Приключения кают-юнги

     Стёпка Марков очень любил старшего брата Михаила и никогда с ним не расставался. Вместе ловили перепелов в лугах. Осенью ставили силки на ряб- цов, промышляли в озере краснопёрых окуней. А зимними студёными вечера¬ми, когда ветер стучал в слюдяное оконце обледенелыми снежинками, Миха¬ил рассказывал Стёпке увлекательные истории о русских богатырях, жадном боярине, богатых купцах и лихих разбойниках.
Потом ушёл Михаил в ополчение воевать по царскому указу турецкую крепость Азов. Но из похода не вернулся, пропал без вести. От ополченца с соседней заимки, приковылявшего после азовской кампании на деревянной ноге, узнал Стёпка, что брат его захвачен в плен и томится, наверное, в крепо¬стной башне в Азове. Решил Стёпка вызволить брата во что бы то ни стало.
Когда зазвенела капель и белощёкие синицы запели нехитрую весеннюю песенку, положил Стёпка в торбу сухарей, несколько луковиц и вышел на большой тракт. Здесь-то и пристал он к обозу провиант-мейстера Моисея Бу¬женинова.
Обоз шёл издалека. Из-под самой Москвы. Везли, торопились по санному пути доставить на Воронежскую верфь ясеневые брёвна. Для галерных вёсел нет лучшей древесины, чем твёрдый янтарный ясень.
С обозом и попал Стёпка на верфь. И вот перед ним широкая река Воронеж. Несёт мутная вода редкие льдины, вскипает бурунами у форштевня покачи¬вающейся под крутым берегом галеры  «Принципиум». На корме на флаг¬штоке — трёхцветный флаг до самой воды. На носовой площадке сверкают короткими бронзовыми стволами мортиры.
— Эй, боцман! — закричал Буженинов.— Принимай пополнение!
На палубе появился Гаврила Меньшиков в короткой синего сукна куртке с серебряными пуговицами. У боцмана пышные чёрные усы, на поясе абордаж¬ная сабля. Оглядел Стёпку с головы до ног: армяк латаный, лапти рваные. По¬крутил ус, руки в бока упёр:
— Давай вали. Подучу маленько, глядишь — и толк будет.
Выдали Стёпке застиранную голландскую рубашку, широкие саржевые штаны, матросскую шапку. Стал Стёпка кают-юнгой на галере «Принципи¬ум». Работы Стёпка не боялся, был парень смекалистый. Правда, случалось получать от боцмана или констапеля подзатыльники. Так ведь где нынче без рукоприкладства!
Весна выдалась затяжная. В апреле перепадал мокрый снег. На отмелях лу¬жи затягивало льдом. Однако работы на верфи не прекращались ни днём, ни ночью. Причиной тому был обернувшийся конфузией азовский поход. Стало ясно, что без флота не одолеть турецкую крепость Азов. А без Азова не реять русскому флагу над южными морями. Станут турки и впредь чинить разбой на побережье, угонять русских и украинских поселян в неволю. Поэтому и следовало эскадре, не мешкая, по большой воде через донское гирло проби¬ваться к морю.
День на галере начинался рано. Едва померкнут на небе звёзды, играют на рожке «зарю».
— Живо, живо наверх! — торопит боцман.
Матросы черпают деревянными вёдрами холодную забортную воду, умы¬ваются. Хлебают наскоро кашу-размазню с сухарями — и за работу.
Вместе с матросами тянет Стёпка толстый пеньковый канат: поднимают мачту. Следом за парусным мастером Иваном Кочетом карабкается он по ве¬рёвочной лестнице на смотровую бочку, помогает прилаживать парус. Или тяжёлым веслом на струге ворочает: везут на галеру бочки с солониной, с ог¬ненным припасом. Вечером боцман Гаврила Меньшиков обучает Стёпку кора¬бельной премудрости:
— Что есть куршея? — спрашивает, щурясь от крепкого табачного дыма, боцман.
— Куршея есть настил, устроенный от кормы до носа галеры.
— Что есть фок-зейль?
Стёпка задумывается. Боцман тянется за линьком. Вот сейчас огреет. Но Стёпка вспомнил. Выпаливает скороговоркой:
— Фок-зейль есть самый большой парус на передней мачте.
В последних числах апреля ненастным дождливым днём выступили пере¬довые суда флотилии во главе с главнокомандующим Шеиным. Провожаемые орудийным салютом галеас и полсотни стругов пропали в предрассветных су¬мерках за крутым поворотом реки. Третьего мая отправлялся авангард Азов¬ской флотилии. Командовал авангардом капитан галеры «Принципиум» Пётр Алексеев. Флотилии предписывалось в кратчайший срок достичь гирла Дона и блокировать с моря турецкую крепость Азов.
К этому времени Стёпку переодели в серую куртку с бархатными манжета¬ми, светло-синие чулки и туфли с блестящими пряжками. Теперь прислужи¬вал он офицерам в кают-компании. До блеска натирал толчёным кирпичом медные оконные переплёты. Протирал замшей слюдяные стёкла кормовых фонарей.
На рассвете под командой урядника Михаила Волкова прибыли на галеру полторы сотни солдат. Солдаты тащили мушкеты с привинченными багнета¬ми, грохотали по трапу тяжёлыми сапогами. Стёпка с раскрытым ртом замер у мачты. Ударили барабаны, заскрежетала якорная цепь, и галера медленно двинулась к стрежню реки.
В первый день плавания никаких происшествий не случилось, и капитан Пётр Алексеев записал в журнале путешествия:
«В третий день мая от города Воронежа с восемью галерами пошли в путь свой при доброй погоде. Плыли парусом и греблей. Перед вечером прошли се¬ло Шилово — стоит на нагорной стороне. В ночи часу в третьем для погоды стали на якорь и стояли всю ночь. В ночи был ветер велик».
На следующее утро галеры уже покачивались на синей донской воде. По¬путный ветер развевал разноцветные вымпелы, разводил на плёсах короткую крутую волну. Стёпка замешкался на крыше надстройки. Ветер сорвал с голо¬вы матросскую шапку, покатил по палубе.
— Держи, держи! — захохотал констапель.— Унесёт в Дон, доправят недостачу линьками.
В этот момент отрывисто, хрипло заиграл боцманский рожок. Матросы оставили вёсла и бросились наверх. Заскрипели на мачтах блоки. Разверну¬лись, приняли ветер два полосатых жёлто-красных паруса. Быстрее поплыли навстречу берега.
Высокий капитан в бархатном шкиперском камзоле стоял на носовой пло¬щадке. В руках — длинная подзорная труба. По цвету речной воды, по направ¬лению и высоте волн он безошибочно определял путь и громко командовал рулевому:
— Круче к ветру! Уваливай! Держи по ветру!
Весь караван оделся разноцветными парусами и потянулся следом за флаг¬манской галерой.
После полудня с запада приползла чёрная туча. Завыл, засвистел в снастях ветер. Грохнул, будто из пушки выпалили, фок-зейль. Не выдержали пенько¬вые канаты. Диковинной птицей умчался подгоняемый ветром парус в степь. Парус-грот успели спустить. Зарокотал гром, забарабанили по палубе дожде¬вые капли.
К ночи утихло. На мачтах вспыхнули огоньки. Послышался мерный плеск вёсел.
Стёпка сидел на успевших высохнуть палубных досках, свесив ноги за борт. Где-то далеко в лугах ударил перепел. В ответ, будто только и ждали этого си¬гнала, затурлукали лягушки. В окнах кают-компании зажёгся свет. Стёпка за¬глянул в приоткрытую дверь: капитан, согнувшись, сидел за столом. Шелесте¬ла бумага, беззвучно скользило гусиное перо.
Стёпка спустился вниз. Едва мерцал прилепленный к бимсу свечной ога¬рок. Рулевой Тихон Лукин не спал, прилаживал на кафтане заплату.
— Слышь, дядя Тихон, чего это капитан всё пишет и пишет? Почто не спит?
— На то его государева воля,— негромко ответил Тихон.— А ты ложись. Скоро светать будет.
— Так государь-то где? В Москве, в палатах белокаменных...
Лукин перекусил нитку, воткнул в лоскуток иголку, прошептал:
— Капитан наш и есть государь.
У Стёпки сон как рукой сняло. Сел на рундук, обхватил руками колени, глазами хлопает. Вдруг сверху голос боцмана:
— Юнга, к господину капитану!
Стёпка пулей на палубу. Влетел запыхавшись в кают-компанию. Свеча до¬горала: надо сменить, за тем и вызывали. Капитан по-прежнему сидел за сто¬лом и вслух перечитывал написанное:
— «А если в бою кто товарища своего покинет или не в своём месте по¬йдёт, такова наказать смертью, разве законная причина к тому привела. Писа¬но на галере «Принципиум» мая 1696 года».
Не знал Стёпка, что слова эти были из написанного царём Петром «Указа по галерам» — первого морского устава России.
Дрожащими руками Стёпка переменил свечу в подсвечнике, спрятал ога¬рок в карман и попятился к двери. Капитан, не обращая на него внимания, задумчиво смотрел в тёмное окно немигающими круглыми глазами.
Через несколько дней показались на крутом берегу белые колокольни го¬рода Черкасска. Галеры остановились в широком затоне. И здесь выяснилось, что сухопутные войска ещё не подошли. Однако отдыхать не пришлось. В су¬мерках по верёвочному шторм-трапу поднялся на галеру казак в голубом каф¬тане, сафьяновых, шитых золотом по голенищам сапогах. Жёлтый свет кора¬бельного фонаря выхватил из темноты чёрную повязку, закрывавшую левый глаз незнакомца, серебряную серьгу в ухе и резную, из слоновой кости руко¬ятку сабли. То был станичный атаман Леонтий Поздеев. Атаман принёс весть
о двух турецких каторгах, бросивших якоря на взморье.
В кают-компании собрали военный совет. Стёпка разносил высокие кубки с питьём. Табачный дым через раскрытые окна медленно растекался по палубе. К утру было решено: галерам и казачьим стругам идти наперехват неприя¬тельским судам.
День наступил ветреный и ясный. Свежий северный ветер погнал флоти¬лию во главе с галерой «Принципиум» к морю. В полдень галеры бросили якорь посреди плёса, переходящего в неглубокие рукава. Тянулись к морю низкие песчаные берега. Над плавнями бесшумно парили болотные луни. Ве¬тер раскачивал сухие прошлогодние тростники. Подгоняемая ветром донская вода торопилась к морю. Обнажились жёлтые отмели. Стало ясно — пока ве¬тер не повернёт с юга, не нагонит в рукава воду, глубоко сидящим галерам в море не выйти.
С галеры «Принципиум» спустили ялик. Капитан устроился на корме. Ти¬хон Лукин и Стёпка взялись за вёсла. Лёгкий ялик понёсся к атаманскому стругу. Над стругом на тонком древке развевалось голубое казачье знамя. Капитан Пётр перешагнул в струг, скомандовал:
— Вёсла на воду!
Казачьи струги заскользили мимо песчаных кос к морю.
Тихон и Стёпка вернулись на галеру. В кают-компании гудели оводы. Под яркими солнечными лучами пузырилась смола в пазах палубы. Матросы дре¬мали в душном трюме. Солдаты собрались возле мачты: играли в кости, не¬громко переговаривались.
