33

Мужик опять промахивался мимо убитой стёжки, одна нога его проваливалась по колено в снег, санки становились на бок, и дрова снова рассыпались. Бедолага вытаскивал из снега сапог с отслоившейся подошвой, с горьким недоумением смотрел на ветхую обувь, потом садился на санки и принимался прикручивать подошву с помощью куска худой бечёвки. Потом снова собирал и связывал дрова, и продолжал путь. Идти по подтаявшей тропке с грузом на буксире ему было примерно так же «удобно», как пьяному канатоходцу в свободных галошах на босу ногу по хреново натянутой контрабасовой струне, предварительно смазанной каким-то шутником рыбьим жиром. Но мужик только чертыхался и пёр дальше.
- А мы его вот так, вот так, вот так! – с тупым садизмом умственно отсталого недоросля повторял сам.
Навстречу мужику выскочила лохматая собака и – мужик только-только наладил ход – в порыве собачьей радости от встречи с хозяином сбила его с ног.
- Отвали, - проворчал мужик, чудом удерживая санки на стёжке. – Поди, жрать хочешь? Сейчас придём – покормлю…
- Ах, ты, гад! – задохнулся от злости сам. – Вместо того, чтобы пнуть собачку побольней, он, видите ли, сейчас её покормит! Тьфу!
Плевок снова прожёг дорогой ковёр, и двойник Владимира Владимировича почувствовал приступ острой жалости к вещи.
- Вот паскудство, - пробормотал он, встал на четвереньки и, приговаривая заклинания, стоящее здоровья десяти ещё живым на этой земле праведникам, одним только мизинцем «заштопал» дырки.
Разделавшись с ковром, двойник Владимира Владимировича снова выпрямился перед зеркалом и увидел давешнего мужика, ковыряющегося в погребе.
- Ну, что, хорошо? – злорадно пробормотал двойник известного героя самой педерастической современности, наблюдая, как мужик с философским выражением на лице выбирает из наполовину сожратой в труху мышами картошки более или менее целые клубни.
- Нормально, - пробормотал в ответ мужик, набрал полведёрка картошки, досыпал туда моркови со свеклой и полез из погреба, предварительно треснувшись головой о металлический швеллер, удерживающий плиту перекрытия погреба.
- Хотел бы я знать, кто сей хрен есть? – с ненавистью спросил сам. В принципе, он имел представление о большинстве российских крестьян, упырей и вурдалаков, стопроцентных будущих сотрудников известного антиконцерна, из коих произошли такие замечательно гнусные личности, как Горбачёв, Ельцин и даже – во втором поколении – сам Владимир Владимирович.
В ответ на вопрос самого в левом нижнем углу экрана, продолжающего «транслировать» жизнедеятельность мужика, появились данные о нём: год рождения в пределах второй половины прошлого века, семейное положение в виде безработной жены, двоих детей с перечнем всевозможных заболеваний, двух собак и трёх кошек, копия справки о доходах ниже прожиточного минимума российского пенсионера на всех девятерых, и копия заявления на льготную установку газового отопления с отрицательной визой главы районной администрации.
Когда сам с удовольствием ознакомился с текущим перечнем данных, они исчезли и появились новые: оригинал письма премьеру страны с обоснованной просьбой помочь в решении газового вопроса. На письме имелась пометка, сделанная каким-то человеколюбивым хмырём из администрации премьера «В мусор». Далее следовала копия повестки в суд для полюбовного разрешения имущественного спора между местным колбасным бароном и мужиком из колдовского экрана. Спор заключался в следующем: барон спьяну налетел на своей иномарке на тележку мужика, гружёную картошкой, каковую картошку мужик вёз на своих двоих на базар для последующей реализации. И, налетевши, барон разбил фару на иномарке.
Рядом с вышеупомянутой копией на экране появилось изображение приложения к ней. Приложение написали в канцелярии преисподнего надзора за деятельностью судейских в данной (по месту проживания барона и мужика) местности. И в этом приложении сообщалось, что мужику реально предстоит уплатить «пострадавшему» компенсацию в сумме, превышающей стоимость фары в три раза. Ещё в приложении значилось, что за неимением денег у мужика ему светит обычная трудовая повинность на огороде экономного барона, на каковом огороде – благодаря пьяным выездам барона и принципиальной деятельности местных судейских – бесплатно трудятся вот уже двадцатый год до десяти бедолаг.
