Катя Гаранова - Мама, я вернусь через три дня

     Екатерина Сергеевна Гаранова,
     выпускница санитарных курсов Коминтерновского
     районного комитета Общества Красного Креста
     Москвы; затем - медицинская сестра 1-го
     хирургического (ранения грудной клетки и живота)
     отделения СЭГа №290.
     Награды: справа медаль "За отвагу";
     слева медаль "За оборону Москвы".
      1944 год
            

                А В ГЛАЗАХ, НЕ ПО УСТАВУ, СЛЁЗЫ

   Катя Гаранова – это Екатерина Сергеевна Зоткина (1921-2019).
   Я вспоминаю наше знакомство, листаю блокнот, в котором записала её рассказ о себе и о войне. Это было 9 мая 1980 года.
   В Москве в Центральном доме медицинских работников на улице Герцена (теперь – Большая Никитская) в доме 19  собрались ветераны фронтового сортировочного эвакуационного госпиталя – СЭГа № 290.
   В тот день праздновалась 35-я годовщина Победы СССР над фашистской Германией и её многочисленными союзниками. Бывшие "сэговцы" (так называли себя ветераны этого госпиталя) радовались Дню Победы, а также – очередной встрече с фронтовыми подругами, товарищами по госпиталю и бывшими ранеными.
  "Сэговцы" на такие встречи приходили с мужьями, жёнами, детьми, внуками.

   Екатерина Сергеевна – из плеяды той комсомольской молодёжи, которая рвалась на фронт биться с ненавистными фашистами.
   Вспоминаю её такой: невысокого роста, короткая стрижка, волосы с проседью. Быстрая в движениях, улыбчивая. На красном костюме по-особому смотрелись боевые награды.
   Пока мы с ней разговаривали, я всё думала, что, если бы я встретила Екатерину Сергеевну на улице, то никак бы её не выделила среди других женщин.
   Но вот её просят подняться на сцену. И идёт фронтовичка быстро, с прямой спиной, откинув голову назад. Видно: привыкла к военному строю. К тому же, замечу: красивые женщины всегда так ходят.
   Вот только в её глазах, не по уставу, слёзы.
               
                ЗЕМЛЯЧКА СЕРГЕЯ ЕСЕНИНА

   Катя Гаранова родилась 21 января 1921 году в селе Б.Майдан Сасовского  района Рязанской области. Семья переехала в Москву, когда ей было 8 лет. Она училась в школе № 435; после семи классов поступила в техникум торговли.
   Когда это учебное заведение  перевели в Кострому, она жила и училась в этом городе. А в 1940 году  вернулась в Москву  и начала работать бухгалтером.
   Интересно, что  связь её с прекрасным русским городом Костромой не прервалась. После ухода на пенсию Екатерина Сергеевна часто приезжала сюда и подолгу жила у дочери. А с 2012 года  она имела официальный статус жительницы Костромы.

   В предвоенные годы во всех республиках Советского Союза при комитетах Обществ Красного Креста и Красного Полумесяца существовали медицинские курсы. Многие тысячи девушек после их окончания становились высоко классными медицинскими работниками.
   Хоть и распространено мнение, что фашистская Германия вероломно напала на СССР, но тревога, наверное, витала над страной задолго до 22 июня 1941 года.  Курсы РОККа (Российского Общества Красного Креста) работали без перерыва.
  И Катя Гаранова поступила на такие курсы при Коминтерновском райкоме Красного Креста Москвы в сентябре 1940 года.
   
    Екатерина Сергеевна показала мне довоенную фотографию: ей 16 лет, она сдала требуемые нормы на значок ГСО и получила его.
   -  Так что я причастна к Красному Кресту с шестнадцати лет, - рассказывала она и улыбалась, - на курсах, конечно,  были теоретические занятия,  а на практику мы ходили в больницу. Нам давали белые халаты, чем мы, девчонки, гордились. Вы можете смеяться, но мне очень нравилось раздавать термометры, подавать больным «утку».
  Один больной, понаблюдав, как я стараюсь, сказал мне: «Быть вам медиком». Я рассмеялась и ответила: «Да, нет, мы не медики. Мы РОККовские!».
   Экзамены сдать не успели – война началась. 6 июля 1941 года наша группа сфотографировалась на память. И по комсомольским путёвкам тех, кто хотел, направили на фронт.

