Часть первая. Три

I.

Элизбар закончил петь и выключил микрофон; Лекс, Серега-Француз и Михан доиграли концовку, и в гараже воцарилась звенящая тишина. Все некоторое время просто молча стояли; Лекс по обыкновению чесал подбородок, Серега сидел за барабанами и в который раз их разглядывал, Михан бросал иногда быстрые взгляды по сторонам и водил ладонью по грифу бас-гитары.
- Ну что, на сегодня все? – Элизбар положил микрофон на микшер, стоявший на столе в углу, убрал звук, выключил усилитель и опустился на мягкий старый диван у противоположной стены. – Я что-то уже устал, если честно. И горло болит еще…
- Давайте тогда, сворачиваемся, - Лекс убрал в задний карман джинсов самодельный медиатор из оргстекла и, отсоединив гитару от процессора и отключив питание, стал сматывать шнуры. Мишка лишь выдернул шнур из басухи и не торопясь зачехлил инструмент. – Теперь когда собираемся? – обратился он к Французу.
- Хм… - тот поправил надетую задом наперед синюю кепку. – Так… А давай завтра! Все-таки, последние летние деньки – нужно почаще собираться, репать. Все завтра смогут?
- А во сколько? – Элизбар уже натянул куртку и теперь открывал тяжелую дверь. Щеколда с трудом поддалась, дверь грузно отворилась, впуская прохладный августовский воздух. – Ух, хорошо-то ка-ак! – парень несколько раз глубоко вздохнул.
- Да так же, наверное – часов в пять или полшестого… - Лекс вышел из душного помещения и зябко передернул плечами. – Тогда я электруху здесь оставлю, не буду брать. Все равно до завтра ничего нового выучить не успею. Да и нет пока ничего – так, наработки одни. Михан, ты как завтра, сможешь?
- Да созвонимся еще, если что, - неопределенно пожал плечами тот и тоже вышел на свежий воздух, прихватив чехол со своей гитарой. Пока Француз закрывал гараж, Элизбар и Михан весело переругивались. Лекс, как и всегда после таких гаражных репетиций, имеющих обыкновение заканчиваться ближе к полуночи, неподвижно стоял и, задрав голову, смотрел на звезды.
- Ты чего там увидел? – Элизбар вытащил телефон из кармана и посмотрел на время. – НЛО выглядываешь?
- Да… НЛО, - послышалось в ответ. И хотя парень не видел лица друга, все же знал, что тот улыбнулся.
- Домой пошли! Эн-эл-о тебе, блин.
- Да Леха у нас уфологом хочет стать. Правда, Лех? – басист не упустил случая подколоть товарища.
- Ага, только не уфологом, а урологом, - поддержал шутку Лекс. – Ты одну букву перепутал. А еще с высшим образованием… Психолог называется…
- Псих-эколог! – хохотнул Сергей.
Так, смеясь и подтрунивая друг над другом, они дошли до перекрестка, где и распрощались.
Идя по темным тихим улицам, Элизбар думал о том, что ему сейчас делать. В идеале нужно было лечь спать, но этого-то как раз и не хотелось. Был вариант сесть за компьютер и прошвырнуться в какую-нибудь игру, пока глаза слипаться не начнут. Еще можно было почитать, но вопрос только в том, что именно: книги из своей личной библиотеки  Элизбар перечитал уже по нескольку раз каждую. «А впрочем, там видно будет. Сначала домой нужно добраться…»
Ничего не произошло с ним за то время, пока он шел домой: двухэтажные жилые здания молча провожали его, глядя вслед темными провалами окон; фонари безмятежно стояли, освещая своим грустным светом тротуар под собой. Ни души не было на улицах: казалось, они просто вымерли. И конечно, это были всего лишь иллюзии сладкого одиночества, которое будет развеяно утром, когда встанет солнце и пробудит горожан. Кто-то пойдет на работу, кто-то на рынок – в общем, все куда-то заторопятся, заспешат. «А мне некуда спешить», - как-то отстраненно подумал Элизбар, подходя к своему дому. Привычным движением извлек из кармана ключ, ткнул магнитом в замок, который почти сразу привычно отозвался негромким пиликаньем, вошел в знакомый подъезд, открыл входную дверь своей квартиры и, стараясь не шуметь, чтобы не разбудить родителей и братика с сестренкой, прошел в свою комнату. И, не раздеваясь, повалился на старый скрипучий диван.