В сумерках Стёпка, забравшись в смотровую бочку, заметил огонь: то возвращался с моря капитан Пётр Алексеев. Вот он поднялся на палубу, нахмурив брови и ни на кого не глядя, пробежал мимо матросов, выстроенных вдоль бортов, распахнул дверь кают-компании.
— Боцмана ко мне! — проревел на ходу и хлопнул дверью.
От боцмана Меньшикова узнали, что поход казаков оказался неудачным. На взморье, кроме двух турецких каторг, стояли подоспевшие на подмогу га¬леасы и галеры. Атаковать их казачьими стругами капитан Пётр не решился. Приказал боцману на рассвете сниматься с якоря. Флотилии приходилось воз¬вращаться в Черкасск ни с чем.
Утром Стёпку разбудила пальба из корабельных мортир.
«Ну, началось»,— решил Стёпа и осторожно выглянул в квадратное окош¬ко — порт.
Однако вместо неприятельских кораблей с визжащими от ярости турками он увидел казачьи струги. Усатые казаки размахивали походными знамёнами, стреляли в воздух из пищалей и самопалов. Стёпка выскочил на палубу.
— Юнга, чёрт, живо фриштик в кают-компанию! — крикнул констапель с носовой площадки.
Стёпка скатился в трюм. Выхватил из бочки тяжёлый окорок, схватил чёр¬ствую краюху хлеба и через несколько секунд уже раскладывал еду в оловян¬ные тарелки. За столом сидели трое: главнокомандующий Шеин, капитан Пётр и казачий атаман Леонтий Поздеев.
— Нет, ты послушай, послушай, господин командующий,— смеялся капи¬тан Пётр.— Какие казаки у нас отчаянные!
— Да, отменная вышла баталия,— бормотал Шеин.
— Как же две галеры всё-таки потопили? — допытывался капитан.
— Дело нехитрое,— негромко отвечал атаман, глядя единственным глазом в тарелку.— Как стало на свет благословляться, начали турки грузить припасы с кораблей в челны и грести к Азову. А струги наши из камышей им напере¬хват. Ударили из пищалей, метнули крючья. Турки вёсла бросили да в воду. Тем часом Федька Рябой с ватагой подплыл к галере, что ближе других к бере¬гу стояла. Вкатили казаки на палубу бочку смолы: пошло полыхать! На другой галере увидели: гребут к ним наши струги — прорубили днище, а сами за борт. Галера-то и затонула.
— А остальные? — переспросил Шеин.
— Успели паруса расправить, только их и видели,— ответил атаман.
Вечером прилетел с моря ветер. Щёлкнул, затрепетал вымпел на галере
«Принципиум». Погнало солёную морскую воду в донское гирло. Было прика¬зано крепить всё на галерах по-походному. Двинулась флотилия против ветра на вёслах к морю. Темнело быстро. Низкие тучи цеплялись за мачты медленно идущих судов. Где-то далеко над невидимым морем сверкали зарницы. В про¬токе Кутерма, в верстах двух от моря, с галеры «Принципиум» просигналили фонарём бросать якоря. Безлунная, беззвёздная ночь укрыла эскадру. Огни погасли. Стало слышно, как плещется под днищами вода да где-то на острове скрипит коростель.
Едва рассвело, двинулся караван к морю. Матросы гребли неторопливо, старались опускать вёсла без всплеска. Наконец галера «Принципиум» обо¬гнула посеребренную солью последнюю косу. Стёпка перегнулся через борт и сквозь прозрачную морскую воду увидел зеленые ленты водорослей, дико¬винных разноцветных рыб. В этот момент в руках у констапеля задымился фи¬тиль, грохнула на носу галеры мортира. Ей ответили пушки на других кораб¬лях. С пушечным салютом первая русская эскадра вышла в открытое море.
День наступил безветренный, жаркий. Солдаты обливались водой, диви¬лись её горьковато-солёному вкусу. Стёпка приладил к волосяной петле пулю и вытащил на палубу удивительного рака, почти круглого, с толстыми клеш¬нями. Выпучив глаза-бусинки, рак быстро и как-то боком заскользил по палу¬бе. Тихон хотел схватить его, но тот щёлкнул клешнёй. Тихон только охнул, а рак плюхнулся в воду и пропал в глубине. Плавали за бортом ещё какие-то грибы с голубоватыми шляпками, однако петлёй подхватить их не удавалось. Хотел Стёпка выудить их ведром, но боцман засвистел на дудке к обеду, и Стёпка побежал за черпаком — разливать в миски похлёбку.
После полудня в юго-восточной части горизонта появилась узкая тёмная полоса. Постепенно полоса становилась всё шире и шире, и вскоре на небосво¬де не осталось даже следа от былой лазури. Галера закачалась на потемневшей морской волне. Совсем выдохся едва заметный береговой бриз. Зловещая ти¬шина опустилась над морем. Замолкли чайки. Только скрипели раскачива¬ющиеся на зыби галеры, да резкие отрывистые команды эхом разносились над безмолвно волнующейся стихией. Галеры готовились к встрече с непогодой. На «Принципиуме» опустили в трюм реи и паруса. Приготовили вёсла. Капи¬тан замер на носовой площадке с неразлучной подзорной трубой.
Шквал налетел с юго-запада. Завыли, загудели, будто басовые струны, ван¬ты. Стёпка выскочил из кают-компании. Ветер ворвался в приоткрытую на мгновение дверь и слизнул пламя свечи. Палубу окатило кипящей пеной. Вол¬на схлынула, и сквозь вой ветра, похожий на отдалённые раскаты барабана, донёсся протяжный крик.
Стёпка ухватился за поручни и глянул вниз. Во впадине между двумя высо¬кими пенистыми гребнями увидел он человека с широко раскрытым ртом.
Хорошо, что ведро, которым Стёпка пытался поймать «грибы», было при¬вязано к поручням длинной крепкой верёвкой. Стёпка швырнул его за борт. Утопающий уцепился за край ведра обеими руками.
— Эге-ге-гей! —заорал Стёпка.— Помогите!
Подскочил Тихон и седоусый солдат в промокшем насквозь кафтане, втро¬ём они едва втащили боцмана Меньшикова на палубу.
Крутая волна рванула галеру. Якорная цепь натянулась, заскрежетала. Не удержался якорь. Погнало «Принципиум» к обрывистому берегу.
— На вёсла навались! — закричал, заглушая рёв ветра, капитан.
И шестнадцать пар вёсел зарылись в белую пену.
Галера остановилась. Медленно, будто нехотя, двинулась против ветра. Что было дальше, Стёпка не помнил. Свалила его морская болезнь. Всю ночь пролежал он в трюме вместе с солдатами, непривычными к качке.
На следующий день Стёпка с позеленевшим лицом кое-как выкарабкался наверх. Ветер утих. Солнечные блики, отражённые от застывшего голубова¬тым зеркалом моря, сияли на мокрых коричневых бортах галеры. Далеко в мо¬ре Стёпка увидел турецкие корабли с обвисшими, обезветренными парусами. То подошла на подмогу азовскому гарнизону эскадра визирь-адмирала Ана¬толийского.
Целую неделю не решался турецкий адмирал приблизиться к крепости. Не¬делю тлели фитили и у бомбардиров на русских галерах. Все были готовы к бою.
Русские сухопутные войска тоже не теряли времени даром. Подвели под¬копы к крепости. Взорвали Султанскую стену. Пехотинцы Шеина пошли на приступ. На русских галерах было слышно, как ударил в крепости набат, жа¬лобно запели сигнальные рожки. Заметались на башнях красные фески янычар. Загрохотали тяжёлые турецкие пушки.
Тогда-то и приказал турецкий адмирал десантному войску грузиться в шлюпки.
Капитан Пётр Алексеев отдал приказ: «К бою!»
На мачте галеры «Принципиум» взметнулся голубой флаг — сигнал фло¬тилии сниматься с якоря. Ударили барабаны. Русские корабли двинулись наперехват.
Турки не стали медлить. Втащили десантные шлюпки на палубы, подняли паруса. Вскоре, подгоняемые свежим северо-восточным ветром, турецкие галеры исчезли за горизонтом.
Между тем сражение под стенами крепости разгоралось. Отважно бились почерневшие от порохового дыма русские воины. Лезли на башни по пристав¬ным лестницам. Забрасывали на стены трёхлапые якоря-кошки. Карабкались по канатам, срывались в заполненные убитыми глубокие рвы.
До самой ночи не умолкала пушечная канонада. Немало полегло под Азо¬вом доблестных русских солдат.
Однако и у осажденного гарнизона силы оказались на исходе. Не стало в крепости ни свинца, ни пороха. А с уходом эскадры визирь-адмирала исчез¬ла и последняя надежда на помощь.
Когда рассвело, Стёпка с палубы галеры увидел, как над зубчатой стеной взвилось белое знамя. Древко знамени держал невысокий человек в ярко-зе¬лёной куртке и малиновой феске.
В журнале путешествия капитан галеры «Принципиум» записал:
«В девятнадцатый день июля день был красный. Турки город Азов сдали».

* * *

Русская эскадра подошла под самые стены крепости. Зыбь позванивала якорными цепями, раскачивала ялик с галеры «Принципиум». Матросы не спеша гребли к пристани. Стёпка первым выскочил на берег и помчался к об¬валившейся угловой башне. Он был уверен, что именно под этой башней в подземном каземате найдёт своего брата Михаила.
Кое-как протиснулся Стёпка через узкий пролом и оказался под сводом, выложенным красным кирпичом. Как раз напротив висела на одной петле тя¬жёлая дверь из толстых металлических прутьев. Стёпка упёрся в неё обеими руками. Дверь заскрипела, пропустила Стёпку в тёмный узкий коридор. Вдруг ноги его потеряли опору, Стёпка пронзительно закричал и полетел вниз. Упал не очень удачно — спиной. Несколько мгновений не мог ни вздохнуть, ни вы¬дохнуть. Однако толстый слой пыли всё-таки смягчил удар. Острая боль в спи¬не прошла. Тогда Стёпка вытащил из кармана трут, огниво и свечной огарок. Мерцающий огонёк осветил подземную галерею, обшитую заплесневелыми досками. Стёпка поднял огарок на вытянутую руку, однако провала, через ко¬торый он попал в подземелье, не увидел: слишком слабым оказался огонёк для такой глубокой галереи. Добраться до потолка по скользким дощатым стенам нечего было и думать, и Стёпка медленно побрёл по узкому коридору, уводя¬щему в глубь земли. Он, конечно, не догадывался, что попал не только в подземный, но и в подводный ход. Прокопан этот ход был русскими пленника¬ми под руслом реки и заканчивался на противоположном берегу Дона в не¬большой турецкой крепости Лютик, запиравшей выход в море по глубокой безымянной протоке.
Долго брёл Стёпка в кромешной тьме. Наконец затхлый запах плесени сме¬нился пахучей волной лугового разнотравья. Стало светлее, и Стёпка увидел перед собой каменные ступени. Вскоре он уже стоял под крепостной стеной, соединявшей два выкрашенных в ярко-жёлтый цвет деревянных бастиона. Не¬подалёку вокруг костра сидели, дожидаясь ужина, трое бритоголовых яны¬чар. Жир капал с насаженной на вертел бараньей туши, потрескивал, рассыпа¬ясь искрами на горячих угольях.
Заметив Стёпку, янычары вскочили, защёлкали языками, завопили про¬тяжно. Потом один из них выхватил короткую кривую саблю и, подталкивая Стёпку кулаком в спину, повёл его к невысокой, крытой черепицей мазанке.