- Очень хорошо, - злорадно констатировал сам и стал читать дальше. И очень сильно разозлился, когда узнал, что при всех своих недостатках мужик не ходит в церковь, не завидует соседям, не проклинает Бога за трудности жизни и даже не помышляет о сделке с силами зла. И пусть душа данного мужика была продана одним нижним родственником и двумя бывшими приятелями пяти демонам и двум бесам, он всё равно не подлежал безоговорочному зачислению в списки прямых кандидатов в будущие работники преисподнего антиконцерна.
- Вот, гад! – прошептал двойник Владимира Владимировича. – Я так и знал!
Он ещё раз приложил мужика головой о дверной косяк и движением брови смахнул экран с поверхности колдовского зеркала. И снова попытался увидеть в зеркале что-нибудь более «приличное», нежели лицемерная рожа Путина или Медведева. Но снова появился Грызлов, потом Явлинский, за ним – богомерзкий Миллер. В череде картинок, появляющихся в колдовском зеркале с равным и почти неуловимым интервалом, мелькала какая-та заставка. Их сиятельство снова пошевелил бровью, замедлил смену картинок и увидел, что в заставке изображены обыкновенная крыса и кусок какого-то особенно эксклюзивного дерьма.
- Да, брат, долицедействовался, - пожурил сам себя их сиятельство. – Впрочем, я этого и ожидал. В общих чертах. Что выбранные мной люди из приглянувшегося мне ареала рано или поздно достигнут совершенной гнусности. Потому что такой финал уже в начале знакомства с моими нынешними подопечными был очевиден. И ничего иного произойти не могло, имея под собой кропотливый долгосрочный процесс объединения таких замечательных национальных особенностей, как русская крестьянская хитрожопость, полное быдловское отрицание истинных морально-этических норм, беспримерное ханжество и невероятная бытовая нечистоплотность. Вот и получилась идеальная в своём совершенстве гнусность, конгруэнтно ассоциирующаяся с образами Владимиров Владимировичей, крыс и их экскрементами. И, достигнув того, чего они достигли, мои подопечные сотворили феномен более мерзкого зла, нежели зло классическое. В силу чего вот уже какой век не они, а я вынужден ходить в их двойниках…
«…Да, но только по внешности, - перешёл на мысленный монолог двойник Владимира Владимировича, - потому что внутренне я ещё не совсем иссяк. Есть, то есть, ещё порох в пороховницах…»
С этой мыслью он снова шевельнул бровью, и колдовское зеркало обрело новую функцию. А именно: в ответ на движение брови самого из зеркальной колдовской поверхности выдвинулся полупрозрачный планшет, на нём заиграли разноцветные лучи холодного дьявольского света, «рождая» человеческие фигурки голографического происхождения. Над ними затрепыхал крылышками голографический воробышек и стал какать голографическими алмазами. Фигурки тотчас сцепились не на жизнь, а на смерть, и через несколько мгновений все легли, что называется, на поле, брани.
- Хе-хе, - сказал сам и снова шевельнул бровью. В ответ на это движение внизу колдовского зеркала побежала информационная строка, сообщающая о внезапной насильственной смерти двух подпольных букмекеров, явных депутатов разных областных дум, одного содержателя игорного притона, по совместительству помощника районного прокурора, двух судей и одного начальника районной полиции в разных регионах РФ.
- Вы, ребята, не обижайтесь, но рано или поздно все там будете, - снисходительно пробормотал сам и вдруг пригорюнился. Потому что вспомнил свои прошлые внешности. Незабываемые и неповторимые оболочки Нерона, Траяна и Калигулы. Да что так далеко ходить, потому что в практике перевоплощения у самого имелись внешности из менее глубокого прошлого. Типа Ивана Грозного, Петра Великого или Емельяна Пугачёва. Вот это были отрицательные герои – так отрицательные герои. И, когда сам стоял в прошлые времена перед этим же зеркалом, и менял изображение Фёдора Ромодановского на изображение Малюты Скуратова, а Малюты Скуратова – на патриарха Никона, в виде промежуточных заставок мелькали черепа, куски изъязвленной человеческой плоти и фрагменты пожарищ, а не какое-то эксклюзивное дерьмо рядом с прожорливыми крысами.
