ГХ488

Посвящается всем, познавшим небо в Оренбургском ВВАКУЛ!

-Уважаемые пассажиры! Командир корабля  и экипаж приносят свои извинения, но по метеоусловиям аэропорта Магнитогорск  мы производим посадку в аэропорту Оренбург!  Прошу всех пристегнуть ремни и приготовится к посадке! – прозвучало из динамиков в салоне самолета. Народ заворчал, стали слышны пьяные возмущения. Но резкий темп изменения высоты полета заставил всех заняться  ремнями.
-Уважаемые пассажиры! По предварительным данным задержка в аэропорту Оренбург произойдет более чем на восемь часов, поэтому решен вопрос  с размещением  и питанием за счет авиакомпании!-  Это объявление вызвало уже бурю одобрительных эмоций.
Вот и хорошо! Внезапно появилась возможность попасть на места прежней боевой славы!
Ну, что, внук, покажу тебе места, где из нас делали нормальных людей и мужиков!

Начало

Командир авиаэскадрильи майор Фоменко будничным тоном рассказывал стоящим в строю курсантам о нюансах новой жизни на полевом аэродроме. Строй внимательно слушал командира и дружно поворачивал головы, следуя за движениями его руки.
- 100 метров на запад – умывальник и душ!
-150 метров на юг – туалет! Не за углом казармы, а 150 метров на юг!
Из строя донесся  тихий вопрос:
- А 1500 метров на юг!
Командир, не повышая тона, спокойно продолжал:
-А кто пойдет  в Чистое,  тот вместо полетов  на Л-29 будет летать на «Лапяте»,  копая ямы за туалетом  до конца программы!  Увольнение  из расположения полевого аэродрома до самостоятельного вылета производится не будет! Другие остроумные вопросы есть?
- Никак нет! – рявкнули  48 курсантских глоток.
Началась аэродромно-полевая жизнь!!!
Полевой аэродром назывался просто – «Третий»! Командиры взводов и рот использовали его как детскую пугалку, обещая раздолбаям - курсантам организовать летную практику именно на «третьем» аэродроме. Место было, конечно, мало похожим на Париж, но мы на большее и не претендовали, лишь бы быстрее начать полеты. Антураж был своеобразный – посреди степи стояли четыре дома и баня, покрашенные  в розовый цвет. Отсутствовал магазин, библиотека, клуб, парикмахерская, пресная вода и киоск Союзпечати! В избытке – солнце, ветер, пыль, миражи и свобода от остальных благ цивилизации! Город – на горизонте, почти в 13 километрах, парил в испарениях степи и тоже казался миражом. Над всей этой благодатью скромно висел старший прапорщик Табаченко, хитро поглядывая на наш строй.
- Представляю вам старшину эскадрильи! – сказал комэска и повернулся к старому старшему прапорщику, отдав ему честь. Дед тоже отдал ему честь на польский манер – подогнув безымянный палец  и мизинец к ладони.
-Старший прапорщик Табаченко! – приятным, спокойным баритоном, представился дед. – Все вопросы шильно-мыльного и другого каптёрного характера решать со мной! За порядок спрошу особо!  Слушай наряд на ближайшие десять дней! Дежурный по эскадрильи курсант Белов! Дневальные – Волошин и Михайлюта!
Строй онемел,  названные лишились языка сразу! Шокирующая правда аэродромного быта ударила по самому «святому»  - Уставу внутренней службы ВС СССР!
- А? – открыл рот замкомвзвода.
 - Б!- сказал комэска.- Они будут ждать возвращения своего инструктора из отпуска!

Инструктор

«Быстрее бы полетать, надоело пить водку с  тестем! Надо успеть набрать форму к соревнованиям, подчистить комплекс!» - с этой нелегкой мыслью проснулся Валерий Павлович Чепурной,  «почти Чкалов», среди курсантов – «Чапа», в частном домике на окраине Барнаула.  Жена с детишками уже смеялись во дворе. Божественно пахло блинами и свежим молоком! Пусть отъедаются, скоро в дорогу! Вставать не хотелось. Тело аккумулировало силы, готовилось к хроническому недосыпу и бесконечным перегрузкам. Жена, любимая Наташа, зная о предстоящей работе, почти не доставала его глупостями. Она с тещей пыталась его подкормить, а тесть – подпоить! Внимание и понимание, конечно, льстило, но всему хорошему приходит конец. Многолетняя практика говорила, если все хорошо, значит, скоро что-то испортится!  Очень не хотелось чтобы портились отношения с близкими, поэтому сыграл себе подъем и появившись на крыльце в виде римского патриция, завернутого в тогу из простыни произнес великое –  «Да не оскудеет рука кормящая, поящая и любящая!» Жена подошла первой, подставила щечку, пахнущую выпечкой. Сын, допив стакан молока, не вытирая рта прокричал –«Папка, я всё съел! Вкуснятина! Поехали домой!». Так, хорошо, появился единомышленник!
-Эх, почему так несправедливо с тобой тогда обошлись? – кряхтел с похмелья тесть. – Поехал бы сейчас не в пыльный Оренбург, а в какой-нибудь  ГДРбург!
-Папа, давайте с утра о хорошем! Надо билеты сегодня выкупить!- сказала жена.
-Ага! Ещё один союзник! – мелькнула мысль.
- Папка, а садик летом работает? – спросила дочка.
               Вот теперь понятно, семья хочет домой, в родную хрущевскую двушку на Больничном.  И закрутилась карусель сборов!

