Часть вторая. Два

    I.

…- Серега не звонил? – отхлебнув горячего чаю, спросил Элизбар, как-то отрешенно смотря в стол.
- Не, не звонил, - ответил Лекс, продолжая глядеть в окно на падающие с покрытого серой пеленой неба крупные хлопья снега.
Прошло примерно полгода с того момента, как группа начала разваливаться: сначала Михан уехал в столицу республики (впрочем, он не был постоянным участником – интересы и взгляды в корне расходились), затем и Серега окончательно отсеялся, полностью отдав внимание своей возлюбленной, с которой, вероятнее всего, сейчас и проводил время. А так, по большому счету, ничего не изменилось: мир стоял себе, вертелся вокруг своей оси; так же жили люди своей жизнью, за окном проезжали редкие машины и вечер плавно опускал свою темную вуаль, накрывая притихший город.
Изменилось, правда, то, что Лекс и Элизбар наконец-таки нашли работу.
А еще – и это он заметил почти сразу после крещения – Элизбар стал каким-то другим, стал меняться в худшую сторону: начал курить (еще с лета), больше стал материться, и что самое неожиданное и пугающее – стал чувствовать, что медленно, но верно глупеет. Все его интересы свелись почти что только к одному: интернет, анимэ и всяческие видео- и фотошлаки, которыми в изобилии этот самый интернет был заполнен. И это-то самое угнетало больше всего.
Элизбар перевел взгляд на Лекса. Со вздохом подумал, что тот тоже изменился – скорее всего, окончательно и бесповоротно. Раньше подвижный и веселый, любитель выпить (особенно за чужой счет) и пошуметь, теперь он представлял из себя старика в двадцатидвухлетнем теле: хотел тишины, гулял преимущественно один и преимущественно в тех местах, где меньше всего людей. Стал сутулиться. Бежал веселящихся компаний – даже если его куда-либо приглашали, находил какую-нибудь отговорку, а порою просто говорил: «Извините, не пойду». Его как-то спросили, в чем причина таких перемен в характере?
- Наверное, я чуточку вырос, - был ответ.
Однако, позже, как-то раз придя к Элизбару, Лекс сказал:
- Помнишь, кто-то спросил у меня, почему я так изменился? Я просто сказал себе – это было после твоего крещения, – что если я православный христианин, то и жить должен так же. По крайней мере, стараться. Я знаю, конечно, если человек живет духовной жизнью, он не обязательно должен быть таким замкнутым и нелюдимым – есть ведь христиане намного благочестивее, и, тем не менее, умеют жить вместе со всеми: веселые, подвижные, интересные и интересующиеся, и так далее. Но, - он пожал плечами, - наверное, мне отстраненность больше по духу. Да и тем более, ты же знаешь мое стремление.
- Не пропало еще, стало быть, - поджал губы Элизбар.
- А куда оно денется? – усмехнулся Лекс.
Сам же Элизбар придерживался другого мнения, почему вдруг Лекс стал меняться. Дело в том, что летом друг ездил в какой-то известный монастырь под Москвой и провел там примерно две недели. Он уже оттуда вернулся другим человеком, хотя сам и говорил, что не изменился ни капли – такой же балагур и разгильдяй. Элизбар на него, помнится, очень обиделся сперва за то, что уехал и никому ничего не сказал. И очень ждал его оттуда: в последний день перед приездом весь извелся в ожидании звонка. Когда же Лекс позвонил, первым делом отчихвостил его за безвестный отъезд, а уж потом начал расспрашивать, как у него дела и что нового он привез. Лекс на другое же утро зашел к нему, принеся с собой альбом с фотографиями монастыря и длинный рассказ обо всем, что запомнилось.
А немногим позже Лексу пришла повестка явиться в военкомат для обследования. И друзья снова распрощались… Нет-нет, Лекса не забрали в армию… Его положили в городскую психиатрическую клинику. И Элизбар, как ни хотел, все же не смог удержаться от того, чтобы не обматерить всех и вся, а заодно и своего доверчивого друга – за то, что о своих проблемах рассказал военкоматскому психиатру…
Лекс вернулся оттуда очень радостный и счастливый: «Блин! Как хорошо-то! Там скорее с ума сойдешь от скуки, чем здесь от чего-нибудь!» Хотя Элизбар и сердился на друга какое-то время, все же потом сам попросил рассказать, что там да как – ему ведь тоже в скором времени грозило такое же обследование.
