Повесть о тараканах

ПОВЕСТЬ О ТАРАКАНАХ, ОБ ИХ  РОЛИ  И МЕСТЕ  В МОЕЙ ЖИЗНИ,
 И  О  МОИХ С НИМИ  ВЗИМООТНОШЕНИЯХ.
ПОВЕСТЬ В 4 ЧАСТЯХ,  С ПРОЛОГОМ И ЭПИЛОГОМ.

ПРОЛОГ

Я заметила одну закономерность. Как снимешь квартиру, грязную, с неисправной сантехникой, кишащую тараканами, и так и живешь какое-то время – все нормально, тебя не выселяют. Стоит  только сделать ремонт, вывести тараканов, поменять трубы, а то и унитаз – мгновенно у хозяев возникают «обстоятельства» - то сын женится, то внучка замуж выходит, то родственники в этот город насовсем переезжают. И тебя просят съехать.
В предыдущей московской квартире была  т а к а я   халупа – прогнившие трубы, вспученные полы, вываливающиеся оконные рамы – ну, чистый бомжатник. Кто из людей в гости приходил – застывали от ужаса.
Хозяин квартиры  был очень хороший. Всегда говорил: у нашей семьи несколько квартир. Живите здесь, сколько надо – на эту квартиру никто не претендует. Просто надеемся, вдруг дом снесут – очень старый – и нам перепадет новостройка.
И вот ровно год назад - в 2012 - на кухне сижу, пью кофе, и вдруг на моих глазах вспыхнула газовая колонка. Тушила я этот пожарчик  - кофе и соком. Колонку эту, как и всё в квартире, установили в 1961 году, когда дом только построили. Хозяин всегда хвалился, что никогда в этой квартире ничего не менял.
Нервы от загоревшейся колонки у меня «съехали» – вызвала газовщиков  на замену колонки, и сантехников заодно, на замену труб в ванной и кухне. Купили мы всё, что надо – всё поменяли. Ровно месяц я таскала грязь за рабочими.
Хозяин - такой хороший человек, искренний -  думала я. Закономерность не сработает – не выселит.
Прошло два месяца. Пришел хозяин и сказал, что его сын женился. Съезжайте.
Так что закономерность  моя не поимела исключения. Несмотря на то, что хозяин этой квартиры действительно – очень порядочный человек. Но от него не зависело действие  этого «мирового» закона.
А насчет тараканов - так вот при всей бомжатности этой квартиры, а жили мы в ней 7 лет – тараканов в ней не было. Однажды я даже расстроилась из-за этого факта. Мою посуду на кухне – слушаю зомбоящик. Идет очередная таинственная передача – страшилки. Слышу - ученые важные выступают, и говорят, что на всей Земле исчезли тараканы. Как вид. Это есть предвестник конца света. Я напряглась. Тараканов-то действительно нет, думаю, правду говорят.
Пошла гулять с собакой в сквер, где собирались собачники всего района. Спрашиваю у всех: у вас дома тараканы есть? Отвечают, что нет. Давно не видели ни одного.
Ну,  всё, думаю, действительно, тараканы исчезли как вид. Конец света не за горами.
Рано я расстраивалась. Спустя пару дней зашла в фирменный магазин известного мясокомбината. Смотрю - сидит на прилавке таракан – усами шевелит, покупателей оглядывает. Все нормально. Вид сохранен. Жить будем.


ЧАСТЬ 1.
ДУШАНБЕ
1980 год

В детстве я не помню, чтобы на кухне у мамы, или бабушки, было бы засилье тараканов. Были тараканы в ванной, по трубам ползали, в сырости. А на кухне, такие рыжие, небольшие – нет, отсутствовали. Таких не было. Но это не значит, что их не было в Душанбе. Были, и в огромном количестве. Например, в 1980 году встреча с тараканами запомнилась мне особо. Дело было так.
Рожала я в «чистом» роддоме. Но были и «нечистые» роддомы. Речь не идет о том, что где-то мыли, а где-то не мыли. Мыли везде – с трудовой дисциплиной в 1980 году еще все было в порядке. Просто были «особо инфицированные» больницы, и более или менее «неинфицированные» - «чистые».
Мне так хотелось быстрее выписаться из «чистого» роддома, что я  скрыла от врачей свою высокую температура. Были тогда более важные проблемы  - по здоровью младенца, все решали их. А на меня внимания не обращали. Я в день родов простудилась, кашляла – и решила, что болею своим традиционным бронхитом – ничего, пройдет.
Дома занималась с младенцем, свое собственное ухудшающееся самочувствие считала нормой. Ведь после родов же  я – не шутка!
И вот, видимо, я совсем разболелась….. Очнулась в Скорой помощи, по дороге, в машине. Она в ночи меня куда-то везла. Без ребенка. Я выглянула в окно - темно, и где мы едем – не понять.
Меня привезли в какую-то больницу, в приемный покой, и там оставили на тележке. Тележку затем кто-то вкатил в огромный, почти пустой кабинет. Только в дальнем углу стояло гинекологической кресло, а чуть поодаль   - письменный стол. И все. Пусто.
Была глубокая ночь. Тишина и никого. Затем пришел молодой парень. Он был заспанный, какой-то весь помятый. И кутался в синий халат. На вид ему было лет 25, у него был белокурый кудрявый чуб набок, как у донских казаков. Так как парень подошел ко мне и стал осматривать меня, как доктор, я догадалась, что это дежурный врач. Очень удивилась. Я впервые видела гинеколога – мужчину и очень смутилась. А по внешности этого парня, в другой обстановке, подумала бы, что это недавний выпускник училища по монтажу электрооборудования.
Доктор включил верхний свет, посмотрел мне в лицо, потыкал пальцем в живот. Затем свет верхний выключил, сел в дальнем углу за письменный стол с включенной настольной лампой, и стал что-то писать.
Доктор так долго что-то писал, что я забеспокоилась. Я всегда, когда сильно болею, умирать собираюсь – кажется мне, что конец мой пришел. А тут: доктор смотрел меня минуту, а пишет целый медицинский трактат. Ну, всё, решила я, совсем я плоха, видимо – доктор пишет отчет о причинах моей смерти. Заранее.
Прошло еще какое-то время. Я устала ждать, лежа на этой тележке – страшно пошевелиться, еще упадешь. И решила заговорить с доктором: « Доктор, а что со мной?».
Доктор, не отрываясь от писанины, ответил: «Классика. Называется родильная горячка. Или сепсис. Или заражение крови. От этой болезни в 19 веке умирала половина рожениц. Но сейчас не страшно. Пенициллин творит чудеса».
Мой муж потом меня «поедом ел», что я поехала рожать в Душанбе. Его мама сказала ему, что от этой болезни можно умереть. Она объяснила ему, что родильная горячка у меня случилась, потому что «домик» ребенка – кусочек – остался в моем организме и загнил. (Чушь! Мне показывали послед. Он был целехонький). Муж поэтому с подачи своей мамы винил в моей болезни душанбинских врачей. Но я думаю, что простуда, нервозность после родов, застой молока – это были решающие факторы для распространения воспаления по всему организму по крови. А не «кусочек домика ребенка», по версии моей свекрови.
Меня отвезли в палату, положили на кровать у окна, и стали усиленно колоть пенициллином, каждые три часа, и постоянно что-то вливать в вену – поставили рядом капельницу.
Однажды через капельницу мне вливали донорскую кровь. Я даже разглядела на бутыле фамилию донора – много лет ее помнила, а потом забыла (эх, надо было записать).
Первые два-три дня  в больнице прошли сумбурно. Я не вставала с постели. Только помню, что вела себя очень беспокойно: все время вопила, что, мол, мне то жарко, то холодно. Помню, что кто-то постоянно то укрывал меня, то убирал одеяла. Также помню, что мне примокали  лоб салфеткой. Оказывается, так друг за другом ухаживали соседки по палате. Это я потом узнала, в дальнейшем: кому уже было полегче (ходячие), ухаживали за «тяжелыми» (лежачими).
И еще я запомнила, что неизвестно откуда, все время – так мне казалось – звучала музыка.
Потом я ожила и села на кровати. Огляделась. В палате, кроме меня, было 8 женщин. Кровати были панцирные, и возле каждой кровати стояла тумбочка. Посередине палаты стоял обеденный стол и несколько стульев: так как больница была «нечистая», септическая, еду нам приносили прямо в палату ( в обычных больницах в каждом отделении есть общая столовая и все кушать ходили туда). А у выхода из палаты находился огромный холодильник.
Я обернулась, выглянула в окно. За окном бушевал май. Свежая зелень разросшихся деревьев – не разглядишь ничего вокруг.
Первое, что я спросила, это «где я?» – не в смысле, вообще (я понимала, что я в больнице) – где эта больница в городе, а второй вопрос был  о музыке. Я предположила, что музыка мне мерещилась.
