Наблюдения и размышления-12

Сетевая литература. Не обязательно именно “литература”, а вообще всё там представленное, записанное словами. Всевозможные заметки, размышления, обмен мнениями и прочее, и прочее. Иногда просто поражает и даже вызывает смех обилие ошибок. Особенно странно видеть это обилие в текстах, призывающих к борьбе за чистоту языка, воспевающих любовь к “великому и могучему”. Ну ладно – опечатки: дело неизбежное. Вполне отличимое, понятное и простительное. Но часто, если говорить об орфографии и синтаксисе, – никакой орфографии и синтаксиса. Или почти никакой. То явная нехватка запятых, то – через каждое слово… Во многих случаях это всё вроде бы как и не литература, а так – своеобразные черновики, “мысли вслух”, короткие сиюминутные реплики, нечто “на скорую руку”. Не для “вечности”… Но небрежность всё равно поражает. Как если бы первоклассник или дряхлая малограмотная старушка написали такую, к примеру, записку: “Схади в могозин и купи малака…”. Смешно, но первокласснику и старушке простительно. Мне приходилось в жизни читать и расшифровывать написанные подобным образом письма. Ну что там – всего лишь какое-то письмо!.. Классики литературы тоже писали письма, которые входили потом в “полные собрания сочинений”. Сочинений! Тоже, выходит, – литература? С какими ошибками писали классики, знают только исследователи их творчества, редакторы, – те, которые и составляли собрания сочинений. У классиков были редакторы и корректоры, а если их нет у современного пишущего? А если это всего лишь короткое письмишко “на деревню дедушке”? Но “письмишко” выставлено на всеобщее обозрение, а для “всеобщего” уже начинают действовать всеобщие правила. Правила поведения, правила приличия, правила русского языка. Дома, на глазах жены, можно и в трусах ходить, а по улице – уже как-то “не очень”. Надо соблюдать! Нет редактора – будь сам себе редактором и корректором, заглядывай почаще в словари и справочники… Нет в этом никакого такого “секрета творчества”.
Но воз, как говорится, и ныне там. В чём же причина? С одной стороны, я когда-то стал подмечать – на примере профессиональной литературы! – своеобразную халтурность в этой сфере. Не знаю, как сейчас, но в давние времена в “Литературной газете” появлялись заметки с разбором какого-нибудь произведения не очень известного автора. Произведения опубликованного. Где, оказывается, автор перепутал чередование глав, сюжетные ходы и даже имена персонажей. Тут очевидна вина редактора, тоже схалтурившего… Для напечатанной вещи это, конечно, случай исключительный, вопиющий, но даёт некоторое представление о том, что такое литература в “сыром” виде.
В школе на уроках литературы не раз упоминалось, как Лев Толстой многократно переписывал “Войну и мир”. Старался, мол, всё хотел сделать лучше… Что тут скажешь? Глыба! Матёрый человечище!.. Кажется, что это должно быть обязательным вообще для любого писателя, но подобные упомянутые примеры очень редки, и возникает ощущение, что случай с Толстым исключительный. А любой пишущий – даже с небольшим опытом – знает, как это обычно происходит на практике. Главное – зацепиться за настроение, за мысль, ухватить за хвост птичку вдохновения… И успеть выплеснуть на бумагу. Если это не укладывается в нечто короткое, сиюминутное, требует продолжительной работы, то теперь надо заставлять себя садиться за стол, стараться войти в рабочее состояние… Наконец – закончено. Ох!.. Гора с плеч. Перечитывать? Что-то переписывать? Потом, потом… Да и так ли уж это нужно? А пусть будет с пылу, с жару!.. Ты же выразил то, что хотел? Выразил. Ошибки? Да ерунда… Придираться будут дураки, а умный суть ухватит, не обращая внимания на оформление. На дураков, что ли, равняться? Не для них пишем…
Такую вот могу предположить картину.
Хотя встречал и обратное: человек был так сосредоточен на выискивании собственных ошибок, вообще на форме, что содержание уже значения не имело.
Занятие, надо сказать, вроде поиска иголки в стоге сена. Непременно что-нибудь да пропустишь… Корректорам надо бы памятники ставить!
А чаще всё-таки, полагаю, главным является для многих – написать. Выразиться. Сейчас.
Но в этом случае имеется ввиду, что пишущий с ошибками просто проявляет небрежность. Знает, как надо, но не делает, как надо. Лень, разгильдяйство… Может быть, даже какие-то особенные творческие принципы.
И случай совсем иного рода. Когда закрадывается подозрение, что человек не знает, как надо. Что он даже не знает, что есть это – “как надо” и “как не надо”.