                НА ФРОНТ В ТУФЕЛЬКАХ

    Катя очень боялась огорчить маму. В семье, кроме неё, были ещё дети. Когда началась война,  старшая сестра и младший брат были эвакуированы в Татарию, ещё один брат уехал в тыл с заводом.
    Она  скрыла от мамы, что уходит на фронт. Получив путёвку, пришла домой, кое-что собрала в дорогу. Надела лучшую свою юбочку, белую кофту и  модельные туфли. А комбинезон завернула в газету и спрятала в сумку.
   - Мама, ты не расстраивайся, - весело сказала маме, - видишь, я ничего с собой не беру. Вернусь через три дня.

   Но через три дня Катя домой не вернулась. Мама от дочери ни одного письма не получила до 16 октября 1941 года. В то время 290-й СЭГ, в котором Катя уже работала медицинской сестрой, находился в Москве – в Лефортово. Её и отпустили ненадолго домой. Шла она пешком.
   Москва была прифронтовым городом: опустела, окна в домах белели полосками бумаги…

                КАК КАТЯ ОКАЗАЛАСЬ В 290-м СЭГе?

   Сначала многие из тех девушек, кто учился на курсах Красного Креста («Московская дружина» - так их называли), были направлены на рытьё противотанковых рвов под Москвой.
   Дали скудный паёк: колбаса, хлеб. Но еда быстро кончилась. И тогда Аня Жукова, Люся Каурова и Зина Дрейцен отправились на поиски хлеба.
   Вскоре вернулись и рассказали, что на станции Новоторжская под  городом Вязьмой находится эвакогоспиталь № 290. Нужен персонал. Их взяли в госпиталь. Но девушкам пришлось ещё доучиваться.

   И только 6 ноября 1942 году Катя  получила удостоверение № 021325 , в котором написано: «Настоящее удостоверение выдано Гарановой Екатерине в том, что она обучалась на курсах медицинских сестёр запаса Красного Креста и Красного Полумесяца без отрыва от производства при СЭГе № 290, где прослушала все медицинские дисциплины и выполнила практические занятия, согласно учебному плану, утверждённому Наркомздравом СССР и Исполкомом Союза Обществ Красного Креста и Красного Полумесяца СССР».
   Ей было присвоено звание медицинской сестры запаса с правом работы в военно-лечебных учреждениях в военное время.

   … В архиве Совета ветеранов СЭГа № 290 есть два  пожелтевших листа какой-то газеты. К сожалению, ни названия, ни года издания нет. По всей видимости, это  газета Красного Креста, так как в ней есть информация о работе этой общественной организации, донорах, дезинфекционном поезде-бане и т.д.
  И понятно, что ещё шла война.
  Вот в этой газете и опубликована статья «Наши друзья и помощники». Её написал Георгий Трофимович Савинов, заместитель начальника госпиталя по политической части, батальонный комиссар (о нём читайте на этом же сайте портала Проза.ру – «Весть из 1946 года»). Комиссар Савинов очень тепло рассказал о работе в СЭГе № 290 санитарных дружинниц.

   О Екатерине Сергеевне той поры он написал:
   «Комсомолка Катя Гаранова до войны была бухгалтером в одном из райпищеторгов Москвы. Состояла в дружине. В первые дни войны с группой подруг добровольно ушла на фронт. В пути их застал приказ: необходимо было бросить силы на строительство противотанковых рвов у города Н. Катя Гаранова с лопатой в руках становится во главе женской бригады. Девушки роют противотанковые заграждения.

   Потом Катя пришла в наш госпиталь. Со всей энергией советской патриотки ухаживает за ранеными. Смелая до самоотвержения, спокойная в самые опасные моменты, Катя день и ночь оставалась у постели раненых.
   Весёлым говорком, спокойным тоном, выдержкой она гнала прочь волнение людей в палате. А в минуты серьёзной опасности всегда умела принять срочные меры и укрыть раненых в бомбоубежище.
   За проявленный героизм Катя Гаранова награждена медалью «За отвагу».

   В этой же газете снимок: на высоких подушках лежит раненый, а рядом сидит  девушка в белом халате и с белой косынкой на голове. Подпись: «Дружинница Катя Гаранова читает раненому рассказы Чехова».

                УСНУВШАЯ МОДЕЛЬ

    Я сейчас собираю информацию о художниках и скульпторах, которые начали приходить в январе 1942 года в СЭГ № 290, когда он  находился в Москве (октябрь 1941-март 1943 гг.). За год они создали целую художественную галерею: более двухсот портретных зарисовок, композиций, панно и скульптур.
   Портрет Кати Гарановой нарисовал заслуженный деятель искусств, художник Пётр Васильев.