- А что делать? – сказал сам отражению Владимира Владимировича. – Если вы, батенька, ассоциируетесь не с каким-нибудь ужасным монстром или хотя бы с фрагментом какого-нибудь стихийного бедствия, а всего с обыкновенной крысой. Или с необыкновенным по мерзости куском дерьма. Впрочем, я бы удивился, если бы зло в такой среде, как эта…
Двойник Владимира Владимировича прищурился, поверхность колдовского зеркала пошла рябью и вместо отражения самого себя в виде известного героя современности появилось аллегорическое изображение современной России и современных россиян: ужасные небоскрёбы вперемешку с несанкционированными помойками и стихийными барахолками, толпы очумелых людей, снующих среди тошнотворно пахнущих забегаловок, продуктовых лавок и передвижных сортиров, многочисленные церкви и просто церковки, размерами едва превышающие вышеупомянутые сортиры, коптящие небо остаточные заводики, убогие склады третьесортных товаров с дрянными продуктами и наспех оборудованные свалки ядерных отходов из развитых и даже развивающихся стран.
- …Эволюционировало иначе, нежели оно эволюционировало на практике. То есть: от идеального абсолюта ирреального отрицания без цвета и запаха, излучающего запредельный холод температур первого космоса, к обыкновенной – пусть и с намёком на некую эксклюзивность – кучке самых последних отходов не самой лучшей жизнедеятельности. Что ж, я хоть и меньше всего приложил руку к данной эволюции в данной среде, однако вполне могу сам себе поаплодировать…
Двойник Владимира Владимировича ещё раз приподнял уголок левой брови и повторил голографический опыт. Только теперь над засновавшими на полупрозрачном планшете в лучах колдовского света человеческими фигурками появился не голографический воробышек, а свинья-копилка. И человечки представляли собой не сборище процветающих граждан современной России, а были это оборванные делегаты от нищенствующего большинства той же России. Среди них обретался и давешний мужик, хозяин лохматой собаки, муж безработной жены и отец двух хронически больных детей. На мужика и его «коллег» по малоимущему сословию из свиньи-копилки просыпались самые мелкие медные гроши. И не успели давешний мужик с коллегами откатить каждый свою монетку за пределы колдовских чар разноцветных лучей, как в их переливающемся свете появились фигурки каких-то бойких мерзавцев, одетых много лучше своих малоимущих компатриотов. Мерзавцы дружно навалились на малоимущих, отняли просыпанные на них медные гроши и принялись обирать бедняков дальше. При этом мерзавцы не чинились и довольствовались малым. Поэтому кто-то снял с малоимущего ботинки, кто-то – рубашку, а кто-то – просто ремешок от штанов. Одним из мерзавцев оказался – как показала появившаяся на зеркале бегущая строка – тот самый колбасный барон, в пользу которого предстояло трудиться на огороде вместо штрафа за разбитую фару давешнему мужику.
«Нет, всё-таки я доволен окружающим меня ареалом, - благодушно подумал сам после очередного опыта с колдовской голографией. – Хотя иногда зло берёт, потому что становится скучно. Потому что всё как-то умиротворённо предсказуемо в теме усугубляющейся на выбранной мной территории мерзопакости. И нет, чтобы кто-нибудь попытался противостоять данному усугублению. И развёл бы это застойное дерьмо всплеском настоящего первобытного зла с помощью какого-нибудь бунта или даже целого восстания. Ведь этого колбасного барона, который тут недавно голографировал, мало пришить и закопать без всяких приличествующих церемоний на какой-нибудь помойке, так ещё бы в придачу порешить всю его семью, всех его корешей из судейских с полицейскими плюс тот персонал, что на барона за позорные четыреста долларов в месяц горбатится, из дерьма колбасу делает. Так нет же. Не предвидится среди данного, любимого мной и донельзя богомерзкого ареала, никаких бунтов с восстаниями. А колбасный барон и впредь будет процветать. А людишки и дальше будут жрать его колбасу, которая стоит в пять раз дороже своей себестоимости. А над давешним мужиком его соседи ещё и злорадно посмеются: что, дескать, попал? А не хрен, дескать, картошку на продажу возить цельными тележками и грошовые пособия получать, сволочь…»
Зеркало, читая мысли двойника Владимира Владимировича, пошло мутной недовольной рябью, планшет убрался туда, откуда высовывался, разноцветный свет померк, а голографическая свинья-копилка приземлилась на пол и похрюкала в потайной комод. Куда некоторое время назад упорхнул голографический воробышек, какающий колдовскими бриллиантиками.