Комендант крепости Асан-паша долго топал ногами, громко кричал, путая турецкие и русские слова. Стёпка понял лишь, что его приняли за лазутчика и через три дня отрубят голову, если за него не дадут хорошего выкупа.
На ночь заперли Стёпку в чулан с узким, затянутым решёткой слуховым окном. Стёпка знал, что выкупа ему не дождаться: никто не додумается искать его в этой крепости. Однако был уверен, что не сегодня-завтра деревян¬ные бастионы возьмут штурмом русские солдаты, и комендант не успеет вы¬полнить свою угрозу. Поужинав ржаным сухарём и напившись воды из бочон¬ка, стоявшего в углу чулана, Стёпка закутался в суконный кафтан и улёгся возле двери прямо на земляной пол.
Ранним утром, задолго до третьих петухов, проснулся он от пушечного вы¬стрела. Через слуховое оконце было видно, как метались по стене башенные янычары с дымящими фитилями.
С Дона к крепости подходили четыре струга. Дружно гребли казаки в алых, голубых, зелёных кафтанах и островерхих шапках. На переднем струге высо¬кий казак в малиновом кафтане размахивал белым платком и кричал:
— Гей, басурмане! Будет вам зря кровь лить да порох жечь. Сдавайтесь подобру-поздорову. Азов уже наш!
Комендант Лютика в белом, расшитом золотой тесьмой халате, в белой чалме поднялся на стену, закричал в ответ:
— Вам, разбойникам, нету веры. Азов велик и могуч. Легче верблюду переплыть Чёрное море, чем неверным захватить крепость!
— Экий басурманин неверующий,— засмеялись казаки.— А пошли-ка с нами своего человека в Азов. Пускай дознается, правду ли мы говорим. По¬рукой же тебе будет наш заложник — есаул войска Донского Терентий Бусыга.
На том и порешили. Высокий казак оставил товарищам пистоль и саблю и стал подниматься на стену по верёвочной лестнице. В струг к казакам спустил¬ся сокольничий коменданта — Ибрагим. У Ибрагима круглое, будто луна, ли¬цо, кривые ноги в коротких без каблуков сапогах. Поверх голубой с медными пуговицами рубахи — алый бешмет.
Поворотили казаки свои струги. Поплыли к Азову-крепости.
Терентия Бусыгу турки заперли вместе со Стёпкой. Поставили им возле порога кувшин с кислым молоком, прикрыли кувшин парой чёрствых лепё¬шек.
— Вот попал, так попал! — широко улыбаясь Стёпке, воскликнул Терен¬тий.— Только вызволили в Азове из плена — и опять под стражу. Ну да чего не стерпишь для дела великого. А ты, хлопчик, откуда взялся?
— С галеры «Принципиум» кают-юнга капитана Алексеева,— тихо ответил Стёпка.
— Вон куда тебя занесло! На войну! Ребячье ли это дело?
— Брата я ищу,— вздохнул Стёпка.— Без него нипочём домой не вернусь. Только б не сгинул он в турецкой неволе.
— Сам ты из каких будешь?
— Марковы мы, из Сосновки Воронежского воеводы.
— А брата твоего как величать?
— Михайлой.
Терентий внимательно посмотрел на Стёпку, помолчал и промолвил:
— Знавал я твоего брата. Добрый был фузилёр. Да только не спасла его длинноствольная фузея — обломался кремень в замке. Накинули турки ему петлю на шею, потащили в крепость. В той битве и мне довелось горя хлеб¬нуть. Билась наша ватага с утра до полудня, а в полдень открылись Приречные ворота, и тысяча янычар с острыми ятаганами начали теснить нас к Дону. Вы¬била горячая пуля из моей руки казацкую пику, грохнулся я со своего вороно¬го на сыру землю и очнулся уже в плену, за турецкой стеной. Вызволили меня казаки донские третьего дня. А Михайла твой так и не дождался славной вик¬тории. Ещё по весне погнали нас, полонянников, спозаранку на майдан. При¬шёл рыжий долговязый купец, ударили с хозяином-турком по рукам. И пове¬ли Михаилу и ещё двоих казаков на пристань, на галеру. А флаг на той галере был не турецкий с полумесяцем, нет! Жёлтый весь и красным крестом пере¬крещён.
Вскоре Терентий задремал, а Стёпка, глотая в темноте слёзы, всё думал, где же теперь искать брата, в каких морях-океанах? Что сказать матери, мень¬шим братьям?
Среди ночи Терентий заворочался, заворчал:
— Что-то долго не выпускают, чёртовы дети! Сквозь землю, что ли, прова¬лился тот посыльный басурманин?
Но посыльный — сокольничий Ибрагим — сквозь землю не провалился. Произошла с ним вот какая история. По пути в Азов встретилась казакам пти¬ца скопа. Огромная, похожая на орла, парила она над волнами, высматривая добычу.
Кормщик Аверьян — корыстолюбивый, жадный казак — ударил об за¬клад с Ибрагимом, что тому нипочём не поймать могучую птицу. Поставил Аверьян свой кизилбашский пояс против Ибрагимова золотого перстня с агатовым камнем.
Вытащил Ибрагим из перемётной сумы тонкий плетёный шнур, завязал петлю-удавку и велел казакам править к отмели. Здесь Ибрагим приладил шнур к одинокой лозине, взял у кормщика широкое рулевое весло, копнул веслом, будто лопатой, речной ил, вытащил жирного вьюна. Просунул под жабры вьюну лучину да и воткнул лучину в сырой песок как раз под растя¬нутой петлей.
Стали ждать.
Вдруг с визгом, свистом налетела татарская конница. Молнией пронзила стрела кормщика Аверьяна, засверкали татарские сабли. Казаки грохнули в ответ из самопалов, стали отходить к стругу, но не успели. Несколько горящих стрел упали на просмолённое днище струга, повалил чёрный дым, загорелось казачье судёнышко. Ибрагима тоже подвёл казачий бешмет. Накинули татары ему и трём оставшимся в живых казакам арканы, погнали по выжженной сте¬пи к Гнилому морю.
Перед рассветом Терентий — заложник, запертый вместе со Стёпкой,— взобрался на кадку с водой, ухватился за решётку слухового окошка. Посыпались на пол комья сухой глины. Решётка зашаталась, заскрипела и через мгно¬вение оказалась в руках у Терентия. Стёпка протиснулся через узкое окошко наружу. Часовой дремал в обнимку с мушкетом, прислонившись к стене. Осторожно, стараясь не звякнуть, отодвинул Стёпка засов и выпустил Терентия из темницы. Янычары у входа в подземелье спали, растянувшись возле догорающего костра.
Терентий со Стёпкой не стали медлить. Перепрыгивая через выбитые сту¬пени, скатились они в подземную галерею и торопливо зашагали по узкому коридору.
Утром турки хватились заложника, а того и след простыл. Не дождавшись своего сокольничьего Ибрагима, стал комендант собираться в Азов сам. Вме¬сто чалмы натянул Асан-паша кудлатую шапку, прицепил к поясу казачью саблю. Через протоку переправился он в челноке, а потом долго брёл через пески и болота, пока не увидел впереди за рекой разрушенные башни Азова. Под стенами крепости раскачивались русские галеры. Понял тогда Асан-па¬ша — подмоги ждать неоткуда. Пришлось поднять на бастионах Лютика бе¬лые флаги.
А Стёпка Марков по окончании азовского похода хотел было повидаться с матерью и братьями, но кают-юнга — человек подневольный. Когда в про¬зрачном по-осеннему небе появились журавлинные ключи и галеру «Прин- ципиум» повели в устье Дона на зимнюю стоянку, отправили Стёпку в Воро¬неж к парусным мастерам на выучку.
Несколько лет осваивал Стёпка парусное дело: кроил паруса-крылья для многопушечных трёхмачтовых кораблей.
Немало извел он гранёных иголок, сшивая грубую парусину, пока не отбыл по царскому повелению в Москву, в школу математических и навигацких наук.


* * *
Нелёгким оказалось учение в Навигацкой школе. Нерадивых учеников ста¬вили «на правёж»: вгоняли науку батогами. Но Степан всё терпел, в науках был прилежен и до всего старался докопаться сам. Однажды, листая замор¬ские книги, наткнулся он в морском атласе на разноцветные корабельные фла¬ги. Жёлтый, перечёркнутый красным крестом флаг оказался шведским. Стало быть, брата Михаилу продали на шведскую галеру, и искать его следовало в студёных северных морях. Тогда решил Стёпка во что бы то ни стало попасть на военный корабль. Тем более, что докатилось до Москвы известие о попытке шведской эскадры блокировать Архангельск. Пошли толки да пересуды о на¬биравшей силу Северной войне. С началом войны закипела работа на Олонец¬кой и Соломбальской верфях. Спешно строили фрегаты, шнявы, галеры для Балтийского флота. Стёпка, едва окончив курс науки в циферном классе Нави¬гацкой школы, был определён гардемарином на корабль «Дефам».
То был добротный 32-пушечный фрегат. Строили его русские корабельные плотники на Олонецкой верфи у Ладожского озера, и в Санкт-Петербург при¬вёл его бывалый капитан Валрандт. «Дефам» вступил в кампанию под флагом вице-адмирала Корнилия Крюйса. Крюйс — коренастый голландец с бритым, изрезанным морщинами лицом — был приглашён на службу царём сразу же после азовского похода и теперь командовал всем Балтийским флотом.
Под командой этого бравого флотоводца и постигал морскую науку Степан Марков.
Всё лето Балтийская эскадра крейсировала в виду крепости Кроншлот, не давая шведским кораблям приблизиться к северной столице. Крюйс времени даром не терял. Усердно выполнял распоряжение: «В крейсерстве и прочем обучении поступать и учить матросов по всякой возможности».
Степан Марков не был новичком на флоте. Однако Крюйс старался подго¬товить настоящих, просоленных морем офицеров. Гардемаринам на «Дефаме» приходилось выполнять даже обязанности вахтенного начальника, а это была не простая задача.
Идёт, например, флагманский фрегат правым галсом. Все снасти выбраны в меру, паруса полны ветром, только вода журчит под форштевнем. Вдруг с мостика команда:
— Господин гардемарин, извольте повернуть на левый галс!
— На брасы, на правую! — кричит Марков срывающимся голосом.— На отдаче стоять!
Вахтенные матросы стремглав летят к снастям и замирают у бортов.
— Пошёл! — командует Марков.
И все реи мигом переносятся на правый борт.
Теперь только надо снасти выбрать «втугую» и посматривать, чтобы углы парусов не «заполоскали».
Сложнее было держать дистанцию в «линии баталии». Чуть запоздаешь с командой — и зацепит сосед корму бушпритом или выбежит фрегат вперёд на полкабельтова. Тогда беда! Линьками, конечно, не попотчуют, всё-таки почти офицер, но из жалованья вычтут.
Солнечным июльским утром с марсовой площадки фрегата донёсся окрик дозорного:
— Вижу парус!
Марков, стоявший на мостике рядом с Крюйсом, поднял подзорную трубу и увидел на горизонте большой трёхмачтовый корабль с жёлтыми флагами. Подгоняемая утренним бризом, под всеми парусами приближалась к Кроншлоту шведская эскадра.