   Вот как об этом рассказала Екатерина Сергеевна:
   - Это было в начале 1942 года. Пришёл в госпиталь художник Пётр Васильев и сказал, что хотел бы  нарисовать портреты врачей, медицинских сестёр, раненых. Комиссар госпиталя Савинов  распорядился так: «Идите в 1-е хирургическое отделение, найдите там  Катю Гаранову и рисуйте».

   Я же ничего об этом не знала, у меня смена, я работаю. Выхожу из палаты с полным «судном». Подходит ко мне мужчина и говорит:
   - Позовите Катю Гаранову.
   - Сейчас позову, - отвечаю я, опять возвращаюсь в палату, оставляю там «судно», надеваю чистый халат, выхожу:
   - Я Катя Гаранова.

   Мужчина засмеялся, сказал:
   - Я художник. Мне рекомендовали вас рисовать.
   - Нет, не надо. Мы работаем по шестнадцать-восемнадцать  часов в сутки. Как только вы меня усадите позировать, я сразу же усну.
   Но ослушаться военкома  Георгия Трофимовича Савинова я не посмела. Договорились, что как-нибудь приеду в мастерскую художника.

   Раненых было так много, что персонал падал с ног от усталости. Я, конечно, забыла о художнике. Прошло время. Как-то звонит мне Васильев и говорит: «Катя, вы обещали приехать. Когда же?».
   Дали мне увольнительную. Приезжаю в мастерскую. Сидят  художники, все бородатые. На столе кое-какая еда, а хлеба не было. Мне так их стало жалко!
   Усадили меня на стул, стали рисовать. Но через десять минут я уже спала.

   А спустя время ей прислали фотографию рисунка, сделанного Петром Васильевым. Здесь Катя в гимнастёрке с ремнём на тонкой талии. Над левым карманом видна медаль. На голове солдатская меховая шапка с «ушами», завязанными наверху; впереди пятиконечная звёздочка.
  В 1942 году на обложке журнала «Огонёк» была фотография Кати и раненого Николая Филиппова. Она читала газету раненым в своей палате.

                ЗАПОМИНАЛИСЬ САМЫЕ ТЯЖЁЛЫЕ

   Я попросила Екатерину Сергеевну рассказать о раненых, которых она  запомнила.
   Фронтовой, сортировочный, эвакуационный – то есть госпиталь шёл за фронтом; поток раненых был очень большой; случалось, что за сутки персонал принимал по несколько тысяч (до 10 тысяч) изувеченных, обескровленных людей.
   - Мы не вытаскивали раненых с поля боя, но навидались всякого, - вспоминала Екатерина Сергеевна. И молчала, вытирала слёзы; было видно, что мысли её уносились туда, в военные годы.
   Она, как и её фронтовые подруги, не могла забыть и стереть из памяти всё пережитое и адский труд.

   - Чтобы быть среди раненых, надо иметь большую душу, - сказала Екатерина Сергеевна. - Конечно, я не могла запомнить всех раненых, которые лежали в моих палатах. А в палатах нашего 1-го хирургического отделения  было, в зависимости от обстановки на фронте, от двадцати до тридцати и до девяноста коек.

   Как-то старшая медсестра говорит мне:
   - Катя, к тебе сейчас привезут  раненого, операция уже заканчивается. Он в тяжёлом состоянии. Повреждена подключичная артерия.
   Вижу, везут на каталке красивого парня, волосы белокурые, но какие-то мёртвые. Он в полусидящем положении. Когда  уложили его на койку в палате, врач мне сказал:
   - Мы сделали, что смогли, сшили артерию… О прогнозе говорить рано. Многое будет зависеть от вас, от ухода.

   И стали мы выхаживать Виктора Яковлева. Он был москвичом, жил где-то в районе Колхозной площади. Мама его приходила  в госпиталь. Маленькая, худенькая, очень переживала за сына, он был у неё единственным. Мы её подкармливали.
  Потихоньку Виктор начал поправляться. Когда ему позволили подниматься, то мы медленно с ним ходили по коридору. Правая рука у него висела как плеть.

    И всё бы ничего, да  как-то получил от жены письмо. Жена от него отказалась.
    Тогда Виктор совсем загрустил, не ел, не спал, лежал и в одну точку смотрел.
   Подойду к его койке ночью, спрошу:
   - Почему вы не спите?
   - Не хочется.