Тем временем грохнула общая входная дверь, и в квартиру ввалился в жопу пьяный Пердяков. Его, судя по звукам, кто-то тащил. Пердяков орал песню из репертуара Газманова про есаула, который пропил коня, а кто-то увещевал Пердякова сравнительно трезвым голосом:
- Ну, Самсон Гаврилович, ну, родной, ножку вот сюда…
- При-и-стре-э-ли-ить не по-адня-алась рука! – вопил Пердяков.
- Так. Теперь другую вот сюда…
Дверь в комнату двойника Владимира Владимировича распахнулась и туда ввалилась тёплая парочка: дурно пахнущий расхристанный Пердяков и какой-то заштатный столичный интеллигентишка в благообразной седой бородке, роговых очках и мятой шляпе.
- Куда?! – рявкнул сам и прочитал страшное заклинание, имеющее свойство перемещать неугодных лиц в пространстве. Но имея в виду инертность всяких страшных заклинаний в известной среде, двойник Владимира Владимировича приблизился к парочке и что есть сил ахнул переднего Пердякова чугунным кулаком в лоб. Удар получился славный, Пердякова оторвало от пола, и он отлетел назад, в коридор, выталкивая туда же следовавшего за ним интеллигентишку.
- Вовка, гад, что ты творишь?! – заорал Пердяков.
- Владимир Владимирович! – залебезил интеллигентишка. – Золотой вы наш, ненаглядный! Да мы за вас…
- Вон на хрен! – страшным голосом сказал сам и захлопнул перед парочкой дверь.
- Вовка, дай сто рублей, сволочь! – завопил Пердяков.
- Проси двести, - подсказал интеллигентишка.
- Подавитесь, - с бессильной злобой ответил сам, приоткрыл дверь и вбросил в коридор целую тысячу. Пердяков враз протрезвел. Интеллигентишка прослезился. А через минуту их уже и духа в квартире не было.
- Когда он, сука, успел? – спросил себя сам, имея в виду тот факт, что первые пятьсот рублей он дал Пердякову как бы недавно. – Кстати: как там эти?
Он снова достал из жилетного кармашка часы ирреально старинной работы, щёлкнул кнопочкой со звоном и выдвинул дополнительный циферблат, показывающий договорное время. Затем шевельнул бровью и соорудил над циферблатом проекцию Вергилия с Серёгой, трясущихся в антижелезнодорожном составе по ирреально бесконечному тоннелю.
- Ну, вы как там? – спросил сам.
- Да нормально, васясо, - ответил Вергилий и слегка оторвал задницу от ящика.
- Успеваете до полуночи? – зачем-то поинтересовался сам.
- А куды мы денемси? – съёрничал Вергилий.
- Поговори у меня, - разозлился сам. – Сколько можно по этому сраному тоннелю ехать? Долго вы ещё там будете валандаться?
- Дык это, тово, - продолжил валять дурака Вергилий, - как тоннель кончится, так и приедем. Мы вить его не строили…
- Короче: шевели копытами! – рявкнул напоследок сам и отключился.