Вот и все факторы, которые, по мнению Элизбара повлияли на душевное изменение друга.
И все же парню казалось, что рано или поздно Лекса прорвет, и эмоции хлынут из него только так. Но ему он этого пока не говорил – должно быть, потому, что знал, что тот начнет отпираться. А может быть, по какой-то другой причине, которую сам до сих пор не понял.
И вот, они сидят на кухне у Элизбара и пьют чай, а за окном – вечер декабря. И вроде хочется что-нибудь сказать, о чем-нибудь поговорить, но с другой стороны – не о чем. Да и неважным, незначительным кажется все.
За стенкой послышался радостный возглас сестренки – она опять резалась в какую-то онлайн-игру и, очевидно, прошла один из уровней.
- Веселицца, - хмыкнул Элизбар, допив чаю. – Дети, кстати, последнее время вообще от компа почти не отходят – привязались к нему, ко всем этим играм… Родион вообще все похерил – бокс забросил, музыкалку тоже… Вообще, блин, уже…
- Смотри, а то еще и учебу забросят.
- Не забросят – мама за этим всем тоже следит. Чуть что – так все… Полетят клочки… по закоулочкам… так сказать…
- Да, кстати, я еще хотел с тобой насчет Катеринки поговорить… Ты бы это… приструнил бы ее немного, что ли… Чего она ко мне пристает? Я, конечно, понимаю, что друг семейства, но это, мне кажется, уже немного перебор.
- А она ко всем так липнет. Взрослеет девчушка.
- Понятно. Как это… Переходный возраст?
- Что-то типа того…
Помолчали.
- Ладно, - поднялся из-за стола Лекс, - пойду я, пожалуй.
- Ладно, давай, до скорого…
Друг ушел, а Элизбар еще долго стоял на лестничном пролете, прислонившись к обшарпанным перилам, курил и смотрел на падающие в свете одинокого фонаря перед домом снежинки...

II.

…В храме было пусто – в этот день не служили. Однако на скамейке возле стены сидел молодой, примерно тридцати лет, священник и негромко беседовал с женщиной. Элизбар, остановившийся возле церковной лавки, невольно прислушался к разговору.
- …Силой мальчика приводить в церковь не надо, - слышался тихий голос священника, - это еще больше усугубит положение…
- Ну а как же? – энергично произнесла женщина, заглядывая в лицо батюшке. – Если не буду водить – он ведь вообще того!..
- Молитесь за него, и будет посещать со временем.
- Так ведь, батюшка… нужно смолоду приучать к церкви-то – в книжках вроде так написано…
- В книжках всякое пишут, матушка, - вздохнул священник, - только не всему нужно следовать. Если ребенок сейчас не хочет ходить в церковь, для начала воспитывайте его в любви, научите его добрым чувствам. Если вы насильно будете таскать его в храм, вы ему только ненависть к церкви привьете и отвращение.
- Ну а как же тогда?..
- Поминайте его в ваших молитвах, просите, чтобы Господь привел его в храм. Можете даже поделать за него поклоны. Только прибавляйте всегда: «Да будет воля Твоя». И я за отрока помолюсь. И за вас тоже – чтобы терпение дал вам Господь. Ну, прощайте. Ангела-хранителя вам, - они встали.
- Спасибо вам за совет, батюшка Михаил!
- Во славу Божью! – улыбнувшись, ответствовал священник. И с интересом посмотрел на Элизбара. – Вы ко мне?
- Да… - немного стушевался парень. – Хотел… посоветоваться… поговорить…
- Ну пойдем, присядем, - сделав пригласительный жест, отец Михаил вновь опустился на скамейку. Элизбар подошел и сел рядом.
- Что за проблема у тебя? – кротко поинтересовался священник, смотря в пол и теребя рукав подрясника.