Мне растолковали, что больница эта находится недалеко от площади Ленина. Если стоять лицом к памятнику Ленину, то слева будет кинотеатр Джами, а в больницу пройти надо  правее, вглубь сквера. Больница большая, много разных корпусов и отделений. Есть и септическое – даже роддом – с отдельным выходом. Там рожают заведомо больные женщины. А в «септику» везут всех заболевших после родов – это и  сепсисы, и маститы и прочие дела, связанные с инфицированием. То есть больница эта -  «нечистая».
Я ничего не поняла относительно расположения больницы, так как ранее не подозревала существовании таковой. А музыка мне, оказывается, не мерещилась. Септическое отделение, где я теперь находилась, упиралось в забор между больницей и горсадом – городским парком. А за забором была танцплощадка. Там по вечерам были ТАНЦЫ.
Музыка с танцплощадки, слышимая мной в этой больнице, будила во мне бурю эмоций. Мне казалось, что я нахожусь в каком-то подземелье, закованная в кандалы. У меня болит все тело и все внутренности. Я мучаюсь и страдаю. А кто-то где-то радуется жизни и танцует. Я завидовала.
Но в тоже время, музыка радовала меня. От этих звуков теплело в душе: ведь есть шанс выздороветь и присоединиться к танцующим! Кстати, одну из песен, которую постоянно «крутили» на танцплощадке, я обожаю до сих пор. Она у меня ассоциируется со счастьем и надеждой. В этой песне есть такие слова: «Ты у калины жди, я к тебе прибегу».
Итак, первые дни в больнице были насыщены событиями особого характера, и  тараканов – а рассказ мой именно о них – я не замечала.
Впервые я задумалась о них, когда увидела, как мои  соседки по палате готовились ко сну. Они все затыкали уши ватой, а  ножки кроватей обмазывали вонючими лекарственными мазями. Действие сие было прокомментировано: от тараканов. Такие же манипуляции сделала и я.
 Утром, когда я проснулась и свесила с кровати ноги, нацелив их в стоящие рядом на полу  тапочки, произошло мое первое впечатляющее свидание с тараканами. Они ночевали под тапками. Целым кланом.  Штук тридцать, разных размеров. Ночи-то прохладные. В кровать их не пускают – мазями ножки кроватей смазывают, так они под тапками пригрелись.
Позже стало ясно, что тараканов везде тучи. В тумбочках, по стенам, за шкафом. Но особенно огромная колония  расположилась на стене за холодильником. Я заглянула туда и просто пришла в «восторг». Пошурудишь палкой – они не боятся и не убегают! От агрегата холодильника исходит тепло - и они там и пригреваются. Просто кишмя кишат. Видимо, это у них был санаторий, и роддом, и детский сад.
Все свободное от медицинских процедур время все мы были заняты борьбой с тараканами. Вернее, защитой от них. Бороться без химикатов было, конечно, бессмысленно.
Я спрашивала у медработников – почему  централизованно не травят тараканов, ведь все же это больница, а не мусорная свалка? Мне ответили, что регулярно травят. Но ничего не помогает. Здание старое. Тараканы прячутся. Химикаты выветрятся, и тараканы из щелей вылезают и опять чувствуют себя хозяевами.
Честно говоря, это было ужасно. Противно. Но однажды в связи с этими тараканами я проявила не только брезгливость, но и настоящую агрессию. Дело было так. В начале дня вбегает старшая медсестра в палату - а мы доедали свои завтраки, каждый у своей тумбочки (за общим столом все не помещались)  – и так строго-строго приказывает: быстренько все убрали, идет обход, САМ главврач со свитой заходит в каждую палату.
У меня от этих слов закипела злость. Я дерзко ответила старшей медсестре, что у нас время завтрака, мы больны, после родов, и для нас главное хорошо питаться, чтобы выздороветь. А главврач, сказала я, может  и попозже придти. На эти слова  старшая медсестра начала на меня кричать, и на всех тоже: быстро все убрать с тумбочек, развели тут грязь! Тогда я подскочила в два прыжка к этой взрослой женщине, схватила ее за руку, подтащила к холодильнику, и чуть ли не носом ткнула ее в щель между стеной и агрегатом. А там колония -  штук пятьсот. Сидят, усами шевелят. Я все это сделала с такой злостью, что женщина и не сопротивлялась, и ничего мне не отвечала. И еще я ей злобно сказала, что бы она убиралась отсюда, а придет Главный, так я ему тоже этот зоопарк покажу, и ему будет не до наших тумбочек, на которых стоят наши завтраки.
Мне стыдно вспоминать этот эпизод. Но не потому, что я была не права. Я была права. Просто такую злобу и раздражение в себе обнаружила - сама даже испугалась. И стыжусь теперь.
Главный врач пришел со свитой молодых врачей, и не посмотрел на наши тумбочки. Вся компания вела высокие разговоры на медицинские темы.
А еще мы в этой больнице постоянно занимались сцеживанием молока. Но его приходилось выливать в раковину. Для кормления детей оно не годилось. Мы не были здоровы. Эта картина – как все сидят и сцеживают – осталась в моей памяти  какой-то нереальной. В то время, в этой больнице, как-то притупились чувства стыдливости, что-ли. Когда и где  мы бы еще вот так целыми днями с голыми сиськами рассиживались?
Да что сиськи! Шедевром родильного периода женщин тех времен я считаю прокладки. Не те, что сейчас по телевизору рекламируют! О чем я - поймут женщины только моего поколения и старше! Молодые – точно не поймут.
При каждой больнице были прачечные. Они работали неустанно. Сутками напролет. Кроме больничных халатов – все ведь было только казенное, в больницах домашней одежды не разрешали, на всем тряпочном  стояли черные штампы больниц, причем на самом видном месте - и постельного белья, под стерилизацию попадали и  бывшие пеленки, приспособленные для женщин.
Еще в чистом, Первом роддоме, что на улице Красных партизан, я увидела в родильном отделении две огромные тележки на колесиках. На одной тележке было написано: «Чистые прокладки», а на другой: «Грязные прокладки». Эти прокладки представляли из себя обычные детские пеленки – когда-то   они были белые – из бязи, или плотного хлопка. Их складывали четыре раза, чтобы они в сложенном виде выглядели как прямоугольник примерно 5-7 см  на 15-20 см. Толстый и грубый такой прямоугольник. В «чистой» тележке эти прокладки были именно так сложены – прямоугольными штабелями. Видно было, что их старательно стирали, кипятили и пытались отбелить – от них за версту пахло хлоркой, а также их гладили. Однако белыми эти тряпки были давным - давно. (Пятна от крови не выводятся. Они принимают вид страшных бурых разводов).
Особенно я испугалась, когда пришло время впервые отправить свою использованную пеленку в «грязную» тележку. Я заглянула в нее – а там было штук сто  окровавленных скомканных тряпок. Когда эта тележка заполнялась, приходила крепкая широкая хозяйственная няня – и укатывала это все в прачечную – стирать. И подгоняла нам новую тележку – с постиранными пеленками.
Так вот, эти пеленки – чистые -  нужно было брать самим   и зажимать между ног. Трусы носить в роддомах и гинекологических отделениях не разрешали.  А использованную пеленку нужно было бросить в  «грязную» тележку. Манипуляция должна была происходить по мере надобности.
Новенькие первородящие обучались этому мастерству у  бывалых, тут же. Как зажать пеленку – еще не так трудно было изучить. А вот ТАК ходить – надо было тренироваться. Все женщины ходили как уточки – ведь надо было умудриться  эту пеленку не выронить по пути. Многие ходили так: придерживали рукой передний край пеленки через халат и ночнушку. Но так не разрешали медсестры. Говорили, не трогайте руками лишний раз эту пеленку - занесете инфекцию (!). 
Ходить – это еще пол беды. Особенно трудно было сидеть. Пеленка комком  и колом стояла  - сидеть было больно и неудобно. И лежать тоже надо было осторожно, следить, чтобы прокладка плотно прилегала к телу.
Но так было принято тогда – видимо из медицинских соображений. Приходили врачи, им было очень  удобно оценивать состояние  женщин – они пальчиками брали эту прокладку-пеленку  за передний край, отгибали ее, и смотрели на ее состояние. Это определяло здоровье женщины. Что ж, разумно.
И по бедности, я думаю, вся эта стирка в те времена осуществлялась. Так же как во время  Первой Мировой войны -  вообще  - даже бинты стирали.
Я  была удивлена методикой использования пеленок – сначала -   очень. Меня никто не предупредил, что такое будет! После родов, ни для кого не секрет, у женщин еще бывают всякого рода выделения – такая уж природа. Но я не представляла, что все  будет выглядеть так ужасно.
Видимо, не я одна считала это ужасным и неудобным – хождение странной походкой с зажатой между ног огромной тряпкой.
В соседнюю палату привезли новенькую. Молодую худенькую девчонку – блондинку. Тоже с осложнениями после родов. Через пару дней слышу крик в коридоре – медсестра эту девчонку увидела и по НОРМАЛЬНОЙ походке определила, что та либо без пеленки, либо трусы надела. И точно. Девчонка не поняла, как это можно ходить с таким кляпом между ног – она могла бы в эту пеленку даже завернуться – ростом маленькая  была. И надела трусы. Поверх пеленки. Медсестра  кричала так, будто было совершено  вражеское нападение на больницу. Нельзя из дома трусы приносить, поучала она – занесете инфекцию (!). Девчонка пыталась возражать, что она, мол, не может с пеленкой ходить – неудобно. А медсестра вынесла приговор: все ходили, ходят, и будут так ходить. И ты учись. И отняла у нее трусы. Сказала, вот придет муж девчонки, она ему (!) трусы отдаст.