Каптёрка

Великий и могучий русский язык, в сочетании  с командным, сумел превратить многие немецкие слова, попавшие в русскую армию с иноземцами,  в удобопроизносимые и перевариваемые понятия. Выговорить  слово «каптернамус»  не сможет ни одна больная с похмелья русская голова. А вот крикнуть зычно – Каптёр! – сможет даже очень упитый фельдфебель. Да и вообще, с детства удивляло постоянное стремление окружающих русских как-то исковеркать  слова, дать кому-нибудь прозвище - «кликуху». Были «кликухи»  практически у всех курсантов, появлялись они спонтанно, в основном благодаря тем или иным чертам характера или особенностям личности. Так, моего друга Витю назвали «Мальвиной» за его певучий голос и некоторую медлительность. Одногруппник Санька нарвался  сам. Он пытался острить, давал прозвища другим и сильно достал Сашку Смагина, тот в порыве недоумения назвал его «Петя»! И всё! Давно  полковник, но «Петя»!
Так вот – каптёр! После старшины – второй человек по важности! Как правило, это были «списанные» курсанты или дембеля - солдаты.  Внешне каптёр выделялся сделанной из парашютных пружинок длинной цепочкой, на которой висела большая связка ключей, начищенными до зеркального блеска сапогами с сумасшедшей гармошкой на голенищах, отутюженной формой и стоячим чистым подворотничком! Он – хранитель всех курсантских вещей, которые перебрал собственноручно десять раз, знаток всех заначек и шхер, содержатель пьяно-картежного ночного притона и неизменный «стукач»  командира роты и особиста! Вот такая важность – хозяин кладовки!
В нашей каптёрке ещё не был назначен «хозяин». Народ  наперебой доставал старшину вопросами о каптёре, тот хитро молчал. Курсанты переживали за сохранность «вылетных»  папирос  и  того летного имущества, которое уже успели получить. Дождавшись окончания размещения вещей старшина, как бы невзначай, заметил, что есть примета – стал курсант каптёром - не сможет вылететь самостоятельно. Поэтому, до первого «списанного» он будет каптёром. Все облегченно вздохнули, «дед» уже вызывал уважение!
Невероятная личность старшины раскрылась 9 Мая. Нас привезли с аэродрома на парад, который впервые проводили на проспекте Победы. Построили в парадную колонну. Вдруг появляется наш старшина в парадной форме, с боевыми медалями на груди! Мы и обалдели! Так, Вы, воевали?! Дед  крякнул, кивнул. Но тут подошел наш комбат, тоже участник войны, обнялись они со старшиной, поздравили друг друга. Комбат своим зычным баритоном  командовал и шел впереди, помолодевший на тридцать лет, которые прошли после войны. Его энергия и задор передалась нам  и пошли мы так, как не ходили до этого никогда. Ведь мы были уже не желторотики, а умудренные аэродромом  мужики, пусть и восемнадцатилетние, шли за ним, как в бой!
Начальник училища с трибуны показал нам большой палец, одобряя нашу чистую негласную победу над извечными противниками – зенитчиками, специалистами в строевой подготовке. Стоящие вдоль проспекта люди закидывали нас степными тюльпанами и другими цветами. Комбат постоянно подавал команду: «Батальон!» Мы четко чеканили строевым, шли как единый организм, гулкое эхо отражало звуки от стен домов и усиливало эффект! Да, народ и армия были едины! Старшина пристроился к нам и прошел со строем до машин. Потом, под воздействием праздника, рассказал, что всю жизнь служил в авиации, воевал в авиации в батальоне обслуживания, был ранен, поэтому не гнуться два пальца на правой руке. После этого ни один курсант ни сказал ему слово против. Да и дед был мудр и прост! Что не спиться сынок? Да, товарищ старшина! Ну, вот тебе метелочка, подмети тогда отсюда и до подъема! И все так спокойно, с улыбкой, без эмоций и унижения! Мудрость, она приходит с годами!

Вылетные

С началом подготовки к выходу на аэродром все, даже некурящие,  были озадачены одним вопросом – где достать десять коробок хороших и красивых папирос? Особенно ценились «Три богатыря», «Герцеговина флор», «Спутник». В меньшей степени – «Казбек»! Сами коробки от этих папирос были произведением искусства и по внешнему виду больше подходили бы для конфет или других сладостей, но скрывали внутри папиросы с табаком высшего сорта и превосходного качества! С незапамятных времен курсанты покупали «вылетные» и хранили их как зеницу ока. Вскрыть пачку до первого самостоятельного  полета означало одно – летать не будешь! А вот когда ты слетал «сам», подписываешь пачку и докладываешь инструктору:- «Товарищ капитан! Курсант Белов первый самостоятельный полет выполнил! Разрешите получить замечания!» Потом даришь ему пачку, он её вскрывает, протягивает тебе, угощаясь сам. Вы вместе закуриваете и начинаете разговор уже как взрослые люди, у которых есть одно очень важное и ответственное дело. Остальное  раздавалось примерно так - пара пачек на круг  курсантам, ещё пара – техникам, руководителю полетов, его помощнику, выпускающему, проверяющему. Все поздравляли, желали добра и летного долголетия. Это был своеобразный церемониал посвящения во взрослую жизнь!  Вот после этого – ТЫ ЛЕТЧИК!
Мой первый инструктор вырезал из коробок подписанную  курсантом стенку и хранил ее вместе с другими, полученными ранее, наравне с личными документами! Он помнил каждого и переживал за всех, кому дал возможность узнать небо!

