Гражданская война. 2010 г

На главной улице города был подстрелен молодой офицер. Он, командир взвода, упал навзничь и более не подавал признаков жизни. Минуту назад он, находясь под обстрелом противника, резко остановился и стал с удивлением что-то разглядывать в своих руках. Этот предмет так овладел его вниманием, что, казалось, нет никакой войны вокруг, а есть что-то вроде невинной детской игры, когда можно притвориться мертвым. Умер он по-настоящему, скоро его положили на носилки и отнесли к штабу. В руках его обнаружили длинный черный волос, который он не выпускал, судорожно сжав руку. Лицо его выражало глубокое недоумение и более никогда не стало другим, даже когда его в деревянном гробу опускали в землю под звуки ружейных выстрелов.

Последнее, что увидел лейтенант – грязный перрон, поле и шипящий паровоз. К нему подбежала красивая черноволосая женщина. На ней был корсет и грубая юбка. Она ничего не говорила, просто смотрела на него, пока он командовал посадкой рядовых солдат в вагоны, поочередно спрашивая фамилии и отдавая короткие указания. Вот суматоха закончилась, и нужно было садиться в поезд. Она поймала его взгляд и тихо произнесла: «Я беременна».

- Я вернусь за тобой. – Негромко проговорил он.
- Не оставляй меня – потребовала она.

Он молчал.

- Он убьет меня. – Сухо констатировала женщина.
- Я вернусь за тобой – повторил он, чувствуя, что теряет над собой контроль.

Потом обнял ее и запрыгнул на подножку. Поезд не трогался. Настала тягостная минута. Минута, которую он запомнил на всю жизнь. Эта самая минута со всей своей ясностью встала перед ним в тот момент, когда пуля 12 калибра разорвала сердце, приказывая остановиться. Она плакала. Впервые в жизни он видел, как она плачет. Поезд постоял еще немного и медленно тронулся. Солдаты весело пели в вагонах, отправляясь на верную смерть; Облака плыли низко над землей, смешиваясь с дымом от паровоза. А она шла вдоль перрона, пытаясь сравняться с заветной подножкой.

- Прошу, забери меня – повторила она, но голос ее перекрыл гудок и грохот колес ускоряющегося поезда. Он не слышал ее, но прочитал по губам, отвернулся и вошел в вагон, желая навсегда забыть этот перрон, солдат и грохот колес.

1.

Год тому назад он лежал без сознания в гостиной майора действующей императорской армии. На дорогом мягком диване, окутанный всевозможными одеялами, он находился под присмотром Майи – жены майора. Он не слышал, стука сапог солдат, проходящих мимо гостиной в кабинет; Он не видел дневного света; Не чувствовал нежных, но крепких рук Майи, которая не отходила от него уже третьи сутки, смачивала ему губы и меняла подушку, которая ежечасно становилось влажной от пота. На четвертый день он стал приходить в себя, повторяя одну и ту же фразу: «Да приидет Царствие Твое». Майя пристально следила за его состоянием, иногда уходя в кабинет майора, чтобы узнать, как обстоят дела за периметром дома. Майор умалчивал, но она знала его две трети жизни и по его внешнему виду определяла, что ситуация к лучшему не изменится. Либералов уже невозможно было остановить, со дня на день назревал переворот. В мрачной атмосфере безызвестности она была неким контрапунктом, источником сил и надежды. Ее бездонные глаза пристально вглядывались в майора, склонившегося над очередным посланием. Потом он тяжело вставал, подходил к Майе, обнимал и говорил: «Не бойся, и не такое бывало».

И она верила ему. Верила также безоговорочно, как в тот день, когда уезжала с ним далеко от дома. С ним ей было спокойно. Но вот тишину разрывал стук в дверь, она, ничего не говоря, покидала кабинет, провожала посыльного к майору и отправлялась в гостиную.

Когда лейтенант окончательно пришел в себя, но еще не мог вставать, она решилась с ним заговорить.