Однако рассказ мой не про прокладки, а про тараканов. Фактически – про страшную антисанитарию в той, септической гинекологии. Ведь тараканы – это как сигнал бедствия – значит НЕЧИСТО!
Повторюсь, Первый роддом, где я рожала, считался чистым.  Это было новое здание, все санузлы в белоснежном кафеле, отдельные гигиенические комнаты даже были, и там  располагались биде -  в те времена верх цивилизации. И мы в эти комнаты ходили для гигиенических процедур. Сами. Нам медицинские сестры  рекомендовали рукой не мыть интимные органы – только с использованием струи воды. Чтобы после родов не внести инфекцию.
 А еще мы часто в эти комнаты  водой успокаивать боль. Ведь ежедневно медсестры всем  проводили обработку промежности  - зеленкой. Ее не жалели. На щипцы  закрепляли ватный тампон, обмакивали его в огромный – почти промышленный – бутыль с зеленкой, и щедро промазывали все от пупка до поясницы. Больно было ужасно. «Щипило», то есть щипало, по два часа!
В «септике» тоже проводили экзекуцию с зеленкой. Но  здесь было большое отличие от Первого чистого: здесь не разрешали самим подмываться. Ни о каких биде здесь и слыхом не слыхивали. А как  без помощи руки помыться?
Медперсонал осознавал: руки у нас не могут быть чистыми. Налицо в этой больнице были признаки антисанитарии – везде бегали тараканы. Тараканы считали, что больница принадлежит им. Они были повсюду.
А так как все женщины – больные,  после операций, у многих еще и гнойные заболевания, дотрагиваться до больных органов – очень опасно.
И в этой больнице по этим причинам проводилась уникальная процедура. Нигде и никогда я больше не слышала о таком. Те женщины, которые не попадали в такую больницу, а рожали в чистых роддомах – тоже очень удивлялись моим рассказам об этом. Нас подмывали медсестры. Выглядело это так.
Утром и вечером раздавался крик дежурной медсестры: «Женщины,  в процедурный на подмывание, быстро!».  Мы все шли и становились в очередь.
В процедурном кабинете стояло два гинекологических кресла. Рядом бочка с водой – бурой от марганцовки -  и шлангом.  И две медсестры в резиновых фартуках и резиновых перчатках, с масками на лицах. Выглядели они - как будто они из бригады по борьбе с чумой.
Первая женщина укладывалась в первое кресло. Первая медсестра в одной руке держала шланг, а в другой страшные шипцы, больше похожие на кочергу. Эти щипцами она из огромного таза брала ватные тампоны. Потом эта женщина переходила во второе кресло. А там так же угрожающе выглядящая медсестра с двумя «кочергами» - одной с тампоном подсушивалась промежность, а второй – щедро все смазывалось зеленкой под оглушительные визги женщины – очень больно ведь.
Это был сюрреалистический конвейер. Будто это не явь, а бред.  И так дважды в день. А какой трудовой подвиг совершали медсестры! Дважды в день подмыть человек сто!
А виной всему – тараканы.

ЧАСТЬ 2. 
САМАРА
1995 год

Я очень, очень радовалась, когда мне дали комнату в аспирантском общежитии Самарского государственного технического университета, где я трудилась в должности доцента кафедры производственного менеджмента.
Комната была маленькой. Только-только место спать мне и дочке-подростку. Но зато к комнате прилагался крошечный коридорчик с умывальником и – о чудо цивилизации – туалет. Личный, не общий. Это было огромным счастьем, после моих проживаний в частном доме, где вообще туалета не было, или в обычной общаге, где туалет располагался в конце коридора – один примерно на 20 комнат с проживавшими там, по 5-6 человек в каждой.
Я поменяла унитаз, сделала в своих «апартаментах» ремонт – побелила, покрасила и поменяла обои. Сменила дверь входную и обтянула ее новеньким дерматином. Не жизнь, а сказка. 
Коридор общий в аспирантском общежитии был не очень длинный. Там было еще 10 комнат. И на всю эту компанию полагалась кухня.
Кухня была чудовищных размеров. По сравнению с жилыми комнатами. В ней располагались 4 газовые плиты, а напротив  было 5-6 кранов с раковинами.
Если комнаты сами проживающие ремонтировали, то кухню – нет. Кто ее будет ремонтировать? Она же ОБЩАЯ. Она была чистой, видимо, только в момент сдачи строительного объекта в эксплуатацию.
Если бы все жильцы этажа были стабильно проживающими, было бы реально установить график дежурств. Но это было невозможно. В основном проживали в комнатах временщики – аспиранты-молодые ребята. Приходили они только ночевать. И не одни. С ними всегда были девчата определенного поведения. Я этих девчат именовала «прошмандовки». Не в лицо, конечно, но так я их называла, когда подругам о них рассказывала. Это слово четко характеризовало их внешность, манеры, поведение и внутренний мир, который просвечивал через физическое тело.
А в общежитской кухне, после прихода вечером всех жильцов этажа, начиналось активное проведение вечера и части ночи. Варились готовые пельмени, распивалось пиво, и не только пиво, курилось огромное количество сигарет. Мусор кидали тут же. Сигареты тушили о подоконник, раковины, плиты. Окурки бросали на пол. Раковины были засоренные, в них булькала страшного вида грязная вода.
Утром картина была всегда ужасающая. Ну, если мусор можно было подобрать, то плиты – а на них были выкипевшие супы, уроненные пельмени, убежавшее молоко, кофе и прочее и прочее и прочее – и так годами – вымыть было практически невозможно.
Я сначала что-то пыталась отмыть. Сделать  очередной заспанной лохматой «прошмандовке» замечание, что нужно убирать сразу убежавшую из кастрюли жидкость, пока она не присохла и не прилипла.
Быстро стало ясно, что Сизифов труд мне не по плечу. И тогда я купила плитку, электрочайник, устроила себе в комнате миниатюрное подобие кухонки. Чтобы не выходить вообще на общую кухню и не ужасаться – какой там беспорядок («бардак, срач и помойка»).
Невозможно, находясь в близком окружении, дистанцироваться. Я сделала идеальный порядок в своем закутке. Но  отгородиться полностью оказалось совершенно невозможно. Многолетнее отсутствие ремонтов, уборок и культуры  людей компенсировалось отрядами мышей и полками тараканов.
Пришлось срочно завести кота для предотвращения свободного разгуливания мышей по моей комнате. А вот с тараканами я начала войну.
Войну с тараканами я вела стандартными способами, но очень ожесточенно. И ничего не помогало. Они успешно вели активные наступательные операции  против меня.
Новенькие мои обои начали отходить по краям и там пытались обосноваться тараканы. Я устроила химическую лабораторию. Смешивала яд с клеем и постоянно подклеивала обои. Все продукты – тогда их было немного, время было далеко несытым – я хранила в холодильнике. У меня был тогда мой друг и соратник по борьбе за выживание,  огромный холодильник Памир7-ЕУ, который я в Душанбе в 1990 году выменяла на австрийские туфли (новые туфли-новый холодильник). Эти холодильники выпускал душанбинский завод холодильников.
Порог своей комнаты я считала линией фронта и постоянно там строила заграждающие пояса замазок с ядом.
Ничего не помогало. Откуда-то тараканы все равно приползали.
В другом конце коридора проживала семья, которая вообще не имела отношение к университету, но они там жили уже 5 лет. Муж, жена и ребенок. Искандер был узбек. Он держал на рынках несколько контейнеров. Очень красивый был парень. Его жена, Шоира, была ухоженной, но очень некрасивой внешне таджичкой. Она не работала. По утрам чистенький Искандер уходил проверять свои торговые точки, а Шоира оставалась дома, готовила, потом уходила на маникюр, или в парикмахерскую, или к подругам. Девочка их ходила в детский сад.
Шоира очень жалела меня. Говорила: «Ведь ты же доцент, такая образованная, работаешь со студентами. Неужели руководство ВУЗа не может позаботиться, чтобы ты жила в более человеческих условиях? Почему тебе дали самую маленькую комнату? Почему так мало платят, что ты такая худая?». Они-то сами, с мужем и дочкой, прописались в этом общежитии, и получили гражданство. И комната у них была состоящей их трех помещений – они все перестроили, сделали кухню, спальню, детскую. И прихватили часть коридора и устроили там душевую.