Вспоминается один давний школьный педсовет, на котором директор, сам иногда проводивший уроки истории в старших классах, возмутился безграмотностью учеников, конкретно – одного ученика, который написал слово с кучей нелепых ошибок. Директор воспроизвёл на доске это слово. Я жалею, что не записал это себе на память. Нечто уникальное! А директор накинулся на учителей русского языка:
– Как вы их учите? Чей это ученик? Я ему показываю, а он не понимает… Да ещё нахально удивляется: ну и что? Ведь всё, мол, понятно!..
Самое удивительное, что смысл написанного действительно был понятен. О великий могучий!..
И ещё случай. Когда-то на рынке или на улице встретился паренёк, торговавший музыкальными кассетами. Раскладной столик-чемоданчик, кассеты… И лист бумаги с “рекламной” надписью: “Запись с лазерных дисков”. На самом деле это было с ошибками в слове “лазерных”. Я ради смеху потом предложил дома сыновьям загадку: как можно исказить слово “лазерных”, чтобы оно оставалось понятным? Ну – “лазирных”… Нет, так и не угадали. “Лазырных”! И паренёк тот, если бы ему указали на ошибку, думаю, просто пожал бы плечами: ну и что? Всё ж понятно…
Да и какие могут быть к парню претензии? Он же не писатель. Ему, как говорят, – “Не дано!”. А вот что с писателями делать? С теми, которым должно быть “дано”? И с теми, которые надеются и даже уверены, что “дано”? Так – дано или не дано? И что такое – “дано”?
Приходилось встречать понятие “языковое чутьё”. Слышал такое выражение. То есть – дана человеку интуитивная способность слышать тонкости языка, слышать и понимать слово, способность использовать его. Что-то вроде музыкального слуха. Но обычный музыкальный слух даётся многим, а назвать себя музыкантами рискнут очень немногие. Запомнить мелодию, напеть её… И даже не просто напеть, а хорошо спеть. И даже на каком-нибудь музыкальном инструменте сыграть. Но назваться музыкантом? Ведь музыкант – это всё-таки особая подготовка, это – музыкальная грамота, исполнительская техника, основы композиции и много других тонкостей. Появляются, конечно, и гениальные самородки, не имеющие специальной подготовки и даже нот не знающие. Есть такой в Англии – Пол Маккартни, участник группы “Битлз”, которого даже назвали величайшим композитором 20-го века. Самое смешное, что нот не знал. Но потом-то, наверно, освоил? И ещё смешнее то, что так и не освоил, как выясняется. Предлагали научить: за два-три дня! – но не хочет. Он и без нот – величайший, “всех времён и народов”. Подозреваю, что из суеверия отказывается: научишься нотам – и музыка перестанет сочиняться. Есть, кстати, подобные примеры…
Есть гении, которым это не мешает. Моцарт в крохотном возрасте и грамотой нотной владел, и гениальным слухом: услышал в храме новую музыку, пришёл домой, записал и сыграл.
Но это всё относится к людям с особым даром – с абсолютным слухом. Обычному профессиональному музыканту достаточно нормального слуха, знания нот и практических навыков. Достаточно играть соответственно партитуре. А если не попадает в ноты, и даже инструмент не настроен, потому что слуха элементарного нет, то это даже любителю непростительно. Добросовестный любитель обычно отличается от профессионала меньшим, может быть, уровнем мастерства и тем, что занимается любимым делом бесплатно. Даже для себя или для узкого домашнего круга своих слушателей, но надо соблюдать законы музыки, соблюдать установленные правила.
Почему же подобные правила не соблюдаются писателями-любителями? Впечатление, что нет не только особенного “языкового чутья”, но и обыкновенного “слуха”. А если ещё проще, то похоже на то, как вы приходите к кому-то в гости, а вас приглашают за грязный неубранный стол и грязными руками подают что-то в немытых тарелках. Именно такое впечатление.
Картина очевидная, понятная и одновременно совершенно непонятная. Музыкант без слуха – абсурд. Безграмотный, без языкового слуха писатель – реальность.
Надо отметить, конечно, и вот ещё какое явление. Общая языковая расхлябанность! Вопиющая! Это даже и не расхлябанность, а полная анархия. Вспоминается, как ещё в 90-е с какого-то момента стало невозможно читать периодику: ошибка на ошибке. Понятно, что корректоров сократили, или сами разбежались, а текст набирают какие-нибудь девочки. Эти же “девочки” теперь и сами возглавляют различные издания. Звоню в одну из популярных местных газет:
– Вам самим не стыдно за свою безграмотную газету?
– А что такого? Ну, бывают ошибки… А с кем не бывает? Все мы люди…
Ах, девочки-девочки… Они даже не представляют, по всей видимости, что когда-то такое было невозможно. В периодике, в газетах – в принципе невозможно. В книгах, в большом количестве текста, иногда могли возникнуть ошибки, но на последнем листе вклеивалась бумажка с указанием обнаруженных опечаток.