- Как Вы?
- Уже лучше, спасибо – отозвался он, глядя в потолок.
- Что-нибудь нужно?
- Нет.
- Я заварила Вам чай. Его нужно выпить.

Лейтенант кивнул. Она принесла кружку и села рядом. Он приподнял голову и стал осторожно пить из ее рук. Он почувствовал сладкий запах ее нежных рук, жадно выпил напиток и посмотрел на нее. Прошло миллионы лет, прежде чем они оторвали взгляд друг от друга. Этот взгляд однажды всплыл в его памяти, когда в окопе на одном из рейдов он проснулся раньше остальных от сквозняка. Занимался рассвет, на шинели были капельки росы. Вокруг стоял летний сладковатый запах. Запах жизни.

- Спасибо Вам, Майя – глухо произнес он, когда она уже выходила в другую комнату.
- Поправляйтесь, Эрик – также глухо отозвалась она, закрыла за собой дверь и замерла, прислушиваясь к его тяжелому дыханию в гостиной. Ночь предстояла тяжелая. Майор был занят своими секретными делами, тихо отдавал распоряжения. В дверь то и дело стучались, происходило что-то важное. Она лежала в легкой рубашке на огромной кровати и не могла заснуть. Что-то новое проснулось в ее душе, оно было почти не слышным, но очень настойчивым. Годы семейной жизни с любимым человеком, на которого она ежедневно молилась, давали о себе знать, она убивала в себе желание встать и тотчас отправиться в гостиную под любым предлогом. Неожиданно дверь кабинета хлопнула и защелкнулась. Она вскочила с постели, и поспешила в гостиную, майор был уже в прихожей. Одевая, черную шинель, он искоса глянул на жену и вышел в дверь. Майя последовала за ним и стоя босиком на мокром крыльце, переминаясь с ноги на ногу, тревожно следила за тем, как тот садится в экипаж. Майор закрыл за сбой дверцу и приказал: «Иди домой. Меня не жди сегодня».

Когда экипаж, громыхая, скрылся за поворотом, она посмотрела на звездное небо, поежилась от ночного холода и тихо произнесла: «Береги себя, пожалуйста». И вернулась в дом. Ее встретил стон. Эрик, обливаясь потом, пытался повернуться, чтобы найти положение, в котором не будет боли. Она подошла к нему и стала помогать, поддерживая, подкладывая подушки за спину. Он успокоился и замер. Руки их были крепко сжаты. Она попыталась освободиться, но он не отпускал.

Прошло около двух часов. Эрик лежал на левом боку и держал ее руку, она, сидя на полу, спала, положив голову на его грудь. Он чувствовал ее равномерное дыхание. Теплота и уют разливались от нее, как круги по воде, заполняя комнату, дом, проникая в самые отдаленные закоулки души лейтенанта. Наконец, он забылся глубоким сном и ослабил хватку, тогда она высвободилась и отправилась в свою комнату, в темноте ощупывая стены, натыкаясь на мебель.
Она чувствовала, что надвигаются серьезные перемены, важнее революции и бескомпромиссных либералов, которые не давали покоя ее мужу. Ее ужасало, что ни то, ни другое не находится под ее контролем.

2.

Настало утро. Майор вернулся. Неслышно прошел в дом и забрался в кровать к Майе. Она вздрогнула и проснулась. Ей снились огромные руки, которые обнимают ее, прижимают, делают больно. Но она не сопротивлялась, наоборот сильнее прижималась к этим рукам, неистово желая слиться с ними в одно целое. Майор тут же заснул, она повернулась к нему и обняла. Черты его лица были ей до боли знакомы. Приблизившись к нему близко, насколько это было возможно, она беззвучно целовала родные глаза, густые брови и чуть приоткрывшийся рот.

3.

Неделю спустя, лейтенант сидел в кабинете и внимательно рассматривал одно из посланий.