Шоира ("шоира" в переводе с фарси означает «поэтесса») меня старалась подкормить  - по восточному обычаю принято угощать соседей. В Душанбе и Ташкенте все часто так делали, и я сама так делала – приготовишь – положишь  в косу (глубокую тарелку) только что приготовленную еду,  и отнесешь соседям. Шурпо, или плов, или сладости. Вот и Шоира взяла моду меня так подкармливать. Когда она первый раз постучала в мою комнату – я отказалась от ее угощения. Ведь в ответ нельзя вернуть пустую тарелку. Обязательно нужно в ответ положить еду. Я ей сказала: «Спасибо, но я не возьму. Мне нечего положить в ответ». А Шоира ответила: «Положишь кусок хлеба».
Шоира была необыкновенной аккуратисткой. Видели бы вы, насколько белыми были рубашки ее мужа Искандера. Она поддерживала в своем жилье  идеальную чистоту. И тоже, как и я, очень страдала от атак тараканьего племени, и старательно с ними боролась. Также она пыталась организовать поддержание чистоты на общей кухне. Это было безуспешно!
Мы с Шоирой пытались приструнять молодняк на кухне, чтобы убирали за собой. В ответ слушали один отборнейший мат.
Однажды Шоира позвала меня и сказала, что в одной из комнат поселилась новенькая –аспирантка, с мужем. И она странно замачивает белье. Оно уже начало тухнуть. Я пошла на кухню. Там стоял тазик. Белье действительно уже стало протухать. Потому что его просто сложили в тазик, залили водой без мыла и вровень с вещами – только чтобы они намокли. А, возможно, вода просто уже испарилась. Шоира сказала, что это тазик стоит уже больше недели, и уже воняет. Она предложила постучаться к этой аспирантке. Спросить, когда она намерена осуществить стирку.
Нам открыла очаровательная, хотя и не особо красивая, блондинка. Настя. Она очень удивилась, что белье надо замачивать в мыльном растворе. И что белье нужно замачивать на определенное, не очень продолжительное время. Она не знала, что оно протухнет. 
Другим вечером, часов в 11,  мы с дочкой уже спали, в дверь постучала Настя. Она спросила меня, ела ли я когда-нибудь ананас? Я ответила, что нет. Тогда она нас с дочкой позвала попробовать этот диковинный вкус. Мы пришли. Муж Насти нарезал ананас, и мы его ели. Очень тепло и  душевно  провели этот  вечер.
Мы с Настей подружились. Ходили друг к другу чаевничать, смотрели фильмы на видео. Настя с мужем сделали в комнате очень хороший ремонт. Муж был из «крутых», ходил в кожаной куртке и хорошо зарабатывал. Настя была приезжая из какого-то сибирского города, а муж был самарский. Но идти жить к свекрови Настя побоялась. Настя очень волновалась, что постоянно у нее были выкидыши. Она говорила, что если она не родит, то муж, возможно, ее бросит, а она очень его любила. Я ей рассказала, что невозможно выносить ребенка сразу после трех выкидышей, между которыми промежуток в два месяца. Я нарисовала ей схему человеческого организма и устройства  детородных органов. Рассказала об эпителии, мускулатуре матки и как прикрепляется ребенок. У нее все это в ослабленном состоянии, и плод не сможет прикрепиться и питаться. И следующий – тоже погибнет. Надо не беременеть года 3 минимум, говорила я ей, чтобы окрепнуть. Настя слушала меня с интересом. Я злилась. Я говорила ей: «Ты сибирский маугли, что-ли? Стирать не умеешь, устройство человеческого организма не знаешь! Ты где росла и училась? В берлоге у медведя?». Настя не обижалась, и прислушивалась к моим советам. Я ее убеждала, что, если она не будет нужна мужу, то он бросит ее и с дитем. А если будет ему нужна – подождет ребенка хоть 10 лет!
Настя тоже завела кошку от мышей и тоже воевала с тараканами.
 Настя была очень милой и нежной девушкой. Разговаривала очень красиво. После моего отъезда из общаги и из Самары мы с ней очень и очень много лет переписывались. А потом потерялись – из-за моих бесконечных переездов.
Однако не всегда у меня было так, что нечем угостить соседей. Иной раз и я готовила и разносила угощение им. Так, однажды, я решила постучать к соседу слева от моей двери. Я его видела – такой щупленький татарчонок, всегда бегом прошмыгивал в свою комнату. Внешне он был – про таких сейчас говорят «ботаник». Звали его то ли Равиль, то ли Ринат. К нему гулящие девки  не ходили. Вообще никто не ходил. Он весь был в науке – писал диссертацию. И вот я к нему постучала. Он открыл дверь и с таким удивлением посмотрел на тарелку с дымящимся пловом, будто бы это была бомба.
Я нахально шагнула внутрь. «Ботаник» попятился от неожиданности. Я поставила тарелку на стол, заваленный чертежами. И огляделась.
Комната «ботаника» была такая же, как моя, крошечная. Никакими ремонтами и не пахло. Огромный стол был завален рукописями и чертежами. А стена, которая граничила с моей комнатой, была наполовину черной. От тараканов. Они просто как неровная картина, заполняли большую ее часть.
Теперь мне стало понятно, почему моя война с тараканами была столь безуспешной. Их вообще не гонял, не пугал и не выводил сосед. У него в голове была только диссертация, а на глазах -  круглые очки с толстенными линзами. Поэтому он что называется «в упор» тараканов даже не видел.
На следующий день я пришла к соседу за своей тарелкой и спросила, почему он не  занимается выведением тараканов. Сосед даже не понял, о чем это я. Какие тараканы? Я  ушла и больше никогда к соседу не заходила.
Самым веселым моим соседом был Костя. Дверь его  была справа от моей. Девок приводил всегда разных, и сразу по нескольку, почему-то. Парень был очень симпатичный, веселый, толстый. «Гудели» они почти до утра, с размахом. Потом он женился на очень приличной, добропорядочной, с интеллигентной внешностью, но скучной и неинтересной девушке – так она внешне выглядела, и они завели собаку боксера.  Девушка ни с кем не разговаривала, не здоровалась, на кухню не выходила,  постоянно гуляла с боксером во дворе, а Кости никогда дома не было. Приходил очень поздно и пьяный. Жена ушла от Кости через пол года. И Костя опять ударился в загулы. Боксера отвез родителям.
Одна из «прошмандовок» почему-то осталась у Кости жить. Это была худая некрасивая блондинка с длинным горбатым носом, вульгарно накрашенная, безвкусно одетая. Эта девица  за пару месяцев, что жила там, успела ухудшить антисанитарное состояние кухни во много раз. Мы  с Шоирой устали с ней беседовать. Она ругалась с нами так, будто она вместо средней школы  сидела в тюрьме. Такие использовались выражения и обороты. Я очень удивлялась Косте. Ведь несмотря на его «пьющесть и гулящесть» (которые были исключительно по молодости, а не по внутренней гнилости) – парень он был неглупый. И даже успевал писать диссертацию!
Внезапно «прошмандовка» исчезла. В комнате Кости стала жить приятная брюнетка с конопушками на лице. Конопушки ее совершенно не портили, а даже наоборот. Я перекинулась с ней парой фраз на кухне и поняла – девица НЕ «прошмандовка». Нормальная, хорошая, неглупая. Просто немного грубовато и развязно себя ведет. Вечера стали тихими. Никаких пьянок. Я даже скучала по музыкальному сопровождению Костиных пьянок. Музыка у него всегда была хорошая. У меня у самой не было магнитофона, а Костя  всегда ставил Михаила Круга – мне очень нравилось – он-то, собственно и «подсадил» меня на этого певца.
А в один поздний вечер слышу, стоит Костя под окнами, почему-то с моей стороны (его окна выходили на другую сторону) и пьяным голосом матерится. Ночь, тихо. И мат-перемат Кости просто как пение оперного певца по силе децибелов звучит. Опять начинается разгулье, подумала я.
Тут в дверь мне постучали. Передо мной стояла слегка пьяная брюнетка с конопушками. В платье невесты и фате. С шампанским в руках. Она спросила пройти в мою комнату, чтобы в окно  сказать кое-что Косте. На кухне-то окно заколочено было – чтобы никто по пьяни не вывалился. Я напряглась – я скандалов не люблю. Девушка прошла  в мою комнату, открыла окно и выдала Косте длинную фразу на том же языке, что использовал сам Костя только что. Костя мгновенно заткнулся и поплелся к подъезду. А девушка повернулась ко мне и говорит: «Поздравьте нас, мы сегодня поженились». Я спросила, а почему такой мат, в день свадьбы уже ругаетесь?  Девушка ответила, смеясь: «Да нет, у нас страшная любовь. Мы не ругаемся. Мы так разговариваем».
С тех пор на этаже стало тихо. Жена Кости стала командовать на кухне. Заставляла прочих  приходящих убирать за собой. Костя стал шелковый. Но разговаривали молодожены на чистом  матерном диалекте.
Так вот, с Костей было происшествие, связанное с тараканами, еще во времена его гулящей молодости.
Ночью просыпаюсь от страшного крика Кости. Парень был большой, голос у него был громкий, звучный. И вот в эту ночь Костя орал во все горло. Надрывно. Я выскочила в коридор. И все другие соседи выскочили. Мы стали стучать к Косте. Крики продолжались. Мы все были страшно напуганы. Наконец дверь открыла одна его гостья.