Первый летный день

Отбой был произведен на два часа раньше привычного потому, что  встать нужно в пять утра. После отбоя в кубрике долго не стихало шушуканье. Парни все переживали и старались настроиться на предстоящий день. Каждого глодал один и тот же вопрос – смогу ли я?  Но, как выяснилось,  не все настраивались на полеты. Утром к своему инструктору подошел Вовка Коробейников и честно признался, что летать он не хочет и просит не тратить на него время и силы. Видавший виды капитан Кустов чуть не проглотил свой шлемофон! Сразу побежал к комэска и доложил о ЧП. Тот успокоил Кустова, объяснив, что такому нужно радоваться и тут же на построении  спросил:
 - Есть ли еще желающие не проходить летную практику?
 Из строя вышел ещё один – краса и гордость школы юных космонавтов, лучший волейболист училища Серега Дёменский.  Командир не стал выяснять причины отказа, он сразу всем объявил, что лучше будет для всех, если парни сделают, хотя по пять полетов, а потом их «спишут» по профнепригодности.
Мои светлые надежды на получение свободы от нарядов или дополнительных дневальных испарились в лучах восходящего солнца.
Солнце выскочило из-за горизонта как маленький чертёнок из табакерки – быстро и ярко осветило степь. Утренняя свежесть залезала под комбинезоны и бодрила. Маховик летной смены запускался в каком-то дерганом режиме. Все хотели что-то делать, но ещё не знали, как и что за чем. Первыми убежали курсанты, назначенные в стартовый наряд. За ними, загрузив на себя парашюты, планшеты и зачем-то ППК, пошли все остальные. В казарме стало тихо, только начал хлопать открытыми створками окон сквозняк. О, эти окна! Они заслуживают отдельного описания. Судя по количеству слоев облупившейся краски их возраст превышал предельный срок нахождения на военной службе в два раза. Деревянные части рам были изъедены жучками и высохли под степными ветрами до состояния трухи. Стекла из них выпадали от малейшего ветра потому, что гвоздям не в чем было закрепиться. Гвозди вбивать не требовалось. Они легко входили под давлением пальца. Внизу, вдоль казармы лежал толстый слой разбитых стекол, убрать который уже было нереально. Но для проветривания  помещения приходилось их открывать и  потом бежать к старшине за новыми стеклами. Все это продолжалось недолго - сами сообразили, что нужно просто вынимать стекла утром, а вечером вставлять на ночь.
Тишину нарушили  звуки запускающихся  движков, поднялась пыль – начались полеты.  Мы молча наблюдали  это все великолепное зрелище  из окон казармы.
Долго расстраиваться не пришлось – на своем мотоцикле «Урал» подъехал старшина. Приняв доклад, сразу прошел в кубрик курсантов. Внимательно осмотрев  кубрик,  спросил: - Почему нет порядка? – Так ведь полеты же… - Раз не смог организовать – делай сам! Проверю через полчаса!
Эх, взыграло все внутри! Мало того, что не летаем пока, так ещё и за ними убирать! Но деваться некуда – наводим  порядок. На аэродроме спорят только те, кто летать не хочет. Быстрее бы наш «Чапа» приехал!
К обеду пришла эскадрилья. Курсанты были почти все в грустном и  усталом состоянии, никто не шутил, быстро переоделись и в столовую. Потом подготовка к полетам на следующий день и ужин.  Пока после уборки в столовой добрался до казармы, общаться уже было не с кем. Эскадрилья спала без отбоя и вечерней поверки. Пришлось зайти к дежурному по лагерю и соврать, что проверка проведена, личный состав изъявил желание досрочно лечь спать.  Так первыми впечатлениями никто и не поделился. Наблюдать со стороны тихо спящую эскадрилью было даже смешно! Раньше не было такого, чтобы все сразу уснули. А на утро все понеслось по прежней схеме, за исключением пустяка – пришлось заставлять всех наводить за собой порядок. Парни ругались, возмущались  – «нам летать надо, а вы все равно бездельничаете», но это не помогло – каждый убирает  за собой!

Традиции и легенды «третьего»