- Они выбрали правильную тактику – заключил он, закончив читать.
- Такое уже было – Задумчиво ответил майор, глядя сквозь него.
- Люди перейдут на их сторону.
- Перейдут. Это закономерно.
- Либералам есть чем крыть. Император был глух к просьбам.
- К чьим? – Вернувшись из глубоких раздумий, просто спросил майор.
- Народа.
- Что ты называешь народом, Эрик?
- Простых рабочих. С их помощью случится переворот.
- Рабочие – пушечное мясо. Ими будет двигать партия, которая не считается с его мнением равно, как и Император.
- Им обещают перемены к лучшему – они верят.
- Это закономерно – повторил майор и позвал жену – Майя, приготовь нам чай!
- Надо было идти на уступки, чтобы сохранить союзников – стал размышлять лейтенант.
- Это не имеет значения, чтобы создавать новое, нужно уничтожить старое, в любом случае.
- Имеет – коротко возразил лейтенант.
- Ты в свои года понимать не можешь, кто и чем руководствуется.
- Я стою за интересы общества.
- Ты стоишь и служишь интересам Императора, остальное тебя касаться не должно – отозвался не сразу майор. В голосе его послышалось негодование.
- Это серьезная ошибка.
- Пойми, Эрик, одна власть сменится другой. Поменяются только названия учреждений, которые будут существовать также как прежде. В любом обществе царит тоталитаризм. Это закономерно. Чтобы повести небольшой отряд на дело необходим лидер, чтобы управлять страной, нужен царь, как ты его не называй.
- Но во главе угла будут стоять интересы народа.
- Неужели ты считаешь, что с мнением рабочих будут считаться? Им просто дадут волю разнести все то, что было создано нашими руками, а когда не останется ничего, их оставят на произвол судьбы, призывая к становлению нового общества, которое новым от этого не станет. Ничего не поменяется по большому счету, одни лидеры избавятся от других. Это закономерно.

В комнату вошла Майя и вкатила на небольшой тележке две чашки и чайник с сахарницей. Он не поднимала глаз на Эрика, который, не стесняясь, разглядывал ее стройное тело, следил за тем, как она разливает чай, кладет кусочки сахара в белую чашку и, размешав, отдает майору.

- Во главе угла будут всегда стоять интересы «верхушки», группы людей, взявших на себя обязанность распоряжаться нынешним положением дел. А не народа, о котором ты продолжаешь твердить.
- То есть вы считаете, что союзники нам не нужны?
- Союзники не те, кто исполняет твою волю, а те, кто мыслит и действует вместе с тобой, сообща. Понимаешь?
- Но в таком случае у них будет численный перевес.
- Это не имеет значения. Это у нас идет война и льется кровь. Там все тихо и спокойно. Страна погрязает в политических дрязгах, в вечных переговорах, фиктивных соглашениях и подводных течениях, которые провоцируют большинство переходить на сторону либералов.
- То есть мы обречены – внезапно спросила Майя, глядя мужу прямо в глаза с чашкой для Эрика в руках.
- Да, мы обречены. Но мы должны бороться за свою страну.
- И те и другие борются за свою страну – резонно заметил лейтенант, забирая свой чай.
- Да. Но одни создают, а другие разрушают.
- Это как посмотреть – заявил лейтенант и осекся.

Повисло напряженное молчание. Майор не сделал ни глотка, он исподлобья посмотрел на лейтенанта и негромко произнес: «Вы свободны. У меня еще есть дела. Майя останься»

Лейтенант вышел из комнаты и направился к двери, не говоря ни слова. Он пересек гостиную, в обширной прихожей надел серую шинель и шагнул за порог. На улице стояла весна. Это была его двадцать седьмая весна, которая была теплее прежних. Он вдохнул полной грудью и посмотрел на дома вокруг. Построенные десятки лет назад, они будто расцветали вместе с зеленеющими деревьями. «Власть поменяется, а дома будут стоять» - подумал он. Следом появилась Майя, она подставила солнцу свое лицо.