На фрегате сыграли артиллерийскую тревогу, и Марков бросился на бата¬рейную палубу. Отряд Крюйса — два фрегата и четыре шнявы — выполнил одновременно поворот «оверштаг» (недаром упражнялись столько времени!) и устремился под защиту крепостных орудий. Шведы не стали преследовать русские суда. Повернулись бушпритами на запад и замерли на заштилевшей морской глади.
Ночью однако противник подтянул шлюпками свои корабли ближе к кре¬пости и с рассветом начал бомбардировку. Из крепости попробовали ответить, но ядра только вспенивали воду, не долетая до шведов. Тогда открыли огонь корабельные пушки Крюйса.
Русские корабли покачивались на якорях за бревенчатыми бонами значи¬тельно ближе к вражеской эскадре. Поэтому пушкари с «Дефама» скоро сби¬ли мачту на шведском флагмане и разрушили надстройки. Но вдруг раскален¬ное ядро ударило в левую скулу фрегата. Матросский кубрик начало заливать.
— Палубную команду на бак!—закричал, бешено вращая глазами, Крюйс.
Марков — начальник палубной команды — не растерялся. Оказался возле бушприта первым.
— Живо тащите парус из подшкиперской! —распорядился он.
Быстро раскатали рулон парусины, опустили за борт, подвели к пробоине.
Стали откачивать воду из кубрика.
Артиллерийский бой, между тем, затих. Поймав парусами слабый полу¬денный ветер, вражеская эскадра двинулась на запад. Но за горизонтом не исчезла. Было похоже, что шведы решили блокировать Кроншлот.
Такие перестрелки продолжались всё лето без особых потерь для русского и шведского флотов, и наконец туманным октябрьским утром шведская эскад¬ра убралась восвояси. Ушла на зимнюю стоянку к Карлскрону.
«Дефам» за зиму отремонтировали. Заново проконопатили, засмолили, и ещё четыре навигации корабль служил верой и правдой. И за все эти годы ни разу не встретил Степан ни одной шведской галеры, а пленные матросы со шведских кораблей ничего не слыхали о русском гребце Михаиле Маркове.
Тем временем Балтийский флот готовился воевать исконную русскую кре¬пость Выборг, захваченную шведами четыре века назад. В поход выступили двумя отрядами: корабельным и галерным. Корабельным отрядом командовал Корнилий Крюйс, но теперь держал он свой флаг на только что спущенном на воду фрегате «Олифант». Фрегат же «Дефам» по причине расшатанного в боях и походах набора и ветхости обшивки был переведён в разряд брандеров. Не будет больше «Дефам» в погоне за неприятелем лететь над волнами белой чайкой. Загрузили его бочками со смолой и порохом. Оставили всего три десятка матросов, гардемарина Маркова и капитан-поручика Варландта. Теперь «Дефаму» следовало под покровом темноты вплотную подойти к неприятельскому флагманскому кораблю и взорваться с ним вместе. При этом, если повезёт, команда может спастись в шлюпках, принайтовленных на верхней палубе брандера.
Как только Нева очистилась ото льда, потянулись русские корабли к Кроншлоту. В Финском заливе лёд оказался ещё крепким. Однако медлить нельзя было. Шведские линейные корабли со дня на день могли подойти к Выборгу, и тогда не дождаться русским солдатам, осаждавшим крепость, ни подкрепле¬ния, ни пушек осадных, ни съестных припасов.
По приказу царя, который в звании контр-адмирала возглавлял отряд шняв, весь флот повернул к южному берегу Финского залива. Здесь ледяное поле оказалось в разводьях, и подгоняемые попутным ветром корабли, благополуч¬но избежав встречи с плавающими льдинами, через два дня подошли к Берё¬зовым островам. Вскоре весь флот, все грузовые и провиантские суда оказа¬лись у входа в Выборгский залив.
На рассвете Степан Марков заступил на вахту. «Дефам» стоял на двух яко¬рях на чистой воде. С восходом солнца поднялся ветер, и к полудню брандер оказался среди крупных льдин, приплывших с востока, со стороны Кроншло- та. Шкуты, галеры, шнявы двинулись под натиском льдин к западу. С флагма¬на «Олифант» заметили опасность — пройдёт совсем немного времени, и весь гребной флот, провиантские, грузовые суда будут раздавлены льдами — и просигналили фрегату «Думкрат» идти на помощь. В считанные минуты мач¬ты фрегата оделись парусами, и корабль пошёл прямо на лёд. Новый прочный кузов фрегата врезался в ледяное поле. Под натиском крепкого форштевня льдины нехотя начали расходиться. Но вскоре лёд перестал поддаваться, и фрегат с наполненными ветром парусами замер на месте.
Марков, наблюдавший за этими манёврами с галереи брандера, сразу со¬образил, что делать. Схватив багор, он соскочил на лёд и побежал к фрегату. Тысячи глаз со всех кораблей эскадры с удивлением следили за бегущим по льду человеком в зелёном кафтане и широкополой шляпе.
Капитан «Думкрата» Валишевский встретил Маркова выговором:
— Вольно же вам, господин гардемарин, жизнью своей распоряжаться, по льдам будто зайцу петлять! А коли бы в промоину угодили? — нахмурив бро¬ви, крикнул он.
Марков застегнул на все пуговицы кафтан, поправил шляпу и негромко сказал:
— Велите, господин капитан, десятифунтовую пушку обвязать тросом и втащить на бушприт.
       — Пушку на бушприт? — удивился капитан.— Так она, чай, оттуда свалится!¬

— Непременно свалится и лёд расколет. А мы её опять на бушприт втянем. Ветер же нам попутный! Может, пробьёмся ещё на помощь галерам и шкутам,— убеждал капитана Марков.
Капитан согласился. Матросы выкатили на бак пушку. Здесь уже распоря¬жался боцман с медной серьгой в ухе, в островерхой шапке. Перевязанная толстым тросом пушка медленно доползла до середины бушприта. Двое ма¬тросов, стоявшие в сетке, натянутой под бушпритом, отпустили канат и пушка грохнулась на льдину. Перед форштевнем появилась узкая трещина. Фрегат продвинулся саженей на десять. Матросы, пропустив конец каната через блок, снова подтянули пушку к бушприту. На этот раз льдина раскололась пополам, и вскоре «Думкрат» уже торопился через ледяную кашу к дрейфующим вме¬сте с ледяным полем галерам. Следом за «Думкратом» спешил на помощь бом¬бардирский галиот. Наконец оба корабля достигли цели, бросили якоря рядом с галерами.
С гребных судов на «Думкрат» и галиот подали канаты, и две колонны галер остановились. Льдины проплывали теперь мимо них и лишь поскрипы¬вали под дощатыми бортами. К галерам в свою очередь пришвартовались грузовые и провиантские суда, и в судовом журнале капитана Валишевского появилась запись: «Стараниями гардемарина Маркова с брандера «Дефам» бедство миновало, а лёд пронесло».
Наступила прозрачная северная ночь. Но после полуночи с востока при¬ползли чёрные тучи. Стало темнее, заморосил дождь. На палубах негромко перекликались вахтенные.
— Эй, на «Дефаме»! Слу-ушай!—доносилось откуда-то с наветренной стороны.
— Есть, слушаю! — отвечал дозорный и в свою очередь окликал соседнее судно:
— Эй, на «Фениксе»! Гляди в оба!
Утром ветер стих. Среди корабельных мачт запутались клочья тумана, и густая белая пелена окутала Выборгский залив. Под прикрытием тумана ре¬шено было попытаться провести на буксире вслед за галерами транспортные суда и выгрузить артиллерию и припасы под стенами крепости.
Однако, едва шведы услышали плеск вёсел, загрохотали крепостные пушки, и калёные ядра завыли над головами гребцов. Пришлось галерам возвращать¬ся в устье залива.
В полдень на флагманском фрегате подняли сигнал сбора. С «Дефама» спу¬стили баркас. По верёвочному трапу первым спустился командир баркаса — Степан Марков, за ним шестеро гребцов и наконец седоусый капитан Вал- рандт. Баркас заспешил к флагманскому фрегату.
Капитаны не долго совещались. Приказано было на всех судах поднять шведские флаги, а палубную команду и офицеров переодеть в шведские мун¬диры. Дивился Марков иноземной одежде, натягивая тесный табачного цвета камзол, короткий рыжий парик, треугольную с узкими полями шляпу.
Вечерний бриз наполнил паруса. Вытянулись по ветру шведские вымпелы на мачтах русских судов. Сам комендант Выборгского гарнизона, стоя на кре¬постной стене, наблюдал, как флотилия проходила мимо ощетинившихся пушками бастионов. Шведы были уверены, что это эскадра адмирала Либеке- ра идёт на выручку. Но вот флотилия стала круче к ветру и, миновав бастионы, повернула к пологому берегу. Только тогда комендант понял ошибку. Лицо его покраснело, рука стиснула эфес шпаги.
— Пали! — скомандовал он артиллеристам.
Рявкнули тяжёлые пушки. Однако эскадра была уже в безопасности.
На следующий день выглянуло из-за туч солнце, заголубело небо над зали¬вом. К полудню стало совсем жарко. Гребцы в шлюпках сбросили суконные кафтаны, расстегнули рубахи. Степан Марков, повязав голову красным шёл¬ковым платком, распоряжался разгрузкой. Осадные пушки подвозили к отме¬ли на плоскодонных барках. Солдаты, ухватившись за колёса, тянули тяжёлые лафеты по дощатым сходням на берег. Мешки с сухарями, солонину, бочки с порохом свозили в шлюпках и баркасах.
Ночью запылали на берегу костры, и разгрузка продолжалась. Адмиралы торопили. Знали: не сегодня-завтра подойдут шведские линейные корабли, и тогда русской эскадре придётся вступить в неравный бой.
Утром к шняве «Лизет», на которой царь держал свой контрадмиральский флаг, подошёл баркас Маркова. Вахтенный офицер провёл гардемарина в кор¬мовую каюту. Государь сидел на койке, разложив на коленях карту. Время от времени попыхивал короткой глиняной трубкой.
— Господин контр-адмирал,— доложил Марков,— разгрузка заканчивает¬ся. Остались три шкуты с солониной да сухарями.
Государь хмыкнул, сдвинул брови и громко крикнул:
— Мишка!
Вошёл денщик — долговязый детина в преображенском кафтане.
— Диспозицию войска осадного доставь в лагерь генералу Апраксину. Вице-адмиралу Крюйсу сниматься с якорей и всем флотом, окромя трёх шкут и двух брандеров, идти в Кроншлот.
Денщик сунул за обшлаг кафтана запечатанный пакет, натянул треуголку и спрыгнул в баркас.
Вскоре на кораблях заиграли рожки. Корабли оделись парусами и стали вытягиваться из залива. Зыбь плавно поднимала и опускала стоящие на рейде брандеры «Дефам» и «Триумф». Они покачивали реями, будто прощались с уходящей эскадрой.
Пока свозили на берег продовольствие с оставшихся шкут, Степан Марков всё поглядывал на брандеры. Он знал, что дни этих кораблей, послуживших верой и правдой, сочтены. Согласно диспозиции оба брандера должны быть взорваны под крепостным бастионом и тем самым проложить путь в крепость штурмовым отрядам. Однако после захода солнца произошло событие, изме¬нившее судьбу брандера «Дефам».
Едва разгруженные шкуты, расправив паруса, вышли из залива и поверну¬ли к Берёзовым островам, как из-за обрывистого мыса появился тёмный силуэт шведского фрегата. Шкуты вернулись в залив. И тогда командующий осадным корпусом генерал Апраксин приказал капитану Варландту принять на борт «Дефама» ещё восемь двадцатифунтовых пушек и с восходом солнца выйти в море для острастки супостата и охраны провиантских судов.