   Потом его отправили в Куйбышев на долечивание. А в марте 1943 года, незадолго до того, как наш госпиталь был передислоцирован под Вязьму в Пыжовский лес, Виктор Яковлев неожиданно появился в госпитале.
   Одна из наших медсестёр сказала мне:
   - Катя, иди в «Красный уголок», там тебя ждёт сюрприз. Не волнуйся, я  покормлю твоих раненых.

   Прихожу в «Красный уголок», вижу мужчину в полушубке, узнаю.
   - Здравствуйте, Яковлев, - протягиваю ему руку.
   А он подаёт мне левую руку.
   - Нет, давайте правую.
    Он пытается поднимать правую руку, ему трудно, но я его подбадривала:
   - Хорошо. Молодец. Теперь массаж и рука заработает.
    Ещё в госпитале он учился писать левой рукой.

   О дальнейшей судьбе Виктора Яковлева не знаю. Его мама и он пригласили меня в гости 12 марта. Виктор написал на бумажке домашний телефон. Я положила её в халат. Потом халат поменяла. Записка так и пропала. Но в марте 1943 года шли тяжёлые бои за Вязьму.
  Ни о каких встречах нельзя было и думать. Госпиталь – это огромное хозяйство. Всё надо было собрать, упаковать, погрузить на машины. Через несколько дней мы уже были в дороге.

                КОСТЯ ЗЕЛЕНОВ И ЕГО МАМА

     Все, кто работал в СЭГе № 290, помнят об удивительном случае: как встретились мать и сын.
    В госпитале служила  военврач, хирург Галина Петровна  Зеленова. Как-то  прибежала взволнованная медсестра из сортировочного отделения:
   - Привезли раненого. Фамилия Зеленов, может, это ваш родственник?
   Не родственник, а сын. Константин Зеленов  ушёл добровольцем на фронт.  Было ему  неполных 18 лет. Стал снайпером.  В одном из боёв получил тяжёлое  ранение и был доставлен в Москву.
   В столице, конечно, в то время располагался не один этот госпиталь. Но судьба так  распорядилась, что юноша  попал именно в тот, в котором служила его мать.

    Вот как описал  это событие начальник СЭГа 290, полковник медицинской службы Вильям Ефимович Гиллер в своей документальной повести «Во имя жизни»:
   «Сын врача Зеленовой воевал на одном из участков нашего фронта. Он ушёл добровольцем со второго курса института. Каждый раз, когда Галина Петровна получала от него вести, мы знали по её особо приподнятому настроению в такие дни.
   Но вот уже три недели она не получала от него ни одного письма. Друзья утешали её, как могли, ссылаясь на неполадки полевой почты, высказывали предположения, что сына отправили в часть на переформирование…
   …Зеленова продолжала работать в перевязочной, когда туда вбежала молоденькая сестричка и громко на всю комнату спросила:
   - Кто у вас будет доктор Зеленова?».

    В.Е.Гиллер вспоминал, как ту медсестру всячески не пускали к Галине Петровне, боясь трагического для неё известия. Но, когда выяснилось, что Костя жив, но тяжело ранен, матери сказали. Так они и встретились.

   « Врач-сортировщик, - написано в книге, - пользуясь тем, что на нас никто не обращает внимания, рассказала мне о ранении Кости Зеленова. Я вышел в коридор вместе с ней, мучительно раздумывая, что будет с матерью Костика, когда она узнает, что у него осколком вырван значительный кусок бедренной кости.
   Посмотрев на рентгенограмму, я увидел, что дефект составляет, по меньшей мере, сантиметров десять-двенадцать. Рассчитывать на излечение раньше, чем через пять-шесть месяцев, нечего было и думать. Судя по истории болезни, положение осложнялось нагноением.
  При современном уровне наших знаний наилучшим материалом для лечения такого нарастающего перелома являлся костный брусок, взятый от того же человека и пересаженный в оба конца бедренной кости».

    - По просьбе его матери, Костю оставили в госпитале, - рассказала Екатерина Сергеевна. – Находился он у нас несколько месяцев. Потом ему сделали, можно сказать, ювелирную операцию. Ему долго не разрешали, не то, что ходить, но даже шевелиться без острой необходимости – чтобы не сместились осколки кости. Но он всё мужественно выдержал.
   
   Костя любил стихи Владимира Маяковского, многие помнил. Его часто просили:
   - Костя, почитай нам Маяковского.
   Он читал. Слушали его раненые и медперсонал.
    Случай этот: встреча матери и сына в госпитале, был так трогателен, что сюжет этот брали для своих  работ художники и фотографы.
   Художница Малолеткова нарисовала картину: Костя лежит на кровати; у него очки,  а рядом – его мать в  белом халате, из-под которого выглядывает военная форма.