- Не обижайся. Он нервный в последнее время и не хуже тебя понимает, что Император допускает роковые ошибки – примирительно сказала она.
- Разница в том, что я могу сказать, об этом открыто, а он нет – ответил он, разглядывая ее красивое лицо.
- Он верит. Он всю жизнь на это положил, а ты нет.
- А ты веришь?
- Если он верит, то и я верю.
- Это погубит вас обоих.
- Ты к либералам собрался перейти? Уходи прямо сейчас – она повернула лицо к нему, оказавшись в тени. – За что ты борешься?
- Я борюсь за Родину.
- Тебя никто не держит. Уходи.
- Я не уйду. Не могу уйти.
- Тогда не выступай – резко ответила она и вошла в дом.

4.

В одну из наиболее тревожных ночей майор снова покинул квартиру. Где-то далеко были слышны редкие выстрелы. Он приказал лейтенанту не выходить из дома и беречь Майю до его возвращения ценой своей жизни. Лейтенант плохо передвигался и в любом случае никуда не смог бы отправиться в эту ночь.

Они прощались дольше обычного. Смотрели друг другу в глаза, ничего не говоря, экипаж терпеливо ждал.

- Если я не вернусь, следи за собой так, будто я всегда рядом – произнес он на прощание не дрогнувшим голосом.
- Я буду ждать тебя к утру – успокоила она его и прижалась всем телом к его огромной груди. Они оба тяжело дышали. Майор не любил заставлять себя ждать, отодвинул я, посмотрел прямо в глаза, словно запоминая ее, поцеловал в лоб и запрыгнул в экипаж.

Стало тихо, только вдалеке рокот орудий, словно первые предвестники грозы напоминал о том, что ночь обещает быть длинной. Она еще долго стояла, всматриваясь в темноту, словно ожидая скорого возвращения мужа, но когда совсем озябла, повернулась и вошла в дом.

Лейтенант сидел за обеденным столом и чистил пистолет.

- Уехал? – спросил он, не отрываясь.
- Да. – Ответила она и села напротив него.
- Ты не боишься?
- Нет – соврала она, взглядом внимательно изучая детали оружия.
- А я боюсь. Не за себя.
- Я понимаю. Не переживай, мне с тобой спокойно.
- Если что, беги сразу в свою комнату, я задержу их. Если смогу.
- Хорошо – Согласилась она и встала, чтобы уйти.
- Не оставляй меня одного. У меня никого больше нет.

Она осталась. Когда пистолет был собран, они сидели молча и смотрели друг на друга не отрываясь.

- Расскажи о себе – Попросила она, чтобы нарушить тягостное молчание.
- Я родился в обычной семье. Папа умер, когда мне было семь. Я был единственным ребенком. Мама отдала меня в военное училище, а сама работала с утра до ночи, убирала у господ, шила одежду соседям, чтобы я ни в чем не нуждался. Когда я окончил третий курс, она неожиданно слегла и больше не смогла передвигаться. Я был только на ее похоронах. Соседки, которые ухаживали за ней, рассказывали, что она постоянно терзала себя за то, что больше не может заботиться обо мне и помогать, хотя я уже к тому времени получал жалованье. Я рано стал самостоятельным. И был слишком занят своей карьерой, а она в последние дни просила об одном, чтобы я приехал. Но никто не знал, где меня искать. Я в то время был послан по особо важному поручению, потому что был лучшим курсантом, получил звание сержанта и добился уважения начальства. Мне тогда казалось, что весь мир у моих ног. Потом началась война, и я рвался во все горячие точки, чтобы быстрее дослужиться до офицерского звания, получил ранение в левую руку, с тех пор не могу брать мелкие предметы. Стал лейтенантом и был отправлен сюда, как в особо опасный и не стабильный район. Дальше Вы знаете, меня контузило. Снаряд взорвался так близко, что мне показалось, как сквозь всполохи Бог протягивает ко мне руку, я отвернулся и упал лицом в землю. Больше ничего не помню. Помню только твои руки.