- Я крестился, но не хожу в церковь – меня кое-что смущает, останавливает. Мне кажется, - стараясь правильно подобрать слова, начал Элизбар, - что я недостоин быть здесь, в храме, среди праведных людей. Появились эти мысли оттого, что я начал осознавать свою греховность… Друг однажды посоветовал мне обратиться к священнику с этим вопросом, да я, впрочем, и сам думал… Вот…
- Хорошо, - медленно кивнул батюшка. – Хорошо, что ты начал видеть свои грехи, видеть свои недостатки – это в будущем поспособствует тому, что ты начнешь их исправлять. А насчет твоего смущения… - он усмехнулся, - в церкви нет святых. Сюда приходят обычные люди – каждый со своими страстями. И более того, иногда приходят и те, кто вправду считает себя праведным, чуть ли не святым, и оттого позволяет себе многое… А вообще - каждый пред Лицом Божьим недостоин – и опять же по причине своих страстей. Мы ведь все грешные… Знаешь, даже в молитвах есть такие стихи: «Аз, недостойный, аз немощный, аз окаянный…» и так далее… - священник опять усмехнулся. – Знаешь, я слышал от нашего настоятеля, как он говорил о Причастии: «Если вы, прочитав всё правило, выдержав трехдневный пост, решили, что вы достойны причаститься – в этом случае никогда не причащайтесь». Так что не смущайся тем, что ты недостоин, потому что сюда все приходят недостойные. Ты ведь уже христианин, так давай выражаться по-христиански: это все бесы тебя искушают, а их не нужно слушаться… Вот, как-то так… - помолчали. – Тебя как зовут?
- Элизбар.
- А меня – отец Михаил. Ну, ступай с миром. Ангела-хранителя, - священник поднялся. Элизбар сложил руки для благословения, батюшка благословил, и парень направился к выходу из храма, чувствуя, что смущавшие его до сих пор мысли после слов священника потихоньку развеиваются…

III.

- …Христос воскресе!
Этот радостный возглас еще долго звучал где-то в душе у Элизбара, сопровождая его по дороге домой. Рядом шел неспешным шагом Лекс, также молчал по обыкновению, иногда шумно вдыхая морозный утренний воздух.
Осталась позади притихшая церковь; остались позади прихожане, кто в компании, кто поодиночке расходящиеся домой – отдыхать после службы, а потом праздновать великое событие у себя дома или у знакомых. И только какая-то неизреченная, тихая радость следовала с ним, угнездившись в успокоенной душе. И это торжественное восклицание: «Христос воскресе!» И еще друг.
Они дошли до дома, где жил Элизбар, и уселись на скамейку перед подъездом.
- Славная была ночь. И славное утро, - проговорил тихо Лекс.
- Да… - Элизбар слегка кивнул головой. – А я еще думал, идти или нет…
- Значит, не пожалел, что пошел… Это радует… Я вот тоже доволен тем, что пошел на службу… Веришь – нет, когда в такие праздники не ходил, всегда было такое ощущение, что что-то важное пропускаю. А на следующее утро пустота внутри, и нехорошо себя чувствовал: раздражался на всех подряд, уныние такое бывало… А сейчас нет. Сейчас все хорошо, - Лекс зевнул. – Надо бы Сереге позвонить, когда проснусь…
- Не выйдет. Они с девушкой уже куда-то умотали – жить вместе и работать. Кажется, в Казань… Да и номер он наверняка сменил уже.
- А ты откуда знаешь?
- Да, Натка-Чюмадан с ними в контакте переписывалась.
- Ясно… И даже нам не сказал… Ну да, хотя верно… Смысл нам об этом говорить? У них сейчас все хорошо, и больше ничего и никого им не нужно…
Помолчали.
- Да, кстати, - Лекс запустил руку в карман и вынул оттуда пакетик с двумя фарфоровыми ангелочками и протянул другу. – Детям подаришь – скажи, от крестного папы… Ладно, - поднялся он со скамейки, - пошел я, а то спать уже охота.
Попрощавшись с другом, Элизбар зашел в квартиру, неслышно прошел в детскую комнату и поставил ангелочков на тумбочку. Посмотрел на спящих детей, подумав при этом, что они действительно похожи на ангелочков, когда спят, и, прокравшись к себе, прямо в одежде плюхнулся на диван и провалился в сон…
…Проснулся он уже далеко за полдень. Повалявшись еще немного на диване, приходя в себя, Элизбар вытащил из кармана телефон. «Так и есть, - пронеслось у него в голове, когда он включил аппарат, - три пропущенных вызова и столько же сообщений. И все от Натки или Тоньки». Парень зевнул и набрал номер Чюмадана.