   После войны Константин Константинович Зеленов стал геологом. 22 декабря 1970  года в газете «Пионерская правда» была опубликована статья «История Пыжовского леса». Её написали следопыты – ученики 8-го «А» класса 2-й средней школы г. Вязьмы, которые со своими учителями разыскивали тех, кто строил в дремучем Пыжовском лесу подземный госпиталь № 290, и там работал.

   Следопыт Саша Ермияш написал, как в госпитале встретились Костя Зеленов и его мама. И дальше:
   «Константин Константинович – сейчас доктор геолого-минералогических наук, заместитель директора Института вулканологии на Камчатке, учёный с мировым именем.
   В 1942 году снайпер Зеленов писал отцу, который строил укрепления в прифронтовой полосе:
   «… Скоро я смогу, пожалуй, помогать тебе в твоём строительстве. Заверяю тебя, папа, что на фронте старался, и дальше буду стараться делать так, чтобы ты не упрекнул меня. А если и не смогу встать в строй – найду ещё много фронтов, на которых буду драться во весь остаток сил. Дармоедом у государства я не был и не буду. Я слишком много получил от него и теперь отдам ему всё, что смогу…».
   Константин Зеленов в жизни всё время на передовой. Когда произошло извержение вулкана на дне озера, он спустился туда в водолазном костюме. Что подстерегало геолога? Учёный шагнул в глубину. И люди услышали: «Всё в порядке, дно илистое, но идти можно!».
  Так работает бывший снайпер».

  Екатерина Сергеевна, приезжая в Москву в мае – ко Дню Победы -   на встречу ветеранов  госпиталя, виделась и с бывшим  своим раненым Константином Зеленовым. Он также приходил на эти встречи.

  Несколько раз я приглашала к себе домой бывших "сэговцев" – Зою Ильиничну Каравайцеву (Никитину), Светлану Михайловну Калинину (Мазурову), Екатерину Сергеевну Зоткину (Гаранову) и других.
  Однажды с Екатериной Сергеевной пришёл и Константин Зеленов. Хорошо его помню: среднего роста, худощавый, улыбчивый, с мягкой поступью, очень спокойный. Слегка прихрамывал - последствия того тяжёлого ранения.
   У меня есть его подарок: перламутровая раковина с изящно закрученным хвостиком. Возможно, он сам  нашёл её на дне какого-нибудь океана или моря.

                ВАНЯ ПРОСИЛ КОТЛЕТКУ

   - Помню Бориса Бронзеля, - вспоминала Екатерина Сергеевна. – Совсем мальчик, с Украины. На нём живого места не было – ранения в живот, руки, ноги. Лежал весь в бинтах. Когда я ему поправляла бинты, он терпел, не ругался, а других сестёр ругал.
   Но как-то и мне досталось. Наверное, ему было так плохо, что когда я к нему подошла, он выругался матом. Я заплакала, слёзы залили лицо, я выбежала в коридор.

   Палата была человек на сорок. У меня были обязанности, так что слёзы быстро высохли,  вернулась. Не знаю, что говорили Борису другие раненые, но едва я вошла в палату, он сказал:
   - Катя, прости меня.
   Я не могла на него сердиться, как и на других раненых. Они же страдальцы!
   А на следующий день, когда я уходила со смены, Борис подозвал меня к себе и попросил:
   - Катя, поцелуй меня. За маму, за папу и за сестру…
   - Что ты, что ты! – запротестовала я.
   - Я умру ночью.
   И действительно умер.

   Ещё в 1941 году, когда госпиталь был в Вязьме, в нашем отделении находился Бодридзе. Имени не помню. Пришла я на смену, познакомилась с его историей болезни, просмотрела назначения врача.
   Подошла к его койке. Вижу – молодой красивый парень.
   - Сестра, - сказал он мне, - а мне операцию хотели сделать, но я отказался. Если отрежут ногу, я не смогу танцевать.
    Я пыталась его убедить:
   - Напрасно вы отказываетесь. Танцевать – это ерунда. Зато жить будете. А танцевать можно и на протезе.
   - Нет, я не хочу операции, - твердил он упрямо.
   Долго его уговаривали и врачи, и медицинские сёстры, возможно, и товарищи по палате.
   Не убедили. Через несколько дней у него началась гангрена и он умер.
   А мог бы жить. И не при таком ранении бойцы выживали, а потом находили своё место в мирной жизни. О чём я знала из их писем.