Теперь, как я понимаю, – не стыдно. Девочки, возможно, даже не очень понимают, о чём речь и чем вызвано чьё-то беспокойство. Пишут, как слышат, как сами разговаривают… А как сейчас разговаривают, общеизвестно. От самых низов до самых верхов. Собственно, тут полное смешение… Демократия! Свобода слова! Возникает подозрение, что в этом и причина языковой вакханалии, а не в плохих школьных отметках по русскому языку.
Всегда было разделение на устную речь и речь письменную. Письменной речи – со всеми её законами – теперь вроде бы как и нет. Есть “свобода слова” и торжество устной речи, как-то зафиксированной при помощи “букаф” – при минимуме “знакаф” препинания. Но и это не предел, а лишь один из “этапов большого пути”. Говорить “До чего докатились!” ещё рано, ещё не “докатились”…
Сестра, директор библиотеки в ВУЗе, часто возмущается безграмотностью современных студентов. Приходится её “успокаивать”:
– Это временная проблема. Проблема, можно сказать, – частная. Это проблема для тех, кто может сравнить, как было и как стало. Проблема старшего поколения. Уйдёт это поколение, и проблема исчезнет!..
А уж как там будет разговаривать и писать “наша смена боевая”…Да и будет ли она вообще писать? Можно заметить, что с каких-то пор надписи всё больше заменяются условными значками, символами. Интернет вообще невозможно представить без всяких “смайликов” и разнообразных “весёлых картинок”, заменяющих слова и выражающих “широкую гамму чувств”. Зачем напрягать голову, чтобы выразить мысль или чувство? Воткнул какого-нибудь “пляшущего человечка” – и готово! Дёшево и сердито.
Попробовал представить, как в нынешних условиях могло бы произойти “рождение” того или иного литературного классика. Известная сцена: юный Пушкин читает стихи в присутствии Державина. “Старик Державин нас заметил и, в гроб сходя, благословил…”. Каким образом заметил и благословил? А послал какой-нибудь радостный “смайлик”!
А Достоевский? Прочитав его “Бедных людей”, Белинский написал восторженный отзыв… Это тогда. Мороки-то сколько… Ну есть же всевозможные “весёлые картинки”! Отправил восторженную анимашку – к чему “многа букаф”?
Толстой вот всё переписывался с Некрасовым по поводу первой повести… О господи! Интернета на них нет… “Милостивый государь… У автора есть талант… Рукопись будет напечатана в “Современнике”… Бедный Некрасов… Да просто – “Супер!”. И всё ясно. Ну, какой-нибудь “букет” прилепил… Респект и уважуха!
На смену синтаксису и орфографии идёт пиктография. Точнее сказать – возвращается. Происходит очевидное упрощение многих вещей в мире, в том числе и письменности. Видимо,  письменный язык человечества дошёл до пределов усложнения, и происходит поворот к упрощению. Упрощается и восприятие. Здесь тоже надо уточнить, что восприятие большинства всегда было упрощённым, просто сейчас это большинство стало основным потребителем всего, в том числе и “культурной” продукции, и сама культура соответственно становится всё более массовой, упрощённой.
Ещё в первой половине 20-го века Стефан Цвейг предсказал, что толстые классические романы читаться новыми поколениями не будут, что издателям придётся переходить на выпуск упрощённых версий, сокращённых. Это мы сейчас и наблюдаем.
Первая же половина 20-века считается “золотым веком” комиксов. Но кажется, что будет ещё и “платиновый век”…
Упрощение текста и замена его визуальными элементами – очевидная мировая тенденция.
Так что, вполне вероятно, языковая анархия лишь симптом более глубоких явлений. Чем это закончится в итоге, в отдалённом будущем, – вот самый интересный вопрос.

И последнее. Попалось на глаза в Сети некое интервью – разговор с преподавателем журфака МГУ: диктант среди первокурсников, и ужасающие результаты… Студенты, мол, не дебилы, хорошие ребята, но их плохо учили в школе… Что сказать? Не дебилы – и что теперь? Консерватория, оказывается, набрала людей без знания нот и даже, по всей видимости, без музыкального слуха… Будущие журналисты! Им предстоит профессионально иметь дело со словом, нести его, как говорится, в массы. Писать, говорить… Можно представить, что они понесут в массы. Знаем, что именно они уже несут…
Этим ребятам постараются помочь, займутся ликбезом. Они и читают, оказывается, не очень… Один старый преподаватель на заре моей туманной юности предлагал первокурсникам, у кого было неважно с языком, свой рецепт: он сам когда-то на рабфаке набивал руку и глаз тем, что переписывал газетные статьи, – механическое копирование грамотного текста давало хороший результат. Но где же взять теперь такие газеты? Есть ещё один способ, более приятный: много читать. Правильно написанное слово неизбежно остаётся в памяти. Но с самим чтением уже изрядная загвоздка наблюдается…
Да и когда читать? Писателю писать надо! Ведь – “чукча не читатель, чукча – писатель…”