- Прекрати.
- Это может быть наша последняя ночь. Ты последний близкий человек в моей жизни. Я жизнью тебе обязан.
- Это все пустое – Безразлично произнесла Майя и попыталась встать. Тогда Эрик вскочил и преградил ей путь.
- Что тебе нужно от меня? – Прямо спросила она.
- Он не вернется сегодня. Они заняли N-ск, я утром читал сводку. Даже если нам удастся его отбить, Даниэля принесут мертвым. Я его знаю, он не станет отсиживаться, когда его люди гибнут.
- Не смей так говорить. Он знает свое дело и будет беречь себя ради меня.
- Это война и он борется за тебя. Если ради твоего счастья ему придется умереть, он сделает это.

Они замолчали. Майя отвернулась от Эрика и стала разглядывать комнату. Все теперь ей казалось новым, незнакомым.

- Я не смогу жить без него.
- Я всегда буду рядом. Обещаю. Я люблю тебя.
- Я лучше умру. Ты мне дашь свой пистолет, когда его принесут.
- Что, такая сильная любовь?
- Мы познакомились, когда мне было четырнадцать. Я тогда жила с родителями, училась в гимназии, играла на фортепиано, рисовала, много читала. Мы встретились, когда на юбилей отца были приглашены все желающие, из его окружения. Я тогда впервые появилась на людях. На мне было нелепое голубое платье с цветком посередине, который мешал ходить. Я очень волновалась, и когда меня попросили сыграть что-нибудь, заиграла «Lacrimosa» Моцарта. Не знаю почему. Я понимала, что вокруг царит неловкое молчание, но остановиться не могла и продолжала играть, все больше распаляясь. Я знала, что они за моей спиной переглядываются, отец расстроен, а у мамы дрожат руки, это всегда было, когда она нервничала. Я потеряла сознание, не доиграв до конца. Очнулась я на полу, у него на руках. И первое, что увидела, это его глаза и добрую понимающую улыбку. Я полюбила. Страстно, безоговорочно. Он старше меня на шесть лет, он никогда не был отличником в училище, оказался на празднике случайно, по знакомству и, как он признался после, держал в своих руках самое прекрасное создание на земле. Когда гости разошлись, был третий час ночи, папа слег и не вставал, не говорил и не открывал глаз. Мама ходила по комнате и отчитывала меня, а я была счастлива, мне было плевать, понимаешь? Мне ничего больше не нужно было, только видеть его глаза и улыбку. Мы встречались год. Тайно. Об этом никто не знал. Я убегала из дома, я вела себя, как одержимая. Мы целовались ночами и признавались друг другу в любви. Все было, как в романах. А потом он пришел бледный и объявил, что его распределили в K-в и на рассвете он уезжает. В ту же ночь я собрала самое необходимое, написала длинное письмо родителям о том, что очень их люблю и убегаю в поисках лучшей жизни и вряд ли вернусь. У меня было все, и я отказалась от заманчивых перспектив, от богатства и прочих радостей жизни, ради него. За двадцать пять лет жизни я ни разу в жизни не пожалела о своем выборе. Где мои родители и что с ними, я не знаю до сих пор, может, умерли давно. Я с ним бок обок прошла голод, бедность и отсутствие нормальных условий для существования. Это не любовь?

- Теперь у тебя есть только я.
- Теперь у меня нет ничего в таком случае – отрезала она и ушла в свою комнату.

Эрик остался стоять возле стола. Он не пытался ее остановить и больше не сказал ни слова. Он лег на диван в одежде и тут же провалился в глубокий сон.

5.