Вытянувшись в колонну с «Дефамом» во главе, суда покидали рейд. Степан Марков, придерживаясь за ванты, стоял на марсовой площадке. Зыбь, идущая с моря, изрядно раскачивала корабль. На разные голоса скрипели снасти. Матросы, уставшие от разгрузки, двигались медленнее, чем обычно. Боцман подгонял их линьком, сердито бранился.
В полдень Марков увидел на горизонте шведскую эскадру. Он насчитал во¬семь линейных кораблей и пять фрегатов. Большой трёхпалубный корабль отделился от эскадры и двинулся наперерез «Дефаму».
Пушкари на «Дефаме» приготовились.
— Не палить! — прогремел с мостика голос капитана Варландта.— Приго¬товиться к повороту!
Шведский корабль подошёл ещё ближе и начал поворачивать под ветер, чтобы сокрушить «Дефам» залпами всех трёх пушечных палуб.
Но Варландт опередил шведа:
— Левый борт пли!
Грохнули восемь пушек «Дефама». И хотя до вражеского корабля было да¬лековато и двадцатифунтовые ядра не смогли пробить дубовую обшивку, одно ядро всё-таки достигло цели: вырвало рулевую петлю у шведа, и корабль бес¬помощно закачался на крутой волне.
Громкое «Ура!» донеслось до шведской эскадры. Ещё немного — и «Де¬фам» приблизится к шведу. Русские матросы, вооружившись абордажными саблями, полезли на реи. Сейчас они спрыгнут на палубу вражеского корабля и в абордажной схватке добудут победу.
Но грохнуло в ответ носовое орудие шведского линкора, и Марков увидел, как капитан Варландт взмахнул руками и повис на поручнях мостика. Оскол¬ками ядра было ранено ещё несколько матросов.
— Поворот оверштаг! — скомандовал Марков рулевому.
«Дефам» развернулся правым бортом на ветер и двинулся к Выборгскому заливу. Он должен был теперь любой ценой остановить перед устьем залива шведскую эскадру, не дать шведам высадить десант под стенами осажденной крепости.
Наконец «Дефам» вошёл в Тронгзундский пролив — самое узкое место в устье. Отдали оба якоря. Когда вся команда оказалась в шлюпках, Марков крикнул:
— Отчаливайте, ребята, да поживее гребите к нашим батареям. Туда уж шведу не добраться!
Шлюпки отвалили. Марков спустился в трюм. Где-то в глубине судна у самой грот-мачты послышались глухие удары. Это судовой плотник Иван Чер¬нов рубил топором днище. Марков схватил молот для расклёпывания якорных цепей и несколько раз изо всей силы ударил в днище. Треснули доски обшив¬ки, под ногами заплескалась вода. Степан ударил ещё раз и выскочил на па¬лубу.
Журчанье в трюме становилось всё громче. Следом за Марковым на палубе появился Чернов:
— Господин гардемарин, воды в трюме на полсажени!
Марков вытащил из рубки несколько связок сухого камыша. Вместе с плот¬ником они связали из него плоты. Обвязали друг друга пеньковыми верёв¬ками.
«Дефам» начал заметно погружаться. Вот бушприт его уже коснулся воды. Волна докатилась до капитанского мостика, зашипела пеной и смыла за борт обломки камыша. Вот уже и вся палуба под водой. Плот Маркова потащило на корму, развернуло, подняло на гребень. И вдруг р-раз! Ударило о кормовую надстройку.
Марков охнул и потерял сознание.
В этот день шведская эскадра не смогла подойти к Выборгу: затопленный «Дефам» преградил путь глубокосидящим линейным кораблям. А к вечеру после жестокой бомбардировки комендант Выборга был вынужден сдать рус¬ским войскам крепость «на аккорд».
Но Марков ничего этого не знал. Течение всё дальше и дальше относило его плот в открытое море.

* * *
Английская баркентина «Утренняя звезда» бесшумно разрезала тусклую балтийскую воду. Едва заметный бриз хотя и не смог до конца расправить складки парусов, не оставил даже следа от ночного тумана.
Помощник капитана в тёмно-синем камзоле и треугольной шляпе поднялся на палубу. Он глянул на рулевого, скользнул взглядом по картушке компаса и приставил к правому глазу подзорную трубу. Море было пустынно до само¬го горизонта. Лишь на западе, откуда дул слабый ветер, изредка вспыхивали белые языки пены.
Вдруг судно качнулось на волне, и помощник увидел вдали плот и скрю¬ченную человеческую фигуру на нём.
— Паруса долой! — громко скомандовал он.
Встрепенулись дремавшие возле мачт матросы, заторопились вверх по ван¬там.
Через несколько минут баркентина уже лежала в дрейфе. Спустили шлюп¬ку. Помощник крикнул боцману:
— Держите на северо-восток. Его не могло унести слишком далеко!
Шлюпка вернулась довольно скоро. Потерпевшего подняли на борт, и
корабельный лекарь принялся растирать его жёсткой рукавицей.
Степан Марков открыл глаза и едва слышно прошептал:
— Где я?
Капитан баркентины, не раз ходивший в Архангельск, ответил на ломаном русском языке:
— Мы есть английское торговое судно, почтенный. Я иду Санкт-Петербург с груз пушечной меди. Отдыхайте спокойно. Скоро будет дома.

На следующее утро капитан познакомил Маркова со своим помощником — высоким сероглазым молодым человеком:
— То есть Джон Свифт — храбрый, честный моряк. Он имеет зоркий глаз, добрый сердце. Свифт есть вас спасать.
Марков крепко пожал руку молодому моряку:
— Благодарю вас, господин помощник. Теперь я ваш должник.
Капитан сказал несколько слов по-английски. Помощник ответил капита¬ну, улыбнулся Маркову и принялся набивать табаком свою трубку.
— Он говорит,— перевёл капитан,— такой закон имеет море: не оставляй человек для беды!
По прибытии в Санкт-Петербург Степан Марков был направлен на верфи Главного Адмиралтейства, участвовал в строительстве первых русских линей¬ных кораблей, обучал морскому делу матросов-новобранцев. А через два года в звании морского поручика линейного корабля «Полтава» оказался в Крон- шлоте.
Гавань встретила Маркова солёным ветром, скрипом корабельных снастей, пронзительным свистом боцманских дудок. Тяжёлая, будто расплавленный свинец, волна подкатывала к причальной стене, медленно опуская и поднимая шестидесятипушечный корабль. Степан долго рассматривал вырезанную на корме фигуру Георгия Победоносца, символизирующего победу русского ору¬жия в Полтавской битве, потом легко подхватил сундучок с нехитрым скарбом и по крутому трапу взобрался на палубу.
По распоряжению капитана Ивана Синявина Марков до полудня осматри¬вал корабль. В трюме под настилом было сухо. В подшкиперской аккуратно сложены рулоны парусины, запасные фонари, бухты просмоленных тросов. Проверил Марков и пресную воду в стоведёрных бочках, и запасы солонины. Всё оказалось в порядке. Корабль «Полтава» был готов к выходу в море.
Приказа долго ждать не пришлось. На мачте флагманского корабля «Рига» взвился сигнал сбора, и капитан Синявин в лёгкой гичке помчался к флагману.
Когда собрались все капитаны Балтийского флота, Корнилий Крюйс в чёр¬ном с серебряными нашивками адмиральском мундире взял со стола бумаж¬ный свиток. Хрустнул сургуч, и адмирал громким хриплым голосом принялся читать:
— «Корабельному флоту второго дня мая сниматься в Ревель на соедине¬ние с четырьмя линейными кораблями. От Ревеля идти к Берёзовым островам, чинить эскадре шведской препятствие, дабы ни один корабль к Гельсингфорсу допущен не был. Авангардии же галерного флота надлежит пробираться шхе¬рами к Гельсингфорсу, где бомбардирским судам учинить баталию с высад¬кою войска десантного».
Капитаны приняли диспозицию, и только капитан-коммодор Шельтинг с вытаращенными, как у краба, глазами заметил:
— Корабли «Полтава», «Олифант» и «Штандарт» следовало бы отправить на день, а то и на два ранее. Сработаны они на местной верфи. Где уж им на ходу тягаться с моим «Выборгом» или «Екатериной» британской по¬стройки.
Крюйс не любил, когда подчинённые перечили ему. Он поморщился и по¬вторил:
— Сниматься на рассвете второго дня мая. В походе быть двумя кильватер¬ными колоннами.
Утром капитан «Полтавы» Синявин приказал Маркову построить команду на верхней палубе. Раздалась команда: «Флаг и вымпел поднять!»
Взвился на мачте андреевский флаг с голубым крестом. Линейный корабль «Полтава» вступил в свою первую кампанию.
На внешнем рейде свежий ветер гнал высокие тёмно-лиловые валы. Ко¬рабль капитан-коммодора Шельтинга «Выборг» тяжело взбирался на волну и с глухим стуком, окутанный пеной, проваливался будто в преисподнюю, «Пол¬тава» же легко разрезала волны, и солёные брызги едва доставали до верхней палубы. Не подтвердились слова Шельтинга. Русский корабельный мастер Федосей Скляев построил корабль наславу. «Полтава» далеко позади остави¬ла и «Выборг», и «Екатерину»,
Около полудня на горизонте показался парус. Капитан «Полтавы» Иван Синявин в подзорную трубу рассмотрел жёлтый шведский флаг.
— Бомбардиры, по местам! — скомандовал он и приказал поднять сигнал: «Преследую неприятеля».
Матросы покатили по пушечной палубе ядра, задымились фитили. Вскоре уже и без подзорной трубы можно было видеть уходившие под всеми паруса¬ми три шведских фрегата.
— Марсовые, по местам! — зычно крикнул Марков.— К повороту!
«Полтава», круто накренившись, начала поворачивать под ветер. Закипели
под форштевнем буруны. Корабль взлетел на волну. Ветер в снастях уже не свистел — визжал. Расстояние между «Полтавой» и шведскими кораблями медленно сокращалось.
— Левый борт, готовьсь! — крикнул Марков.
Раздалась команда капитана:
— Руль на ветер!
«Полтава» круто повернула, оказавшись как раз против кормы шведского фрегата.
— Пли!
Корабль окутался дымом. Эхо от залпа покатилось над морем. Однако ядра вреда противнику не принесли. Крутой вал в момент залпа швырнул «Полта¬ву» вниз, ядра, будто мячи, запрыгали по гребням волн и пропали в пучине.
Пока «Полтава» с заполоскавшими парусами снова поворачивала под ветер, шведский фрегат ушёл довольно далеко. Но наперерез ему торопился флагманский корабль «Рига» и семидесятипушечный «Выборг». Капитан «Полтавы» приказал готовить абордажные крючья. На верхней палубе Мар¬ков с боцманом раздавали матросам абордажные пистолеты. Казалось, ничто уже не спасёт шведский отряд.
И вдруг «Рига» и «Выборг» почти одновременно замерли на месте. На палу¬бу посыпались обломки мачт. Натянутые как струны снасти в одно мгновение превратились в причудливые клубки верёвок. Оба корабля прочно сидели на невидимой под свинцово-серой водой мели. На мачте флагмана больше не развевался красный вымпел — сигнал «Вступить в бой», и все корабли эскад¬ры, обезветрив паруса, закачались на месте.