И почти сразу, как это обычно происходило с Элизбаром последнее время, на него всей тяжестью навалилось глубокое черное уныние, притащившее вслед за собой осознание своей полной бесполезности и ненужности никому в этой жизни. Нигде не работающий, никому не приносящий настоящей пользы, он ощущал себя просто паразитом, присосавшимся к чьему-то терпеливому телу и сосущим жизненные соки. Даже мысли о том, что у него есть друзья, что они вместе репетируют в гараже, не приносили покоя: да, они репетируют, но что потом? Это не принесет денег, не получит дальнейшего развития – Элизбар почему-то чувствовал, что это так. Семья справлялась без него – отчим пока работал и приносил домой немного денег. Правда, этого все же было недостаточно, чтобы оплатить накопившиеся долги.
Парень попытался не думать об этих вещах, отгородиться от гнетущих мыслей какими-нибудь другими - подумал о знакомых девушках… Но это не помогло, а, наоборот, лишь усилило нахлынувшее уныние: почти у всех девушек, кого он знал, сейчас либо семьи, либо парни. И у всех все благополучно и хорошо складывается…
Элизбар знал, что дальше будет: придет раздражение на всех и вся, а после какой-то гаденький голосок внутри головы негромко, ненавязчиво спросит: «А где у нас лезвие?..»
Провалявшись так некоторое время, Элизбар с досадой вздохнул и, поднявшись, включил компьютер, здраво рассудив, что уснуть этой ночью ему точно не светит. «Нужно будет зайти к Лексу завтра - яблок насобирать домой на шарлотку», - подумал парень, загружая игру...

II.

…Они сидели вдвоем в просторной г-образной комнатушке у Лекса дома. Лекс вышивал икону Пресвятой Богородицы, а Элизбар, поджав под себя ногу и облокотившись на компьютерный стол, следил за ним. Заходящее солнце заглядывало на прощание в окна, своим светом бросая на стену неровные ярко-оранжевые прямоугольники. Было слышно, как чирикают в саду воробьи да детвора играет на улице. Легкий ветерок, проникая в форточку, едва-едва колыхал москитную сетку. Заканчивался последний летний день.
Не говорили, но это всех устраивало: у Лекса молчать было в привычке – он почти никогда не раскрывал первым рта, не начинал разговора, а Элизбару было неловко сказать то, что давно вертелось на языке и просилось быть высказанным. И хотя парень знал, что, скажи он это Лексу, его не засмеют, не оскорбят, все равно что-то мешало вот так просто взять и выложить все. И потому парень просто смотрел, как его друг неспешно делает стежки на канве и думает о чем-то своем.
- Знаешь, что? – неожиданно для самого себя начал Элизбар. – Я давно думал вообще-то… Я тебе говорил, что креститься хочу? И мелких своих…
Лекс перестал вышивать и исподлобья посмотрел на него внимательным взглядом.
- Дети тоже хотят? Уже осознанно, значит, - бесцветным голосом проговорил он. – Хм… Это хорошо. Только потом трудно придется.
- Почему?
- Ты знаешь, что после крещения на тебе и ответственности, и вины за совершенные грехи будет больше?
- Но ведь при крещении смываются все грехи…
- Речь здесь о прошлых грехах. Человек слаб, и будет грешить, хотя бы ему это было неприятно или вовсе противно. Так что думай: сможешь ты, ну скажем, не материться? Ты ведь это осознанно делаешь. Не спеши, подумай. Вполне может случиться так, что ты крестишься – и это будет еще хуже для тебя, чем если бы ты был некрещеным…
- Да понял я уже, - Элизбар раздраженно отмахнулся. «Да… Зря я, наверное, сказал…».
- Если уж у тебя такое сильное желание, поговори сначала со священником: он подскажет, что да как…
Элизбар только вздохнул. И так паршивое настроение было вконец испорчено.
- Вот… У меня уже давно зрела мысль о крещении, и желание было… - смотря в пол, отрешенно проговорил парень, - а ты своими словами в минуту его отбил.
- Извини, если задел, - послышалось в ответ. – Но я всего лишь сказал все, как есть, все, что знаю сам: не крестятся, не подумав. И хотел как лучше.
- Благими намерениями… - Элизбар бросил многозначительный взгляд на друга. Тот лишь покачал головой, не отрываясь от рукоделия.