   Помню ещё Ваню Арбузова с Алтая. Парнишке было не больше восемнадцати лет. Тяжелое ранение в живот, был слабеньким.
   Как ни подойду к нему, всё спрашивал:
   - Катя, а когда мне будут давать котлеты?
   - Выбирай, Ваня, одно из двух: сейчас бульон и будешь дальше жить, или котлеты, но съешь и умрёшь. Нельзя тебе пока котлеты.

   Потихоньку стал поправляться, а котлеты всё просил.
   Наконец, разрешили ему есть котлеты.
   - Катя, - говорил раненый, - а что же ты мне такую маленькую котлету принесла?
   - А ты, Ваня, по маленькому кусочку её откусывай и долго жуй. Вот тебе и покажется, что она большая.

   Был он лёгоньким, как пёрышко, я на руках одна его поднимала.
   Мы пользовались вот таким приёмом, чтобы узнать, улучшается ли самочувствие раненого.
   Подхожу я, например, к Ване Арбузову, подаю ему руку и прошу:
   - Пожми мне руку. Сильнее!
   Если с каждым днём рукопожатие, пусть чуть-чуть, но сильнее, значит, дела идут неплохо.

   Когда Ване  стало лучше, его решили перевести  в другую палату. Он плакал, не хотел переходить из моей палаты. Уговорила только так:
   - Я буду к тебе ходить.
   И ходила. Нельзя было подрывать доверие раненого. Нам приходилось быть и психотерапевтами. Выслушивали, что  тревожило раненых, о чём пишут из дома, какие они строили планы на будущее.
   Нелегко делать весёлое лицо и убеждать, что всё будет хорошо, если на кровати лежит пластом едва дышащий человек.

   - В день, когда  Ваню Арбузова эвакуировали в тыл, - вспоминала Екатерина Сергеевна, - я отдыхала после ночной смены, спала.
  - Разбудите Катю, - просил раненый, - иначе не поеду.
   Меня разбудили, я к нему подошла, он попросил записать его домашний адрес.
   Через полгода пришло от него письмо: «Я дома. Списали меня подчистую. Приезжай к нам. Хватит тебе воевать. Вон ты, какая худенькая. А у нас мёд».
   Да, во мне было не больше пятидесяти килограммов. К сожалению, я не смогла ответить на его письмо. Я показала письмо доктору Владимиру Ивановичу Синайскому. Он его куда-то положил. В общем, письмо пропало и не по моей вине осталось без ответа.

   - Екатерина Сергеевна, -  спросила я, конечно, с улыбкой, - раненые, поступавшие в госпиталь, в большинстве своём – это было молодые мужчины. Замуж предлагали?
   - Ещё как предлагали! – засмеялась Екатерина Сергеевна. – И мы -  персонал госпиталя, за редким исключением – были молодыми. Помню Березняченко с Украины. Поступил к нам с тяжёлым ранением в грудь. После операции трудно восстанавливал силы. Но улыбался, шутил:
   - Катя,  пойдёшь за меня замуж?
   - Конечно. Ты выздоравливай, старайся.
   - А я уж думал, что никто не захочет  быть моей женой.
   О его дальнейшей судьбе ничего не знаю. Такой был конвейер раненых: одни поступали в госпиталь, других эвакуировали. Задерживались лишь те, кто по состоянию здоровья  не мог выдержать дорогу в тыловой госпиталь.

                ЗА «ГАДА»  -  ПЯТЬ СУТОК АРЕСТА
   
     В марте 1943 года  СЭГ № 290 двинулся за Западным фронтом. Был приказ: в Пыжовском лесу,  в 14-ти километрах от города Вязьмы, построить… подземный госпиталь.
   Почему подземный? А потому что всё  в Вязьме и далеко окрест её было  разрушено фашистами до основания. Бомбёжки продолжались. Чтобы избежать  потерь среди раненых и персонала, был лишь один выход: спрятаться под землю.
   16 марта огромная колонна с медицинским оборудованием и персоналом оказалась в лесу.
   О том, как строили землянки, узкоколейку и прочее, что требовалось для работы госпиталя, подробно описал В.Е.Гиллер в своих книгах. Свои воспоминания и у каждого "сэговца".

   Вот как рассказывала мне о  том  времени Екатерина Сергеевна:
   - Это был тяжёлый, адский труд. Работали по принципу: «Глаза страшат, а руки делают». Март – это весна. Весь свободный персонал был отправлен в лес. Спиливали деревья, очищали их от веток, потом брёвна тащили  на территорию, выбранную для госпиталя.
 