Крюйс, придерживая рукой шляпу, перегнулся через борт. Боцман с ло¬том — фунтовой гирей, привязанной к длинной верёвке — прокричал:
— Прямо по носу — полторы сажени!
За кормой и под левым бортом оказалось глубже.
— Всем наверх! — крикнул Крюйс и топнул ногой от нетерпения.— Убрать паруса!
Убрали уцелевшие паруса — блиндер, грот и фок-марсель. «Полтава» ста¬ла на якорь неподалёку от «Риги». На воду спустили шлюпку, и Степан Марков подвёл её к флагману. Матросы с «Риги» опустили в шлюпку пятипудовый якорь.
— На вёсла навались! — скомандовал Марков.
Шлюпка заскользила вдоль борта флагмана. Со скрипом завертелся бара¬бан кабестана — якорной лебёдки. Якорная цепь потянулась за шлюпкой. Когда шлюпка отошла на несколько десятков саженей, Марков распорядился вываливать якорь в воду. Цепь натянулась. С флагмана передали буксирный канат на «Полтаву». К этому времени ветер повернул — «зашёл», как говорят моряки,— с запада, и капитан Синявин приказал ставить паруса. Оставшиеся на «Риге» паруса тоже наполнились ветром. Струной зазвенел буксирный канат.
— Пошёл кабестан! — скомандовал боцман, и матросы принялись наматы¬вать якорную цепь на лебёдку.
Флагманский корабль заскрипел, качнулся и нехотя двинулся кормой впе¬рёд на глубокую, воду.
Корабль «Выборг» вызволить из песчаного плена не удалось. Лопнул бук¬сирный канат, переданный на линкор «Екатерина». Грунт за кормой не держал якорь, и в довершение всего в носовом трюме открылась течь. Подвести пла¬стырь к пробоине не позволяла отмель. Помпы не справлялись, и форштевень «Выборга» всё глубже и глубже уходил в песок.
Капитан Шельтинг не стал ждать указаний: в сумерках приказал экипажу покинуть корабль и сам с первой же шлюпкой перебрался на «Екатерину».
Так что утром, когда с флагмана просигналили на «Выборг»: «Корабль сжечь» — выполнить команду было уже некому.
Вице-адмирал Корнилий Крюйс не думал тогда, что с потерей «Выборга» закончится его карьера флотоводца, что из-за неудачного преследования шведских фрегатов и потери линейного корабля будет он предан военному су¬ду. Только вмешательство генерала Апраксина, сдружившегося с Крюйсом за время осады крепости Выборг, спасло его от смертной казни. По милости государевой отправили разжалованного вице-адмирала в ссылку в город Казань.
Но всё это будет позже. А пока Крюйс с палубы своего флагмана внима¬тельно рассматривал «Выборг» в подзорную трубу. Он ожидал увидеть шлюп¬ки, идущие к эскадре, и дым, свидетельствующий о том, что его распоряжение выполнено. Однако ни дыма над палубой, ни шлюпок он не увидел. И тогда Крюйс распорядился послать на терпящий бедствие «Выборг» офицера с «Полтавы».
Марков не стал брать с собой гребцов. Поднял на гичке просмоленный, как вороново крыло, парус и, подгоняемый попутным ветром, понесся к «Выбор¬гу». На половине пути ветер выдохся, и Маркову пришлось взяться за вёсла.
Вскоре гичка оказалась под широкой прямоугольной кормой корабля.
— Эй, на «Выборге»! — громко крикнул Марков.— Подай конец!
Никто ему не ответил. Лишь скрипнула украшенная золочёной резьбой
створка окна, плеснула волна между гичкой и бортом.
— Спят, что ли, черти! — пробормотал Марков и, привязав гичку к поруч¬ням кормовой галереи, забрался на палубу. Медленно, стараясь не споткнуть¬ся среди перепутанных тросов и кусков парусины, обошёл он палубы, побы¬вал в трюме и в капитанской каюте. На «Выборге» не оказалось ни одной шлюпки, а в кубрике Марков не нашёл ни одного матросского сундука.
«Значит, команда покинула корабль,— решил Марков.— Придётся самому выполнять приказ адмирала».
Отыскав бочку с тюленьим жиром, Марков обломком реи вышиб крышку. Затем скрутил обрывки парусов в гигантские фитили, опустил их в бочку. Раз¬ложить фитили на нижней палубе и открыть крышки пушечных портов, чтобы сквозняком раздуло тлеющую парусину, оказалось делом недолгим. Языки пламени лизнули пушечные лафеты. Чёрный дым рванулся из открытых лю¬ков и сразу же растворился, смешался с густой пеленой тумана.
Степан Марков сначала не придал значения такому происшествию. Знал, что туманы со стороны холодных датских проливов — частые гости в Балтий¬ском море, и продолжал подбрасывать в огонь связки канатов, обломки мачт. Спрыгнул он в гичку, лишь когда занялись сосновые доски палубной обшивки.
Туман оказался такой густой, что, сидя на корме, Марков не видел носа своей четырёхаршинной гички. Но он не растерялся. Был уверен — корабли эскадры стоят всего в нескольких кабельтовых от «Выборга». И если держать по кругу, всё время увеличивая расстояние между витками воображаемой спирали, обязательно приплывёшь к своим.
Однако грести Маркову в глухом тумане пришлось довольно долго. До тех пор, пока где-то далеко за кормой не послышался сигнальный рожок. Марков круто развернул гичку, из последних сил навалился на вёсла.
Наконец показался чёрный корабельный борт, и гичка двинулась вдоль гладких от смолы досок. Марков зацепил гичку за туго натянутую якорную цепь и, ухватившись за рею паруса-блиндера, вскарабкался на бушприт. Бе¬жавших к нему солдат в зелёных шведских мундирах он увидел, когда был уже возле фок-мачты. Путь к гичке оказался отрезанным. Степан прижался спиной к мачте, выхватил из-за пояса двуствольный пистолет. Солдаты оста¬новились. Где-то над головой грохнул выстрел, пуля обожгла правое плечо. Марков невольно разжал пальцы, пистолет выскользнул из рук. Наверху на марсовой площадке стоял солдат: мушкет его дымился. Марков подхватил пистолет левой рукой и почти одновременно нажал оба курка. Пронзительно закричал раненый солдат. Скрытый от нападающих пороховым дымом Мар¬ков оббежал вокруг мачты. Раздались мушкетные выстрелы. Щепки мачтового дерева брызнули во все стороны. В смешанном с туманом дыму ничего уже нельзя было разглядеть. Марков бросился к борту, ухватился рукой за поруч¬ни и через мгновение оказался в воде.
Кое-как добрался он до гички, открыл зубами складной матросский нож и перерезал канат, удерживавший гичку. Зыбь подхватила судёнышко и начала относить от шведского фрегата. Марков помогал, подгребая одним веслом. Правый рукав его кафтана покраснел от крови, однако перевязывать рану бы¬ло некогда.
Слабый порыв ветра коснулся щеки Степана, зашелестел мокрой паруси¬ной. Гичка пошла быстрее. Вскоре ветер засвежел, рваные клочья тумана, об¬гоняя гичку, заторопились в открытое море. На западе небо вспыхнуло алым предзакатным светом. Марков оглянулся на заходящее солнце и вздрогнул от неожиданности: за кормой на золотистой солнечной дорожке чернел злове¬щий корпус шведского фрегата. Его разрисованные крестами паруса были полны ветром.
Марков одной рукой не мог даже перезарядить пистолет. Сжимая из по¬следних сил рукоятку шлюпочного топора, смотрел он, как шведы спускают двенадцативёсельный вельбот, как не спеша гребут, уверенные, что русскому офицеру некуда будет деться. Понимал Марков: одним топором никак не справиться с двенадцатью шведами, но сдаваться не собирался. Широким по¬ясным ремнём пристегнулся он к мачте, чтобы затонуть вместе со своим судё¬нышком. Однако силы, чтобы прорубить днище, уже не осталось. Успел Мар¬ков лишь отколоть несколько щепок от решётчатого настила. Ноги его подко¬сились, голова поникла...
Очнулся Марков от странного звука. Ему послышалось, будто лесной го¬лубь где-то неподалёку повторяет своё: «Витю-тень! Витю-тень!» Марков приподнялся на койке и через узкое, с затейливо выкованной решёткой окно увидел раскачиваемую ветром зелёную листву. Резкая боль в плече напомни¬ла Степану о шведском фрегате. Придерживаясь за стену, добрался он до окна и увидел внизу, возле каменных ступеней, шведского часового.
— Проклятье! Значит, всё-таки плен! —прошептал Марков и снова опу¬стился на койку.
Дверь скрипнула. В комнату вошли двое. Один — немолодой офицер в ши¬рокополой шляпе и высоких сапогах. Из-под его распахнутого тёмно-синего плаща виднелся золочёный эфес шпаги. Другой — моложе, в чёрном камзоле тонкого сукна с кружевным воротником и такими же манжетами. Офицер произнёс несколько слов, и его спутник тихим скрипучим голосом перевёл:
— Господин полковник желает знать, как чувствует себя русский поручик.
— Передайте своему полковнику, что чувствую себя в силах справиться с дюжиной ваших молодчиков, особенно если подвернётся под руку сабля, шпа¬га или вымбовка.
Услышав ответ, полковник улыбнулся, обнажив крупные жёлтые зубы, и заговорил быстро и громко.
Переводчик проскрипел:
— Господин полковник не сомневается в храбрости русского офицера, который не побоялся один сражаться с целым фрегатом. Господин полковник сам храбрый солдат, преклоняется перед смелыми воинами любой нации и предлагает поручику службу в доблестном шведском флоте под знаменами короля Карла.
Бледное, с ввалившимися глазами лицо Маркова стало ещё бледнее:
— Долг российского моряка повелевает мне вышвырнуть вон вас и вашего полковника. Будь на то моя воля, предпочёл бы лучше лежать сейчас на дне Финского залива. А теперь остаётся лишь надеяться, что настанет время, когда я смогу сполна рассчитаться и за «гостеприимство», и за оскорбительное для любого честного человека предложение!
Полковник перестал улыбаться. Зрачки его, будто иголки, впились в Степа¬на Маркова. Он круто повернулся, распахнул дверь. Переводчик заторопился следом за ним.
* * *
После знаменитого сражения у мыса Гангут, где шведы потеряли почти все свои галеры, шведский король Карл повелел отправить русских пленных из Стокгольма на остров Гренгам. Там в неглубокой, защищённой от ветров острозубыми скалами бухте собиралась новая гребная флотилия. С её помощью намеревались шведы взять у русских реванш за бесславное пораже¬ние в Гангутской битве. На новые галеры требовалась не одна сотня гребцов, и печальная участь галерников была суждена русским пленным, спускавшим¬ся на нижнюю палубу трёхмачтового шведского корабля «Золотой лев».
Ранним сентябрьским утром «Золотой лев», оставив Стокгольмский рейд, повернул бушприт на юго-восток в сторону Гренгама. Среди пленников, при¬кованных к протянутой вдоль нижней палубы тяжёлой цепи, был и морской поручик Балтийского флота Степан Марков. Он потерял много крови, а не¬сколько дней, проведённых на воде и сухарях в Стокгольмской крепости, со¬всем не способствовали восстановлению сил. От слабости, под монотонный скрип переборок и невнятный гомон пленников Марков задремал. Проснулся он среди ночи: кто-то тормошил его, без конца повторяя:
— Приятель! Эй, приятель, живой?