- Скоро в гараж пойдем, - помолчав некоторое время, сказал Лекс. – Француз уже там, что-то делает. Или уже сделал – почему-то просил прийти попозже. Так… - он отложил канву, - флэшку не забыть бы, и медиатор еще, а то придется опять из оргстекла вырезать да напильником обтачивать. Не хотелось бы время тратить на это… Кстати, пошли на кухню – кофей выпьем перед уходом.
Согрев воду, Лекс сыпанул в две большие чашки по ложке растворимого кофе и залил кипятком. По кухне сразу поплыл приятный аромат.
- Как с Юлей дела? – прихлебывая горячий напиток, спросил Элизбар – так, чтобы просто что-нибудь сказать.
- Да нормально, - ответил Лекс, смотря куда-то в окно. Потом взгляд его пополз по стене и остановился на лбу друга. – Нет, не нормально! – как-то отрывисто проговорил он, почти гаркнул. – Достала она меня уже: в прошлый раз приходила писать этюд бани. Сделала в трех ракурсах: окно со всякими причиндалами, общий вид и скамейку с полком на фоне печи. Спросила, какой мне больше нравится… - Лекс нервно отхлебнул кофе. – Я и сказал, что, мол, общий вид больше удался, чем все остальные… Как она взорвала-а-ась!.. «Да ты ничего не понимаешь, да ты такой-сякой, да мне больше скамейка нравится, да она лучше вышла!..» В итоге пустила слезы и в истерике домой убежала… В общем, еще несколько таких раз, и я не вытерплю – либо пошлю ее подальше, либо просто номер сменю.
- Да дура она просто, вот и все, - бесцветным голосом произнес Элизбар.
- Не называй ее так, пожалуйста. Хотя бы из уважения ко мне. Просто избалованный деньгами человек. Все-таки я еще не потерял надежду на то, что в скором времени она все поймет и перестанет так себя вести. Впрочем, я с ней об этом уже говорил… Видимо, придется еще раз напомнить… Хотя, посмотрим…
«Ага, поймет она, как же…» - пронеслось в голове у Элизбара. Он промолчал, с сочувствием смотря на наивного друга и, в два глотка допив оставшийся в чашке кофе, поставил стакан на стол.
- Спасибо, - и, поднявшись, вышел в коридор и начал обуваться. На кухне было слышно, как Лекс споласкивает стаканы. Кажется, свой кофе он так и не допил…

III.

…Утром его разбудил звук полученного сообщения. Широко зевая, Элизбар протянул руку к подоконнику и, сграбастав мобильник, поднес его почти к самому носу и прочитал высветившиеся буквы: «Мой новый номер. Алексей».
- Сменил все-таки… - промямлил парень, спросонья еле ворочая языком и, сунув телефон под подушку, снова провалился в сон.
Вечером же, придя в гараж на репетицию, смог наблюдать примерно такую картину: Лекс, пьяный, сидел на диване, держа под мышкой большую тряпичную куклу в виде девочки без одежды с миленькой, улыбающейся всем и вся рожицей, а в другой руке сжимал бутылку вина. Увидев вошедшего Элизбара, он улыбнулся, поднял бутылку над собой и, произнеся: «Твое здоровье!» глотнул вина прямо из горла. Михан, улыбаясь, ходил по гаражу взад-вперед, Француз, как всегда, сидел за барабанами и вертел в пальцах палочки.
- И давно ты так? – поздоровавшись со всеми, Элизбар опустился рядом с Лексом. Тот извлек из кармана телефон, посмотрел на время.
- Часа два или три, - ответил он, после чего опять присосался к горлышку. – Хочешь попробовать? Вино хорошее, с шоколадным вкусом! Никогда такое не пробовал, веришь – нет, - восторженно начал он расхваливать хмельной напиток. – Вторую бутылку уже пью.
- Репетировали уже? – парень взял бутылку и попробовал вина, которое действительно оказалось очень и очень неплохим.
- Да, прогнали уже… Раза два, наверное. Тебя только ждали.
- И как ты в таком состоянии будешь играть?
- Как-нибудь уж… - пожал плечами гитарист и обвел взглядом помещение.
- Да не волнуйся, сыграет, - махнул рукой Француз.
- Он сюда уже пьяный пришел с бутылкой вот с этой. И куклу где-то по дороге подобрал, - усмехнулся Михан.