«Как обманчиво время, - неожиданно попёрло в банальную лирику самого, - и как оно изменчиво. И то, что в реальности, и то, что вне его. И как оно коварно податливо на первый взгляд. И как оно жёстко реагирует на веру в свою податливость, изменчивость и обманчивость. Один я и Бог можем творить с ним всё, что нам вздумается. Я – в большей мере, Бог, в силу своей профессиональной порядочности, только в случаях самой крайней необходимости. Вот и сейчас я сотворил очередной временной парадокс только из мелочного каприза. И разделил время на несколько потоков. Первому потоку я снисходительно позволяю тащить себя через год такой-то под ритмичный стук эталонных мгновений, скребущихся о дно моей чёрной ладьи. Второй поток бежит со скоростью, равной длине адской экскурсии с поправкой на непредвиденные обстоятельства, делённой на время, которое может понадобиться этому старому олуху Вергилию, чтобы экскурсию таки довести до конца. Третий поток журчит на холостых оборотах просто так, про запас, потому что лично мне никакого времени не жалко. А жалко мне некоторых потерь, случившихся в первом потоке по моему недосмотру. Потерь в виде почти личного друга Бориса, Витька, Егорушки-засранца…»
- Что это я придумал? – вслух спохватился сам. – Какой он мне почти личный друг, это кусок дерьма Борька Ельцин? Или чего это мне убиваться из-за того, что подохли Черномырдин с Гайдаром? И подохли они вовсе не из-за моего недосмотра, а просто потому, что всему есть предел, и их прижизненной человеческой мерзости. Дошли до предела и – всё, и кранты! Зато вот у этого…
Сам снова посмотрел в зеркало.
- …Ещё не всё исчерпано. Потенциально просто безразмерный гандон. И, являясь на сегодняшний день эталоном паскудства, своих крайних возможностей ещё даже не начинал исчерпывать. Ну, просто очень талантливый негодяй! Недаром…
Сам подмигнул своему отражению.
- …Мне нравиться носить именно эту занюханную внешность. Хотя…
Сам сменил внешность Путина на внешность Грызлова, одновременно замедлил смену картинок со сменой заставок и снова увидел крысу рядом с большим «аппетитным» куском дерьма.
- …Ассоциируется только с крысами и только с дерьмом. Но это же и логично, так как что может быть мерзее крыс и дерьма? А монстры…
Сам прищурился, и на поверхности колдовского зеркала появились фрагменты Манхеттена с Уолл-стрит. Рядом образовался кусок здания Лондонской фондовой биржи в разрезе, показывающем деятельность данной биржи в виде ожесточённой крысиной грызни во время очередных котировок. Потом на месте первых изображений, «стёршихся» согласно колдовскому программному таймеру, показалось изображение одной из трибун стадиона, набитого безмозглыми опарышами по случаю концерта какой-то задроченной поп-дивы. А поверх него образовался ещё один разрез, но уже больницы для бедных, где вперемешку в большом количестве в малом пространстве возились санитары, полотёры, врачи и умирающие дети. За больницей «пошли»: аллея частного парка с дорогими статуями из натуральной коринфской бронзы, фрагмент нищего квартала в Дели, поле для гольфа с яхт клубом и снова крысы, крысы, крысы. Крысы в белых воротничках, крысы в клубных пиджаках, крысы в котелках и цилиндрах. И снова в невероятном количестве опарыши на продуктах гниения и дерьмо, дерьмо, дерьмо. А на фоне всего этого дерьмово-крысиного безобразия отчётливо выбелился инверсионный след врезавшегося в здание всемирного торгового центра Боинга. А по краям всего того же безобразия какие-то несуразные самовзрывающиеся фигуры.
- …Это лишь пережитки прошлого. Или архаичные остаточные явления. Каковые явления могли бы приказать долго жить небольшим напряжением воли сильных мира сего паскудного. Но не прикажут. А будут ещё долгое время искусственно поддерживаться к жизни вышеупомянутыми сильными мира сего вышеупомянутого паскудного, потому что нынешние монстры вкупе с самой разнообразной религией и поп культурой на фоне повсеместного растления нравов помогают нынешним крысам лучше править опарышами…
Тем временем – пока сам любовался картиной мира в своём колдовском зеркале – какая-то хлопотливая гнида с четвёртого этажа завела перфоратор и принялась долбать межкомнатную перегородку. На самого – хоть жил он на первом этаже – посыпалась штукатурка.
- Кто это там такой молодец у нас? – решил полюбопытствовать двойник Владимира Владимировича, мигнул, и в зеркале появилось изображение гниды, сухонького старичка самого профессорского вида, самолично управляющегося с капитальной перестройкой личных апартаментов.