Марков открыл глаза. В неясном мигающем свете коптилки увидел он за¬росшего седыми космами измождённого человека в рваной рубахе.
— Пить,— едва слышно прошептал Марков.
Человек подал кружку с тёплой солоноватой водой. Марков отпил нес¬колько глотков, спросил:
— Не знаешь, куда нас везут, дружище?
— Отчего не знать? Знаю. Везут на остров Гренгам. А там прикуют навечно к вёслам — и конец. Только мне на галеры больше ходу нет. Лучше смерть. Пятнадцать лет уж минуло, как продали меня турки шведскому купцу. При¬шлось грести от Азовского моря до самой ихней столицы. Видал, какие руки стали дублённые?
И человек протянул Маркову чёрные, покрытые ороговевшей кожей ладо¬ни.
— Так говоришь, тебя продали турки! — встрепенулся Марков.— А не бы¬ло ли с тобой на галере гребца Михаила Маркова?
— Марков я и есть,— ответил человек.— А ты откуда про меня знаешь?
— Мишка! — прошептал Степан, и слёзы покатились из его широко рас¬крытых глаз.
Всю ночь качался корабль на крутой волне. Всю ночь скрипели доски об¬шивки, а Михаил сиплым, едва слышным голосом рассказывал брату о своих злоключениях.
— В крепости Азове в подземелье не долго довелось мне маяться. Продали меня на галеру купцу Эриншильду. Повели на пристань, словно медведя на верёвке. Галера оказалась немалая. Гребцов сотни полторы. А распоряжался нами надсмотрщик с двумя помощниками.
Три дня грузили на галеру бочки с мёдом и воском, мешки с пшеницей, связки пеньковых канатов. На четвёртый день утром подняли якорь. Над¬смотрщик взмахнул плетью, ударил барабан, и все мы разом рванули вёсла на себя. Начался наш тяжёлый и опасный путь к морю Балтийскому.
Гребли мы и днём, и ночью. А ветры если и дули, то противные, нам не по пути. В океане стало ещё хуже. Начался шторм — чистое светопреставление. Показывали то рыбам палубу, то небу днище. Думали, так прикованные к вёс¬лам и пойдём на дно. Однако сподобил Господь. Спаслись.
Три года возили товары Эриншильда: рыбу солёную в Голландию, пушную рухлядь в Портсмут англичанам, воск да пеньку в Стокгольм. Возили до тех пор, пока не встретили в Северном море датского корсара. Утром увидели впе¬реди по курсу трёхмачтовый корабль под датским флагом. Ветер нам был по¬путный. Барабан затих. Мы подняли вёсла, и матросы Эриншильда принялись ставить паруса. Вскоре два наших паруса наполнились ветром, заскрипели мачты. Галера стала догонять датчанина. Смотрим — и понять не можем: отчего это корабль, одетый парусами от палубы до верхушек мачт, никак не может от нас уйти. Однако, как выяснилось, хотя и слишком поздно для Эрин¬шильда, это был обычный манёвр датских корсаров: они бросили в воду пла¬вучий якорь из пустых бочек, который мешал им плыть быстро, хотя со сторо¬ны казалось, будто корабль мчится на всех парусах. Но так было до тех пор, пока наша галера не оказалась впереди. Тогда на корабле отрубили трос от плавучего якоря, а на гафеле бизань-мачты вместо датского взвился чёрный флаг. На галере ударил барабан, засвистели плети надсмотрщиков, и мы стали бешенно грести, помогая ветру вёслами. Однако далеко уйти так и не смогли. Корсарский корабль легко догнал нашу галеру. Его бушприт навис у нас над кормой, и корсары, выбив рамы кормовой надстройки, ворвались на галеру.
Мы сразу перестали грести. Надсмотрщик с помощниками были сражены пер¬выми выстрелами, шведские же матросы выбросили за борт свои широкие тесаки и спустили с обеих мачт флаги. На том сражение и закончилось. Мы перетащили товары Эриншильда в трюмы корсара, а свою плавучую тюрьму- галеру отпустили на волю ветра и волн.
Купца Эриншильда вскоре выкупили соотечественники за 3000 крон, а мне и всем остальным гребцам корсары предложили выбирать: или присоединить¬ся к ним, или высадиться на пустынный скалистый берег Норвегии.
Решил я остаться у корсара Вуда — так звали капитана трёхмачтового «Нептуна». «Нептун» крейсировал в водах Северного и Балтийского морей, грабил шведских, немецких, голландских купцов. Но я старался не участво¬вать в схватках, орудовал больше плотницким топором, чем абордажной саблей.
Однажды осенней ночью «Нептун» налетел на каменья вблизи острова Эланд. Удар был такой, что днище корабля лопнуло, и трюм тотчас же напол¬нился водой. Корабль лёг поперек волнения, и каждый вал, который перека¬тывался через палубу, казался нам последним. Волны били так сильно, что реи и стеньги не выдерживали. Обломки рангоута сыпались на палубу, и никто не отваживался даже подняться на ванты. Цеплялись на палубе за что могли. Кое-как спустили шлюпки. Одну сразу же разнесло в щепки, на другой, зали¬той волнами, человек десять гребли к острову. Не стал я дожидаться, пока шторм доконает судно, обхватил обломок грот-реи и прыгнул за борт.
Несколько дней прожил я на острове у рыбаков. А потом зашёл на остров шведский военный бот пополнить запасы воды, и повезли меня в город Сток¬гольм. Здесь определили в войсковую кузницу молотобойцем. Махал я двух¬пудовым молотом от зари до зари. Ковал сабли, кирасы, подковы. А теперь вот волей короля Карла, будь он трижды проклят, попал на нижнюю палубу этого чертового корабля.
Свой рассказ Михаил закончил уже под утро, когда выдохся ветер, и «Золотой лев» замер на заштилевшей воде.
Степан глубоко вздохнул:
— Сколько всего нас, русских, на борту?
— Около сотни душ,— ответил брат,— и все на цепи сидят, будто звери дикие.
— А ты-то что? Отчего не с ними?
— Оттого, что я кузнец. Ежели и меня на цепь, то кто будет заковывать?
— Так ты своих да на цепь?! —воскликнул Степан.
— Тише, брат, тише,— зашептал Михаил.— Погляди прежде на мою спину.
Михаил рванул рубаху, и Степан увидел обтянутые кожей рёбра и крова¬вые рубцы на спине.
— Всё едино ты не должен был своих — да на цепь!
— Так ведь я не только ковал. Я кольцо, что цепь держит, из кильсона вы¬вернул. Теперь только всем разом рвануть хорошенько — и готово! А там как Бог даст. Может, одолеем шведа. Благо матросов здесь не более полусотни, а солдат и того меньше.
Утром начали раздавать пленникам похлёбку, и вместе с глиняными миска¬ми поползли вдоль цепи чуть слышные слова: «Подниматься всем сразу, как только кузнец ударит молотом».
В полдень Михаил выбрался из трюма и знаками объяснил караульному, что требуется вахтенный начальник. Пришёл молодой офицер с рыжими уса¬ми, и Михаил, показывая рукой в глубину трюма, сказал:
— Там есть пленный Марков, так у него кольцо на ноге, как седло на коро¬ве, болтается. Того и гляди вызволится да за борт сиганёт. Небось вашего капи¬тана за то не похвалят.
Рыжеусый поднялся на мостик и передал слова Михаила капитану — невы¬сокому, с бледным опухшим лицом шведу. Капитан распорядился притащить на нижнюю палубу переносной горн. Рыжеусый надел Степану на ногу тес¬ный железный обруч. Звенья цепи раскалились добела, и солдат кузнечными клещами ухватился за цепь. В это мгновение Михаил ударил тяжёлым моло¬том по кольцу, а ногой опрокинул горн прямо на солдата. Алое пламя лизнуло суконный кафтан. Солдат закричал, и крик его подхватили пленные. Степан выхватил у солдата шпагу. Две шеренги пленных, громыхая цепями, ринулись на палубу. Впереди, размахивая молотом, бежал Михаил. Вахтенные матросы растерялись. Некоторые принялись карабкаться по вантам, другие бросились в кубрик. Капитан выхватил из-за пояса пистолет. Грохнул выстрел. Один из пленных ткнулся лицом в просмоленные доски палубы.
— Люк! — закричал Степан.— Люк заваливайте!
Но было уже поздно. Солдаты, заслышав выстрелы, выскакивали из кормо¬вого трюма и, выставив перед собой багнеты, бежали навстречу безоружным пленникам. Однако капитана выручить они не успели. Михаил опередил их. Схватив капитана за обе руки, Михаил приподнял его над поручнями и швыр¬нул в воду. Степан оттолкнул рулевого, круто положил руль на ветер. Корабль накренился. Все покатились к подветренному борту. Здесь солдаты уже не могли орудовать багнетами. Пошли в ход кулаки, цепи, кованые каблуки. Сол¬дат обезоружили, загнали в трюм. Дверь в матросский кубрик заколотили до¬сками, и судно оказалось в руках пленников.
Никем не управляемое, оно тяжело переваливалось с волны на волну. Мушкетными выстрелами хлопали паруса, скрипели, стонали снасти.
— Эй, есть ли среди вас кто-нибудь из моряков? — громко спросил Степан.
Пленные оглядывали друг друга и молчали.
Пришлось Степану самому поворачивать корабль против ветра. Михаил с четырьмя добровольными помощниками поднялся на марса-рею. Принялись убирать паруса.
В капитанской каюте Степан нашёл карту и квадрант. Однако, чтобы опре¬делить местоположение судна, надо было дождаться полудня. Шведы, заколо¬ченные в трюме, перестали буянить, и ночь прошла спокойно. Корабль с под¬нятыми блиндерами и бизань-парусом то становился против ветра, то, наоборот, поворачивал под ветер, оставаясь на одном месте. Бывшие пленники крепко спали, только негромко переговаривались караульные возле кормо¬вого трюма. Да изредка Степан Марков, так и не сомкнувший глаз, окликал дозорных на марсовых площадках:
— Эй, на марсе! Вперёд смотреть!
— Есть, смотрим! — отвечали сверху.
Утром на горизонте промелькнул рыбачий парус, и потом до самого полу¬дня море оставалось пустынным. В полдень Степан Марков поднялся на мостик с квадрантом. Вскоре всем стало известно, что корабль находится всего в сотне миль от Ревеля. С северо-востока дул ровный несильный ветер. Степан Марков поставил брата к штурвалу, а сам принялся объяснять, что и как делать новому экипажу.
Прошло около часа, и корабль, одевшись парусами, повернул на запад. Ночью опять лежали в дрейфе. Степан Марков не хотел рисковать — идти ночью с неопытной командой. И лишь на следующий день открылся Ревельский рейд.
В Ревеле стоял почти весь Балтийский флот. Линейные корабли, казалось, задевали мачтами низкие серые облака. Стройные фрегаты покачивались на лёгкой зыби. Между рейдом и гаванью сновали мелкие суда: шнявы, шкуты, баркасы. Степан Марков не стал входить в гавань без лоцмана и, обезветрив паруса, распорядился отдать якорь.
Когда начали убирать паруса, к «Золотому льву» подошли два баркаса. На борт поднялись гвардейский полковник и тридцать солдат в Преображенских мундирах.
Степан Марков заторопился навстречу:
— Господин полковник! Захваченный у шведов корабль «Золотой лев» благополучно прибыл на Ревельский рейд!