Ему снилось, что он снова стал маленьким мальчиком. Эрик сидит в своей комнате и разглядывает трещины на потолке, болтая ногами, которые не дотягиваются до пола. Эрик ждет, когда проснется мама, он ждет ее шагов в коридоре. Вот где-то открылась дверь, он вздрогнул и стал пристально смотреть на дверь, ожидая, когда она откроется и в комнату войдет мама, обнаружит, что он давно не спит и ждет ее, обнимет и погладит его по голове. Комната залита солнечным светом, в ней тепло и уютно. Вот шаги приблизились и замерли у двери, она, скрипнув, тихонько приоткрылась. Кто-то заглядывал в проем, не спеша войти. Он ждал, но мама не входила. «Кто-то» тяжело дышал по ту сторону двери и продолжал смотреть прямо на него. Ему стало страшно, и он отодвинулся к дальнему углу кровати, постепенно накрываясь одеялом. Дверь, противно скрипя, стала медленно открываться, день сменился ночью, дверь скрипела, как дерево на кладбище. Эрик стал накрываться одеялом и шептать «Отче наш» по нескольку раз, пытаясь избавиться от охватившего его ужаса. Накрывшись с головой, он ждал. Дверь перестала скрипеть, тяжелые сапоги медленно громыхали по полу. Бум… Бум… Бум… Шаги становились все ближе. «Отче наш, иже еси на небеси» - шептал он, содрогаясь от ужаса. К нему подошли вплотную и стали медленно стягивать одеяло с головы. Он вцепился в него пальцами до боли. «Да святится имя Твое, да будет воля Твоя». Руки оказались сильнее, они настойчиво и не спеша пытались сорвать одеяло с его головы. «Да приидет Царствие Твое!» - закричал он тогда. Одеяло было сорвано с такой силой, что он задохнулся от неожиданности. Вокруг была непроглядная мгла, он широко раскрывал глаза, но ничего не видел вокруг. Прямо над его головой кто-то тяжело дышал, склоняясь все ближе. Вот он стал различать силуэт лица, это был майор, который говорил загробным голосом: «Ты к либералам собрался перейти?» «Нет! Нет!» - кричал Эрик. «Мы встретились, когда ей было четырнадцать!» - громогласно объявил Даниэль. И исчез, окатив его ледяным дыханием смерти.

6.

Он проснулся. Вокруг было темно. Выстрелы теперь звучали все чаще и ближе. Он проверил, на месте ли пистолет, попытался сообразить, который час. Потом замер, пытаясь услышать размеренное дыхание за стеной. Стояла страшная тишина. Он на цыпочках подошел к двери спальни и приоткрыл дверь, кровать была пуста. Эрик метнулся к выходу, но в прихожей замер. Большего потрясения он не испытывал никогда в жизни. По прихожей босая танцевала Майя. На ее обнаженном теле была его шинель. Он медленно подошел к ней. Она остановилась и посмотрела ему в глаза. В них не читалось боли и страха. Он обнял ее так, как двадцать пять лет до этого ее обнимал Даниэль, потом отодвинул от себя, посмотрел еще раз в большие бездонные глаза и поцеловал в губы. Затем опустил руки на плечи и целовал ее, как в последний раз. Долгий поцелуй перешел в ласки. Руки его спустись ниже и попали под шинель. Она вздрогнула, потом замерла. Он тоже. Но вот через секунду она полностью отдалась ему. Всем телом отвечая на его ласки, она была сегодня нежна, как никогда в жизни. Упиваясь ее любовью, он целовал ее плечи, грудь, напряженные соски, живот, опускаясь ниже. Она подавалась чуть вперед, навстречу ему. Они слились в одном ритме, задыхаясь, пытаясь разглядеть друг друга, заглядывая в темноте в глаза, бесконечно целуя любимые губы.

Это длилось вечность. Они не могли насытиться друг другом. Отдыхая и снова принимаясь за дело, Эрик и Майя не заметили, как настало утро. Солнечный свет застал их лежащими на полу в гостиной на шинели. Он обнимал ее, глядя в потолок и думал о будущем. Ему представлялась квартира в точности такая же, как эта, но это была его квартира и в ней была Майя, сотканная из утренних лучей солнца.

- Хочешь, я тебе сыграю? – Тихо предложила Майя.
- Хочу. Одень что-нибудь, холодно.