   В лес зайдёшь: сверху снег, а под ним вода. По колено и по пояс проваливались, ноги были постоянно мокрыми. Удивительно, но почему-то не простужались и не болели.
   Как  девчонки выдерживали всё это, трудно понять. Каждое отделение  строило свои землянки.
   В марте 1943 года мы выгрузили  всё своё имущество на снег, а в мае госпиталь  уже принимал раненых. Если я не ошибаюсь, наш  подземный СЭГ занимал 8 квадратных километров.
   Нам – советским людям -  не казалось это чудом. А вот делегация, состоявшая из английских, американских и канадских врачей,  была в изумлении от увиденного в Пыжовском лесу. Оставила восторженный отзыв.

   О начальнике госпиталя В.Е.Гиллере Екатерина Сергеевна вспоминала так:
   - Ему было чуть больше 30 лет. Здоровый, красивый мужчина! Порядочный человек! Более порядочных людей я больше не встречала. – И со смехом продолжала: - Я получила от него пять суток ареста за то, что немца обозвала гадом.
 
   В нашем госпитале было и немало раненных немцев. Вильям Ефимович Гиллер  написал  в своей книге «Два долгих дня» об отношении к ним персонала госпиталя, о том, как им делали операции и выхаживали. Ситуации бывали очень непростыми. Потом немцев поселяли в каком-нибудь отсеке госпиталя - чтобы их не видели наши раненые.
    Так вот, я  раздавала булочки раненым; осталась одна и досталась как раз тому  немцу, а не нашему солдату. Я и ругнулась. Начальник госпиталя был возмущён: «Раненый – есть раненый! Запомните это хорошенько».
    
    - В нашем  СЭГе № 290, - вспоминала Екатерина Сергеевна, -  была хорошая художественная самодеятельность. Свой  оркестр, танцевальный коллектив, хор. Под руководством актёра Марка Давыдовича Нейта  готовили даже спектакли.
    Например, в спектакле «Борис Годунов» я играла Ксению. С моей закадычной подругой  Дусей Ершовой  мы отплясывали  ритмичные танцы. А её будущий муж –  лейтенант Павел Иванович Коновалов, находящийся на излечении в нашем госпитале, играл на домбре.
   Медицинская сестра Зина Дрейцен, москвичка, пела.
   Талантливых людей в нашем госпитале было много.

   - Конечно, в госпитале были обязательными партийные и комсомольские собрания, - рассказывала Екатерина Сергеевна, -  проводились врачебные и сестринские конференции, политзанятия; выпускались стенгазеты и «боевые листки».
   А если говорить о неофициальной стороне жизни госпиталя, то надо вспомнить и свадьбы. Случалось, что влюблялись и соединяли свои судьбы кто-то из персонала и из раненых; или женились и выходили замуж  свои, "сэговцы".
  Война длилась долго, людям хотелось любви, детей. А чувства нельзя критиковать!

                А ЕЩЁ БЫЛ ДАЛЬНИЙ ВОСТОК

   Великая Отечественная война не для всех закончилась в мае 1945 года. Во второй мировой войне  союзником Германии  была Япония. 9 августа 1945 года СССР  вступил в войну с Японией. Требовался медицинский персонал для оказания помощи тем советским воинам, которые  были направлены на Дальний Восток.
   Из персонала  СЭГа  № 290 был сформирован отряд из 120 (по другой информации - 170) человек. Отобрали самых лучших. Их отправили на Дальний Восток  во второй половине июля 1945 года. В отряде были три подружки: Дуся Ершова, Катя Гаранова и Мария Брюзгина.
 
   Когда эшелон прибыл в  город Читу,  пути подружек разошлись. Дуся Ершова оказывала помощь раненым в Маньчжурии; Марию Брюзгину откомандировали  на Камчатку.
   Екатерину Сергеевну  направили в санитарное управление 3-го Забайкальского фронта, и она продолжала службу в Чите.
   Демобилизовалась в ноябре 1945 года, а в Москву приехала в конце декабря того же  года.
   В Москве работала бухгалтером в артели «Швейник», где шили обмундирование для армии.

   Боевые награды Е.С.Гарановой:
   Орден Отечественной войны 2-й степени, медали: «За отвагу», «За оборону Москвы», «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.», «За победу над Японией».
   Награды мирных лет: медаль «Ветеран труда», нагрудный знак «Отличник санитарной службы», юбилейные медали, Почётные грамоты и многочисленные благодарности в трудовой книжке.
   