Специфика внутреннего наряда на аэродроме была в том, что дневальный мог читать в любое время инструкцию летчику самолета Л-29! Если он прозевал приход начальника или дежурного по лагерю из-за инструкции – его  не ругали, но подкалывали за отсутствие осмотрительности.  Как на грех, на следующий день приехал на полеты заместитель начальника училища полковник Крутов. Его уважали все – хороший был мужик, но строгий. Появился в казарме он как привидение – внезапно. Мой дневальный  Слава Волошин откровенно проспал его приход. Крутов, старый прикольщик, подошел к нему  и резко спросил:
 – Обороты  малого газа?
Слава, не открывая глаза, ответил:
- 35-39 %!
Потом подпрыгнул на месте и закричал:
 - СМИРНО!!!
- Вот, блин, оглушил совсем!
Я выскочил из класса подготовки к полетам, где тоже читал Инструкцию. Крутов смеялся до слез, но хвалил:
 - Молодцы! Инструкцию надо знать!            
Потом спросил:
- Почему в наряде, а не на полетах?
Ответ навел его на мысль временно стать нашим инструктором, и он нас чесал ещё полчаса по матчасти и полетам. Прибежал оповещенный комэска, показывая  мне кулак. Но Крутов успокоил его, похвалил его за нашу подготовку  и пошел на полеты.  Следом вошел старшина. Узнав про Крутова и  наш  небольшой пролет, спросил:
– Деньги есть на коньяк?   
- Деньги  есть, да где коньяк взять?
- Я съезжу, сам комэске все передам, а вы бдите!
После полетов был обед. Полковник уехал, не заходя в казарму,  а комэска пришел довольный, но проходя мимо, буркнул:
- На первый раз – прощаю!
Одна из легенд  о  традициях «третьего»  гласила, что провинившийся курсант наказывался мытьем лестницы на второй этаж, но не сверху вниз, а снизу наверх! Бог нас миловал, эту радость мы не испытали!
А самая реально наблюдаемая во всей красе традиция  гласила о том, что виноватый или виноватые в чем – либо, копали ямы различных размеров, в которых потом хоронили окурок сигареты наказавшего! Каждый поход в туалет невольно напоминал об этом, потому что «поле чудес» располагалось за ним. Копать оренбургскую степь летом – мечта! Полметра чернозема, слежавшегося веками и  высохшего от зноя, ещё кое-как поддавались лопате, но появляющаяся затем глина была тверже коралла и копаться не хотела! Наглядная агитация в виде холмиков и провалов в грунте работала по полной! У нас яму копал только Слава Васяев, после того, как на взлете вместо шасси убрал закрылки! Слава Богу, остались в живых, благодаря майору Галахову! Инструктор успел спасти себя, самолет и курсанта!
До Славы Васяева легендой был какой-то Миша Хабибулин, который потерял в полете ориентировку и забыл кодовое слово «Полюс», которое, согласно Наставления по производству полетов, нужно в таких случаях произнести в эфире! По легенде, Миша сказал в эфир просто:
- Земля, земля, я Миша Хабибулин, дайте …
РП сразу понял, в чем дело и строго стал исполнять Первый Закон Авиации. ( Первый Закон Авиации гласит – АВИАЦИЯ ДЕРЖИТСЯ НА ЗАКЛЕПКАХ И ПОДКОЛКАХ!)
- Чего тебе дать, Миша?!
- Земля, дайте…
-Посмотри вниз! Медведи есть!
- Есть! Дайте ХОЛОД!
-Может быть не ХОЛОД, может ПОЛЮС?!
-Да, ПОЛЮС, ПОЛЮС!
А Слава был круче! Он выполнял первый самостоятельный полет. При проходе на 500 метрах над стартом попал на небольшой промежуток времени в облака. Встал в вираж. РП его запрашивает:
-117 – ваше место!
-117, над точкой, в вираже, сам!
-Почему в вираже? – спросил, опешивший от таких действий курсанта,  РП.
-Восстанавливаю ориентировку!
А нас на полосе стоит три самолета! Мы звеном должны были взлетать! Шли самые сложные полеты строем, и ценился каждый день. После «виража Васяева» стало понятно, что самостоятельные полеты на сегодня нам прикроют!
Славу заводили на посадку как НУРСа. После выхода его самолета на посадочный все, кто был на старте замолчали. Даже кузнечики трещать  перестали, ждали посадку! Посадку Васяев выполнил отличную. Зарулил на стоянку, вылез из кабины и встал на крыло, счастливо улыбаясь. Вот, мол, какой я молодец, хоть и вылетел крайним! А мы, шли  готовые помять  ему бока, но увидев  счастливое лицо Славы, ни у кого не повернулся язык сказать ему что-то плохое – праздник у человека! На следующий день командир его звена майор Зинченко полетел с ним на пилотаж в зону, из которой Васяев вернулся слегка поблевав в кабину! Бывает такое, если у человека с вестибулярным аппаратом что-то не в порядке . Отправили его в госпиталь и …списали. Сейчас, наверно, безумно счастлив, что когда-то  понюхал небо и остался в живых!
Но легендой легенд на долгие годы остался Сережа Поляков! В нем четко просматривался Закон сохранения равновесия в природе – сила на разум – величина постоянная! А силушки в нем было, ого-го-го! Инструктор из задней кабины ручку сдвинуть не мог руками и ногами, если Сережа держал её двумя пальцами! За три «вывозных» программы он уверенно освоил взлет, набор высоты и горизонтальный полет! Очевидно, что в воздухе срабатывал коэффициент «обалдения» и ему тяжело было всё усваивать, особенно, в динамичных условиях  полёта! Но списывать его не торопились – дядька Сергея  служил в училище  преподавателем на кафедре марксизма-ленинизма. А с партией тогда никто не хотел портить отношения! Во время одного из полетов, доведенный  тупостью курсанта, инструктор крикнул:
 -Ну, всё лети сам!
А они в это время подходили к третьему развороту, где Сережа бодро и доложил:
- 237 , на третьем, шасси выпустил, САМ!
РП подавился сигаретой сразу, умереть  ему от ужаса не дал голос инструктора из задней кабины:
- Да, сам он летит, сам!
После этого инструктор спросил Полякова на земле:
- Сережа, есть в самолете деревянные элементы?- и не дождавшись ответа закричал :
- Есть! Ты! ДУБ! Деревянный!!!
Я знал его по игре в футбол в спортзале. Володя Зверев был спокойный, уравновешенный человек. Вывести его из себя смог только Серегин гений! После этого позвонил Серега дядьке и попросил совета. И  как только он положил трубку, вся казарма уже знала, что его «пробил понос»! Держать  на полевом аэродроме человека с подозрением на дизентерию не будет никто и никогда! Доставленный в инфекционное отделение госпиталя Сергей благополучно заболел  ею через  три дня и был оставлен на второй год.
В целях выявления «бациллоносцев»  периодически утром военный врач заставлял курсантов «справлять нужду по-большому» за туалетом. Эскадрилья выстраивалась в одну шеренгу и обнажив «пятые точки»,  сидя на корточках, дружно начинала кряхтеть. Врач прохаживался  сзади строя и подозреваемых в дизентерее  сразу отвозил для сдачи анализов. Но «мушиная» болезнь не нашла слабых организмов в наших рядах!
Назвать постоянно солёную воду в водопроводе «третьего» традицией может показаться нелепицей, но я склонился к этому! Мы её  пили с благодарностью, до нас пили  и после нас пьют! И все вспоминают! Компот слегка подсаливаю до сих пор! Так вкуснее!

Дед

  За долгие годы появилась привычка самому выбирать себе такси. Ехать нужно на том, что и кто вызывает доверие! Немного в стороне от центрального входа в аэропорт стояла чистенькая старая «Волга ГАЗ-24», темно-зеленого цвета с перламутром. Внешне она сильно выделялась своими угловатыми формами на фоне прилизанных мыльниц «Made in …» . Водитель  скромно стоял возле своей дверцы, спрятав руки в карманы  поношенной авиационной кожаной куртки.  Чувствовалось, что это «свой человек». 
Подошли с внуком к нему. По старой авиационной привычке начал с подколки:
- Машина без крена, фонарь чистый, водитель трезвый! Едем!!!
Тот, не моргнув глазом, ответил:
 - Поехали, садитесь!
Движок запустился весело и ласково знакомо    зафырчал.   Ничего не говоря, водитель направил машину в сторону города. Говорить не хотелось. Вокруг  расстилалась золотая осенняя степь, виднелась Зауральная роща. На горизонте, как всегда, в дымке проявлялся город.
- Куда едем?
- На святое место! По дороге на Донгуз  есть отворот влево в районе разъезда.
- Так тебе на «Третий»?
- Да, вот хочу внуку показать …
Хотелось добавить  « да земле поклониться, поблагодарить! Кашников  вспомнить, которых уж нет, которые живы ещё!», но поддерживать возникающий в таких случаях трёп не было никакого желания. Водитель тоже не торопил события.
-Дед, в степи так необычно, немного пусто, одно небо!
Внук всегда тонко подмечает природу. Я тоже  за четыре  года так и не привык к её просторам! Всегда тянуло в лес, к берёзкам! А память светлая об этом месте – осталась!