- Просто, понимаешь, - Лекс погладил куклу по шерстяным, желтого цвета, волосам, - иду в гараж. Тут вижу: она валяется… Кстати, ее Настя зовут… И любит она меня неподдельно, своей чистой девичьей любовью, - и парень ласково, с улыбкой, будто это было живое существо, прижал куклу к себе. Элизбару сразу пришел на ум рассказ Лекса о какой-то девчушке по имени Настя, которая ходит в клуб гитаристов в подростковом центре «Ровесник» и которая, по его мнению, питает к нему какие-то чувства.
- Кстати, Лекс, - Француз поводил плечами, разминаясь, - Юлька твоя звонила, спрашивала, где ты. Я сказал, что не знаю… А откуда она узнала, что ты номер сменил и запил?
- А, блин… - промычал тот, - я же сестренке своей, Ксюшке, рассказал сегодня.
- Вот и Юлька звонит, такая вся: где, говорит, эта сволочь бухает?
- Сволочь… - хмыкнул гитарист и отпил вина. – Да пошла она!.. – он хотел еще что-то сказать, но вовремя замолчал и мотнул головой, будто прогоняя срамные мысли. Отложив куклу, встал и, поставив бутылку с вином на стол, взял гитару. – Поехали, сначала все прогоним…
...Элизбар, Француз и Михан смотрели вслед уходящему нетвердой походкой Лексу, пока фигура его не растворилась в темноте. Затем все трое одновременно повернулись и пошли вниз по пустынному переулку. Говорить никто не хотел. На душе у Элизбара было как-то все серо и мутно.
- Вот так вот люди и спиваются… - проговорил он нехотя. – Небось, пойдет, еще и помирится потом…
- Да не сопьется он, - Француз поправил кепку, - погудит-погудит, и перестанет. Может, даже завтра уже надоест ему это дело…
- Добро бы так оно и было… - Элизбар согнал со щеки нахального комара, успевшего его цапнуть. – Да-а… Я от него этого не ожидал… Вроде бы верующий человек… Пошел бы, помолился в храм… Я вообще думаю, что все к разрыву идет. Только непонятно, с кем: либо с Юлькой, либо с нами. Может она такое учудить – скажет, мол, давай, если меня любишь, бросай своих друзей… А он – ну сами знаете…
- Думаешь, может и нас ради нее оставить? – Француз слегка мотнул головой, а затем протянул: – Не… я из-за бабы какой-то напиваться не собираюсь… И друзей своих, если на то пойдет, бросать тоже не собираюсь – саму ее пошлю куда подальше, пусть только заикнется про это…
…Придя домой, Элизбар не плюхнулся сразу на диван, как это обычно было, а сел за стол, откинулся на спинку стула и закрыл ладонями лицо, и в такой позе просидел минут пять. Потом стащил с подоконника тетрадь, неизвестно с какого времени там лежащую, взял ручку и на первой странице в заголовке поставил дату и сделал запись:
«Сегодня решил все же завести дневник. Собственно, у меня уже давно зрело такое желание. И вот, первая запись сделана… Что меня подтолкнуло к этому? Наверное, то, что мне по большей части некому выразить свои мысли, некому доверить то, что у меня в душе творится… А может быть, и из ряда вон выходящий поступок нашего гитариста – он сегодня напился из-за своей девушки (они в очередной раз поссорились)… Если честно, немного боюсь того, что, может быть, из-за нее он в недалеком будущем перестанет общаться с нами, его друзьями, то бишь, мной и Серегой.
И еще я устал… Устал жить так, как я живу. Я чувствую, что нужно все это менять ко всем чертям!.. Хочу поговорить с Богом, но сам себя стесняюсь, да и Он – кажется мне бесконечно далеким, и мнится, что не услышит моих слов, обращенных к Нему… Я хочу креститься, но не знаю, как к этому подступиться правильно… Наверное, все же нужно поговорить со священником, как и советовал Лекс…
Ладно, время позднее… Пора спать. Попробую помолиться, хотя молитв никаких не знаю. И завтра, если получится, поговорить с Лехой насчет сегодняшней выходки и будущего развития событий»...

IV.

…В самом конце октября, на день рождения Сергея, подморозило, лужи покрылись тонкой корочкой льда, с хрустом ломающейся, когда на нее наступали, а к вечеру выпал первый снег.
Собрались в гараже: стол, на котором располагался микшер, переместили в центр, пододвинув к дивану, чтобы удобнее было сидеть. Кто-то принес закуску, состоящую в основном из салатов, кто-то купил коробочного вина.
