Тень черного солнца 14

Недаром говорят – «сон в руку». На собственном опыте я убедилась, что, оказывается в моем случае он еще и в глаз. Сама себе напророчила фиолетовые тона под глазом. Теперь их никаким тоником не замаскируешь. Невольно прикоснувшись пальцем к синяку, ощутила припухлость, и подумала, что завтра в редакции стану объектом всеобщего внимания. Это, в общем, пустяки, по сравнению с реакцией Годара, которая может быть не предсказуема. Тут уж не скажешь, поскользнулась на лестнице и ударилась лицом о перила.
Съязвит же, съязвит наверняка: «Как это Вы себе, мадемуазель глазик не выбили, а только синячком отделались?»
Еще решит, что это меня Альфред в отместку разукрасил.
О-о! Не хорошая история получается. Если Годар что-нибудь «вобьет себе в голову», ему уже ничего не докажешь. В этом случае бедный Альфред, по большему счету гад, конечно, но может пострадать несправедливо.
Придумать историю, что на меня напали распоясавшиеся мигранты…
Вряд ли поверит, в районе, где я живу, их просто нет.
Сказать правду, значит посвятить шефа в свою личную жизнь, а это уже совсем ни к чему.
Вот дилемма!
«Ну и вечерок выдался!» - вспомнив слова полицейского, подумала я, выйдя на набережную Окс Флер, чтобы все-таки поймать такси.
У меня не только «вечерок», но и «денек» оказался полон неожиданных поворотов. От переплетения мыслей в голове был настоящий «апокалипсис», отягощаемый блуждающей болью в затылке.
Хотелось поскорее уехать подальше от места, которое теперь навсегда будет связано с неприятными воспоминаниями о нем.
Я брела с опущенной головой вдоль набережной Сены, освещенной яркими ночными огнями. Старалась больше глядеть себе под ноги, чтобы не шокировать встречных прохожих своим экстравагантным макияжем.
Ехать домой в четыре стены своей небольшой квартиры, не было никакого желания. Мне требовалось чьё-то участие, не сочувствие, а участие, чтобы не оставаться одной в четырех стенах. Решила позвонить Николь. Может она приютит меня на ночь?
Достала из сумочки телефон и, отыскав строку с именем подруги, прикоснулась пальцем к экрану.
Она ответила мгновенно, будто ждала моего звонка. Театрально возмутившись моим продолжительным молчанием, сходу поинтересовалось, чем оно вызвано. Я не успела ответить, как, уже возникло предположение о начале нового романа.
- Так, кто же он? Впрочем, если не хочешь, не говори. Симпатичный? – щебет в трубке лишал меня возможности ответить. – Хочешь, приезжай, посидим, посплетничаем за чашкой кофе.
Наконец мне удалось улучить момент, чтобы ответить:
- Хорошо, я постараюсь приехать прямо сейчас.
- Это здорово, - обрадовалась Николь. – Буду ждать тебя с нетерпением.
Я отключила трубку, продолжая не спеша идти вдоль кромки тротуара, вдыхая аромат ночного осеннего воздуха, погружаясь в свои мысли, которые были далеко-далеко от этих ярких огней, мерцающей рекламы и шелестящих шинами автомобилей.
До стоянки такси было далеко, и я шла в задумчивости в одном направлении с автомобильным потоком, голосуя жестом руки, чтобы остановить машину.
- Мадемуазель, такси?! – отвлек меня от размышлений, голос за моей спиной.
Я остановилась и в недоумении обернулась. Рядом с тротуаром медленно двигался автомобиль. Поравнявшись со мной, он тоже остановился и через опущенное стекло, ко мне обратился недовольный шофер:
- Так мы сегодня уже поедем когда-нибудь, или мне Вас до дома сопровождать?
- Да, конечно, - засуетилась я и поторопилась прыгнуть на заднее сиденье, устроившись там так, чтобы мое лицо не отражалось в зеркале. Быстро назвала адрес и мы покатили по залитым ночными огнями парижским улицам.
Таксист оказался разговорчивым и болтал без умолку, напоминая мне жителя крайнего Севера, едущего на оленях по бескрайним снежным просторам, и поющим бесконечную песню обо всем, что попадается ему на глаза.
В этом продолжительном монологе, мне была отведена роль благодарного слушателя. И я с этой ролью справилась великолепно. Так мы и ехали, пока, наконец, не остановились у дома Николь.
Расплатившись по счетчику и как водится, оставив чаевые, я покинула автомобиль и заспешила к освещенному подъезду. Поднявшись на второй этаж, нажала кнопку звонка слева у входной двери.
Лицо Николь, сперва радостное, вытянулось в удивлении и испуге, едва я переступила порог её квартиры, а сама она замерла, как истукан, будто увидела перед собой приведение.
Я набралась смелости и взглянула на себя в зеркало. Если бы Николь увидела приведение, думаю, к ней, по крайней мере, вернулся хотя бы дар речи. Но этого не происходило. Чтобы хоть как-то разрядить ситуацию, стала снимать с себя верхнюю одежду и, сглотнув застрявший в горле ком, ровным голосом произнесла:
- Ничего особенного, просто поужинала в «Старом Париже».
