самовольная отлучка. Лелеки. окончание

Сидим с Манькой на порожке.Чай и кофе забыты дома - кипяток с сахаром прихлёбываем .А перед нами дождь босиком танцует. Извивается и чечётку отплясывает под музыку стекляшек и жестянок на пугале огородном.
Манька пугало называет телохранителем. А раз так, то я ему свой зонтик прибила к "руке".
Правда ли, что я за Маньку тревожилась? А может, это мне так требовалось сюда? - теперь, когда я вижу Манькины спокойные глаза, дорожку из плоских камней, уютно проложенных к дому, мокрое пугало в дождевике и под зонтиком, - не знаю.
 - Ходики тикают. А где ты взяла ходики?!
- Починила, - улыбается Манька.
- Как будто другая страна...и время другое. Это твоя столица.
- Ага...А я царица Маня с обломанными ногтями.

Дождь кончился. Упал, измождённый и обессиленный на пыль,на камни, на землю и растёкся, отдыхая.
Под чьими-то ногами зачавкала грязь.Я взглянула за изгородь.
Мой.
- Маню, усі вовки повиздихали, - от неожиданности крикнула я Мане в хату. - Больше я за тебя не боюсь.

А он был не один. Он осторожно и нежно вёл лошадь. Мокрую и тощую кобылу, у которой разъезжались копыта в грязи.
Не молодую женщину, а именно кобылу. Настоящую, гнедую. У неё дрожали бабки на ногах, а брюхо безобразно раздуло.
- Кто это? - едва слышно прошептала Манька, не сводя очарованных глаз с лошади.
- Ma'm, This is horse. My minion, если так можно выразиться, - ответил он с лёгким поклоном, как всегда, понтуясь и выпендриваясь, - Добрый evening!
- Перевожу. Манька, это старая кляча. Его фаворитка. Goodлый вечер.
- Она брюхатая. Ты привезла хлеб? - Манька кинулась в хату к сумкам.
Я уставилась на кобылу. этого не может быть, так не бывает. Я точно знаю. Я читала и помню...
Кляча косила на меня подслеповатым тёмно-карим глазом и фыркала, покачивая головой: "Что ты видела в жизни, никчема?...го-го..Буваэ, що й корова літає"

Боже мой, боже мой, потом, когда я развешу распечатанные снимки на стенах нашей городской квартиры, мой муж будет смотреть на счастливую Маньку, на хлеб с солью в её руке, на влажные сторожкие губы брюхатой не ко времени кобылы и начнёт мугыкать, и урчать довольно:"Как ты это сделала? - будто сквозь воду..."
А я не сводя с него глаз,отвечу: "Даже фотоаппарат был тронут и пустил слезу". И изо всех сил буду пытаться мысленно внушить ему: "Пойми,это я. Это ведь я! всё это я, увидь!" И так буду стараться, что меня затошнит и вырвет.
И только тогда он догадается, только тогда...

А пока мы постелили полиэтиленовую плёнку на крышу, сверху брезент, стопку старых одеял - и такой же стопкой укрылись.
У него очень прохладные губы.
- Знаешь,я...
"Уволился с работы", - думаю я. -  Я тебя люблю.
- я не говорил тебе никогда, как я... - он не улыбался.
"Как ты меня любишь", - думаю я. - И не надо, молчи.
Губы его согревались.

- А хто це заліз на стріху, тату?
- Мабуть, лелеки...хехехе.
Я проснулась и глянула вниз.

-Де наша Маня-а-а? - ревел мальчуган, закрывая лицо рукавом. -
-Цить. Знайдеться. Не лізь брудними руками в обличчя. Зась, я тобі кажу!


Послышалось лёгкое ржание. Я повернула голову под навес и в очередной раз за эти сутки не поверила своим глазам.
Маня обнимала за шею жеребёнка. А потом и мальчишку. И его отца. н
Ну и клячу до конца её жизни не забывала.

У них на стенах висели развесёлые картинки, которые рисовали и Маня, и её сын.

А  я к старости становлюсь сентиментальной. И мудрой. - Впрочем, как и многие. Вот даже мой фотоаппарат. -
И мамой.