- Молодец, старик! – одобрил сам, мимолётно проникая в недовольство остальных жильцов дома. В том числе, одной доходящей на последней стадии болезни Альцгеймера старушки, двух пожилых ветеранов БАМа, страдающих мигренями и трёх кормящих мамаш, решивших одновременно соснуть после ночных смен в разных коммерческих заведениях, хозяйственных хлопот и возни с детками. Они бы соснули, но злостный дедушка продолжал долбать стенку, вознамерившись после смерти своей бабушки объединить две комнаты и соорудить поле для мини гольфа. Перфоратор сотрясал хлипкую хрущобу, не рассчитанную на соприкосновение с мощным элктроинструментом фирмы «Бош», а двойник Владимира Владимировича, ощущая поднимающуюся злость и боль в окружающих дедушку соседях, только радостно щерился своему гнусному отражению в зеркале. И одновременно читал сведения о дедушке, которого сократили в его НИИ одновременно по трём причинам. Первая: НИИ окончательно приказало долго жить, сдавшись на милость победителю в виде экспортно-импортной фирмы с хитрым названием «Лакузонь». Вторая: дедушка давно достиг того возраста, когда впору ехать вперёд ногами на кладбище, а не бегать с помощью них на работу. И третья: дедушка не смог достаточно быстро переквалифицироваться из микробиолога в менеджера по продажам мягкой китайской игрушки. Поэтому он, наконец, похоронил бабушку, помершую после дефолта, и занялся тем, о чём мечтал всю сознательную жизнь с тех пор, как увидел первые американские фильмы по телевизору. А именно: сооружением собственного поля для мини гольфа.
- Та-эк, - сладострастно читал сам данные о злостном дедушке, - один из первых в классе вступил в ряды ВЛКСМ. В пятидесятом накатал донос на доцента кафедры общей биологии за упоминание имени Вавилова Николая Ивановича всуе. В пятьдесят шестом первый в подъезде вынес портрет Сталина на помойку. В девяносто первом активно агитировал за Ельцина. В девяносто пятом…
В это время дом под воздействием дедушкиного перфоратора чувствительно дрогнул, да так, что треснуло колдовское зеркало, закалённое в специальной гальванической ванне с серебряной присадкой и тремя сверхъестественными патентованными заговорами. Изображение в зеркале стало размытым, а титры, шедшие по экрану внизу его, превратились в рваные белые полосы.
- Ах, ты, гад! – вызверился на дедушку сам и, подняв одну руку в сторону дедушки, а другую направив на зеркало, стал чинить дорогой предмет колдовской мебели. Между руками самого, потолком его комнатёнки и зеркалом заискрило, дедушка перестал громыхать перфоратором, а трещина в зеркале быстро затянулась. Экран с титрами обрёл нормальную функциональность, и сам мог легко прочесть последнюю информацию о злостном дедушке – дату его последнего успокоения в виде дня сегодняшнего сего года.
- То есть, да! – подытожил свои упражнения двойник Владимира Владимировича. – С мелочью всякой мне ещё справиться по силам. Это хорошо. Только вот почему я никак с Пердяковым сладить не могу? Зело достойный гнус, очевидно. Такой же, как сильные мира сего паскудного, которые мне нынче тоже не по зубам. Но я ведь и не хочу к ним примерять свои зубы? Зачем? И не по-товарищески это. Ведь римляне как говорили? Люпус, что ли, нон моргет люпум? Хотя какие здесь люпусы. Вот другая пословица из тех же римлян подошла бы вполне. Как там по-ихнему… Вот, чёрт, забывать стал мёртвые языки, а как раньше на них шпарил. Но на хрена они мне здесь? Ведь лучше, чем по-русски, один чёрт не скажешь. И про этих, которые отнюдь не люпусы, лучше сказать, что ворон ворону глаз не выклюет. Но в нашем случае всё-таки правильней будет сказать: ворон крысу да не заманает и уж говна её трогать и подавно не станет…
Здесь двойник Владимира Владимировича прервал свой монолог, потому что снова услышал ненавистного Пердякова. Тот, казалось, протрезвел и нормальным голосом призывал своих спутников идти к нему домой и не раскокать по пути приобретенную тару.
