Изгой. Глава 15

Глава 15

          Сад был большой и старый. По узкой тропинке они спустились до самого берега Клязьмы, где старый букинист построил мостки. В тихие речные воды был опущен насос, который подавал влагу к деревьям и цветам.
 
          Егору понравился сад: в нем было тихо и уютно. Анатолий Игнатьевич привел его к небольшой беседке, и они уселись за круглый стол, сбитый из толстых дубовых тесин.

          - Егор, сколько времени у нас в запасе? – спросил старик.

          - У меня билет на завтра, на вечерний рейс, - ответил Егор. – То есть, времени в обрез.

          - Я предлагаю перенести разговор о Федорове на утро. А чтобы вас чем-то занять вечером, я дам вам почитать дневники прабабушки и еще кое-какие документы, касающиеся предмета наших бесед. А меня наши разговоры утомили, уж не обессудьте. И вообще, по-стариковски, я рано ложусь и рано встаю. Это у вас запас сил неистощим, а я, увы…

          - Хорошо! – легко согласился Егор. – Только один вопрос: почему Черняк так упорно охотится за книгами Федорова?

          - А почему люди вообще охотятся за книгами? Мечтают, если не иметь в своей библиотеке, то хотя бы прочесть ту или иную книгу? Книги ведь бывают очень разными по силе воздействия на человека. Одни становятся друзьями на всю жизнь, и человек постоянно возвращается к ним, перечитывая снова и снова, и всякий раз находя какие-то новые нюансы там, где их, казалось бы, уже не может быть. Другие – после первого прочтения становятся врагами, и человек больше никогда не возьмет эту книгу в руки. Более того, он попытается сразу же избавиться от нее. У меня был такой случай… Как ни трепетно я отношусь к каждому тому, попавшему мне в руки, я сжег одну книгу. Да-да, сжег!  Просто бросил ее в садовую печь. Это была книга одной известной журналистки о событиях 1956 года в Венгрии, когда советские войска вторглись в страну. Ах, как она смаковала цифры потерь с одной и с другой стороны! С каким сладострастием она писала, что в ходе боевых действий было убито 720 советских солдат и полторы тысячи получили ранения, а у венгров погибло более двух с половиной тысяч человек. Как это было преподнесено! Я плевался от негодования! Нельзя так, как она, спекулировать на смерти! Но я отвлекся… Есть еще одна категория книг: это книги-вампиры, скрытые убийцы. «Изгой» - одна из таких книг.

          - А «Зеркало»? – спросил Егор. – Как вы относитесь к «Зеркалу»?

          - Наверно, так же как и вы, - пожал плечами старик. – Андрей Суслов – осколок своей эпохи. В начале книги я сочувствовал ему и горячо переживал вместе с ним. К середине я уже начал презирать его. Ну, а к финалу романа я ненавидел его за слабость духа, инфантильность, никчемность. Он оказался абсолютно не готовым к жизни. И расплата наступила незамедлительно: сначала он лишился любимой женщины, потом - имущества, а затем и жизни, бросившись с моста в реку. Я бы сказал, что «Зеркало» - тоже книга-вампир, хотя и не в такой степени, как «Изгой». Извините, Егор, мы так опять скатимся к Федорову, а я устал от него. Сейчас я принесу для вас кое-что. И приготовлю вам комнату.

          Скоро старик вернулся и положил на стол перед Егором стопку тетрадей в старинных коленкоровых переплетах. Кое-где в тетради были вставлены закладки с какими-то знаками.

          - Рекомендую начать вот отсюда! – старик раскрыл первую тетрадь. – А затем читайте по закладкам, не ошибетесь. Ну, а я пока вас покину…

          Егор погрузился в чтение.