                ВСТРЕЧА С ВИКТОРОМ

   Младший лейтенант Виктор Евстафьевич Зоткин воевал с первых дней войны в танковой части.  В госпиталь № 290  с тяжёлым ранением в челюсть попал в апреле 1944 года. В госпитале ему вставляли зубы.
  Он был прикомандирован к 1-му хирургическому отделению, где не только лечился, но и приглядел себе невесту – красавицу Катю Гаранову.
  Пока лечился в госпитале, умудрился не только влюбиться и завоевать ответную симпатию молоденькой медсестры, но и создать музыкальный ансамбль.

   После лечения  в СЭГе  № 290  танкист Зоткин  был отправлен в тыловую часть. Но связи Виктор и Катя не теряли. Они поженились в мае 1946 года. Сразу же уехали к месту службы  Виктора  Евстафьевича  - в город Ливны Орловской области. А  с 1963 г. новым местом его службы стал  город Мценск  той же  области. Здесь трудолюбивая и дружная семья Зоткиных прожила много лет.
   За храбрость в боях В.Е.Зоткин награждён Орденом Красной Звезды, Орденом Отечественной войны 2-й степени; медалями «За боевые заслуги» и «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.». Имел он и юбилейные медали, благодарности за добросовестную службу.
   
                ИЗ ПИСЕМ МНЕ ИЗ МЦЕНСКА

     Я выбрала лишь немногие строчки из писем Екатерины Сергеевны в разные годы.

               18 июня 1982 г.:
   «На следующий год мы будем встречаться в Главном военном госпитале имени академика Н.Н.Бурденко. Это бывший 1-й Коммунистический госпиталь. Мы в нём работали с 20 октября 1941 и до марта 1943 гг.
   Здесь будет открыта мемориальная доска – о том, что наш госпиталь имеет причастность к этим историческим стенам в период Великой Отечественной войны (Мемориальная доска установлена на одном из корпусов госпиталя 6 мая 1989 года - Л. П.-Б.)
   Кто знает, может, ещё кого-либо встретим из наших дружинниц. На встречах всегда ждёшь новых встреч, поэтому и встречаемся».

              18 февраля 1983 г.:
   «Нет, ордена у меня нет. Я получила медаль «За отвагу».  Награждена за отличный уход за ранеными. Представляли меня к награде осенью 1941, а вручили в 1942 г. Мы в октябре 1941 года были в Москве, в Лефортово. Там у нас была самая большая работа.
  А Орден Красной Звезды получила Надя Савельева».

              30 июля 1983 г.:
   «Извините за молчание. Обстоятельства сложились такие, что писать кому-либо не имела возможности.
   3-го июля умер мой муж. Диагноз: сердечно-лёгочная недостаточность. Горе, тоска заели. Несмотря на то, что со мной внучка из Москвы, ничто не облегчает, и никто не может разогнать мою тоску».

    В том же году, спустя несколько месяцев:
   «Из всех живущих женщин на Земле, я – самая несчастная. Большое горе – умер муж. С ним я прожила 37 лет».

   А в письмах из Костромы Екатерина Сергеевна писала о своей большой семье. Она родила двух сыновей и двух дочерей. А потом к их родовому древу прибавилось ещё шестеро внуков и двенадцать правнуков. 
   Можно сказать, что Екатерине Сергеевне крупно повезло, что она смогла родить детей. Тяжёлый физический труд и постоянные стрессовые ситуации во время войны лишили многих бывших фронтовичек радости материнства.
 
   И, конечно, она постоянно вспоминала  фронтовых подруг: Дусю Ершову (Евдокия Ивановна Коновалова), Зинаиду Дрейцен (Зинаида Павловна Дрейцен), Люсю Каурову (Людмила Михайловна Каурова), Софу Вайнерман (Софья Александровна Гольштейн), Тоню Сучкову, Ольгу Петрову (Ольга Ивановна Леонидова). Они переписывались, перезванивались, и пока были силы – встречались.
   Не отказывали себе в удовольствии поговорить по душам по телефону подруги Дуся Ершова и Катя Гаранова.
       
    Екатерина Сергеевна Гаранова-Зоткина умерла 30 марта 2019 года; на 99-м году жизни.
    А её подруга Евдокия Ивановна Ершова-Коновалова умерла в 2014 году.
    Пусть земля будет им пухом! Говорят, что хорошие люди и Богу нужны.