- К кому это, к нему? – слегка растерялся от неслыханной наглости сам. А дверь в его комнатёнку уже распахнулась и в неё ввалились Пердяков, давешний интеллигентишка и ещё двое каких-то прихлебателей.
- Вовка, друг, мы у тебя посидим! – заявил Пердяков. – Заходите, граждане, не стесняйтесь! Вот такой человек, этот мой сосед Владимир Владимирович…
- Вылитый премьер!..
- Теперь уже снова президент!..
- И слава богу, господа, слава богу!..
- Ну, нет, этот похлипче будет, а тот настоящий орёл!.. – загомонили вошедшие, без спроса сгрудившиеся вокруг антикварного ломберного столика из гарнитура кардинала Мазарини.
- Так, где у нас стаканы? – по-хозяйски захлопотал Пердяков и полез в горку с посудой из коллекции богемского стекла Фердинанда первого Габсбурга.
- Господа! – решил действовать по-своему двойник Владимира Владимировича и рачительно прикрыл собой горку. – У меня есть сведения, что проживающий на четвёртом этаже в двухкомнатной квартире некий пенсионер Волошин Василий Петрович преставился всего десять минут назад. Перед тем как преставиться, пенсионер Волошин выносил строительный мусор, а возвращаясь домой, он забыл запереть за собой входную дверь. Что скажете, господа?
Повисла непродолжительная пауза. Затем присутствующие снова загомонили:
- Васька преставился!..
- Чего бы это ему преставиться?..
- Опять, козёл, мусор у подъезда вывалил! Я, бля буду, который раз об него спотыкаюсь…
- Дверь не закрыл…
- Да не мог он не закрыть, сквалыга!..
- А вдруг, шу-шу-шу?..
- Нет, а может, бу-бу-бу?..
Обсуждая тему незапертой двери в перспективную квартиру свежепреставившегося пенсионера, собутыльники Пердякова склонили головы друг к другу, и перешли на «полулегальное» бормотанье. Однако Пердяков хлопнул самого по спине и призвал собутыльников завязывать с конспирацией:
- Ну, что вы, ей-Богу, зашухерились, как мыши в амбаре? Да он свой в доску мужик! Правда, Вовка?
- Век воли не видать! – заверил гостей двойник Владимира Владимировича.
- Тогда чё мы здесь тормозим? – оживились собутыльники Пердякова и дружно слиняли на оперативный простор, грабить перспективную квартиру свежепреставившегося соотечественника, спьяну не сообразив поинтересоваться: а откуда у человека, похожего на их – всякой сволочи – любимого государственного деятеля, такая эксклюзивная информация?
- Ну, что ж! – потёр руки довольный началом спланированной акции сам и материализовал колдовской на заговорных сенсорах сотовый телефон. – Алё? – любезно осведомился он.
- Пр… кр… хр… отделений полиций слюшает, - ответил сотовый с жутким акцентом, присущим самым новым стражам нового московского порядка.
- Алё, - вкрадчиво повторил двойник Владимира Владимировича. – Господин полицейский? На вверенном вам участке, в доме номер таком-то по улице такой-то совершается групповое преступление…
И сам подробно, предельно понятными русскими фразами объяснил новому московскому полицейскому положение дел.
- Слюший, хазаин квартир точна померла? – заволновался на том конце связи господин полицейский.
- Померла, померла, - успокоил полицейского двойник Владимира Владимировича.
- Слюший, хазаин квартир точна была багатый чалавэк? – не отставал полицейский с присущей ему полицейской въедливостью.
- Точна, точна, - передразнил полицейского сам.
- Вах! Если обманил, сафсэм бедни будэш!
Связь прервалась, и через семь минут к дому такому-то по улице такой-то подъехали полицейская машина быстрого реагирования и мебельный фургон. А ещё через пять минут Пердяков с собутыльниками, закованные в наручники, с переломанными рёбрами и фонарями под всеми глазами, сидели в полицейской машине, а жутко жестикулирующие новые стражи нового московского порядка руководили погрузкой мебели и остальных вещей – вплоть до упаковок с неизрасходованным строительным материалом – в мебельный фургон. А ещё через пятнадцать минут кортеж отваливал от крыльца дома по указанному адресу,
- Ну, вот, пятёрка Пердякову обеспечена, - снова потёр руки сам, имея в виду умение современных российских полицейских раскрывать чохом все скопившиеся за отчётный период преступления, поймав на последнем подобном какого-нибудь бедолагу. Двойник Владимира Владимировича снова подошёл к зеркалу, по ушам его резанула непривычная (наверняка – краткосрочная) тишина, и ему вдруг стало грустно.