Костя корчился на кровати, держался за голову и страшно орал. Вызвали скорую. Костю увезли.
Оказывается, ночью, во время сна, Косте в ухо залез таракан. И заблудился. Если у кого-то из читателей когда-то болели уши, тот поймет, что боль в ухе невыносима. Это еще страшнее, чем боль зубная и родильная. Уверяю вас. Это пытка - когда болит ухо. Именно болит, а не побаливает, то есть если причина серьезная.
Через несколько дней Костя вернулся из больницы, и все на этаже теперь стали спать с ватными тампонами в ушах.
Прожила я в этом общежитии  несколько лет. И уехала вынужденно, по серьезным, даже трагическим жизненным обстоятельствам – изменить или исправить их я не сумела. Если бы не они, эти обстоятельства – так и продолжала бы жить также и там же дальше. Возможно, и до сих пор там жила бы. Вместе с аспирантами и тараканами.

ЧАСТЬ 3. 
АНОПИНО
1998 год

Служебное жилье – крестьянская изба у леса, в окружении бесчисленных огородов – было предоставлено мне от завода, где я тогда работала. Завод был «поселкообразующим». Руководство завода полностью контролировало жизнь поселка Анопино.
На этом заводе никто не считался с выходными и праздниками. Работа кипела всегда! Любого руководителя подразделения, например, могли срочно вызвать на планерку в 10 утра 1 января. Или в воскресенье прокрадешься на завод – использовать служебное положение – в директорской сауне постирать белье – смотришь, а Директор по заводу ходит. Стирка отменяется. А у меня в доме у леса удобств не было. Где-то надо было стирать. Вот я и под видом контроля подготовки приема директорских высоких гостей в его роскошной сауне, «прихватизировала» ключи, и втихую в воскресенье там стирала. Сауна была хорошей. И стиральная машина там была. Охранники, которые видели эти мои передвижения – меня Директору не «закладывали». А может быть, Директор знал, но «закрывал глаза». Жалел. Где же мне стирать? Он ведь обещал  мой дом привести в порядок, и не выполнил обещание. Вот и делал вид, что не знает о моем использовании служебного помещения в личных целях.
Социальной сферой на предприятии руководила супруга Директора, Людмила Михайловна. Ей подчинялся и отдел кадров, которым руководила я.
В одно из воскресений Людмила Михайловна – впервые – приехала ко мне домой, в дом у леса.
В моих воспоминаниях Людмила Михайловна осталась похожей на княгиню Юсупову. У нее была очень интеллигентная внешность, она была деликатной и воспитанной женщиной. До работы на заводе мужа, она в городе руководила музыкальной школой. Образование у нее было «дворянским» - консерватория в Москве.
Людмила Михайловна очень строго и со вкусом одевалась, и была непревзойденным водителем – всегда ездила на машине. В те времена еще не было такого, как сейчас – больше половины водителей в Москве – женщины. Тогда это было еще редко, изысканно – шикарная дама за рулем.
Про дела отдела кадров Людмила Михайловна слушала, но особо не вникала. Акцент ее работы приходился на клуб, школу, больницу, сферу быта поселка. Так что я в своей работе никакого давления от нее не испытывала. Однако приходила к ней в кабинет часто – поговорить. Хоть и много у меня было подруг на заводе и в поселке, Людмила Михайловна очень от них отличалась – тонкостью и  образованностью. Я скучала по общению такого плана.
Так вот, в одно из воскресений Людмила Михайловна приехала ко мне. Было лето, дверь была открыта, и гостья вошла прямо в избу, без стука. Увидев ее, я вздрогнула. Никогда мы не говорили о том, где и как я живу.
Людмила Михайловна даже не поздоровалась. Она оглядывала помещение, где я жила.
Она носила очки. Тут она сняла их и протерла. И продолжила осмотр. На ее лице был ужас.
Через несколько минут Людмила Михайловна сказала: «Почему ты мне никогда не говорила, что живешь в «сарае»?». Она даже забыла, что приехала, наверное, по какому-то делу.
Сарай-несарай. Обычный старый крестьянский дом. С огромным участком. Без удобств. Когда мне его предоставили как служебное жилье, я была счастлива. Мне пообещали ведь привести его в порядок, сделать ванную и туалет, и все такое. Прошло три года. Ничего не сделали. И ссуду просила - не дали. Хотела сама за свой счет все сделать. И в банке кредит не дали. Смирилась и жила как есть. Пообвыклась, приспособилась – где-то стирать, где-то купаться. Мне было там душевно комфортно. Не было соседей, как в общагах в Самаре, не надо было топить печь – здесь была АГВ. Вокруг природа, рядом лес. Тишина и покой. И вообще не было тараканов. Я была счастлива.
Правда, были мыши. Кот, которого я завела, оказался потрясающим лентяем. На пробегавших мимо него мышей он смотрел одним глазом и не шевелился. Мыши в доме у леса – это предмет отдельного рассказа. Это же повествование – про тараканов.
Однако вернемся к Людмиле Михайловне.
В понедельник она меня вызвала в свой кабинет и сказала, что имела разговор с мужем, и он одобрил ее план. Она решила обменять мой дом, то есть заводской дом,  на квартиру в обычном двухэтажном многоквартирном доме, который когда-то строил завод для сельчан. Там все удобства, все нормально. Но сельчане все очень скучают по земле, и мучаются в квартирах. Они с удовольствием – кто-нибудь -  поменяется на дом. Какая разница – все равно все жилье принадлежит заводу.
Я согласилась. Быстро нашлась семья. Муж, жена и двое мальчиков-подростков. Очень приятные люди. Это были исконные крестьяне. Страдали, что негде держать поросенка. Их пашня под картошку была далеко, они туда ездили на велосипедах. А мини-трактор стоял под окнами их обычной квартиры. Предложение обмена они восприняли как дар богов и собрали вещи для переезда  за два дня. У меня самой были две сумки вещей, и я прибыла с ними в квартиру на улице Чехова. Меня встретила бывшая ее хозяйка. Сказала, что оставляет мне сервант, кровать и два стула. Я поблагодарила. А еще она сказала, что квартира хорошая, теплая, вот только тараканов много. Да и соседи шумные. Особенно сосед в доме напротив. Как напьется, включает песни и горланит вместе с певцами. Кончилась моя тихая жизнь, подумала я с грустью. Опять как в Самаре будет – шум и тараканы.
Внешне женщина, бывшая хозяйка квартиры, была очень приятная, было видно, что она хорошая хозяйка, мать и жена. И квартира внешне не выглядела грязной, запущенной. Квартира как квартира. Даже было видно, что недавно обои меняли.
Однако я не представляла, что именно будет по поводу тараканов.
Вспоминая  свое прошлое, я иной раз ругаю себя. Почему я частенько вела себя как баран, предназначенный для заклания? Пусть дом у леса был без удобств, но ведь мне было хорошо – в одиночестве и на свободе! Почему же я не отказалась от обмена? Конечно, хотелось ванну и теплый туалет…. Променяла свободу на горшок!
Но вернемся к тараканам. Вот, пишу рассказ про них, а сама постоянно сворачиваю повествование на себя. Ну что ж, я махровая эгоистка, такая же, как почти всё население планеты. Только о себе и думаю.
Так вот. Тараканы. Я осталась впервые ночевать в новой квартире на улице Чехова (дом у леса был на улице Зеленая). Я по ночам часто просыпаюсь, потому что хочу пить.  На подоконнике я поставила коробку с соком, рядом стакан.  Перед сном налила себе немного сока, выпила. И легла спать. Как всегда, просыпаюсь среди ночи, хочу пить. Свет не включаю – в окно светит фонарь. И занавесок-то нет, этаж первый – не хочется показаться соседям во все красе - в пижаме. Иду к окну, наливаю впотьмах себе сок в стакан и собираюсь пить. Еще не успела отпить, только к губам стакан прикоснулся. Чувствую какие-то необычные ощущения, будто что-то шевелится. Я стакан поставила, включила свет.
Картину, которая передо мной предстала, я даже в самарской общаге не смогла бы увидеть,  даже в бреду во время  гриппозной высокой температуры такое не мерещилось. Все стены, полы, подоконник кишели тараканами разных размеров. Они облепили мой стакан со всех сторон! Я пошла выливать сок в раковину – тараканов в соке – утопленников – было больше, чем сока.
В коридоре, на кухне – везде было такое количество тараканов, как будто у них был какой-то великий праздник, что-то типа коронации тараканьего короля.
У меня бешено стучало сердце. Откуда их столько? И почему они меня не боятся и не разбегаются?
Хорошо, что тараканы неразумные существа. Если бы они были способны действовать по приказу, и у них было бы какое-то руководство, то они могли бы меня в ту ночь заживо сожрать.
Я ночью не спала. Плакала, плакала. Ничего не понимаю, думала я. Люди здесь жили нормальные вроде. Не пьянь, не бомжи. Работящие, с детьми. Как они жили?