«Чапа»  приехал

- Товарищ капитан, экипаж к полетам готов, здоровы, службу несли без замечаний за время Вашего отсутствия, а нашего присутствия!
- Понятно! Спортсмены?
- Да!
- Видите перекладину и рукоход? Вот отсюда и смотрите на  них до конца программы! Вдруг ручка соскользнёт, сорвётся?! Упал, потерял сознание – списали! В футбол играть будете – ногу выше 10 сантиметров не поднимать! Можете другому травму нанести, а того спишут по Вашей милости! Прыгать разрешаю в туалете, с приступочки, отталкиваясь двумя ногами одновременно, как на парашютных прыжках! Поняли!
-Так точно!
-Первую заправку делаю на себя! – объявил инструктор.
 – И так будет до соревнований на первенство округа! Ваша задача – донести со стоянки  до старта пустые подвесные баки и помочь технику! Дай ручку, Белов!
- Пожалуйста!
- Вот мой автограф! Показываю один раз! Тренируйтесь подписывать вместо меня, даю 15 минут!
Мы дружно стали пытаться копировать подпись инструктора. Она не была вычурной, но с хитринкой, как и он сам. Волошин сразу стал хитрить. Он был старше нас на два года и видел жизнь несколько по-другому. Я понял, что обречен на постоянное исполнение подписи после трёх повторений. Чепурной  неусыпно наблюдал за нашими потугами в выполнении его указаний и заметил, что у меня получилось. 
Наш  инструктор был импозантный мужик. Этакий щеголь! Пружина в его форменной фуражке была слегка ослаблена, что создавало ей слегка смягченно-усталый вид  предмета видавшего виды. «Крылышки» и офицерская кокарда были не стандартные, сделанные из алюминия, а «шитые» из позолоченной проволочки, слегка позеленевшие от времени. Сама фуражка на голове сидела с изящным правым креном. На погонах выделялись медные  авиационные эмблемы с более длинными и изящными крыльями. Такие знаки различия носили до 1972 года. Галстук едва ослаблен, верхняя пуговица рубашки не застегнута. Брюки отутюжены, туфли начищены. При росте в метр восемьдесят он казался выше и стройнее.  Весь его внешний вид говорил одно – я в форме, но я ОСОБЕННЫЙ! Формально, за это изящное форменное «раздолбайство»  ему даже высказать никто ничего не мог. Он был единственный  и неповторимый из всех знакомых нам инструкторов. Все говорит за себя – я лучше всех, я  мудрее всех,  я хранитель  авиационных традиций!
- Где мои сигареты? Не успел сегодня купить, магазины были еще закрыты!
Тут я понял, что до конца программы буду обеспечивать его ещё и сигаретами!

Инструктор

Быть инструктором десять лет очень тяжело. Особенно, если ты им никогда не хотел быть и даже не думал об этом. Но служба повернула так, что вместо покупки билетов в ГСВГ пришлось покупать билеты в Оренбург. Выпускника Барнаульского училища, летавшего на сверхзвуковом Як-28, отправили учить летать на велосипеде «школяров».  Но очень хотелось летать, поэтому и не шел на конфликт с командованием. Этому научил опыт других офицеров, которых мгновенно списали с летной работы. Вырваться из училища  в боевую часть было практически нереально, но можно было выбраться в Центры подготовки и переучивания летного состава. Для этого требовалось звание «Мастер спорта» по самолетному спорту и, желательно, победа на первенстве округа. Вот на это были направлены сейчас все мои мысли.
Это была моя десятая группа.  Присмотрелся к экипажу. Первое впечатление почти всегда было правильным. Мальчишки доверяют инструктору, поэтому никто из них не скрывает свою душу. Опытный взгляд сразу выделил слабое звено. Самый старый в экипаже скоро выкинет «фортель» и спишется! Приходилось сталкиваться с  такими «хитрованами», которые поступали в военное училище для того, чтобы не служить срочную службу в обычных частях. Но все они шли в «летку», потому что только из летного училища можно было списаться по состоянию здоровья или по профнепригодности. В зенитно-ракетном училище такие фокусы не проходили.  А так парень отучился два курса в высшем учебном заведении, пожил среди нормальных людей без годковщины, полетал – герой! А потом спокойно пошел в институт и на гражданку с чистой совестью.
Мальчишки  меня заждались. Были близки к тому, что могли перегореть. Ведь  двоим еще и восемнадцати нет. Нужно было проверить их психологическое состояние.
- Белов! У тебя водительские права есть?
-Есть, только  на трактор!
- Ну и пахал бы себе землю, сеял, «калымил» бы тихонько, солярку б воровал! Зачем тебе самолеты? Тут судьба, что дышло – вдруг спишут по здоровью или еще чего хуже…
- Лучше один раз попить живой крови…
- Вот вампиры нам не нужны!
- Это же Горький!
-Пошел бы на филологический, раз литературу любишь!
-Летчик – высшая человеческая субстанция! Он должен все уметь и знать!
-Это раньше – шел летчик по улице в кожаном шлеме, плаще, планшетка тащилась по земле, из нее выпадали красные и синие бумажные купюры, впереди бежал мальчишка, купленный за три рубля, и кричал – « Смотрите, летчик идет!». А летчик угощал всех шоколадом и девушки сами его целовали за это! А сейчас – зашел летчик в магазин за сигаретами, а на него пальцами показывают и говорят – «Алкаш!» Ну, кто раздумал быть летчиком?
Экипаж молчал. Они явно были растеряны, но юмор оценили. Что ж, будем летать! Ну, держитесь, пацаны!