«А всё-таки люблю я их, мерзавцев. И того, кого в преисподнюю отправил, и того, кого ещё хуже. Однако иначе нельзя: на хрен мне тут Пердяков, когда клиент на подходе? Я тут буду доводить до финала документацию прецедента, а Пердяков станет у меня новые заговорные средства выжирать. Или ещё лучше: притащит очередную шару на распитие дерьмового суррогата, под видом которого дерьмовые российские производители выпускают водку…»
В этом месте своих размышлений сам плавно мысленно вернулся к констатации того печального факта, что с мелочью справляться у него ещё сил хватает. А вот с крупняком – туго. Но на фига ему бодать крупняк? Ведь это его верные клевреты. Взять, к примеру, этого, который сейчас смотрит из зеркала. Гнуснее, в натуре, не придумаешь. Вот как такого забодать? Да он сам одним только своим богомерзким существованием создаёт предпосылку для появления целой тьмы ещё более гнусных, чем он сам, клевретов. Готовых лизать до посинения задницу не только своему кумиру, но и задницы кумирам кумира. Например, Джорджу Бушу старшему. Или Джорджу Бушу младшему. А можно и производителю одноимённых окорочков. Сгодятся задницы всех последних канцлеров объединённой Германии плюс тамошние фабриканты. А как хороши задницы английского премьера, здравствующих членов королевской фамилии и дюжины самых высокопоставленных лордов. Не забыть про задницы всех без исключения действительных и запасных членов израильского Кнессета.
Сам слегка прищурился и на поверхности колдовского зеркала, не смущаемого дрожью отбойно-сверлильных работ по текущему ремонту, пошли чередой физиономии публичных российских холуев типа Познера, Млечина и Сванидзе. В череду сих важных в кавычках господ, потому что, какие из холуев господа, затёрся некий донельзя отвратный лысый мужик с гадской рожей и ужимками ярмарочного шута, играющего роль не то адъюнкта медицины, не то филера седьмого разряда. Данный мужик мешал любоваться самому особенной гнусностью выражений харь вышеупомянутых холуев, он «перебегал» дорогу то одному, то другому персонажу из общества приверженцев его величества холуйского паскудства, и двойник Владимира Владимировича, наконец, решил поинтересоваться, кто сей хрен есть. Моргнул и на экране в углу колдовского зеркала высветились данные на лысого мужика явно педерастического толка. Больше того: на том же экране появилось изображение ирреально почётной грамоты, выданной лысому мужику при его жизни отделом вурдулачьего поощрения деятельности особенно старательных верхних пакостников за примерное говноплюйство. И плевался говном лысый мужик в то место, где он родился, вырос, бесплатно лечился от болезней, бесплатно выучился в университете и так далее, пока не грянула демократия и говноплюй не стал тем, кем он стал.

 

next

 
 








1) Смешно сказать: в Москве небоскрёбы строят турки и сербы. Вы когда-нибудь слышали, что турки с сербами строили небоскрёбы хотя бы в Мексике?






2) Если тот, кто считает, что, получая шестьсот долларов на семью из четырёх человек, не является нищим, тот или полный идиот, или феноменально экономный человек






3) То есть, аккурат после двадцатого съезда КПСС, когда товарищ Хрущёв всенародно обличил бывшего своего благодетеля товарища Сталина во всех тяжких. Да ещё припаял ему статью посмертно за аморальное поведение, поскольку товарищ Сталин тайно способствовал возникновению такой гнилой спортивной буржуйской отрасли, как культуризм






4) Волк, что ли, волка не укусит. Вроде бы латынь. Автор сильно просит не придираться к латинской орфографии в русской транскрипции, потому что тоже успел подзабыть латынь и прочие классические языки, которые, в общем-то, и не знал