Носки Ксан Ксаныча

(из цикла "Дети Гипербореи")
В час вечерний, когда рыжее солнышко собиралось нырнуть за далекие сосны, отражающиеся в белом зеркале студеного моря, вся научная молодежь филиала Цитологии после сытного и скупого ужина собралась покурить. Один очкарик в тельняшечной майке и тяжелых ботинках, скрипнув, облокотился о крылечное перила; другой присел на сосновую ступеньку, накинув на плечи свитер; третий повис где-то в дверном проеме, закинув по-обезьяньи на косяк руки. Все вытянули по цигарке из мятой пачки «Прима», предложенной первым, задымили. Высыпали две девички – тельняшки, очки, джинсы. Вонючий дымок чуть разбавил комариное облачко, не прогнав полностью. Поэтому, шелестя, отмахивались – ветки росли под рукой. Дымок заполонил крылечное пространство, и в тишине вечерней, как обычно, побежала легкая волна беззаботной студенческой трели о досках, веслах, веревках, банках и склянках.
Тут из глубины деревянного помещения послышался тяжелый скрип – это Ксан Ксаныч проснулся. Если у кого рабочий день и закончился, и впереди лишь чай да водка под гитарные переборы, то у Ксан Ксаныча теперь раннее утро.
Работа у Ксан Ксаныча складывается немного иначе. Сюда входит разглядывание по долгу содержимого помойных бачков, поход на старое заброшенное кладбище, где торчали кости древних поморов, вытачивающих когда-то из местных сосен доски. Также Ксан Ксаныч любил залезть в лодку и окунать лицо в воду, высматривая что-то там… внутри. А то, бывало залезет на гору да и стоит часами в горизонт пялится. Иногда он заходил к своим знакомым на другой филиал. Те тоже ребята были хоть куда. Они лазили по ночам на какие-то покосившиеся вышки, ловили треску на закидуху, бродили вокруг острова, собирали ракушки, исследовали опустевшие бараки, забирались в обглоданный работой и временем трактор, били палками по пустым бензинным бочкам, прыгали по сгнившим мосткам, гоняли чаек досками звали кого-то. В общем Ксан Ксаныч был романтик:
Черная футболка с голой женщиной и надписью «Fuck me Jesus», поверх косуха с заклепками и значками, старые черные джинсы и здоровенные черные резиновые сапоги. Волосы собраны в хвост, взгляд суровый, умный.
Ксаныч аккуратно двумя пальцами вытянул из предложенной пачки примину, закурил. Болтовня продолжилась, а Ксаныч уставился в малооблачный горизонт и созерцал минуты три…
Вдруг он выдал такую очаровательную чечетку «по-русски» своими сапожищами о дощатку крыльца, что все разом опешили и остановились. Ксаныч внимательно оглядел всех, после чего сообщил:
- Я, б..дь, уже целый час не могу носки найти…
Вся компания, как будто ожидая эту реплику, одним махом ткнула пальцем в сторону…
Здесь следует сделать отступление и кратко набросать предысторию.
Дело в том, что Ксан Ксаныч относился к той породе людей, которые люто презирали всякую цивилизацию. Все идут в баню, Ксаныч бродит вдоль берега, омывая сапоги. Все отправляются на сборы проб, Ксаныч храпит на застеленной койке, сложив руки на животе. Все чистят зубы, Ксаныч лезет на чердак сушить звезд. Все на постирушку к морю или посуду мыть, Ксаныч окунет свою миску в бочку с дождевой водой, туда же и физиономию.
В итоге через пару недель в комнате, где располагались койки, воцарился такой  терпкий аромат Ксанычевых носков, что в помещении не то что спать, минуты продержаться невозможно – глаза режет.
Поначалу просили, уговаривали и умоляли. Пару раз подставляли носки под нос почивавшего Ксаныча, даже к подушке гвоздями прибивали. Ни в какую. Дошло дело до подношения даров - новенькие и чистые носочки летели ко всем чертям в окно. И вот терпение лопнуло…
Возвращаемся к крыльцу – то место, куда указал коллективный перст справедливого негодования, изменилось. Около общественного дощатого туалета появился маленький холмик. Из него трогательно торчал маленький крестик и висела табличка. Сполох горькой догадки пробежал по сердечной мышце, и Ксаныч засеменил к холмику. На табличке была надпись:
«Здесь покоятся носки Ксан Ксаныча. 3.07 – 17.07.2001 г»
Ксаныч постоял с минуту и, не спеша, удалился в лес.