          «Господи, как же я люблю этого человека! Я провела неделю у Кондрата, и это были чудные дни! До того времени я поддерживала отношения с Федоровым только по переписке, решая обычные вопросы авторских прав, чтения корректуры и другие издательские дела. Все то, что я знала о нем, или, по крайней мере, представляла себе, я почерпнула из рукописей его романов, которые он регулярно нам присылал. Странно, но Кондрат не любит говорить ни о своих книгах, ни о себе. Мне показалось, он несчастлив в Москве, хотя Кондрат всегда оставлял впечатление человека, который не будет счастлив нигде. Честно говоря, мне так и не удалось узнать его поближе. Он не позволил…

           … Кондрат всегда был очень скрытным, иногда я думала, что его уже не интересуют ни люди, ни окружающий мир. Издатель Износов считал его крайне робким и даже немного не в себе, но, мне казалось, Федоров жил прошлым, заблудившись в своих воспоминаниях. Он всегда существовал внутри себя, ради своих книг и в них самих, как добровольный пленник.»…

           Почерк у девушки был каллиграфический, с легким наклоном и кудрявыми завитушками. Дневник читался легко, и Егор подумал, что у прабабушки букиниста был завидный слог.

           «…отношения у них в семье были отвратительные. Началось все очень давно и зашло так далеко, что мать пообещала Кондрату, что рано или поздно она увезет сына подальше от этого человека.

           ...Как бы то ни было, он никогда не относился к Кондрату как родной отец, да и Кондрат его таковым не считал. Однажды он мне признался, что еще до замужества у его матери была связь с человеком, имя которого она так никому и не открыла. Он-то и был настоящим отцом Кондрата.

          Кондрат рассказывал, что рос, видя, как Серебровский бил и оскорблял его мать. Затем он обычно приходил в его комнату и говорил, что Кондрат - плод греха, что он унаследовал слабый и никчемный характер своей матери и что он так и будет несчастным всю свою жизнь, неудачником в любом деле, за какое ни возьмется…

          ...Подобные вещи не забываются. Слова и поступки, которыми мы раним сердце ребенка, из-за жестокости или по неведению, проникают глубоко в его душу и обосновываются там навсегда, чтобы потом, в будущем, рано или поздно, сжечь ее дотла. Мне кажется, что еще в отроческом возрасте Кондрат утратил веру. Веру во все…»…

          Егор листал тетрадь за тетрадью, все больше и больше узнавая о писателе. Прочитанное вызывало у него противоречивые чувства, но до понимания характера Федорова было еще далеко.

         «До меня дошли слухи о его предполагаемой свадьбе. Селивановский, последний издатель Федорова, рассказывал в клубе, что невеста на двадцать лет старше Кондрата, какая-то богатая, тяжело больная вдова. По словам Селивановского, эта дама всячески поддерживала Федорова все то время, что он жил в Москве. Врачи сказали, что ей осталось жить не больше года, и она решила выйти за Кондрата, чтобы тот унаследовал ее состояние».

         «Вот уже три недели я задаю себе один и тот же вопрос:  как же это могло произойти? В тот день в издательство Селивановского пришел  служащий морга, что при 2-ой Градской больнице, и сообщил, что три дня назад к ним поступил труп Кондрата Федорова. Его обнаружили в каком-то переулке, в трущобах Хамовников. Он был в лохмотьях и с пулей в сердце. При нем нашли экземпляр романа «Изгой» и паспорт, в который был вложен адрес издательства. Где он был все это время, никто так и не узнал. Полиция связалась с отцом Кондрата, но тот отказался забрать тело, заявив, что у него никогда не было сына. Через три дня, поскольку никто не запросил труп из морга, тело было похоронено в общей могиле на кладбище в Хамовниках. Я даже не смогла принести на могилу цветы, потому что никто не смог мне толком объяснить, где именно его похоронили. Служащий морга, обнаружив книгу и адрес, решил известить издательство, но сделал это лишь через несколько дней. Так я обо всем и узнала»…

         «В издательстве только и разговоров, что кто-то по какой-то причине сжигает книги Федорова. Все гадают о причине: по глупости, по неведению, из ненависти… Лишь мне доподлинно известно, что Кондрат жил в своих романах. Тело в морге было лишь его частью. Душа же осталась в его историях. Однажды я спросила Кондрата, что вдохновляет его на создание всех этих образов. Он мне ответил, что все его персонажи - это он сам. А значит, если бы кому-то пришло в голову уничтожить Федорова, он должен был бы уничтожить его творения»...

          Егор отложил тетради в сторону и прислушался. Где-то, совсем рядом пробовал голос соловей… 

Продолжение следует -