1812 г. - Кутузов объезжает войска

                Кутузов объезжает войска
                25 августа

С двумя рисунками.

Пояснительное описание к акварельной картине
Н. С. САМОКИША,
составлено по следующим источникам:

М. Богданович. История Отечественной войны 1812 года.
Н. Головин. 1812 год.
Леер. Обзор войн России.
М. Российский и С. Сухомлин. Военная история.
Л. Толстой. Война и мир.
Д.И. Троицкий. Двенадцатый год.
Н. Шильдер. Император Александр I.

    Главнокомандующий первой армией военный министр Барклай-де-Толли, видя превосходство неприятеля, вторгшегося в пределы России, не хотел вступать с ним в бой и решил начать отступление, увлекая неприятеля за собой вглубь страны, и при этом, беспокоя его мелкими схватками и всячески стараясь истощать его силы. На пути отступления, не далеко от Смоленска, первая армия соединилась со второй, которой командовал Багратион.
    Разыгравшийся 6 августа бой под Смоленском, после чего неприятель по-прежнему продолжал свое победоносное шествие вглубь страны, а мы перед ним все отступали и отступали, поверг в грусть всю страну.
    Войска наши, жаждавшие случая преградить своею грудью, дальнейший путь полчищам Наполеона, считали себя довольно для этого сильными. Отступление казалось им предательством. Таковы были чувства одушевления не только солдат, но и начальников их. Эти мнения, с быстротой молнии пролетая Россией, достигали обеих столиц. В Москве с каждым днем более и более высказывалась общая безотчетная ненависть к иностранцам. В Петербурге явно порицали Барклая-де-Толли и многие готовы были даже обвинять его в измене.
    В настоящее время никто не сомневается в том, что Барклай-де-Толли, сохранив порученную ему армию, достоин признательности потомства наравне с Кутузовым, но в 1812 году судили иначе. Как, по мнению многих, действия наших войск были ведены Барклаем-де-Толли чрезвычайно дурно, то всякая перемена в начальстве над армией казалась выгодной. К тому же безотчетная недоверчивость ко всем иностранцам и даже к русским уроженцам, носившим иностранные фамилии, доходила тогда до последней крайности. Даже те, которые не питали к Барклаю-де-Толли никакого неудовольствия, приписывали его несчастной звезде бедствия, тяготевшие над Россией.
    Убежденный в необходимости избрать нового главнокомандующего и вверить ему начальство над всеми русскими армиями, Император Александр поручил обсуждение этого обстоятельства особому Комитету. По выслушании всех официальных бумаг и частных писем, объяснявших положение дела, Комитет из 6 лиц под председательством графа Салтыкова единогласно признал, «что недеятельность в военных операциях происходила от недостатка положительного над всеми армиями единоначалия и что, для успешного хода войны, необходимо назначить одного общего главнокомандующего».
Затем, приступив к назначению общего главнокомандующего, Комитет постановил, что оно должно быть основано на известной опытности в военном искусстве, отличных дарованиях, общем доверии и на старшинстве службы. Рассуждая, - кого предложить в главнокомандующие, называли Бенигсена, Багратиона, Тормасова и бывшего давно уже в отставке Палена, но находили, что ни один из них не соответствовал определенным для выбора условиям. Наконец, когда было произнесено имя Кутузова, все члены Комитета единогласно постановили вверить ему начальство над всеми армиями, предоставить ему одному власть определенную положением о большой действующей армии и предписать начальникам губернских ополчений, доносить ему об успехе вооружений и о местах, где, уже собраны земские силы.
    Кутузов соединял в себе все условия, определенные Комитетом при выборе главнокомандующего. Его служба началась под счастливыми предзнаменованиями: в самых юных годах своих, замеченный Екатериной Великой, впоследствии называвшей его «мой Кутузов», он получил практическое военное образование под руководством образованнейшего из тогдашних русских генералов Баура, был отличен Румянцевым и сделался любимцем Суворова. Его имя было неразлучно связано с памятью славнейших подвигов Екатерининского века; его двукратное спасение после тяжких ран обращало на него внимание всей России.