Сначала народу было немного – пять человек, включая, кроме участников группы, девушку Француза. Потом подтянулись еще три человека, прихватившие с собой пивка. Сразу стало как-то более шумно в гараже, даже жарко. Большая красная лампа горела на стене, и от этого казалось, что компания веселящихся людей находится не в гараже у виновника торжества, а в подземном бункере во время тревоги. Но дверь, которую приоткрыли, чтобы проветрить помещение, развеивала эту иллюзию без остатка.
Элизбар сидел за столом на деревянном стуле и исподлобья смотрел на Сергея с девушкой, расположившихся на диване и о чем-то негромко ворковавших. Справа что-то напевал себе под нос Лекс, опять наполнявший стакан пенным пивом. К слову сказать, Элизбар был весьма рад тому, что друг все же нашел в себе силы деликатно послать истеричную особу на все четыре стороны. И именно из-за того, что та предложила ему выбор: либо она и будущая семья, либо друзья и группа («Эти алкаши-дураки и никчемное занятие!»). В общем, опасения сбылись лишь отчасти…
И вот, Лекс, выбравший «дураков-алкашей и никчемное занятие», сидел рядом и, оставаясь на своей волне, одновременно был со всеми вместе…
- Я на свежий воздух ненадолго, - оповестил Элизбар всех, поднялся и вышел, притворив за собой дверь.
Вечер был чудесный: темное небо висело низко – так низко, что, казалось, можно было дотянуться до него рукой. Большая лужа перед гаражом покрылась льдом, а вокруг тонким покрывалом, из-под которого торчала черная, еще не до конца увядшая трава, лежал снег. Еще немного – и им будет укрыт весь город.
Элизбар поднял голову и стал разглядывать звезды. Их было не так много, как летом, но на холодном, почти уже зимнем, небе они светили там поодиночке и смотрелись оттого ярче. А может быть, еще и потому, что небо было очень темным – летом такого неба не бывает. Летом оно все усыпано звездами, особенно в полночь… И запах совершенно другой.
Парень вдруг вспомнил одно стихотворение, на которое как-то наткнулся в интернете, когда смотрел материалы о Великой Отечественной, написанное солдатом. Стихотворение было о Боге. Элизбар сейчас не помнил его все, только смысл: солдат поверил в Бога, лежа и смотря на звездное небо. Жалел, что верил ереси, которой их учили в школе – о том, что Бога нет на самом деле. Просил у Него прощения за свое неверие и писал о том мире и благодати, которые снизошли в его душу. А еще, кажется, там было написано о предстоящем бое… Да-да! И солдата убили в этом бою, согласно материалам… «Куда он попал?.. Говорят, если человек перед смертью поверит в Бога, раскается в грехах своих, то будет спасен… Да, наверное, так и было… Хм… А мне – что нужно мне, чтобы до конца поверить? Ведь я же не верю до конца… Все опираюсь на какие-то доводы ученых мужей, на их измышления касаемо сакрального… Пытаюсь понять Непостижимое умом… А, кажется, нужно сердцем – где-то я это слышал… Или читал…»
Дверь приоткрылась, выпустив наружу Лекса. Он привычно осмотрелся, с шумом втянул в себя свежий морозный воздух и передернул плечами.
- Хорошо, что настали холода, - проговорил он негромко. – Люблю холода, люблю осень. И зиму. Как-то башня остается на месте – не то, что летом…
- А летом что?
- А ты разве не заметил? Летом я вообще куда-то лечу, не слишком спокойным становлюсь, если не сказать бешеным…
Помолчали.
- Знаешь, Лекс, - Элизбар почесал щеку. – Я, честно говоря, опасался, что ты нас на Юльку променяешь.
- Было бы на что, - хмыкнул тот. – Да и если было бы, не променял. Нужна мне девка, которая не признает моих друзей… - он вздохнул. – Вот мы и остаемся потихоньку одни…
- Ты о чем?
- О ком, - поправил тот. – О Сергее нашем, о Французе. Скоро разойдемся, незаметно для него самого.
- Думаешь?
- Просто так кажется… Ладно, пойду я – меня там пиво ждет, - и с довольной улыбкой нырнул в гараж, оставив друга со своими думами. Но скоро появился опять, держа у уха телефон.