Особенности полетов

Нести подвесные баки было не так тяжело, как неудобно. Два алюминиевых  сигарообразных  бака были больше трех метров в длину. Взять их под мышки не получалось из-за большого диаметра, поэтому  приходилось нести на плечах. При ходьбе они предпочитали идти своим ходом. Если у одного бака конец  опускался вниз, то второй, как по команде, поднимался вверх. Мешали мешки со шлемофоном и маской, планшет пытался попасть между ног. Всё это происходило в условиях передвижения  в облаках пыли, поднятой рулящими и взлетающими самолетами.  Через 10 минут мой чистенький комбинезон по виду ничем не отличался от рулежной дорожки. Пока дошли до старта инструктор уже скрутил свой мастерский комплекс и заруливал на стоянку. На старте быстро подвесили баки и начались наши  полеты. Ждать и догонять – самое тяжелое занятие! Ожидание перестало быть тяжелым, когда Витька Михайлюта вылез из самолета и сказал:
 - Я никогда не смогу научиться летать!  Дай сигарету!
Раскуриваться с ним было некогда, потому что надо было бежать в «круг» перед  ясными  очами руководителя полетов и выполнять роль точки на экране радиолокатора, которого на аэродроме не было! Каждый курсант, в свободное от полетов время брал табличку с  позывным того, кто был в воздухе и двигался с ней по кругу, показывая РП место нахождения контролируемого. Эта табличка называлась  «мартышка», наверно, потому что курсант с ней смотрелся  не хуже этого неугомонного примата. Выглядела она просто – алюминиевый  диск  с ручкой,  с нанесенным на него красным и синим цветом  цифровым позывным курсанта. Если летит  с инструктором – синей стороной к РП, если «САМ» - КРАСНОЙ!!! Один раз мне пришлось в полном смысле этого слова стать мартышкой – одновременно следить за пятью бортами, две «мартышки» были в руках, две – в карманах комбинезона, одна за его передней молнией! Комбинезон назывался, называется и будет называться  просто – комбез!
Наконец, сел Волошин. Пока самолет  рулит на стоянку, нужно  «впереди собственного визга» вызвать к самолету топливозаправщик (ТЗ), аэродромно-пусковой аккумулятор (АПА), «воздушку», чтобы пополнить запас воздуха в системе торможения. И только он остановится, а уже будут открыты крышки заправочных горловин подвесных баков, вставлены заправочные пистолеты! Бешеный ритм полетов передается в каждую клетку организма, поэтому ты быстро влетаешь в кабину, надеваешь подвесную систему, подсоединяешь шлемофон, осматриваешь оборудование кабины. В шлемофоне слышен  усталый голос  инструктора: « Ты мне чаю принес? Тогда жди, я на стартовый завтрак схожу!»

Стартовый завтрак

Армия начинается с прекрасной аксиомы – «В обороне главное – харч!». Летный состав  ВВС страны обеспечивался , обеспечивается и будет обеспечиваться бесплатным питанием по специальной «реактивной» норме. Курсанты  до выхода на полеты питаются по курсантской норме и почти все мечтают  о переходе на реактивную, особенно когда проходят мимо накрытых столов старшекурсников, которые в условиях обучения уже питаются по летной норме. Она отличается от реактивной только отсутствием шоколада и сока.
Заполошная суета лётного дня жжет калории так же, как реактивный движок – керосин! Появление через два часа после начала смены официантки с чаем, бутербродами, кусочками сыра и вареным яйцом рассматривается как «манна небесная»! Попытка  проигнорировать стартовый завтрак заканчивалась, как правило, передвижением  курсантского  тела после полетов в режиме «зомби», мечтающего только о корочке хлеба! Некоторым даже требовалась помощь друзей, чтобы доползти до кубрика.  После этого приходит понимание того, что к народным поговоркам и пословицам нужно не только прислушиваться, но и руководствоваться ими в жизни!

Первый полет

-Ты инструкцию читал?
-Да!
-Лети!
Так продолжился диалог с инструктором после его возвращения со стартового завтрака.
-Осмотр кабины произвел, разрешите запросить запуск?
- Я же тебе сказал – лети!
-Понял!
Разговор идет как заученный по курсу летной подготовки радиообмену.
-137, разрешите запуск!
-137, разрешите вырулить!
-137, разрешите взлет, закрылки 15!
После этого началось самое веселое - самолет побежал по полосе, слегка подпрыгивая на неровностях грунта, набор скорости не ощущался совсем. Посмотрел на указатель скорости – пора поднимать колесо. Подъем  колеса и отделение от полосы произошли практически одновременно. В это время в шлемофоне раздался голос Чапы:
- Убери руки на фонарь! Видишь – он управляется!
В это время ручка управления летала по кругу между моих коленей и приборной доской!
- Бери!
Куда же деваться, конечно, взял ручку. А надо убрать шасси, а уже высота уборки закрылков и снова голос:
-Какая деревня внизу?
-Вроде бы… Паника!
Следует крен больше 60 градусов, практически лежу на боку и голос  требует, чтобы я запомнил это место, что действительно «Паника»! После лихо скрученного виража – размеренный полет – экскурсия по маршрутной зоне. Идешь за курсом - убегает высота, держишь скорость - убегает курс! Как будто ты не летал на тренажере и вообще первый раз в жизни видишь эту кучу стрелок и кнопок. А голос в шлемофоне требует осмотреться перед разворотом, уточнить курс по штурманскому плану полетов, выясняет какой поселок справа, где аэродром…
Самым легким был вопрос  про  аэродром. На самолетах стоит автоматический радиокомпас, который показывает направление на  дальнюю или ближнюю приводную радиостанцию. В стандартной схеме аэродрома приводные станции (в простонародье – ближний или дальний привод) стоят четко по курсу захода на посадку. У нас же  ДПРМ  стоял  возле летной столовой  без увязки с курсами захода  и его  божественные позывные и частоту запомнил на всю жизнь – ГХ 488! На аэродроме говорили: 
–Мухи и курсанты всегда найдут путь к столовой, одни по запаху, другие по радиокомпасу!
В общем, через двадцать минут полета у меня было четкое понимание того, что летать не мое дело и делать этого я не смогу никогда! Но есть ещё закон в авиации – плановая таблица должна быть выполнена полностью!
На следующий полет по кругу я залезал в кабину с видом человека, который делает это в последний раз. Но в авиации не говорят последний, говорят – крайний!
Все делаю сам. Шлемофон молчит. Взлетел, круг, заход – молчание. Посадочная прямая – молчание. До земли метров 70 – вопрос:
 -Точку видишь?
-Вижу!
-Я посажу, ты держись тихонько, не выжимай ручку!
Самолет подошел на метр к земле и долго, бесконечно долго летел над полосой, потом тихонько стал опускаться, инструктор плавненько поднимал ручкой нос, так что касание произошло мягко, практически незаметно.
-Почувствовал землю?
-Да!
- Каким местом?
- Задницей!
-Правильное место! Конвейер!
После этой команды нужно делать три вещи – перевести закрылки во взлетное положение, двигателю дать полные обороты и поставить триммер на ноль! И дальше все было очень весело! Второй полет по кругу прошел на УРА!!! Я ЛЕТЕЛ, Я ЛЕТАЛ ПРАКТИЧЕСКИ САМ!
После посадки и заруливания самолета на стоянку подошел к инструктору  за замечаниями. Он ухмыльнулся и сказал:
 - Разбор будет после обеда!
В кубрик мы летели на своих крыльях! Мы летали, мы будем летать!
Разбор полетов обозначился одной фразой – «Хотите летать – учитесь сами!» Кошка бросила котят, пусть  живут те как хотят! Но у нас была не кошка, был мудрый кот! Он больше имитировал безразличие, вмешивался лишь в  самый критический момент. То, что дошло через руки, пот и скупые мужские слёзы  вперемешку с матами – это твоё, ты его никому не отдашь. И это – правильно!!! Макаренко по сравнению с нашим «Чапой» был полный дилетант!