    Впоследствии Кутузов, будучи назначен чрезвычайным послом в Константинополь, выказал необыкновенные дипломатические способности, исполнял с отличием многие важные поручения и окончил продолжительную войну с турками решительным ударом, нанесенным армии верховного визиря и договором, расширившим пределы России до Дуная и Прута.
    Порядок, точность, неусыпность, прозорливость, скромность и мужество – вот воинские качества, отличавшие знаменитого Кутузова. С первых же шагов на военном поприще, он был известен своею храбростью. Многие удивлялись его ранам, но он скромно замечал:
    «Раны получить не трудно; в службе главное – исполнять свое дело. Какая от того польза отечеству, если, захотев блеснуть храбростью, вдадимся в опасность бесполезную».
    Ко всему этому Кутузов присоединял преимущество старшинства по службе над всеми главнокомандующими наших армий. Наконец, имя Кутузова, природного русского, было русское, что в Отечественную войну 1812 года имело большую важность.
Избрав Кутузова, Комитет совершенно исполнил ожидания Государя, который заранее предвидел на кого падет выбор и, за несколько дней перед тем, почтил маститого военноначальника изъявлением личной своей благосклонности, возведя его в княжеское достоинство, а вслед затем, 8-го августа, призвав его к себе, объявил ему назначение в главнокомандующие всеми армиями и ополчениями. «Я не оробел, - говорил потом Кутузов в вечеру того же дня, в кругу родных своих, - и с помощью Божьею надеюсь успеть, но слушая государя, я был растроган новым назначением моим».
    Известие о назначении Кутузова главнокомандующим всеми вооруженными силами, действовавшими против Наполеона, было встречено во всей России с невыразимым восторгом. Такое расположение целого народа в пользу одного лица достаточно убеждает в необходимости назначения Кутузова. Сам Барклай-де-Толли, получив известие о назначении Кутузова, не охладел в усердии своем к общему делу. Изъявляя покорность и готовность жертвовать своею жизнью, какие бы ни были ему поручены обязанности, Барклай-де-Толли писал Государю: «Как главнокомандующий, подчиненный князю Кутузову, я знаю свои обязанности и буду исполнять их добросовестно».
    Иностранные писатели, не вникнув в положение дела, старались исследовать: действительно ли Кутузов заслуживал почетного места, на которое поставили его воля царя и глас народа – глас Божий. Для нас, русских, такое исследование совершенно напрасно; мы чтим в Кутузове полководца, освободившего Россию от чужеземного нашествия, благоговеем к его памяти и вовсе не занимаемся вопросом: возможно ли было исполнить лучше то, что так хорошо исполнил Кутузов?
Накануне своего отъезда в армию Кутузов слушал, стоя на, коленях, молебен в Казанском соборе и возложил на себя образ Казанской Божией Матери, подданный ему протоиереем. Выходя из церкви, Кутузов сказал священникам: «Молитесь обо мне; меня посылают на великое дело». На следующее утро народ, собравшись на дворцовой набережной, у дома своего защитника, провожал его в путь.
    11 августа Кутузов отправился в армию, напутствуемый усердными мольбами всех русских.
    17 августа в 11 часов утра Кутузов был встречен в 5 верстах от Гжатска. Жители выпрягли лошадей и везли карету на себе до приготовленного для него дома. Здесь первым его делом было отправить назад в армию офицеров генерального штаба, высланных для обозрения позиции по московской дороге. «Не нужно нам позади армии никаких позиций; мы и без того уже слишком далеко отступили», – сказал Кутузов. В продолжение полуторачасового пребывания в Гжатске, он занимался отправлением предписаний и ответов на бумаги, с которыми там ожидали его курьеры, а потом отправился в Царево-Займище, где тогда находилась главная квартира обеих армий. По прибытии туда, в 3 часу пополудни, Кутузов, поздоровавшись с почетным караулом, для него приготовленным, сказал, как будто про себя, недовольно громко: «Ну, как можно отступать с такими молодцами!»