- Алё-алё! – услышал он в трубке веселый звонкий голос.
- Приветик, - заулыбался Элизбар, - как дела?
- Да все хорошо у меня! Я чего звонила: Тонька же приехала, мы всей компанией гулять идем. Лексу звонили, но он чего-то не хочет. Пошли с нами, погуляем! – Наташка, как и всегда, была на эмоциях.
- А когда?
- Да вот, часа через два! Айда, я за тобой зайду!
- Давай-давай. Я как раз себя в порядок приведу.
- Кстати, забыла совсем: Христос воскрес!
- Воиститну воскрес!
- Ладно, жди давай!..
…На улице вечером было хорошо: солнце почти село, на город набежал причудливый вечерний мрак; уже понемногу начали зажигаться фонари, а посвежевшим прохладным воздухом было приятно дышать.
Пять человек сидели на скамейке в уютном парке отдыха и весело переговаривались между собой: вспоминали прошлые веселые деньки, рассказывали каждый о своей жизни, обсуждали уже построенные чуть ли не на годы вперед планы.
Элизбар стоял, смотрел на приятелей, слушал, как они болтают, но сам в этом всем участие принимал довольно пассивное – так, когда спросят или окликнут, улыбнется и скажет: «да», или «нет», или еще что-либо короткое и отрывистое. Ему почему-то вдруг стало не очень приятно находиться в шумной компании, пусть даже хороших знакомых; стали безразличны разговоры – они показались ему пустыми и, как модно сейчас выражаться, «ниочемошными», пусть даже ему зачастую и было, что сказать. Элизбару захотелось оказаться у себя в комнате, одному, без шума, без пустословия, завалиться на диван и читать какую-нибудь интересную книжку - пусть даже из своей библиотеки, пусть даже зачитанную до дыр… Парень как-то невольно заметил в себе эту перемену, а заметив, несколько удивился…
- … А почему Леха-то не пошел? – услышал он веселый Тонькин  голос.
- Не знаю, - ответила Натка, - я ему звонила, он просто отказался…
- Н-да… Ну я, впрочем, помню, что он всегда таким был: забьется в угол и молчит, как в рот воды набрал… Эдик, - обратилась она к парню, - ты-то хоть с ним общаешься?
- А как же, - слегка улыбнулся Элизбар, - друг же все-таки.
- Интересно было бы узнать, как, - видимо, девушку несколько развеселил его ответ. – Из него же слова не вытянешь.
- Да не знаю сам, как… - немного помялся парень, - вроде сидит, молчит, а когда спросишь что-нибудь или начнешь с ним разговаривать, почти тут же подхватит и в тему вольется… Только он сейчас еще больше изменился: вот реально как старик стал – часто вздыхает тяжело, будто у него одышка. Ссутулился как-то весь… Я уж боюсь, как бы не вышло чего… такого… неожиданного и бесповоротного, так сказать…
- Да не боись, не выйдет, - нарочито весело сказала Натка, махнув рукой, - месяц-другой – и оклемается.
- А если нет?
- Да не переживай ты, - Мышь, сидевший на лавочке в обнимку со своей девушкой, сладко потянулся. – Тебе ж говорят: отойдет, поправится.
- Надеюсь… Однако, вот что я недавно подумал. Даже не подумал – понял… Вот Лекс живой, и мы с ним вроде как общаемся, все хорошо, он как-то со всеми связь поддерживает… И все нормально… А не станет его – либо в городе, либо вообще – и мне здесь тоже делать нечего… И вообще, как-то без него не представляю, что буду делать дальше. И, если угодно, вообще без него себя не представляю… Как-то так…
- Ты, часом, я-ойем не увлекся? - попробовала отшутиться Тонька после недолгого недоуменного молчания.
- Да нет, - хмыкнул Элизбар, - с ориентацией у нас все в порядке, - он взглянул на телефон и вздохнул. – Пошел я, короче… Мне завтра в первую смену выходить – отоспаться нужно…
…Элизбар шел по улицам и думал. Мысли от сегодняшнего его поведения плавно перетекли к тому, что он сказал о друге: зачем нужно было это говорить? Это что-то наболевшее, что-то невысказанное давным-давно кому-то?.. И вообще – не соврал ли он, не наговорил ли пустого только для того, чтобы показаться каким-то необычным, «не таким, как все»?