Майя ушла в спальню и скоро вернулась в рубашке. Он встал с пола, повесил шинель и тоже оделся. Она открыла крышку и объявила: Mozart «Lacrimosa». Музыка разлилась по квартире. Эрик стоял в дверном проеме и наслаждался ее игрой, пока не почувствовал чью-то тяжелую руку на плече. Казалось, Майя тоже почувствовала это прикосновение, замерла, не доиграв, боясь обернуться. Эрик перевел взгляд по руке и встретился лицом к лицу с Даниэлем, пытаясь понять, догадывается ли майор и не подозревает ли их. Но тот продолжал смотреть, не выражая радости или скорби

Майя не поворачивала головы, руки ее лежали на клавишах, вздрагивая.

- Мы их отбили – хрипло объявил Даниэль и прошел в комнату. Грязный от крови, в сапогах он прошел по комнате, подошел к фортепиано и поцеловал жену в макушку.

Майя продолжила играть. Казалось, она вот-вот упадет без сознания, руки ее мелькали по клавиатуре с такой скоростью, что невозможно было смотреть. Эрик и не смотрел, все его внимание было собрано на майоре. Тот прошел в спальню и ничего не говоря, лег спать.

7.

Через полтора месяца пришел приказ направить Эрика в город, где назревало восстание рабочих. Он сидел на крыльце дома и смотрел вперед ничего не видящим взглядом. Майя подсела к нему и склонила голову на его плечо.

- Поедешь со мной? – шепотом спросил он.
- Нет – Уверенно ответила она.
- Ты же любишь меня.
- Я люблю Вас обоих.
- Но я должен уехать.
- Значит, прощай.
- ****ство – выдохнул он.
- Ты все понимаешь, Эрик. Я не могу оставить его, он погибнет без меня.

Эрик отодвинул ее голову, взял обеими руками и посмотрел в глаза.

- И я погибну без тебя – На глазах его сверкали слезы.

Майя была спокойна. Она взирала на него своими мудрыми глазами просто и невозмутимо.

- Прости – прошептала она.

Эрик встал и вошел в дом. Оставшиеся дни он не разговаривал ни с Даниэлем, ни с Майей. Его мрачное расположение духа легко объяснялось майором, который постоянно подбадривал и твердил, что, конечно, и сам привязался к нему и считает лучшим другом, но приказы не обсуждаются. Еще он говорил, что Бог милостив и даст возможность свидеться, если не в этой, так в другой жизни.

Уходя, Эрик, осмотрел квартиру с холодным презрением, и сказал: «Прощайте. Будьте счастливы!» И ушел в казарму.

Эпилог.

Он вернулся через восемь с половиной месяцев в той самой серой шинели, но уже с армией либералов. Первым вошел в дом, оставив солдат за дверью. В комнате сидела Майя. Она смотрела на дверь с явным безразличием.

- Где майор? – спросил он – Я пришел за ним.

Майя молчала.

- Я пришел за тобой, как обещал. Слышишь?

Он подошел к ней и опустился на колени. И только теперь заметил, как она стала худа и бледна. На ее лице появились морщины, под глазами были темные круги. Эрик вздрогнул и отодвинулся.

- Что здесь случилось? Где ребенок? – Осипшим голосом произнес он.

Майя перевела пустующий взгляд на него. Ничто не отразилось на ее лице, ни презрения, ни ликования. Она разомкнула бледные губы и сказала:

- Даниэль умер. От разрыва сердца. Я не могла больше скрывать. Лег спать и не проснулся. Ребенка я убила. На пятом месяце. Мы следили за тобой, радовались хорошим вестям. А когда ты переметнулся, он и это пережил достойно, потому что верил в тебя, знал, что ты не за себя воюешь, а за идею. Мы тебя ждали. Он постоянно говорил о тебе. Считал единственным другом. А я вот сижу тут.

Эрик выпрямился и направился к двери.

- Ты возьмешь меня с собой? – тихо спросила она.
- Нет – отозвался он, не обернувшись, и вышел на улицу.

Все заполнял ледяной туман, белым саваном укрывающий землю на сотни километров вокруг. И в этой тихой светлой тишине умерла последняя безнадежная мучительная любовь

Сентябрь 2010г