков везли, соответственно, на своих спинах. А ещё лицо у покойного императора российского «украшали» пышные запорожские усы. И ещё у царя имелся натуральный бердыш, позаимствованный у какого-то зазевавшегося стрельца. Или у стрельца, предварительно и собственноручно царём обезглавленного. Стрельцы, кстати, тут же вокруг царя с ездовой собакой Карелиным нарисовались в небольшом количестве и в совершенно безголовом состоянии. То, что это бывшие стрельцы, а не бывшие гайдамаки или, скажем, злобные янычары, угадывалось даже не по их одежде, состоящей из длинных модных трусов в американскую звёздную полосочку, а по большим картонным табличкам, болтающимся у безголовых на груди. И на данных табличках значилось «Стрелец № 1», «Стрелец № 2», «Стрелец № 3» и так далее. Эти безголовые тоже имели по бердышу, но их бердыши, в отличие от царского, выглядели как-то не так.
- Так это они к своим топорам по сачку присобачили! – снова прозрел Серёга, предварительно всосав очередную затяжку поэтического самосада.
- Вот именно, - поддакнул Вергилий.
- А на хрена? – поинтересовался Серёга.
- Смотри…
Тем временем те, что на четвереньках, поскакали каждый к своему – условно говоря – водоёму, образовавшемуся в условиях бурлящей руки промеж многочисленных валунов. Где – в образовавшемся водоёме – бултыхалась какая-никакая особь бывшего мужского или женского пола. Особь ныряла, выныривала, прижимая к груди мороженую сёмгу явно российского происхождения, и норовила отгрызть от неё хоть сколько-нибудь. Но, едва успевала чавкнуть, как получала тычка в голову прикладным инструментом от верхней половины своеобразного кентавра, и от сёмги тотчас избавлялась, выбросив её на участок суши.
- Всех порубаю, сучьё позорное! – разорялся в это время бывший царь всея Руси. – Разорить меня хотите, падлы?!!
И, заприметив замешкавшегося «кентавра», вовремя не справившегося с задачей отъёма у вынырнувшей особи серебристо-рябой рыбины, бывший самодержец пинал ногами, обутыми в затрапезные кроссовки, крутые бока чёрта-Карелина, и тот борзо нёс своего хозяина к замешкавшемуся.
«Ну и что?» - подумал бывший учитель украинского пения, обсасывая самокруточный окурок.
- А то! – рявкнул царь всех русских царей и так витиевато махнул своим бердышом, что без голов враз оказался весь «кентавр». То есть, вышеозначенному усекновению подвергся и тот, что на четвереньках, и тот, что верхи. А чёрт-Карелин отфутболил то, что осталось от усечённых, в ближайший водоём и там поднялся такой бурлёж, словно показывали американский ужастик про упавшего в бразильскую речку Амазонку какого-то растяпу и тамошних пираний.
- А вы чё стоите? – заорал Пётр первый на своих стрельцов и те бросились погонять «кентавров», чтобы те, в свою очередь, более тщательно надзирали за порядком в рядах ныряющих покойных трудящихся.
- Слышь, дед, а чё это за уровень? – спросил Серёга и с сожалением выбросил тлеющий бычок. – И чё они тут делают?
- Но, посмотри: вот окаймив откос,
Течёт поток кровавый, сожигая
 Тех, кто насилье ближнему нанёс,
- выдал Вергилий нечто стихотворное, но явно с чужого плеча.
- Чё ты гнёшь, старый? Это вот эти бедолаги насильники? – ткнул пальцем в «рыболовов» Серёга. – И ничего их тут не сожигает!
- А почему ты говоришь «чё» вместо «шо»? – проигнорировал вопрос Вергилий.
- Нет, вы на него посмотрите! – возмутился бедный музыкант. – Сам базарит, как последний босяк, а мне ещё указывать будет. Ты от темы не уклоняйся, понял?
- И никакая эта рыба не сёмга и вовсе она не российского происхождения, - снова откосил от прямого ответа старый хрыч.
- А какая она? – попался Серёга.
- Местная, постэкзистенциальная. Её господин Романов эво-он в том питомнике разводит…
Вергилий махнул рукавом хламиды в сторону Днепрогэса.
- …Берёт кильку на выброс у одного барыги, кидает в специальный постфизиологический раствор, туда же кидает дохлых собак, засовывает в раствор два катализирующих стержня на рефрактерной тяге с формалиновой подкачкой и…
- Что ты всё врешь? – удивился Серёга. – Что я, кильку от сёмги не отличу?
- Ну, по виду она точно сёмга, однако ж ваша колбаса тоже по виду?
Вергилий ухмыльнулся и продолжил:
- В общем, Петруха начинал с обыкновенного пруда, где разводил нормальных карасей вторичного бытия, а тут демократия. И ну гудеть с того света всякие ваши предприниматели. Один оказался бывший мясной барон, разбившийся в лепёшку на своём «джипе» о самосвал. Вот этого барона Петруха и взял к себе главным технологом, инженером взял другого разбившегося в лепёшку вашего деятеля, нанял молдавских покойников и – готов новый питомник…
Вергилий показал на то, что Серёга принял за раздолбанный немцами Днепрогэс.
- Вот это питомник? – не поверил Серёга.
- Он самый. Теперь с него ваш бывший самодержец имеет нехилый профит. Часто, правда, на новом питомнике аварии случаются, вроде этой…
Теперь Вергилий показал на ныряющих трудящихся.
- …Ну, да при правильной постановке дела убытки бывают минимальные…
- Ещё бы, - перебил старичка Серёга при виде ещё одного обезглавленного «кентавра», брошенного в красную физиологическую воду вместе со срубленными головами уже не самим Петром с его сподручным Карелиным, а одним из безголовых стрельцов. В воде тотчас забурлило. Это, очевидно, бросовая килька, скрещенная с дохлой собакой, вцепилась в останки «кентавра» и, не успела дожрать его до конца, как была выужена на свет, условно говоря, божий, с помощью рядового ныряющего покойного работяги. И не успел рядовой, в свою очередь, хоть немного обожрать добытую рыбу, как подшнырнувший к водоёму стрелец, до этого заваливший нерадивого (по его, стрельца, разумению) «кентавра», отнял у работяги рыбу и, воровато оглянувшись, сунул рыбу за резинку бездонных трусов. Затем с помощью сачка, присобаченного к ратовищу вместе с лезвием, выудил из водоёма ещё одну рыбину, выдрал из её пасти недожратую одну из голов с бородой бывшего «кентавра», голову бросил обратно в физиологическую воду, а рыбину сунул опять в трусы.