Преображенцы выстроились цепью от кормового люка до шторм-трапа. Шведы по одному поднимались на палубу, ни на кого не глядя, молча прыгали в баркасы.
После такой славной виктории Степан Марков ещё несколько кампаний плавал штурманом на линейном корабле «Ингерманланд». А брат его Миха¬ил, произведенный в корабельные мастера, распоряжался работами в кузни¬цах Адмиралтейской верфи.
На «Ингерманланде» Степан в последний раз встретился с государем. Слу¬чилось так, что для охраны от шведов купеческих судов англичане, голланд¬цы, датчане ввели свои корабли в Зундский пролив и доверили командовать этим объединённым флотом русскому царю. Около сотни вымпелов развева¬лось на стеньгах боевых кораблей, собравшихся у каменистых берегов острова Бренхольм. Торжественно-строгий, в чёрном, подбитом красной камкой адми¬ральском плаще стоял Пётр на палубе, окруженный стройным четырехуголь¬ником притихших матросов. Медленно поднимался по мачте адмиральский штандарт — перекрещенные якоря на белом полотнище флага. Едва штандарт достиг верхушки мачты, грохнули пушки кораблей всех четырёх держав, и тучи напуганных салютом чаек взмыли над пустынными берегами острова. Т огда же офицерам российского флота, присутствовавшим при столь знамена¬тельном событии, была вручена медаль с выбитой на ней надписью: «Влады¬чествует четырьмя. При Бренхольме».
Домой в воронежские леса вернулись братья лишь в 1721 году, когда окон¬чилась Северная война и был заключен Ништатский мир.
Однако расстаться с морем Степан Марков так и не смог.
Через десять лет перед членами адмиралтейств-коллегии Санкт-Петер¬бурга предстал убелённый сединами мореход в видавшей виды треугольной шляпе, синем кафтане с почерневшими от времени серебряными пуговицами. И нашлось дело для бывалого моряка. Стал Степан Марков смотрителем маяков на острове Гогланд.
* * *
Дождь барабанил по жестяной крыше блокгауза, и жёлтый свет маяка без¬успешно старался пробиться через сплошные потоки воды. Умеренная зыбь шла с севера. Плеск волн смешивался с шумом дождя. Едва видневшийся в сумерках андреевский флаг на береговой мачте чуть шевелил своими тяжёлы¬ми от дождя складками.
Смотритель Готландских маяков Степан Марков поднялся на крыльцо, смахнул грязь с высоких сапог и открыл дверь. В большой с низким потолком комнате две тусклые лампы освещали сидевших на койках людей в солдатских рубахах.
— Встать! — тонким срывающимся голосом скомандовал унтер-офицер Фокин.
— Вольно, вольно, отдыхайте, служивые,— сказал Марков и повернулся к Фокину.— Ветер свежеет, заходит с оста. Выдели, Пётр Максимович, людей на баркас. К ночи заштормит.
Остров Гогланд стоял на оживлённом морском пути. Все суда, направляю¬щиеся из Кроншлота в заморские страны, проходили южнее Гогланда. Север¬нее острова был установлен бакен с колоколом. По частоте и громкости уда¬ров этого колокола Марков, не выходя из своей комнатушки, мог приблизи¬тельно определить силу ветра.
Ночь обещала быть беспокойной. Марков, приготовил плащ и зюйдвестку, прикрутил фитиль в лампе и, не раздеваясь, прилёг на узкой койке.
Тем же вечером вышедший из Кроншлота английский трёхмачтовый барк «Амелия» с грузом леса, подняв все паруса, шёл в полном ветре, изрядно по¬качиваясь на попутной волне. Рулевой держал точно на запад. Шкипер Джон Свифт спокойно стоял на мостике, придерживаясь за поручни, и время от вре¬мени поглядывал на мачты. Паруса не заполаскивали. Вахтенные, готовые вы¬полнить любое его приказание, ожидали возле снастей.
Но вскоре часть парусов пришлось убрать. Свежий ветер сменился креп¬ким. С норд-оста приближался шторм, и барк «Амелия» встретил его под дву¬мя парусами — кливером и бизанью — с задраенными люками и накрепко принайтовленными шлюпками.
В три часа пополуночи показались огни Гогландских маяков. Намереваясь обойти остров с севера, шкипер Свифт приказал рулевому взять два румба вправо. И вдруг впереди послышался приглушенный ветром заунывный звон. Барк несло прямо на риф.
— Руль на ветер! — закричал шкипер.— Кливер долой, бизань-шкот выби¬рать!
Матросы бросились к снастям. Ход уменьшился. Судно начало поворачи¬вать к ветру, и в этот момент раздался страшный треск. Барк вздрогнул и оста¬новился. Грот и фок-мачты полетели за борт. Матросы попытались спустить шлюпку, но она сразу же была опрокинута и разбита.
На корме барка вспыхнула бочка со смолой — сигнал бедствия. Яркий огонь осветил красными отблесками кипящие вокруг судна буруны.
Маячный наблюдатель Савелий Парфёнов первый заметил попавший в бе¬ду барк. Он находился как раз на верхней площадке сигнальной башни и, уви¬дев приближающиеся к рифам огни судна, начал бить в рынду. Однако ветер дул с северо-востока, и на барке не смогли вовремя услышать предупрежде¬ние.
К казарме, где располагалась маячная прислуга, бежать было далеко, и Са¬велий, путаясь в полах длинной шинели, бросился в рыбачью деревню.
Он помог гогландским рыбакам оттолкнуть от берега большую лодку и вы¬мок с ног до головы. Однако отчалить рыбакам так и не удалось. Лодку выбро¬сило на отмель, и Савелий заторопился к маяку.
Звон беснующегося на волнах бакена разбудил Маркова. Он глянул в затя¬нутое мутным стеклом оконце, увидел зловещие отблески сигнального огня и растолкал унтер-офицера.
— Веди людей на пристань. Да пошли кого-нибудь дать знать в дерев¬ню!— крикнул Марков и выбежал из казармы.
Встречный ветер мешал бежать, хлопал широкими полями зюйдвестки, развевал, пытаясь разорвать в клочья, плащ. Волны заливали дощатый настил причала, и унтер-офицер Фокин, уцепившись обеими руками за шлюп-балку, бормотал:
— Никак невозможно в такой шторм отчалить! Да и за баркас тоже с нас спросят.
Но гребцы и Марков уже садились в баркас, а тем, кто разворачивал шлюп¬балки, приходилось придерживаться за протянутый вдоль причала леер, что¬бы не оказаться в море.
Баркас коснулся воды как раз между двумя валами. Гребцы навалились на вёсла и стали медленно выгребать против ветра.
Наконец баркас подошёл к судну и стал на якорь под кормой барка. Загреб¬ной забросил на палубу трос. Гребцы подтянули баркас к подветренному борту.
Первым в баркас передали десятилетнего сына шкипера. Потом слабый луч прилаженного к обломку мачты фонаря осветил двух промокших насквозь матросов, поддерживающих высокую женщину — жену шкипера, осторожно ступавшую по наклонной палубе.
Сам баркас ни на секунду не оставался в покое. Между подветренным бор¬том судна и берегом вода кипела, как в котле. Перекатывающиеся через па¬лубу волны заливали баркас.
Едва устроили первых пассажиров, как огромная волна тряхнула судёныш¬ко, трос лопнул, и баркас потащило в буруны.
— Якорь! — скомандовал Марков.
Загребной рванул якорный канат. Баркас поднялся на волну и, подгоня¬емый ветром, пошёл к берегу.
Через полчаса залитый наполовину баркас подняли на пристань. Вскоре перепуганные и замёрзшие пассажиры уже отогревались в комнатушке маяч¬ного смотрителя.
— Ну что, как рыбаки, помогут? — спросил Марков подбежавшего к при¬стани Савелия Парфёнова.
— Нет, господин смотритель, никакой возможности не имеется. Лодку их¬нюю чуть не утопило. Насилу вытащили!
— Баркас на воду! —приказал Марков.
На этот раз удалось снять с барка ещё пятерых английских матросов, но с Марковым случилась беда. Упавший обломок реи выбил из рук рулевое весло. Пытаясь достать его из воды, Марков опустил руку за борт, и в это время бар¬кас на мгновение прижался к судну. Степан охнул. Даже при тусклом свете шлюпочного фонаря было видно, как побледнело его лицо.
— Весло! — резко крикнул он.
Ему подали запасное. Но одной рукой справиться с веслом оказалось труд¬но. Боль становилась всё сильнее. Маркова усадили на дно баркаса, и один из гребцов перебрался на корму править.
С трудом удерживая баркас кормой к ветру, едва добрались до берега. Маркова знобило, рука опухла, и пальцами невозможно было пошевелить. А на барке оставались ещё двое матросов, боцман и шкипер.
Шторм не унимался. Казалось, волны стали ещё выше и захлёстывали пену в раскачивающийся на шлюп-балках тяжёлый баркас. Сидевшие на пристани спиной к ветру гребцы выливали из сапог воду.
— Люди там. Ещё четверо. До утра им не продержаться,— негромко ска¬зал Марков.
И тут выступил вперёд маячный наблюдатель Савелий Парфёнов:
— Дозвольте мне попробовать, господин смотритель. Может, и выгребем.
В третий раз баркас направился к бившемуся на рифах судну. До барка до¬брались благополучно и приняли на борт оставшихся моряков. Савелий напра¬вил баркас к берегу. Пристань была уже недалеко, когда крутая волна подхва¬тила баркас и ударила о прибрежные камни. Однако упругие сосновые доски удар выдержали, лишь в двух местах помялась обшивка да сломалось весло у загребного. Но течь была не велика, весло заменили, и вот уже спасённые мо¬ряки по скользкой каменистой тропинке подошли к дому смотрителя.
Степан Марков с перевязанной левой рукой сидел за столом и медленно писал что-то в маячном журнале, когда на пороге появился высокий светло¬глазый моряк. Лицо моряка показалось Маркову знакомым. Он прибавил огонь в лампе, .внимательно посмотрел на вошедшего и вдруг вспомнил Вы¬боргский залив, спасательный плот из сухого камыша, баркентину «Утренняя звезда» и молодого помощника капитана — Джона Свифта.
— Я,— начал шкипер,— имею желание благодарить вас, господин смот¬ритель...
— Не стоит,— ответил Марков, пожимая крепко, как и двадцать лет назад, руку Джону Свифту.— Я просто вернул вам долг.
      Через неделю шхуна «Пурга» доставила потерпевших крушение моряков в Кроншлот. Домой Джон Свифт возвращался на купеческом бриге. Дул слабый западный бриз. Луна освещала широкую морскую дорогу, и белые огни Готландских маяков казались тускло мерцающими точками. Колокол на бакене молчал. Степан Марков со смотровой площадки маячной башни спокойно поглядывал на зелёный бортовой огонь брига. Судно шло верно, оставляя да¬леко справа опасные скалы.
       Когда корабельные огни растворились в бархате ночи, Степан спустился в свою комнатушку. Долил в лампу с коптящим фитилём масла, подтянул це¬почку с гирей на больших настенных часах и, прикрывшись плащом поверх одеяла, крепко уснул. Снились ему славные морские походы, вымпелы на мачтах галеры «Принципиум» и боцман Гаврила Меньшиков, обучавший бе¬лобрысого с оттопыренными ушами мальчонку корабельной премудрости.
 


Рецензии