- Да, Юль, - проговорил он. Ни раздражения, ни насмешки в его голосе не было. Наоборот, разговаривал он как-то мягко, даже нежно. – Я сейчас у Сереги на дне рождения… Хорошо, передам! – он повернулся к Элизбару. – Тебе привет!.. – и уже в трубку: - И тебе тоже… Слушай, слезы твои тут не помогут – я к тебе не вернусь больше. И упреки твои тоже бесполезны… Смотри, как интересно: ты недавно называла моих друзей алкашами и дураками… Да, собственно, как только не называла… И сегодня им же передаешь приветы. Извини, но это ненормально… Знаешь, ты тоже кого-то на кого-то меняла… И, как я думаю, не слишком оправданно и честно, а теперь это самое «не слишком оправданно и честно» просто-напросто вернулось к тебе. Неприятно? Вот и не нужно было так с людьми поступать… В общем, Юль – нам больше на эту тему не стоит разговаривать. Вернее, мне больше сказать нечего. Тебе, я думаю, тоже… Есть?.. Ну, хорошо, отведи душу, я слушаю… - некоторое время из трубки доносилось что-то невнятное, прерываемое всхлипами. Лекс внимательно слушал, ходя взад-вперед. – Так… Хорошо. Это все?.. Нет? Хорошо, я слушаю… - из трубки послышался какой-то истерический выкрик. Лекс вдруг остановился, удивленно поднял брови и задержал взгляд на Элизбаре. Тот вскинул брови: «Ну, что?» Молчание длилось мгновение, затем на лице Лекса появилось прежнее выражение. – Ну, если ты так хочешь, я не стану тебе препятствовать. Вешайся на здоровье, - и прервал разговор. Посмотрел на друга. Тот терпеливо ждал.
- Опять обзывала. Опять выговаривала мне, какой я плохой. И в конце всей этой тирады пригрозила свести счеты с жизнью, если я к ней не вернусь… - он вздохнул. – Странно, правда? Если я такой дурак, якшаюсь с алкашами, ничего не смыслю ни в каком виде искусства, то зачем тогда я ей нужен? Любит она меня…
- Тебя не будет потом тревожить совесть?
- Думаешь, действительно повесится?
- Вполне возможно.
Лекс немного помолчал, пощурился на небо.
- Нет, не будет, - произнес он с необыкновенной легкостью. – Это ее жизнь, ее право. Да и не сделает она такого… Рассказать тебе кое-что? Жил-был один монах. И вот, увидела его одна девушка и воспылала к нему страстью. «Возьми, говорит, меня в жены, иначе я повешусь! И ты будешь в этом виноват, потому что мне отказал!» Монах думал, что же делать? Пошел к своему духовнику, опытному старцу. Тот ему и сказал, мол, не обращай внимания, скажи, чтоб вешалась, и не мучайся ложной совестью: ты монах, ты дал Богу обещание безбрачия. Тот в следующий раз и сказал так в ответ на ее притязания. И что ты думаешь? Конечно, не повесилась. Это так, слова на ветру.
- Так ты же не монах...
Лекс слегка усмехнулся и как-то странно посмотрел на друга.
- Понятно, - Элизбар опустил глаза после недолгого молчания. – Откуда такое желание?
- Оно уже давно появилось, лет пять назад. Только жить нужно научиться во Христе более или менее. Здесь, в миру, научиться. А потом только туда идти… Откуда?.. А что здесь хорошего я видел? Репетиции? Шумные посиделки? Концерты? Это все не может принести покоя и радости… Подлинной радости… И благодати… Я хочу быть причастен к этой радости, ощутить ее. Я хочу того покоя, который стяжают истинные верующие – этот неземной мир на душе… Хе… Странное дело – в духовной жизни нет покоя, потому что каждую минуту идет борьба с бесами… духовная борьба… И в то же время есть душевный покой – наверное, от осознания того, что Господь Бог близко, здесь, рядом с тобой, помогает тебе, немощному, а ты вверяешь себя Ему… - Лекс вздохнул. – Я видел глаза истинно верующих… Такие глубокие… Такие чистые… Такие… прекрасные… - проговорил он почти шепотом. - Они смотрят куда-то вдаль и вместе с тем на тебя… У нас в церкви есть одна девчушка. Ей лет тринадцать или двенадцать, не больше… Учится, по-моему, в шестом классе… Катерина у нее имя. Вот, у нее такие глаза… И еще несколько таких же людей – верующих по-настоящему, нелицемерно, глубоко… Я бы тоже хотел иметь такую веру… Который, кстати, час? – он посмотрел на телефон. – Так… Ну, я пошел, - и, спрятав телефон в карман, вошел в гараж. Через несколько минут вышел, пожал руку Элизбару и с привычным: «Всего доброго!» ушел в темноту тянувшихся по обе стороны гаражей…

V.

