Сумерки в Дели, ч. 2, гл. 3. Ахмед Али

Сумерки в Дели. Ахмед Али

Часть вторая

Глава третья

Когда Мир Нихал пошел к Баббан Джан, было уже десять часов вечера. Дели еще не спал, только утихли дневные суета и шум. Люди расслабленно ходили по улицам, будто просто наслаждаясь самими собой или находя отдохновение на улицах от затхлой атмосферы небольших домиков, со всех сторон заключенных в подобные тюремным стены. Некоторые смеялись или разговаривали, стоя или проходя мимо магазинов. И один мужчина затянул песню, ныряя в темный и узкий переулок, испугавшись, вероятно, безлюдности или  темноты:

Из жалости кто-то поставил
Лампу ночью на мою могилу.
Но – увы! – ветру это не понравилось,
И одним дуновением он ее задул.

Мир Нихал услышал эту песню, и его сердце исполнилось беспокойства, ведь он подумал, что она может умереть. Кто будет заботиться о нем, когда ее не станет? Конечно, у него была жена. И дети. Но мир, в котором они жили, был таким обыденным. Там не было ни любви, ни красоты. Здесь, в доме Баббан Джан, он соорудил для себя тихий уголок, куда он мог всегда удалиться и в уединенной тишине позабыть о страданиях и печалях.
Уже более пяти лет содержал он эту женщину как свою любовницу. И между ними  затянулись узы любви. Он ощущал это более остро, вероятнее всего, потому, что был стар и мог чувствовать приближение удлиненной тени жизни…
Когда он поворачивал в переулок, в котором жила Баббан Джан, он услышал, как один мужчина читал эти стихи другому:

В мановение ока мой друг
Был вырван у меня.
Мы едва посмотрели на цветок розы,
Как весна покинула его красоту.