Утром на заводе рассказывала подругам об этом кошмаре. Одна из подруг, Люба, сказала мне: «Очень ты нежная. Что они тебе сделают? Тараканы здесь везде. Мы с мужем новенький дом на окраине поселка построили, никаких соседей, так тараканов все равно  тьма – гуляют, где хотят. А еще мыши, крысы и медведки. Не обращай внимания!»
Я пожаловалась Директору. Он распорядился выделить мне все, что нужно для ремонта, и направил рабочих.
Рабочим я сказала, что нужно не просто побелить, покрасить и поклеить обои. Все нужно  ломать, отгибать. Плинтуса, дверные рамы, подоконники, пороги. Вместе с рабочими я делала огромную работу. Все деревянное мы шкурили, шпаклевали. Щели обрабатывали ядом, затем замазывали.
Когда такой грандиозный ремонт был завершен, я не успокоилась. Устроила химическую лабораторию. Вымачивала паклю в ядах. Везде, где раньше жили тараканы этой квартиры, еще раз при помощи ножа впихивала ядовитую паклю. Потом заклеивала. Малейшие щели, выбоины замазывала шпаклевкой. Мне очень помогла  одна работница нашего завода. Производство было «вредным», и беременных надо было освобождать от работы в цехах. И все эти беременные сидели у меня в отделе кадров – ждали «легкой» работы, которая положена им по закону. Но на том заводе не было легкой работы. Это же не салон красоты. И тут опять в отделе кадров появилась с утра молоденькая беременная работница. Сидит и сидит. Куда ее девать? До декретного отпуска будет просто сидеть возле меня. И я придумала. Я попросила Директора разрешить отправить беременную ко  мне домой. Он разрешил.
Работнице  я сказала: ты беременная, не переутомляйся. Попей чаю, полежи, посмотри телевизор. Но время от времени ищи по квартире щели. Их надо шпаклевать. Она находила щели - щелочки везде, где может затаиться даже самый крошечный тараканчик -  в полах, между кафелем, между стеной и трубами. И шпаклевала. Вот такая у меня была работница. Но все же основное время эта женщина у меня спала. Весь рабочий день. Я сначала злилась, а потом думаю, ладно, лучше, чем сидит в отделе кадров без дела – мается весь день.
Квартира стала чистой. Мои подруги пришли на новоселье. Сказали: тараканы все равно вернутся.
Но я старательно обследовала ежедневно все закоулки квартиры – искала непрошенных гостей - тараканов. Находила – зверски убивала.
Когда я еще только пришла впервые в эту квартиру, я ужаснулась внешнему виду подъезда. В нем можно было снимать фильм-сказку типа в гостях у Змея-Горыныча или где Кощей Бессмертный свою смерть прячет. На стенах свисали многолетние паутины. Стены, перила и входная  дверь  в подъезд выглядели, как после атаки афганских моджахедов. А полы – все заплеваны, мусор везде валяется, причем не свежий, а вековой – присохший даже. Но в период  - пока я воевала с тараканами своей квартиры – я о подъезде не думала.
Но вот как-то сижу вечером после работы у себя в чистенькой квартире – слышу стук в дверь.
Открыла – стоят  несколько соседок – женщин неопределенного возраста. Однако, явно пенсионного, так как на заводе они не работали  - работников завода я, как кадровик, знала в лицо и поименно.
Не знать меня  соседки не могли, хоть и не работали на заводе. Во-первых, это деревня. Все друг друга знают. А во-вторых, завод издавал заводскую малотиражную газету «Анопинский вестник». И у меня была  должностная обязанность – писать в газету статьи. Иной раз тему заказывал Директор. Преимущество воспитательного характера (Директор был одержим идеями воспитания народа).  Иной раз я посвящала статью  обсуждению  коллективно просмотренного спектакля в драматическом театре города Владимира, или актуальным на заводе проблемам. Разные были статьи. Но неизменно на главной странице в каждом номере красовались две статьи – одна моя, вторая – тамошнего священника. Люди внимательно читали мои статьи. Я это знаю точно, потому что после выхода очередного номера толпами ко мне приходили – уточняли детали. Я старалась писать проще, но не всегда получалось. Однажды даже Директор не понял мою мысль, вызывал и уточнял, чего это я там наумничала….
Так что соседки явно меня знали.
Соседки сказали, что  у них есть график уборки подъезда и меня в него включают, как новую жиличку.
Конечно, дом был сдан лет 15 как, и с тех пор явно в подъезде только пачкали. Ну, наконец, дождались меня – в график-то  уборки включить.
Я им ответила, что боюсь паутину. Пусть  ее снимут сами. Живут-то в подъезде 15 лет они, а не я. И, видимо, их мужья двери разбили, а не я. И так далее в том же духе. Не захотела я в график уборки включаться.
Наутро на работе я стала разбираться – дом заводской. Однако, ведь и ремонта никто не делал. Все эти годы. Обратилась к Директору. Возможно, завод сможет помочь отремонтировать разрушающийся подъезд, ведь это же собственность завода, в итоге.
Директор очень ругался. Говорил, что люди в поселке «ушлые все, так и норовят с завода побольше содрать. И квартиры получили бесплатно, так неужели не могли сами раз в год к Пасхе скинуться на ведро известки и белить сообща?».
С Директором я была согласна. Но что же делать?
Директор поворчал-поворчал, но распорядился  начальнику РСЦ (ремонтно-строительного цеха) организовать ремонт подъезда. Завод вел все строительные, ремонтные работы на территории поселка, даже в частном секторе. Такова была социальная политика руководства завода. Что уж там подъезд отремонтировать – копейки, по сравнению с другими расходами. Например, однажды  в поселке загорелся деревянный двухэтажный дом. Три подъезда, по 4 квартиры в каждом. Когда я  подходила к этому дому, дом уже догорал. Вокруг толпился народ и жильцы этого дома с некоторым скарбом. И вот что говорили про Директора. Он во время пожара был в это время в райцентре, ему позвонили и сказали дословно: «У вас горит дом». Директор, оказывается, решил, что горит его личный дом. Ведь фразу построили именно так. Не сказали «жилой», или «заводской», или «поселковый». Сказали: «у вас». (Директор   все, что есть в поселке, считал своим. Так как обо всем заботился и все финансировал). По телефону ему не уточнили, какой именно дом горит, он решил, что горит его личный дом. И Директор ответил: « Ну и хрен с ним, пусть горит».
Деревня загудела. Эти слова Директора, как ядовитый газ, в секунды распространились по деревне.
Вернулся Директор. И отдал распоряжение людей-погорельцев поселить в одном крыле больницы, а также завтра же приступить к строительству нового кирпичного дома.
В 1998 году людям получить бесплатные новенькие квартиры – и это в то время, когда в стране бедствовали миллионы  людей – годы-то какие были!
Вот такой был Директор.
Уже через несколько месяцев погорельцы въехали в новые квартиры.
Небось, тоже в подъезде не белят поныне, паутины развели….. «Ушлые люди», как выразился Директор.
Не ушлые, а просто неблагодарные. К сожалению.
Однако, вернемся в мой подъезд.
Подъезд отремонтировали рабочие РСЦ завода. Очень быстро. Побелили, покрасили, поменяли перила, окна и входную дверь.
Иду с работы. У подъезда сидят эти кумушки-голубушки, поборницы  графика дежурств. Я им сказала: «Только попробуйте теперь даже намекнуть мне на дежурство в подъезде, в ближайшие 15 лет! Лично верну подъезду первоначальный (до этого ремонта) вид». Соседки миролюбиво закачали головами.
Так  - под общий шумок  войны с тараканами – стал чистым и подъезд. Здорово!


ЧАСТЬ 4. 
ВЛАДИМИР
2001 год

Квартиру во Владимире я сняла не по знакомству. Сорвала клочок бумаги с объявлением  - на столбе у автобусной остановки.
Позвонила. Пришла на встречу с хозяйкой. Дородная тетя жила сама в доме над магазином «1000 мелочей», а квартиру своей покойной матери  - в соседнем доме -   решила сдать. Сказала, что квартира перейдет ее внучке, но той только 15 лет, замуж ей рано, так что живи – не бойся. Так она мне сказала.
Квартира была однокомнатная, на третьем этаже.
Квартира была абсолютна пустая. Ни табуреточки. Только стоявший на полу в комнате телефон. Я немного расстроилась из-за отсутствия мебели, так как мои вещи, мебель, холодильник, находились в другом городе, у родителей, а в тот момент привезти их не было возможности. После жизни в Анопино я некоторое время не работала – восстанавливала нервную систему – потому была «на мели». (Еще в поселке с нервами что-то случилось – я несколько месяцев постоянно плакала).
И вот я немного окрепла и устроилась на работу на кафедре менеджмента экономического факультета, в городе Владимире. Для меня это было очень важно, так как в этом году учиться на первый курс поступила моя дочь. В моих планах было помочь ей  - я знаю, что первые три курса особенно трудно учиться. Потом становится уже полегче.
Снятая мной квартира внешне выглядела чистой. Явно, что там жила нормальная бабушка. Хотя, и признаков особого ухода за жильем не было – текли трубы, отходили обои, рамы оконные были далеко не первой свежести.