    Эти слова полководца, с быстротой молнии, разнесшиеся по войскам, ободрили солдат. Уныние, вызванное в наших войсках отступлением пред неприятелем, исчезло. «Вдруг электрически пробежало по армии известие о прибытии Кутузова», – говорит современник этого события. «Минута радости была неизъяснима, имя этого полководца произвело всеобщее воскресение духа в войсках, от солдата до генерала».
Тотчас появилась поговорка: «приехал Кутузов бить французов».
    Пообедав наскоро, новый главнокомандующий немедленно отправился осматривать позицию. Он ехал верхом, в сюртуке без эполет, в белой фуражке, с шарфом через одно плечо и с нагайкой через другое. Солдаты засуетились было, начали чиститься, тянуться, строиться. «Не надо, ничего этого, не надо», – говорил им Кутузов. – Я приехал только посмотреть, здоровы ли мои дети. Солдату в походе не о щегольстве думать: ему надо отдыхать после трудов и готовиться к победе».
    «Вот приехал наш батюшка, – говорили солдаты, – он все наши нужды знает. Как не драться при нем! В его глазах все до одиного рады мы головы положить».
С быстротою молнии во все концы России разнеслась весть, будто-бы в это самое время, огромный орел вознесся над головой Кутузова, сопровождая его при объезде лагеря. Это событие, действительное или вымышленное, осталось в народных преданиях, как свидетельство надежд, возбужденных новым главнокомандующим.
Осмотрев позицию при Цареве-Займище, Кутузов признал ее невыгодной для сражения и приказал отступать, тем более что хотел поскорее сблизиться с приближавшимися подкреплениями. Армия на это не роптала. Несмотря на то, «что отступление продолжалось», – говорит один участник событий, – мы думали, что идем на встречу французов. Так присутствие Кутузова воскресило дух во всех войсках».
    Впрочем, на этот раз отступали не долго.
    В 10 верстах от Можайска, у села Бородина наши войска остановились.
Весь день 25 августа прошел в приготовлениях к сражению.
    Сознав всю важность предстоящей битвы, Кутузов принял все меры для обеспечения победы. Так, укрепив позицию и разместив на ней войска, он, зная твердую и горячую веру русского солдата в помощь Божию, приказал пронести вдоль линии войск чудотворную икону Смоленской Божией Матери, спасенную усердием наших воинов во время занятия неприятелем Смоленска и с той поры постоянно сопровождавшую русские войска.
    Во время обороны Смоленска к вечеру 5-го августа, по приказанию Барклая-де-Толли, переданному дежурным генералом 1-й армии флигель-адъютантом Его Императорского Величества полковником Кикиным, икона Смоленской Божией Матери, находившаяся по случаю перестройки церкви над Днепровскими воротами в приходской Благовещенской церкви, была взята двумя офицерами с командой и, в сопровождении духовенства, перенесена на Покровскую гору, где и была передана в батарейную роту 3-й артиллерийской бригады и помещена в ходу взорванного зарядного ящика и возилась в нем от 6 августа до 8 ноября.
    Копия иконы Смоленской Божией Матери находится сейчас в 1-й батарее 13-й артиллерийской бригады «для сохранения в роте напоминания, соблюдавшим святую икону воинам, силы благочестия и помощи Царя Царствующих». Иконой Смоленской Божией Матери греческий Император Константин IX Мономах благословил в 1406 году принцессу Анну, выдавая ее замуж за князя Черниговского Всеволода Ярославовича, а с 1662 года икона находилась в Смоленске и только в 1812 году с 6 августа до 8 ноября она находилась во взорванном зарядном ящике батарейной роты 3-артиллерийской бригады, с которой и участвовала в Бородинском сражении.