 

next

 
 








1) Или сын Ахилла, или царь Эпира (область на западе Древней Греции), и тот и другой – нехорошие люди






2) Река крови в Аиде, впадает в Ахерон






3) Ещё один нехороший человек






4) Чёрт его знает, кто это такой






5) Сергей Антипов забуксовал потому, что знал и Егора Тимуровича Гайдара, к моменту замысла повести ещё не издохшего, и господина Бурбулиса Геннадия Эдуардовича, не издохшего и в момент фактического написания второй части повести






6) Тельфер или таль – коротко говоря, разновидность подъёмного механизма






7) Или крейцкопф, деталь кривошипно-ползунного механизма, совершающая возвратно-поступательное движение по неподвижным направляющим






8) Фиолетовые чернила (англ)






9) Держава – суть – независимое государство. А какая на хрен современная Россия независимое государство?






10) Эзотерический – внутренний, сокровенный, тайный, предназначенный только для узкого круга посвящённых






11) Сфироты или первочисла еврейской кабалы изображались в старину примерно так, как разрисовал пентаграмму наш чертёнок. Если кому интересно узнать о кабале (автор не имеет в виду арабский перевод «кабалы», что означает «долговая расписка») больше, рекомендую прочитать книгу Дион Форчун «Мистическая Каббала» или хотя бы соответствующую статью из энциклопедии Брокгауза и Эфрона






12) Бывший центральный библиотечный коллектор ещё семь лет назад на девяносто пять процентов был занят офисами и подсобками арендаторов от всевозможных сфер коммерческой деятельности, за исключением, разумеется, библиотечной






13) Вообще-то, Пизанскую башню (кампанилу) построил вовсе не Галилей, родившийся двумя веками позже её – кампанилы – сотворения какими-то пьяными потомками то ли лигуров, то ли этрусков. Ну да откуда о таких исторических подробностях знать бывшему простому учителю украинского пения? А вот сбрендить Галилей мог вполне: сначала напрягся, изобретая изохронность колебаний маятника с пятнами на солнце, а тут тебе суд инквизиции






14) Вообще-то Пётр вовремя пришёл на подмогу полковнику Келину, командовавшему гарнизоном в осаждённой шведами Полтаве. Ну, а потом насовал горячих шведам, после чего они смылись на территорию Османской империи, не хлебалом соливши






15) А. Карелин, греко-римская борьба, призёр Олимпиады-2000, после Олимпиады занялся большой политикой, вступив в партию «ЕР». Лучше б он в дерьмо вступил, шкура, чище выглядел бы…






16) Любой дурак по одному только внешнему виду отличит  н а ш у  сёмгу от норвежской, пусть даже и мороженую






17) Вообще-то, пираньи не столь кровожадны, как о них принято показывать в художественных зарубежных фильмах, и быка за пять минут до состояния его голого скелета не обгладывают






18) Всё тот же Данте, всё та же «Божественная комедия»






19) Рефрактерность – снижение возбудимости нерва или мышцы после предшествующего возбуждения






20) У автора есть знакомый, работающий на одном мясокомбинате технологом. Так вот, как сейчас делают карбонат: берётся внутреспинная поросячья мороженая вырезка, приехавшая не то из Голландии, не то из Польши, весом до полутора килограмм, размораживается путём вымачивания в специальном растворе, от чего она сильно распухает. Затем – для увеличения веса – колется другим раствором и – получите пять кило розовой вырезки, из которой наши колбасные умельцы делают семь (!) килограммов карбоната ценой от четырёхсот рублей (более десяти долларов!) за килограмм. И, что самое смешное, всё это дерьмо легко сжирается нашими долбоёбами, так называемыми соотечественниками. В штатах, между прочим, подобный химический хлам для малоимущих и жлобов продаётся в центовках, где всё стоит меньше доллара. Ихние мороженые окорочка имени господина Буша тоже там идут, и всего по пятьдесят центов за кило






21) К черенку, то есть