На изломе ночи

На столе, накрытом тонкой кружевной тканью, скромно давая место для обитавших рядом листков бумаги и хрустальной вазы с одинокой гвоздикой, стоял портрет. Он был одет в самую обычную железную рамку, тугой петлёй стягивавшей его, из тех, что продаются  в магазинах по 6 копеек. Однако женские руки, так часто касающиеся фотографии, держали её в маленьких ладонях так, будто бы она, по крайней мере, была облачёна в серебряную, а то и золотую оправу. Или же дело было только в портрете и ни в чём ином, если его касались с такой заботой и иногда прижимали к груди, из которой немедленно вырывался тяжёлый вздох, словно бы дыхание затруднялось из-за подступавших к горлу слёз, душивших, душивших?..

Однако вернёмся же к фотографии. Изображенный на ней молодой человек улыбался, поблескивая искрящимися неудержимым счастьем глазами, а кудрявые пряди его тёмных волос так беззаботно торчали в разные стороны, что, казалось, буйная жизненная сила его, читавшаяся и в уголках пухлых губ, и в почти незаметном шраме на лбу, ярким светом пробивается даже сквозь тонкое стекло, укрывающее портрет. Чудилось, что будто бы ещё чуть-чуть и этот смуглый улыбчивый юноша ухватится сильными руками за края рамки, сдерживающие его, как зверя в клетке, и выберется на свободу, в реальный мир.

Иногда ей казалось, что это действительно вот-вот случится, и она могла часами, сложив руки на груди, печальным взглядом смотреть на портрет и ждать. Но чуда не происходило, как обычно оно не происходит под этой луной: даже ведомое страстным желанием, волшебство не приходит в жизнь, каким Богам ни молись и сколько слёз ни выплачь. А слёз она за три года выплакала целое озеро, полное прозрачных осколков надежд и солёных несбывшихся мечтаний. Но какой толк в слёзах, если они, глупые, мешают даже молиться, и, как ни усмиряй трепет сердца, слова так и остаются мёртвым грузом лежать в глубине души, скованные невидимой цепью? Так она подолгу молча простаивала у портрета, неосознанно  крутя кольца на пальцах и от боли закусывая губу.

Отчаяние давно растерзало её грудь и умертвило желания, однако не желающие молчать мысли неотступно преследовали девушку не только наяву, но и во снах. « Умер, умер, умер…» неотступно билось в мозгу и на работе, и в магазинах и библиотеках.  А ведь она так старалась жить привычной жизнью,  как было до… или ей так только казалось? Но от мыслей спасения не было.

Днём ходила на работу, бегала по заказчикам, а иногда даже гуляла по улочкам, где они когда-то проводили вместе  время, но вечером, вечером всегда было одно и то же – неизменное возвращение домой в маленькую пустую квартирку, к портрету, приветствовавшего её улыбкой, от которой становилось больно. Иногда же, когда душевная усталость доходила до края и грозилась выплеснуться наружу, она садилась у окна и смотрела на бурлящую жизнь городка, частью которого она себя больше не чувствовала:  всё живое, полнящееся  разнообразными мыслями и стремлениями, стало ей чуждым. Если  иногда перед глазами девушки и проносился лучик света – мысль о том, что можно продолжать жизнь и наслаждаться ею, она тут же испуганно прогоняла её: в тёмное царство, в котором она мысленно находилась с любимым, солнце не должно проникать, иначе оно разгонит плотные грозовые тучи, заволакивающие небо и разрушит её иллюзии.

Она не знала, жива она или мертва, но мысль об этом нисколько не волновала её. Единственное, что способно было потревожить её,- привычные ежедневные размышления о том, приснится ли ей сегодня он или нет. Несмотря на трепет, каждый раз охватывающий девушку при этом священном для неё действии, ей незачем было беспокоиться: всякую ночь он приходил к ней, и они вместе спускались в «тёмное царство» – тайное обиталище её воспоминаний, состоящих из  мгновений, проведённых с ним и ощущения безграничного счастья и душевного полёта. Но потом наступало пробуждение, и холодное серое утро безжалостно уничтожало то чувство покоя, которое она приобретала в забытьи. Первым делом она, как к алтарю, подходила к фотографии и раз за разом, словно бы заново, изучала так хорошо знакомые ей черты лица, которое неизменно светилось счастьем.

Однако в последнее время она начала замечать, что портрет стал вызывать у неё необъяснимое раздражение и даже некое отторжение, и это было удивительным, ведь никогда до этого ничего подобного не происходило. Это же он, её любимый и всё тот же! Ничем не могла она объяснить произошедшего, но, чем дольше она продолжала смотреть на фотографию, тем больше усиливалось чувство неприязни. И однажды утром девушка совершила непостижимое: портрет оказался спрятан в старинном ящике, обречённый томиться в неволе, ощущать запах прелых бумаг и освещать улыбкой, словно старых знакомых, ветхие платья и шали. Но он никуда не ушёл из её памяти, а сверлящие болью мысли по-прежнему остались её единственными попутчиками в бесконечно пустой жизни.

Всё оставалось, как и раньше, пока как-то ночью она не проснулась от щемящей тревоги в груди: ей показалось, что совершена какая-то ошибка, и её срочно, срочно следует исправить. Воздух неожиданно наполнился тысячью разными звуками, стены комнаты стали меняться, подпрыгивать и плясать, а в пространстве прошла рябь, какая бывает, когда ребёнок бросает в воду камень. Испуганная, она застыла в своей кровати, забыв даже о холоде, просачивавшемся через окна, но тут всё закончилось: шум и гам неожиданно смолкли, комната вернулась к исходному положению. Перед её глазами вдруг возник портрет, и она тут же, даже не вспомнив о случившемся, кинулась доставать фотографию. Как она могла, как посмела оставить его изображение в тесноте и одиночестве? Вот он здесь, в её руках, но ей вдруг кажется, что выражение лица возлюбленного изменилось: глаза смотрят строго, на лице ни тени улыбки, и лишь холод, холод...

Как это возможно?.. Девушку словно ужалила змея, руки безвольно опустились, а портрет скользнул к полу. Её оглушил громкий звук разбившегося стекла и звон железа, как стрела пронзившего сердце. Но она ничего не видела: боль тисками сжала ей грудь, а немыслимая, безысходная тоска разлилась по всем уголкам мозга. Сама толком не понимая почему, она улыбнулась…

Открыв глаза, перед собой она увидела его, каким он был в тот день, когда видела его в последний раз. Он, улыбаясь той самой неземной улыбкой, протягивал ей руку, и она, непонятно откуда взявшимися силами, крепко ухватилась за неё, чтобы никогда больше не отпускать. Наконец-то, наконец-то!..

Через пару дней, увидев, что она не появляется на работе, пришлось взломать дверь. Её обнаружили в комнате, где стоял маленький круглый столик с увядшей гвоздикой. Среди радужно поблескивающих на солнце стекол, на тускло-красной бахроме она лежала, раскинув руки так, будто бы прилегла отдохнуть. Её жизнь вытекла из руки, но её это словно бы и не беспокоило, так говорила она спокойной улыбкой, запечатлевшейся на лице уже навечно. Портрет, лежавший рядом, вторил ей…