Первый самостоятельный

В это утро встал сам до подъема. Хотелось все делать спокойно и расчетливо. Уже давно прошла та суетливая пора, когда мы все тыкались на аэродроме как слепые котята. Теперь  была другая стадия  -  выход на самостоятельные полеты. Спокойствие меня чуть не подвело. Проверяющий принял это за излишнюю самоуверенность. Стоявший при разборе полета рядом инструктор тоже спросил меня:
- Ты аэрон не пил сегодня?
- Зачем? Со мной все в порядке! Готов лететь  сам!
Эта моя уверенность и стала пропуском к самостоятельному полету.
-Лети!
Деваться некуда! Вперед! Взлет,  первый круг с проходом на 500 метров над полосой. Только здесь понял, что в самолете я ОДИН! Оглянулся назад – да пусто же в задней кабине! Самое приятное было добавлять при радиообмене слово «САМ»!
-137, на четвертом, шасси, закрылки полностью, посадка, САМ!
-137, посадку разрешаю, встречный 3 метра!
-Понял!
Очень хотелось сесть именно у посадочного «Т», но ладно, лишь бы хорошо сесть. Посадка была с небольшим перелетом, но мягкая. После заруливания и доклада инструктору, он вскрыл подаренную мной коробку «Трёх богатырей», протянул ее мне – угощайся! И сбылась мечта - мы с ним закурили  как два уважающих друг друга взрослых мужика, у которых есть одно самое важное в их жизни – РАБОТА! Работа, которая требует полной самоотдачи, здоровья, нервов, чести и порядочности!

Техники

Техниками самолетов были взрослые серьезные мужики. Мы знали, что они все прапорщики или старшие прапорщики, но язык не поворачивался назвать их по воинскому званию. Да и ходили они все время в комбезах. В общении с ними было принято обращение «дядь» с добавлением имени, редко – по имени – отчеству. Им доставалось не меньше, чем инструкторам. Они приезжали раньше всех, а уезжали после всех. Зарплата у них была небольшой. Но они все ЛЮБИЛИ свои машины! Мне повезло. Дядя Толя был классный специалист, внешне очень походил на моего крестного, но об этом лучше было не говорить – ведь стал уже кандидатом в члены КПСС! Его «104» - называлась просто « ЛАСТОЧКА»! Её движок пел нежно и ласково, рулей слушалась идеально, всегда чистенькая, красивая, надежная! Естественно, что и мы относились к ней тоже с трепетом и любовью! Каждое утро на стоянке начиналось с того, что нужно было вымыть фонарь – остекление самолета. А воды на стоянке нет! Выход прост – в  левый нагрудный карман комбеза помещался пакет с тряпкой и водой, в правый – пакет с чистой тряпкой! Во время  отдраивания  фонаря инструктор  проводил одновременно опрос  по особым случаям в полете, которые нужно было знать наизусть. Потом начиналось самое интересное. Если смотреть на это сбоку глазами непосвященного – пацаны дурью маются! Один подлезал под  нос самолета и поднимал его спиной, при этом подставлял под переднее колесо колодку. Потом садился в кабину и смотрел на горизонт! Другие вставали на крыло и выполняли приседания, при этом странно  двигая правой рукой по горизонтали к животу. Так запоминается взлетный угол и  высота конца выравнивания на посадке!!! Внимание и терпение! Никаких поблажек. На земле знаешь на «отлично», в воздухе – «удовлетворительно»! Коэффициент обалдения, понимаешь!
Техники дрожали и переживали за нас, они узнавали свои машины сразу по одним известным им приметам! Они любили нас за несбывшиеся их мечты стать пилотами! Спасибо им за ЭТО!!!