Я внимательно поискала признаки присутствия тараканов – не нашла.
 Ну что же, решила я – надо обустраиваться. Принесла большие коробки – использовать как тумбочки. Набила гвоздей в стены – одежду вешать. В газете «Из рук в руки» нашла объявление о продаже бывшей в употреблении кровати. Я выбрала  кровать подростка-девочки, продавали кровать  в связи с приобретением новой мебели. Я такой вариант и искала – чтобы была детская кровать. А не взрослого человека. Боялась эманаций.
Семья продавцов, и сама девочка, мне понравились. Там плохие эманации были исключены – потому я и купила их кровать. Очень недорого. Новые сослуживцы помогли мне привезти кровать.
Начался относительно благополучный период моей жизни, особенно его первая владимирская часть. Он длился, пока я жила в этой квартире -  возле магазина «1000 мелочей», и имела много возможностей дополнительного заработка. Потом, когда я съехала из этой квартиры  в  квартиру на Нижней Дуброве (окраина Владимира), заболела, а новое руководство  ограничило всем на работе возможности заработать денег, счастливый период закончился. Но пока – впереди были три нормальных, хороших года.
Я много работала, читала много новой хорошей литературы, и по работе, и для себя, много шила и вязала, развела в квартире оранжерею (везде в учреждениях отщипывала листочки растений и выращивала из них новые растения), ездила на экскурсии, «погружалась в христианство» – православие и католичество, с посещением храмов и служб. А также я по пятницам ходила в театр. Владимирский театр всегда имеет аншлаг. Билетов не достать. Но ко мне быстро привыкли, пропускали на подставной стул в проходе за уменьшенную плату. В театре я проводила вечер каждой пятницы, даже если спектакль я уже видела. Этот период посещений театра  был вторым этапом моих отношений с Владимирским театром драмы – первый совпал с проживанием в поселке Владимирской области. Он заслуживает отдельного рассказа.
За появлением тараканов я строго следила. Но их пока не было. Я не вела хозяйство. Первые полгода я вечером по дороге с работы покупала баночку ряженки и маленькую пачку готовых вареников. Все это съедала – и все, больше съестного в доме не было. И тараканы не приходили.
Но я все же поняла, в первые же дни, что тараканы придут. Вот как это было. В один вечер в дверь громко постучали. Хотя был звонок. И подошла к двери, заглянула в глазок, и поняла, что у двери стоит соседка из квартиры напротив. Я это поняла, так как дверь той квартиры была открыта настежь.
Соседка была примерно пенсионного возраста, но точнее было невозможно понять. Женщина была очень полная и не очень опрятная. Какая-то растрепанная.
Когда я открыла дверь, соседка радостно сказала: «Ты новенькая? А почему не заходишь знакомиться?». И буквально силой затащила меня к себе домой – знакомиться.
Квартира соседки была зеркальным отражением, по расположению, моей квартиры. Но одновременно она была полностью противоположным, по сути, жилищем. Ведь моя квартира была совершенно пустой, а тут я попала как в какой-то полутемный захламленный чулан.  Настолько тесного жилья я не видела никогда. В коридоре, кухне и комнате было слишком много для такой площади мебели. А в каждом, незанятом мебелью пространстве, стояли коробки, шкатулки, бидоны, банки с солениями (один ряд, сверху досточка, затем второй и третий). Было понятно, что нижнему ряду солений уже несколько лет – по запыленности банок  и мутности рассола. Вдоль стен  выше человеческого роста располагались книги, журналы -  по внешнему виду - все это копилось с 50-х годов. Окна были забиты – явно их не открывали несколько лет, даже форточки – это было невозможно, так как на подоконниках плотно стояли неухоженные комнатные растения, банки с чайным грибом, какие-то мелочи типа  жестяных банок с пуговицами, ножницами, инструментами. А в комнате к тому же у окна стоял аквариум с печальными рыбами, плавающими в мутной воде. Рядом на какой-то захламленной этажерке дремал старый кот.
В коридоре одновременно можно было идти только одному человеку, и очень осторожно – чтобы что-то не задеть. Я шла и  пыталась обернуться – посмотреть, как полная женщина протискивается в таком узком пространстве и как ей удается не нарушить эти нагромождения вдоль стены.
Мы вошли в комнату. В углу в кресле сидел пожилой мужчина. Тоже неопределяемого точнее возраста. Явно, муж хозяйки.
Меня усадили в другое кресло и сказали, что сейчас будем пить чай. Я испугалась, так как мне было очень душно в этом тесном и непроветриваемом помещении, и я хотела как можно быстрее оттуда уйти.
Я очень быстро, отдав долг вежливости, раскланявшись по-соседски и пообещав, что буду приходить к ним по вечерам смотреть сериалы (супруги ужаснулись, что у меня нет телевизора и я – О, ужас! – не смотрю сериалы), сбежала. И тогда я подумала – если все соседи в доме такие хозяйственные – то тараканы точно придут. Не могут не придти.
Буквально через несколько дней, я еще раз удивилась этим соседям. Они жили в такой тесноте в крошечной квартире -  зачем они меня приглашали смотреть сериалы по вечерам? -  выяснилось, что у них есть взрослая, лет двадцати, дочь, студентка, и живет она с ними. То есть, в такой тесноте они живут втроем. Ясно, что им и без меня нескучно! Но и это еще не все изысканные подробности - у  дочери был ухажер.
 И этот факт, что у соседей есть дочь и у нее  - ухажер, были настолько хлопотными фактами для этой семьи, что мое присутствие в их доме по вечерам было бы нереально сложным излишеством.
Дочь соседей была настоящая русская красавица. Статная, очень полная, белокожая и с длиннющей темно-русой косой ниже попы. Эту девушку можно было бы снимать в кино – накинуть ей на плечи сергиево-посадский платок, посадить у самовара с баранками, и пусть чай пьет из блюдца.
Возраст девушки плохо «вязался» с возрастом родителей – то ли она была очень поздним ребенком, поскребышем, или просто родители выглядели значительно старше своих истинных лет.
А ухажер у девушки был – худой-худой, невзрачный паренек, со светло-русыми  вихрями, лет 24-25.
Очень скоро я убедилась, что мне не нужен телевизор. По вечерам можно было развлекаться, время от времени выглядывая в глазок двери. Роман дочери соседей и ее ухажера был, мягко говоря, странным. Каждый вечер парень приходил в девушке и звонил в дверь. Девушка выглядывала в щель и что-то шептала – очень быстро и эмоционально. Первый раз я предположила, увидев эту сцену, что девушка говорит парню, чтобы подождал, она сейчас оденется, и выйдет. И они пойдут на свидание – погулять, или в кино, или еще как-нибудь так.
Однако прошло где-то около получаса, девушка не вышла, а парень сначала стоял у двери, а потом сел на лестнице. И ждал.
Еще через пол часа парень снова постучал в дверь. Опять выглянула молодая красавица и опять что-то эмоционально шептала парню.
Весь сюжет повторился еще раз. Потом парень ушел.
Часа через полтора-два я услышала стук в дверь соседей кулаком. Выглянула – этот парень, уже слегка поддатый, а стало быть, осмелевший, стучал в дверь и звал Лену. Лена выглянула, и уже не шептала – а громко прогоняла своего ухажера, не особенно елейничая. Это не помогало. Парень опять стучал и кричал. Тогда выглядывала мама, и с использованием идиоматических выражений, выгоняла ухажера дочери.
Парень уходил.
Еще часа через два, когда уже темнело и время близилось к ночному, парень возвращался. Уже, что называется, плохо вязал лыка, еле стоял на ногах. В дверь любимой девушки он стучал уже ногой и не кричал, а орал, вызывая свою Лену. Лена уже не показывалась в дверях. Пыталась урезонить парня только мать девушки. Через некоторое время перепалка  матери и парня переходила в легкую рукопашную, и тогда мамаша начинала визжать, и на помощь прибегал папа. Когда парень успешно начинал отбиваться и от папы, и от мамы, то выскакивала Лена, и включалась в общую рукопашную схватку. Иногда мама истошно орала - звала на помощь соседей. Но парень, на вид такой щуплый, успевал отражать удары троих – девушки и ее родителей. Потом девушка или мама девушки, не дождавшись помощи соседей, убегали в квартиру и вызывали милицию.
Приезжала милиция. Долго милиционер беседовал на площадке с парнем. Иногда его увозили. И тогда пару часов в подъезде было тихо. Но парень неизменно возвращался. Уже устав от боев и от воспитательных часов, проведенных в отделении милиции, парень не стучал более в дверь, а просто сидел у двери и тихо подвывал: «Лена, Лена». Потом он спускался на один пролет лестницы вниз, там был «удобный» угол. Парень там сначала мочился – иногда осознанно, иногда прямо в штаны, и  его почти всегда рвало (весь вечер у парня  в руках присутствовала бутылка, и алкоголь постоянно вливался в организм дополнительно). Потом парень, изрядно намучившись за весь вечер, сползал по стенке, усевшись прямо в свои рвотные массы вперемешку с мочей, и засыпал.
