Сопротивляться опасно

Отрывок из книги «Грязные деньги»

В глубине квартиры метались шаги и громыхал бас:
— Мам! Ну мама! Где мои ролики?!
— Сам куда-то засунул, сам и ищи! — отвечало ему бархатистое контральто.
По извилистому коридору, заставленному коробками и заваленному обувью, прошли на тесную кухню. Мимо два раза пролетел парнишка в спортивной форме, рявкнул возле уха: «Ну мама!» — и исчез вдали.
— Я пью только молотый кофе, — объявил седой мужчина. — Растворимый — это химия. Вам сколько ложечек, Вера? Эти две балаболки пьют чай, я знаю. А вы любите кофе.
«Интересное кино», — подумала Вера, улыбаясь про себя.
— Почему? — спросила она.
Мужчина задумался. Посмотрел на Веру внимательно, улыбнулся и махнул рукой.
— Не знаю. Вот честно — не знаю, почему так решил. По вашему выражению лица, наверное.
«Интуиция, то есть подсознание, работает точнее и быстрее, чем сознание, считывает информацию, анализирует и в полсекунды выдает результат. И сознание этот результат берет на вооружение, хотя объяснить, откуда он взялся, а не может». Так Вера хотела ответить, но почему-то сдержалась и промолчала. Ей, наверное, интуиция подсказала не говорить лишнего.
— Скажите, пожалуйста...
— Антон Ильич.
— Антон Ильич, вам эта стройка под окнами сильно мешает?
Хозяин сел и снова посмотрел на Веру внимательно, но уже без улыбки.
— Шум, грохот, рев дизеля, — продолжала Вера, — запахи смолы, бетонная пыль? И прочие неудобства от строительства этой бетонной громады, они вас достают?
Крики в глубине квартиры прекратились.
— Нет, — медленно ответил Антон Ильич. — Нам ничего не мешает, все хорошо.
В кухню заглянули двое: обладательница контральто — длинная худая женщина в халате с замотанной полотенцем головой — и давешний парнишка в спортивном костюме.
— А что такое? — спросила женщина, но седой строго взглянул на нее, и она спохватилась. — Стройка себе и стройка, мы ее вообще не замечаем. Так что не жалуемся.
Парнишка молчал, но смотрел на мать со странным выражением лица.
Вера уже все поняла. Она поднялась, поблагодарила и вышла на лестницу.
Сопровождающие ее девушки молчали. «А эти почему молчат? — думала Вера. — Должны ведь возмущаться, по идее. Неужели и им заткнули рты? Нет, они бы тогда тут не стояли своим палаточным городком. Не понимают, зачем это мне, не доверяют, хотят увидеть, как сама справлюсь, что буду делать».
(...)
В лифте девчонки молчали, смотрели на Веру с уважением. Они вышли во двор, изо рта сразу повалил пар. Тут сбоку подошел парнишка, Вера его узнала, хотя он надел лыжную объемистую куртку. Тот, что ролики искал.
— Вы простите родителей, — негромко сказал он. — Они боятся.
— К вам приходили? — спросила Вера.
— Ага. Приходили парни, здоровенные такие, серьезные. Но разговаривали очень вежливо, даже культурно... Гады... Сказали: не стоит ничего плохого о стройке говорить журналистам, не надо писать жалобы в разные инстанции. А то может беда случиться. Кто-то поскользнется на улице и сломает ногу, кто-то в темноте голову разобьет, свалится с лестницы в подземном переходе, который в метро... Чьи-то дети могут из школы до дому не дойти... Знаете, они ведь всем в нашем подъезде это сказали. Одна семья возмутилась, так на следующий день все так и произошло. Я их знаю, Алка со мной учится. Ее поймали по дороге, раздели. Спасибо, что не изнасиловали — помешал кто-то, она закричала... Она до сих пор из дому не выходит, трясется вся. У ее мамы вытащили из сумки кредитную карточку и все сняли со счета. А папа Аллы действительно упал и...
Мальчик запнулся. Вера молчала.
Все это она, конечно, знала, просто забыла. Об этом не думаешь каждый день. Может быть, из чувства самосохранения...
Конечно, когда у нескольких человек из десятков миллионов есть деньги — огромные, сравнимые с годовым бюджетом маленькой европейской страны, — то эти несколько человек обязаны взять все под контроль. И они контролируют все, что движется или стоит. Политиков и певцов, футбол и журналистику, телевидение и торговлю алкоголем, оружие и нефть, милицию и криминальные элементы. Землю и все, что на ней, и все, что в ней. А когда кто-то пытается сопротивляться, то к нему приходят без спросу специальные люди и все доходчиво объясняют.
А даже если бы вы не боялись угроз… Ну, допустим. Все равно — все пути уже пройдены, все заранее известно. Вы пойдете в суд — раз, другой, третий. Вас опозорят и выгонят. Вас самих обвинят в том, что вы себя ударили или что вы сами себе устроили под окнами котлован. Вы напишете в международный суд по правам человека, еще куда-то. Вас поймут, но не помогут. Секундное сочувствие и всегдашнее равнодушие — вот чего вы добьетесь. Вы будете собираться на кухнях и ругать богачей, страну, жизнь. Все это уже давно было, и ничего не изменилось...
Парнишка прервал затянувшееся молчание:
— Алка говорит, что теперь он ходит на костылях... В общем, больше никто не стал проверять. Все боятся.
— Я понимаю, — тихо сказала Вера. — Не переживай, иди. Это не стыдно.
Он еще постоял, тогда Вера сама отошла. Она уже выяснила все, что хотела.
А вот ей было ужасно, невыносимо стыдно.


Рецензии