Таксист

-Где же  я видел этого мужика?! – Пронеслась мысль в шоферской голове. Напрягалась память, ведь было что-то такое, что оставило след в голове! Вспомнил! Этот наряд в столовую  на первом курсе было тяжело забыть. Был выпускной обед  в летной столовой училища. Тосты  выстреливались со скоростью, превышающей скорость заполнения рюмок в два раза! Выпускники сидели за столами со своими родными и близкими, в новенькой военно-морской форме, с кортиками. Зрелище радовало глаз и вселяло надежду на будущее. Оркестр училища стал исполнять всевозможные танцевальные мелодии и первым вышел лейтенант, похожий на этого пассажира, с молодой и очень красивой девушкой. Они дали такой круг вальса, столько энергии и страсти было в этом танце, что сорвали аплодисменты. Возле входа в зону раздачи стояли два преподавателя и обсуждали между собой эту пару и самого выпускника.
- Окончил с отличием, от инструктора отказался, добровольно поедет на ТОФ!
- А где был на стаже?
-Кажется,  в  Прибалтике!
- Он же ПЛАшник, поедет на Камчатку или в Николаевку!
У меня в голове все перевернулось! Почти все  курсанты мечтали, хотели и предпринимали нешуточные шаги для того, чтобы остаться в училище инструктором. А тут – нонсенс! Доброволец в тьмютаракань с красным дипломом, дающим право  выбора места службы!
Один из этих стоящих полковников подозвал выпускника к себе:
- Поздравляю, Белов! Куда едешь?
-На Тихоокеанский флот!
- Ты же на стаже в Риге был!
-Мы решили, что службу надо начинать там! В боевой части всё по-другому. Это не ковыль по степи считать! Там климат иной!
- Не страшно?
- Пусть нас боятся! А Родиной нас не запугать!
Посмеялись и разошлись. Но легенда осталась – «с красным дипломом добровольно на ТОФ!» - ВОТ ИДИОТ!!!
Подъехали к повороту на полевой аэродром. Конечно, ничего там уже не было, только остатки руин и построенный недавно кем-то частный  дом. Пассажиры вышли на минуту из машины. Дед втянул в себя воздух, принюхиваясь к степи. Осмотрел горизонт, прикрывая глаза козырьком ладони. Опустился на одно колено, оперся ладонью на землю и заговорил:
- Хорошо степь пахнет! Но запах  сгоревшего авиационного керосина– лучший запах на земле! Спасибо тебе Земля- матушка! Дала нам силушку, терпела наши полеты! Низкий тебе поклон и благодарность!
Повернулся к внуку и добавил:
- Таков русский человек, где ему было всего тяжелее, он это помнит с благодарностью, черный хлеб и перловку за радость ест. Водку горькую пьет, ругает  народ  и власть нещадно, но Родину любит, и жизнь за нее отдаст молча! Запомни, внук, Россия у нас одна и обижают ее все, и постоять за нее кроме нас некому!
Потом сели в машину и попросили отвезти обратно в аэропорт. Всю дорогу молчали, очевидно, находясь под впечатлениями. В моей голове тоже пошла волна воспоминаний. Ведь тоже здесь летать  начал, а не думал, что это каторжное место может быть для кого-то почти святым! Посмотрел вправо, увидел пригорок, на котором  раньше стояла машина с ДПРМ. Эти позывные не найдешь теперь ни в одном справочнике. Голова заработала как компьютер, вспоминая их.
В аэропорту дед рассчитался со мной. Поблагодарил и они пошли в здание аэропорта. А  я вдруг вспомнил  позывные того привода.
- ГХ 488! – крикнул я вслед!
- Оренбург – три! Навсегда!

Дед

В голове всплывали фамилии и лица однокашников, с  которыми  был тогда на «третьем».  Вырисовывалась немного странная картина – почти все поехали служить на Тихоокеанский  или  Северный флота. Никто из них в личных редких встречах не ворчал по поводу плохого места службы. Саня Баранов постоянно хвалил даже «Хороль», страшнее которого, для многих,  не было места на карте Союза! Восемнадцать человек попали служить в «Кипелово» под Вологду и прослужили там всю жизнь и некоторые остались жить в гарнизоне! Сам прослужил  всю жизнь на ТОФ, только в «Монгохто» 16 лет! Что это – безразличие к себе или любовь к своему делу, своей малой Родине, которой стали для нас эти островки-гарнизоны?! Да, мы прошли такую школу на «третьем», что после этого нас испугать можно было только  отстранением от лётной работы! Сможет ли человек, не имея такой подготовки, летать на 60 метрах над морем по восемь часов, только вручную управляя  шестидесятитонной машиной, имея при этом  за спиной экипаж в семь человек?  А каково это лететь  от Сахалина на  Пёрл-Харбор  над океаном, без поддержки в море, заведомо зная, что в случае аварии садиться  некуда, а прыгать в ледяную воду – бессмысленно?  А держать  контакт с иностранной подводной лодкой над морем, когда горят лампы аварийного остатка топлива, зная, что горючего до аэродрома не хватит? А выходить на американский авианосец, где истребители, увешанные ракетами, перехватывают тебя, безоружного, за пятьсот километров? Но ты летишь, выходишь на эту цель, проходишь ниже их  полетной палубы, сбрасываешь  с себя хваленые «Томкэты», которые жмут  самолет к воде, ставя свои хищные носы между винтов, и выполняешь задачу!  Цены нет нашим выпускникам! И не в деньгах дело, хотя  только за училище их  вложено было столько, что каждый  по весу наполовину  был как сделанный из чистого золота! Бесценность их в преданности делу, службе, Родине! Для нас это не высокие слова. Это обычные понятия обычного офицера, воспитанного в лучших традициях авиационной школы. Невозможно забыть плохое, но лучше помнить всегда только хорошее. Хорошее  - это любовь! Любовь к полетам, самолетам, к земле, над которой летаешь и защищаешь от врага, к близким и друзьям. Помнишь всё, до капельки, но  показываешь редко, как святыню достаешь это из себя! Только почему это всё уничтожили – училище, которое дало стране Чкалова, Гагарина, 453 Героя Советского Союза, весь летный состав морской авиации, преподавателей, аэродромы…
Простые слова ударили в спину, прервав цепь рассуждений:
- ГХ 488!
Да, это как пароль и отзыв для своих, посвященных! Только тот, кто прошел это испытание, знает его цену и не забудет никогда и всегда ответит:
- Оренбург – три! Навсегда!