…Запись в дневнике:
«26 марта, суббота, вечер.
Сижу сейчас дома и делаю записи в дневник, так как относительно давно не записывал. Да и обстоятельства к тому располагают. Словом, нельзя их не отметить.
Собственно, важное событие только одно, и о нем-то я и хочу написать в дневнике, оставить, так сказать, свои мысли на бумаге… Может быть, если получится, отразить те чувства, которые испытал и испытываю сейчас. Сам же обряд крещения подробно описывать не стану, дабы не показаться смешным: я ведь не знаю, как называются все те вещи и действия, которые использовали при крещении.
Да, именно так: сегодня, на двадцать первом году жизни, я принял Крещение. Теперь я – православный христианин, равно как и мои братик с сестренкой (мы вместе крестились). И, признаюсь, это для меня очень много значит – будто приобрел что-то очень большое и ценное… Да так оно, на самом деле, и является…
Крестились мы в храме, построенном в честь преподобного Серафима Саровского. У меня, так как я уже достиг совершеннолетия, не было крестного отца. Братику с сестренкой попросили быть крестным Лекса. Я сначала предлагал Сереге, но он отказался, сославшись на то, что ничего не знает, как и что делать… Можно подумать, что Лекс в этом мастак… Ну да ладно, это так, к слову… Да и мама моя сразу сказала, что лучше будет, если крестным отцом станет Лекс. В общем, так и решили…
Крещение было назначено на двенадцать часов, но мы приехали чуть раньше. Я помню, меня захлестнуло какое-то странное чувство, когда я переступил порог храма, – это было похоже на волнение, на какое-то радостное волнение, будто я, после долгих странствий и лишений, наконец-то пришел к порогу родного дома и вот-вот увижу родных… Что-то такое…
В храме было тихо и пусто – служба закончилась некоторое время назад, прихожане уже разошлись по домам. Только работники храма все еще были здесь: работала церковная лавка да уборщица протирала губкой большой подсвечник, стоящий возле иконы какого-то святого.
Я медленно прошел по мраморному полу в храм и, остановившись на середине, стал оглядывать помещение.
Храм был светлый, просторный. Стены были расписаны образами и отрывками из жизни святых людей, а также причудливой вязью. Печальные спокойные лики со всех сторон внимательно смотрели на меня, но не пристально и осуждающе, а наоборот, будто любящие родители на свое чадо. Братик с сестренкой заметно стеснялись, смотря на все удивленно и как-то немного… диковато, что ли. Собственно, так, наверное, и должно быть – все-таки впервые в храме. Да еще возраст…
Заскрипела, открываясь, входная дверь, и в храм вошел Лекс. Перекрестился, снял куртку и, повесив ее на вешалку возле двери, подошел ко мне.
- А где Серега? – спросил он, пожав мне руку и поздоровавшись с детьми. – Ты же вроде его приглашал тоже?
- Ну, значит, не пришел… - пожал я плечами. – Наверное, с девушкой сейчас… Или нет… В общем, я ему звонил, он сказал, что у него какие-то там дела.
- Много званых, да мало избранных, - проговорил себе под нос Лекс, оглядывая храм.
Через некоторое время вышел священник и подозвал нас к себе.
- Это вы сегодня креститесь? – и, получив утвердительный ответ, сказал: - Ну что ж, давайте начнем…
Причудливое смешение действий, молитв и наставлений длилось не более часа. И, когда все закончилось, на душе у меня был мир и покой. И все вокруг радовало тихой радостью – и даже то, что обычно раздражало. Например, отчим… Собственно, и сейчас я пребываю в каком-то отрешенном от всей мирской суеты состоянии. И, надо сказать, мне это очень нравится. Есть даже желание, чтобы это состояние духа продлилось как можно дольше.
Вот, собственно, и все, что я хотел сказать. Нужно будет, по совету священника, посетить завтра с утра церковь – постоять, помолиться. Это будет первой моей службой, но волнения нет – возможно, от осознания того, что я все делаю правильно.
Время уже позднее, нужно пораньше лечь спать».