Если бы такое бурное проведение вечера было разовым или эпизодическим – это было бы пол беды. Но такой вечер  - не меняя сюжета  существенно – проводился этими людьми постоянно – ДВА ГОДА. Изо дня в день.
Удивлению моему не было предела. Однако, я и не предполагала, что возможно еще большее мое удивление этим людям. А оно случилось.
Как-то недели три была тишина. Никаких сцен. Ну, думаю, парень одумался, или уехал. Или девушка уехала.
Но в одну субботу слышу – в подъезде шум и возня. Я выглянула в глазок и обомлела: в квартиру напротив идут, поднимаясь по лестнице, толпы нарядных людей. Видно было – какой-то праздник. Помня, как там в квартире тесно, я удивлялась, куда все эти люди идут – сразу в комнате укладываются слоями, что-ли – первый слой, потом дощечка, потом второй и третий?  Через несколько минут я поняла – свадьба. Во дворе был гвалт – приехали жених и невеста. Красавица Лена и ее щупленький ухажер – теперь жених и муж.
Удивлялась я бесконечно – два года «ухаживаний» с ночевками в блевотине – по моему разумению никак к свадьбе привести не могли.
Однако – свадьба. Свадьба пела и плясала. Дверь в подъезд была открыта. Танцевали на лестничной клетке. Народу было полно.
Когда свадьба отшумела – я опять удивлялась. Жених и невеста остались в квартире. Вместе с родителями невесты. На первую брачную ночь. А когда вообще отшумели празднества, было опять очень удивительно. Молодые остались жить в этой квартире, вместе с родителями. Более того. Вечера, которые происходили два года до свадьбы, стали с точностью до деталей  повторяться – с одним отличием – парень, а теперь муж, шумел больше, и не просто звал Лену, а активно ломился в дом – он ведь теперь там жил. Драки, милиция, ночевки в блевотине – все повторялось.
Но жизнь шла своим чередом. Походив 9 месяцев с пузом, Лена родила ребенка. И стали они жить-поживать в этой квартире уже впятером.  И «развеселые» вечера никто не отменил.
Кстати, я ни разу не видела, что кто-то выносил бы из этой квартиры мебель, или коробки, или банки. Нет. Только вносили.
Ума не приложу, как они все там размещались.
Так три года я наблюдала за жизнью этой семьи, и было жаль, что, уехав, я не узнала, как сложилась их судьба далее. (А съехать с квартиры пришлось -  по закону Вселенной. Как только я сделала ремонт в квартире, хозяйкина внучка внезапно собралась замуж. И меня попросили съехать. Хозяйка была хорошей, порядочной женщиной. Просто так случилось, нечаянно).
Кроме этой семьи, в подъезде были относительно спокойные и тихие соседи. Только на четвертом этаже жил шумный пудель. Каждое утро в 7 часов его выпускали погулять, одного, и он с громким лаем бежал по лестнице вниз, на каждом этаже метя все углы «сиканьем» с задиранием задней лапы, а внизу, у входа в подвал, на первом этаже, исправно какал. Затем он выскакивал на улицу, и носился по двору со звонким лаем. Пудель был красивый, серебристый, веселый и отважный. Гонял всех больших собак и пугал прохожих.
Как вы уже заметили, в подъезде этого дома были некоторые, мягко говоря, проблемы с санитарией. И поэтому мне пришлось вступить в относительный конфликт, в связи с санитарным состоянием подъезда,  с одной соседкой, старшей по подъезду.
Эта старшая по подъезду тетя была классического вида - типа «домком, профком, завхоз». Основательная, строгая, крупная. Не забалуешь у такой. И вот она мне позвонила в дверь и строго предупредила, что раз я тут поселилась, то она включает меня в график дежурств по уборке подъезда.
Я еле сдержалась, чтобы не захлопнуть дверь перед носом у поборницы чистоты. Я сказала ей очень уверенно: «Не трудитесь включать меня в график, потому что я убирать подъезд не буду». На ее вопрос, почему – она обалдела от моей «наглости» - я ответила: «Потому что я не пачкаю». И на аргумент тети, что я ведь хожу по подъезду в сапогах, ответила, что сапоги у меня чистые, чище, чем ее домашние тапочки.
Больше старшая по подъезду никогда ко мне не приходила.
Говоря про чистые сапоги, я не сильно преувеличивала. Владимир – очень чистый город. У меня осталось в памяти, что даже зимой там нет наледей и огромных грязных сугробов, как в Самаре, а  весной и осенью – нет луж и непролазной грязи. И еще там был очень хорошо организованный транспорт. Никогда  никто не стоял на остановке больше минуты – настолько четко и часто ходили автобусы и троллейбусы (метро и трамваев в этом городе нет). К тому же все остановки располагались у важных объектов – и вообще негде было ходить пешком. Везде можно было удобно и очень близко подъехать: ЦУМ, Факел (местный вещевой рынок), театр, храм, больница, университет, предприятия – везде все было «под носом». Очень хороший город.
А тараканы все три года в моей съемной, возле магазина «1000 мелочей», квартире пытались организованно нападать на мою жилплощадь. Прибегали беременные тараканихи и пытались устраивать детские дома. Третью часть своих заработков я тратила на всевозможные яды и ловушки.
Но в целом, в этой квартире, такого кошмара с тараканами, как в других моих местах проживания, не было. В этой квартире у меня была очень тяжелая ситуация -  с мышами. Очень большой стресс я получила, воюя с ними. Однако эта моя повесть – о тараканах. А про мышей – я напишу в других. Как и про комаров, змей и крыс. Это  были тоже целые эпопеи.
В этой моей повести, посвященной тараканами, я больше писала о себе и о людях, с которыми сталкивала меня жизнь. Это закономерно. Любое повествование я свожу к себе и своим личным переживаниям, потому что я эгоистка, как и 99 процентов людей. А также я все время «съезжаю» на описание людей, с которыми общалась, потому что люди мне много-много дороже, чем тараканы. Люди, с которыми я встречалась в жизни – это мои учителя. Каждый меня чему-то научил. Потому я и уделила им внимания в своей повести больше, чем тараканам.
Но ведь про тараканов я тоже не забыла, правда?


ЭПИЛОГ

Мне не хотелось бы, чтобы мои читатели думали, что в Самаре, в Анопино и во Владимире я была всегда несчастненькая…..Мучилась, страдала и воевала с тараканами. Нет.
В Самаре было трудно – особенно в первый самарский период моей жизни. Но там жизнь была настолько насыщена событиями, работой, впечатлениями – будто я жила в то время не одну - свою – жизнь, а сразу шесть. Жизнь кипела.  На работе меня уважали. Студенты ходили за мной толпами. Через много лет я вновь приезжала в Самару и попала на 10-летний юбилей факультета менеджмента. И там увидела своих бывших студентов. Солидные стали дядьки, при положении в обществе, несмотря на молодой возраст. Один из них, а он был теперь  заместитель декана этого факультета, подошел ко мне и сказал: «Руфина Рашидовна! Я ведь храню конспекты ваших лекций, настолько они мне нравились».  Очень плодотворный период жизни был  в Самаре. Правда, один из ее срезов был весьма трагичным. Но в целом жизнь бурлила.
И во Владимире у меня была хорошая, насыщенная жизнь. Будто две жизни жила сразу. Студенты меня обожали. Мы вместе с несколькими потоками, курсами составили электронные варианты учебников и задачников по нескольким дисциплинам, и разместили их на сервере владимирского политеха. Как и в Самаре, у меня было много друзей и событий в жизни.
Заведующие кафедрами и в Самаре, и во Владимире, были грамотными и прогрессивными людьми. Умными и демократичными. В Самаре – это профессор Михаил Ильич Бухалков. Благороднейший человек. Он был моим ангелом-спасителем в страшное для меня время,  и соавтором -  разработанной нами  методики расчета экономической эффективности новых станков и механизмов на машиностроительных предприятиях. Вернее, это я была его соавтором. Сама удивляюсь, как  это я умудрилась в такую тему вникнуть! Во Владимире – заведующий кафедрой Владимир Николаевич Краев – ему будет посвящена глава в моем будущем автобиографическом романе «Сон длиною в жизнь» - так он был еще и предпринимателем. Своими  проектами давал возможность заработать дополнительные деньги  всем своим сотрудникам.
И в поселке  Анопино  я тоже одновременно проживала несколько жизней  – примерно четыре. По насыщенности, концентрации событий в отрезках времени. И Директор на заводе там был необыкновенный человек  – Просвещенный Монарх. Умный и грамотный. Хотя и не такой демократичный, как мои вузовские начальники - заведующие кафедрами.

Сегодня нет у меня начальников – ни директоров, ни заведующих. И тараканов у нас дома нет. Ни с кем я не воюю. И проживаю одновременно только одну – свою жизнь. Не шесть, как в Самаре,  не четыре, как в Анопино,  и не две, как во Владимире.
Не все же мне фонтанировать! Уже можно успокоиться…..
…………
Зато  - нет тараканов!