Поднимая этим общением с Богом, настроение воинов, Кутузов вызывал в каждом решение пожертвовать собою для спасёния родины.
    Из-под горы от Бородина поднималось церковное шествие. Впереди всех по пыльной дороге стройно шла пехота со снятыми киверами и ружьями, опущенными книзу. Позади пехоты слышалось церковное пение. Обгоняя друг друга, без шапок, бежали навстречу идущим, солдаты и ополченцы.
— Матушку несут! Заступницу... Иверскую!..
— Смоленскую матушку, – поправил другой.
    Ополченцы, и те, которые были в деревне, и те которые работали на батарее, побросав лопаты, побежали навстречу церковному пению. За батальоном, шедшим по пыльной дороги, шли в ризах священники, один старичок в клобуке с причтом и певчими. За ними солдаты и офицеры несли большую, с черным ликом в окладе, икону. За иконой, кругом ее, впереди ее, со всех сторон шли, бежали и кланялись в землю с обнаженными головами толпы военных. Взойдя на гору, шествие остановилось; державшие на полотенцах икону люди переменились, дьячки зажгли вновь кадила, и начался молебен.
    Жаркие лучи солнца били отвесно сверху; слабый, свежий ветерок играл волосами открытых голов и лентами, которыми была убрана икона; пение не громко раздавалось под открытым небом. Огромная толпа, с открытыми головами офицеров, солдат, ополченцев окружала икону.
    Солдаты и ополченцы, однообразно – жадно смотрели на икону. Как только уставшие дьячки (певшие двадцатый молебен) начинали петь: «Спаси от бед рабы твоя, Богородице», и священник и дьякон подхватывали: «яко вси по Бозе к Тебе прибегаем, яко нерушимой стене и предстательству», на всех лицах вспыхивало опять то же выражение сознания торжественности наступающей минуты. Толпа, окружавшая икону, вдруг раскрылась, все поспешно посторонились, давая место седому генералу. То был Кутузов. В длинном сюртуке на огромном толщиной теле, с сутуловатой спиной, с открытой белой головой и с вытекшим, белым глазом на оплывшем лице, Кутузов вошел своею ныряющей, раскачивающейся походкой в круг и остановился позади священника. Он перекрестился привычным жестом, достал рукой до земли и, тяжело вздохнув, опустил свою седую голову. За Кутузовым был Бенигсен и свита. Несмотря на присутствие главнокомандующего, обратившего на себя внимание всех высших чинов, ополченцы и солдаты, не глядя на него, продолжали молиться. Когда окончился молебен, Кутузов подошел к иконе, тяжело опустился на колени, кланяясь в землю, и долго пытался и не мог встать от тяжести и слабости. Седая голова его подергивалась от усилий. Наконец, он встал и с детски-наивным вытягиванием губ приложился к иконе и опять поклонился, дотронувшись рукой до земли. Генералитет последовал его примеру; потом офицеры, и за ними, давя друг друга, топчась, пыхтя и толкаясь, с взволнованными лицами полезли солдаты и ополченцы.
    Главнокомандующий в течение этого дня подъезжал к некоторым полкам и говорил с солдатами: слова его быстро передавались в армии и усиливали общую готовность положить живот в защиту Москвы и России,
    Иностранные писатели говорят о двойной порции пищи и вина, розданной, будто-бы, в этот день нашим солдатам по приказанию Кутузова. Действительно, благодаря усердию доброго русского народа и близости Москвы, наши войска имели в изобилии все нужное, но очевидцы говорят, что на призыв к чарке, многие из солдат отвечали: «не к тому готовимся, не такой завтра день!»
    Таково была общее настроение умов в нашей армии: не было заметно в ней уныния, но не было также и шумного восторга. Предстоящая битва, священная в понятиях русских, вызывала торжественную тишину и молчание. В диспозиции Кутузова в заключении было сказано: «Возлагаю все упование на помощь Всевышнего и на храбрость русских воинов».


                К О Н Е Ц

____________

Источник: РНБ. Шифр. 18. 339. 2. 959. Киев. 1910 г.

Текст публикации подготовил А. Одиноков.