И как-то тоже вдруг, тоже само собой, пришло осознание того, что в диалоге с приятелями он все-таки соврал, и соврал осознанно: завтра ему нужно было выходить во вторую смену…

IV.

…Лекс очень изменился за последнее время. Пропала та замкнутость, неразговорчивость, какая-то особая отчужденность и отрешенность от всего на свете. Теперь он часто приходил к Элизбару, иногда приносил сок или лимонад и к напитку что-нибудь похрустеть. Однажды, к удивлению друга, Лекс принес бутылку фруктового вина. «На вечер», - объяснил он. Делать было нечего, и они вдвоем уговорили хмельной напиток за несколько часов. Правда, эти несколько часов прошли довольно интересно и даже весело – по крайней мере, для Элизбара: оба наболтались досыта, насмеялись неизвестно над чем. В общем, прав был парень, когда думал, что сдерживаемые эмоции все равно возобладают и начнут вылезать наружу.
А еще Лексу становилось все хуже, и он уже не скрывал своих проблем с сердцем: все чаще стал тяжело и глубоко вздыхать, все чаще морщил лоб и прикасался к левой стороне груди. Взгляд его в такие моменты становился беспокойным, даже испуганным, как будто он боялся, что сердце вот-вот, сейчас, остановится, и он не закончит что-то важное, не успеет сделать какого-то дела. И все чаще Элизбар ловил на себе какой-то не совсем обычный, внимательный взгляд друга, будто тот хотел ему что-то сказать, но все не решался…
…Вечером они сидели на скамейке перед домом. Как всегда, молчали. Элизбар курил и смотрел, как синеватый дым, выпускаемый им изо рта, поднимаясь, постепенно растворяется в воздухе.
- Итак, любезный Фагот, - неожиданно заговорил Лекс весело, выпрямившись, - настало время глагола.
- Насмотрелся «Мастера и Маргариты», - добродушно съязвил Элизбар. – Тоже мне, Воланд… Аццкий сотона…
- И начитался, кстати, тоже… Вещь убойная, я бы сказал. Классная. Зацепила меня.
- Ну, а ты что хотел? Не какой-нибудь же хер с горы писал…
Помолчали.
- В общем, что хочу сказать, - уже без прежней веселости продолжил парень. – Сначала попрошу меня выслушать, не перебивая… Сдается мне, дорогой друг, что я до будущей осени не доживу… Я хотел этим летом опять съездить в монастырь, но, скорее всего, не выйдет опять-таки… - он тяжело вздохнул. – Не съездишь за меня, а? Я тебе рассказывал, как туда добраться. Если хочешь, могу записать где-нибудь даже…
- Не знаю… - пожал плечами Элизбар, немного удивленный такой просьбе. – А чего ты вдруг помирать собрался? Люди вон живут с пороком сердца почти до старости иногда, и ничего. А ты молодой еще…
- Да, знаешь, бывает такое ощущение иногда: придет в голову, что что-то случится – и точно уверен в этом. И это непременно случается. У тебя ведь тоже такое бывало, наверное.
- Хм… Сейчас не вспомню… - Элизбар отправил окурок в рядом стоящую урну. – Ладно, обещаю, что съезжу за тебя в монастырь. Хотя, мне кажется, ты все опять приукрашиваешь… Из мухи слона делаешь…
- Кажется, - эхом отозвался Лекс, - а голос у тебя все же как-то неуверенно звучит, - он усмехнулся. – Ладно, бывай.
- Что, пойдешь уже?
- Да. Просьбу свою я тебе изложил и получил положительный ответ. Так что от тебя требуется только исполнить в случае чего, - парень улыбнулся, как будто говорил о чем-нибудь незначительном, а не упоминал иносказательно о своей будущей смерти. Затем поднялся со скамейки, пожал другу руку и отправился домой. Элизбар посидел еще немного, глядя ему вслед, поводил по сторонам глазами, будто искал чего-то, со вздохом встал и вошел в подъезд.
Где-то за домами догорал закат, и на темнеющем небе уже подмигнула кому-то первая звезда.