У него было предчувствие, что произошло худшее. И его сердце опало. Кошка перешла ему дорогу, смиренно мяукая, как будто она была одинока и хотела любви. И ребенок, пробудившись внезапно ото сна, стал плакать и звать мать. Затем всё опять успокоилось…
                ***
Подойдя к дому, он увидел плачущую мать Баббан Джан. Его сердце опустилось, и он пересохшими губами прошептал на арабском:
«Мы принадлежим Богу, и к Нему мы возвратимся!»
Затем он ее спросил:
«Когда она умерла?»
Мама Баббан Джан стала истерически рыдать.
«Полчаса назад, - ответила она срывающимся голосом. – Она была моей единственной опорой в старости. Что мне теперь делать? Всё пропало…»
Мир Нихал пытался ее успокоить такими словами: «Терпение – единственная добродетель перед лицом злобы времени. Никто не может ни на йоту изменить свою судьбу и избежать воли Бога, никто…» Но она продолжала рыдать, и слезы катились по ее морщинистым щекам.
 «Я, старая больная женщина, продолжаю жить, чтобы переносить невзгоды жизни, - говорила она в перерывах между рыданиями, - а она ушла…»
Мир Нихал пошел к веранде, на которой на кровати лежала Баббан Джан, покрытая с головою простыней. Он взял лампу и открыл ее лицо. Даже мертвой она была так красива! Даже смерть не смогла стереть обаяние с ее лица. Ее брови были высокими и ее губы были нежно зажаты в подобие скромной улыбки, и казалось, что ее глаза закрыты во время сна, а не по причине смерти. На ее лице была печать серьезности и умиротворения, осознание совершенного покоя, который невозможно обрести здесь. 
Переполняемый эмоциями, Мир Нихал опустил лампу и, снова закрыв ее лицо, вышел во двор. Всхлипывания матери прекратились и она села на кровать, зажав свою голову руками и устремив невидящий взгляд прямо перед собой. Мир Нихал тоже сел. Он внезапно сделался старым и слабым, и, казалось, в его теле больше не осталось силы. Он сидел здесь какое-то время, погрузившись в мир воспоминаний и сожалений. Затем он повернулся к матери и спросил:
«Сообщила ли ты людям?»
«Да, слуга пошел сообщать, - она сказала. – Они придут. Затем заберут ее и похоронят. И я останусь одна одинешенька в этом мире, и никто не будет заботиться обо мне…»
И она заплакала вновь.
Мир Нихал пытался ее успокоить, но тщетно. Скорбь должна была взять своё. Наконец, она успокоилась. Думая, что скоро придут люди, Мир Нихал поднялся с тяжелым сердцем и, дав пожилой женщине какие-то деньги, бросил долгий прощальный взгляд на мертвое тело и пошел прочь. Та, которую называли Баббан Джан, ушла. Женщина, ждавшая его здесь, ушла дорогой смерти, и ничто не могло вернуть ее к жизни…
                ***
Утром, когда он проснулся, первой его мыслью была мысль о Баббан Джан. Он сидел на кровати с исполненным болью взглядом, ощущая свинцовую тяжесть, как будто бы умер он сам. Но, в конце концов, он поднялся, чтобы продолжить исполнять обязанности этой жизни.
Когда он взошел на чердак, чтобы выпустить голубей, он увидел перья на лестнице, и гораздо больше перьев – на крыше. Когда он заглянул на чердак, он понял, что там произошло нечто ужасное. Вчера вечером он забыл запереть дверь, и кошки не упустили эту возможность.
Некоторые птицы спаслись, улетев. Они боялись спуститься с крыши, поскольку повсюду были разбросаны перья. Но когда они увидели хозяина, они спустились и стали садиться ему на плечи в надежде получить что-нибудь съедобное, начав клевать его в бороду. В этих действиях птиц было нечто настолько любящее и нежное, что буря жалости к самому себе поднялась в его груди. Его сердце сжалось до точки от боли, затем расширилось, будто желая вырваться наружу. Так он здесь и стоял, погруженный в ощущение тщетности своих поступков.
Голубятники кричали на улице, и время от времени до его ушей доходил шум хлопающих крыльев, когда какая-нибудь стая проносилась над его головой, низко летя над кровлей. И голос Кваджа Ашрафа звучал громче других. Но какое ему теперь было дело до Кхваджа Ашрафа Али или до гоняемых им голубей? Всё когда-нибудь подойдет к своему концу, скоро, увы, очень скоро…
Некоторые голуби, жившие на другом чердаке, избежали смерти. Мир Нихал поместил к ним уцелевших голубей и бросил им две горсти зерна. Закрывая дверь, он внезапно услышал какой-то шум, как будто что-то прыгнуло внутри чердака. Он обернулся. Это была одичавшая кошка. Она наелась до сытости птицами и, ленясь уйти прочь после своего обильного пира, уснула на верхней площадке чердака.
Когда она спрыгнула вниз, пробудился охотничий инстинкт Мир Нихала. Быстро он закрыл дверь чердака и схватил палку, к которой был привязан флаг. Это было хорошее и вполне подходящее оружие, и он приготовился к мести.
Кошка пыталась найти выход. В своих тщетных попытках убежать она забиралась на бамбуковую стену чердака, пытаясь пробиться наружу. Мир Нихал открыл дверь чердака и, испугав кошку, заставил ее спуститься вниз. Увидев открытую дверь, кошка прыжками побежала туда. Но как только она преодолела половину расстояния до порога, Мир Нихал нанес ей сильный удар. Кошка завалилась набок, но пришла в себя и побежала к стене, чтобы забраться на нее и убежать. Она прыгнула, но промахнулась и поползла. Ее передние лапы уже зацепились за стену, когда Мир Нихал ее настиг и сбросил вниз одним ударом. Кошка издала пронзительный крик и инстинктивно побежала к двери. Обнаружив, что она закрыта, кошка повернулась назад. Но прежде чем она начала двигаться, палка снова упала на нее. Она была ранена в голову и завалилась набок.  Затем, один за другим, на нее посыпались сильные удары. Мир Нихал, стиснув зубы, бил ее по всем местам. Это была его единственная возможность отомстить. Он бил ее до тех пор, пока не устал и кошка не стала выглядеть мертвой…
Этот приступ ярости его немного успокоил и снова установил его разорванные на какое-то время  отношения с этим миром. Но что-то в нем умерло. И он не пошел в магазин. Та, для кого он работал, оставила этот мир. Какое это имело значение теперь, заработает он много или мало? Его старшие сыновья говорили, что он стар и ему нужен отдых. Они зарабатывали достаточно, чтобы поддерживать своего отца в старости. Но он все равно работал, возможно, чтобы обмануть время, или – избежать чувства зависимости, пусть даже и от своих сыновей. Когда он зарабатывал деньги, он мог ими свободно распоряжаться, мог их тратить, как хотел. Он не давал много из своего заработка Бегам Нихал, только так, самую малость на неотложные нужды. Денег со сдаваемых в аренду домов и земли было достаточно, чтобы кормить и одевать его семью. Большая часть денег, приходивших от его бизнеса, была в его полном распоряжении, и он ее тратил на поддержку Баббан Джан.
Но теперь она умерла. И ему было всё равно. Не имело значения, будет ли он зависеть от своих сыновей или от кого-то еще? Так он решил отказаться от своего бизнеса…