Ой, ма-моч-ки!..

Caшe Кирюшко, рассказавшему мне эту историю

Работал Колька Макаркин до армии ассенизатором. Тру¬дился, старался: портрет его висел на видном месте в город¬ском управлении водоснабжения и канализации среди других ударников. Да пришла пора долг отдавать Родине, и пошел он служить в автомобильные части. И служил на совесть, так хорошо, что не утерпело командование и поощрило его за три месяца до дембеля краткосрочным отпуском. Подумал, подумал Колька, да решил поехать. Купил в военторге не¬хитрых солдатских подарков: матери платок, братишкам конфет, невесте Нинке духи какие подороже. Сложил все в «дипломат», нагладился, набил на фуражке тулью, начистил ботинки до зеркального блеска и отправился на станцию.
Через двое суток приехал в родной городок. Спрыгнул с подножки, подмигнул молоденькой конопатой проводничке и пошел пешком, благо было идти недалеко: километра два. Путь к дому лежал через гараж, где он работал. «Заодно му¬жикам покажусь»,— решил Колька и направился прямиком на проходную.
Первым увидел его сторож Прокоп. Выбежал на улицу, сгорбленный, в блестящей от грязи безрукавке, серой рубахе и мятых синих галифе.
— Никак, Колька отслужил?
— Я, дядя Прокоп!
— А форма-то, ай-ай! Значков понацепил... — радостно сверкнул сторож серыми глазками и обнял Кольку.
Зашли на проходную. Здесь все было по-прежнему: тот же старый, ободранный, с порезанным дерматином, стол, несколько стульев с торчащей из сидений черной ватой. На тумбочке громоздились прожженная плитка, закопченный чайник, граненый стакан с шарой, целлофановый кулек с печенюшками и карамельками. На тех же грязно-зеленого цвета стенах красовался лишь новый плакат: «Перестройка. Демок¬ратия. Гла...» I— плакат был на треть оборван.
Пока Колька расспрашивал, как идут дела в родной ор¬ганизации, на проходную зашли еще двое.
— Колька, привет! — пробасил Илья Ильич, небритый, грузный мужик лет пятидесяти, седой, с глубокими морщи¬нами на лице.
— Здравствуй, Илья Ильич.
Второй, помоложе, лет сорока, высокий блондин с прова¬лившимися щеками, протянул длинную и узловатую, как ко¬ряга, руку:
— Здорово, Коль. Чего так рано? Вроде еще приказа не было. Комиссовали, что ль?
— Отпуск дали, Гриш.
— Ну, ты молоток! Отметить бы надо... Только у нас тут труба, — помрачнел Гришка, — водка по талонам, хрен возь¬мешь. И брага в гараже еще не дошла.
Колька горделиво положил на стол «дипломат», открыл его и выставил на стол две бутылки «Пшеничной».
— В вагоне-ресторане по четвертаку за штуку купил, — сказал Колька, вешая фуражку на гвоздик. Гришка хлопнул в ладоши:
— О! Это дело! Дядя Прокоп, есть чем закусить?
Сторож кивнул и наклонился к тумбочке. Выложил на стол полбуханки ссохшегося хлеба, пару морщинистых луко¬виц да  банку  минтая.  Илья  Ильич  торопливо уб¬рал на подоконник телефон, растрепанный журнал и пе¬ремотанные изолентой Прокоповы очки. Пододвинули ближе к столу стулья.
Когда выпили по первой и затеяли нехитрый разговор, и Илья Ильич начал было рассказывать, как однажды уронил в уборной в очко фотоаппарат, под окнами остановился авто¬мобиль с цистерной.
Бдительный сторож известил:
— О, Семеныч приехал.
Вошел бригадир Семеныч, усталый, в широких штанах, заправленных в растоптанные серые сапоги. Медленно подо¬шел и поздоровался с Колькой за руку.
— Семеныч, ты куда, на слив? — cпросил Гришка.
— Ага. Закачался под горловину. Последняя ходка и — в гараж. Вот за ключом заехал.
— Садись с нами, Семеныч. Пропусти стаканчик, — при¬гласил Колька.
— Не, Колька, ты же знаешь, я за рулем ни-ни.
— Да ладно, Семеныч, садись. Ты глянь на часы... — Гришка дернул Семеныча за рукав. — Завтра сольешь.
Семеныч почесал шею в раздумье:
— Ладно.
Налили и Семенычу. Тот выпил со всеми вместе, зацепил ложкой минтая, отправил в рот. Тут же раскраснелся, повеселел:
— Ну, Колька, куда после службы-то, на учебу или к нам работать пойдешь?
— К вам пойду, Семеныч, снова работать. Поработаю, де¬нег подкоплю, — вслух мечтал Колька, — а там женюсь.
— На ком же это? — поинтересовался Семеныч.
—  Дык, Нинка же у меня. На почте работает. Ждет.
— Она ж... — было начал Гришка.
Но в этот момент Илья Ильич как-то неестественно кашля¬нул, словно подавился. Гришка осекся на полуслове. Все пе¬реглянулась молча, один сторож Прокоп, как ни в чем не бы¬вало, с хрустом укусил луковицу, так, что сок брызнул во все стороны.
— Что — она? — оглядел подозрительно всю компанию Колька.
Илья Ильич сжал губы и кивком дал добро Гришке про¬должить.
— Так ить замуж она выходит, — сказал тот. — Как раз сёдня свадьба. За Ваську она рыжего... У него в избе и гу¬ляют.
— Как, за Ваську?! — вскричал Колька. — Она ж мне в каждом письме — «любимый мой, родной». Как же это? А?
— А вот пойми их, баб, — заключил Гришка. — Стервы...
— Уй, да я ж ее! — Колька выскочил из-за стола, пере¬вернув стул, и выбежал на улицу.
Он запрыгнул с ходу в стоящую под окном машину, завел двигатель, благо Семеныч ключ оставил в замке, и рванул с места. Высыпали следом из проходной Семеныч и вся осталь¬ная компания, сторож Прокоп даже упал, споткнувшись о по¬рог, да где уж там: поди догони!
— Убьется, ей-богу, ведь! — досадовал Семеныч.
— Все, — махнул рукой Гришка, — хана бабе пришла...
Колька мчал по пыльной дороге. Болтался подвешенный под потолком кабины тряпочный чертик, смотрели нагло с картинок обнаженные красавицы, сбившись в ком на сиденье, источала дурной запах замызганная телогрейка.
Наконец, показался Васькин деревянный дом с красной крышей. Колька затормозил напротив него, поднимая клубы пыли, развернулся и попятился задом прямо вплотную к до¬му. Затрещал палисадник. Окна были распахнуты, но за тю¬лем ничего не было видно. Колька выпрыгнул из кабины, от¬соединил толстый гофрированный шланг, забросил конец его в окно и принялся откручивать вентиль. В трубе что-то противно чавкнуло, шланг дернулся, набряк, а затем задрожал мелко-мелко. Резкий тошнотворный запах тут же ударил в нос, так, что Колька зажмурился.
Внутри дома раздались пьяные выкрики мужиков и баб, и среди них истошный, режущий слух крик Нинки:
— Ой, ма-моч-ки!..
--------------------------
После трех лет дисциплинарного батальона, дослужил Колька Макаркин в своей автомобильной части оставшиеся три месяца и вернулся наконец-то домой. Нинка к тому вре¬мени развелась и жила одна с двухгодовалым пацаном на руках.

21 июня 1991 г.