Мое спокойствие вывело подругу из ступора и она с серьезным видом спросила:
- Этот этюд входит у них в меню ресторана?
- Нет, Николь, этот этюд входит в «меню» кулаков Этьена.
- Этьен?! – С неё сошли последние остатки онемения. – Это сделал Этьен, этот занудистый болван?!
- Он обиделся на меня за то, что я дала ему от ворот поворот.
- Проходи, - Николь провела меня в комнату, и я плюхнулась на диван. - Я ничего не понимаю и не могу этого осмыслить. Тебе лучше выпить, чтобы прийти в себя и мне заодно тоже.
Я хотела было возразить, что мне то, как раз выпить и не нужно, поскольку и так все уже осмыслила, но моя суетливая подруга уже принесла бутылку со спиртным и два больших бокала.
Наполнив их на треть, один протянула мне:
- Выпей, Макси. Тебе сразу станет легче.
Уверенности в этом не было, но ужасно хотелось пить. Не думаю, что алкоголь, способен утолить жажду, но в ту минуту янтарная жидкость была настолько притягательной, что я не задумываясь, опустошила стакан, крупными жадными глотками в один прием.
Спиртное обожгло горло, и перехватило дыхание. Больше всего досталось, языку и так пострадавшему от горячего кофе.
Из зажмуренных глаз непроизвольно брызнули слезы и потекли теплыми струйками по щекам. Я прижала ладонь к губам, стараясь не дышать.
- Ничего себе! – Второй раз после нашей встречи, лицо Николь вытянулось в удивлении. – Видно, тебе очень плохо, если ты коньяк пьешь, как воду.
- Скорее гадко, а в сердце темно и почему-то пронзительно пусто, - пролепетала я, ощущая, как горячая волна разливается у меня внутри.
Такое я уже испытывала по дороге в Кормей, когда Арман Боте напоил меня ромом. Помнила и последствия.
Николь уселась на пол прямо напротив меня, поставив рядом с собой начатую бутылку. Потягивая коньяк, она устремила на меня свои выпытывающие карие глаза.
О, как хорошо мне был знаком этот взгляд! В нём читалось ожидание продолжения.
Тем временем, алкоголь уже начал свое коварное действие, вероломно подталкивая мой язык на дальнейшие откровения.
А разве не этого я хотела? Разве не за участием приехала к своей подруге?
Неожиданно припомнила, что первоначально речь шла о кофе. Заглянула в свой пустой бокал и непроизвольно улыбнулась.
Николь это поняла по-своему и потянулась за бутылкой. Я же переместилась на пол, чтобы ей не пришлось еще тянуться и к моему бокалу.
Он снова оказался наполненным на треть.
Я отпила глоток, ощутив обжигающую крепость и в тоже время изысканный аромат, и мне показалось это даже приятным.
Только, горько глотать унижения яд, даже если он разбавлен дорогим коньяком.
- Все началось с того, - я отпила еще глоток, - что мой шеф Жером Годар решил отправить меня в глухую деревушку под названием Кормей…
Николь слушала мой рассказ с затаенным дыханием, а я старалась не упустить ни одной детали.
К удивлению, обнаружила, что алкоголь придал ясности моим мыслям, но отнюдь не четкости моим движениям.
…- Вот так я поставила точку в своих отношениях с Этьеном, - закончила я свой рассказ, когда бутылка оказалась наполовину пуста, а мой язык уже с трудом членораздельно выговаривал слова.
Впрочем, было заметно, что и Николь уже слабо улавливает смысл сказанного. Все же, наверное, было бы лучше пить кофе, но тогда, вряд ли бы я решилась на полную откровенность.
- Так, он полицейский, этот твой корсиканец? – Николь снова разлила по бокалам коньяк, явно не собираясь хоть что-то оставить в бутылке.
- Полицейский, - подтвердила я, удивляясь, как мне все-таки удается держаться, чтобы внезапно не отключиться, хотя уже была на грани здравого смысла и «земного притяжения».
- И ты предполагаешь, что у тебя к нему серьезные чувства?
- Нет, наоборот, предполагаю, что у него ко мне, а у меня – думаю, а может быть и убеждена. Я не знаю, ты задаешь очень сложные вопросы.
- У меня как-то все это не укладывается в мыслях, - Николь заглянула в свой бокал, как будто в нем и были её мысли.
- Еще бы! У меня их сейчас вообще нет. Мыслей этих, - по примеру Николь, я заглянула в свой бокал.
Может и в правду, там что-то можно увидеть?
Нет, только коньяк и ничего более. Зачем на него смотреть? Его пить нужно!
Это был последний глоток. Я попыталась подняться с пола. Последнее, что запомнила, стремительно приближающиеся подушки дивана.
Отключилась…
К сожалению не замертво, ибо, реальность сменилась потоком сновидений и они были далеки от приятных.
Под занавес калейдоскопа картинок моих приключений в Кормей, ко мне явился Арман Боте со своим ружьем в руках и стал требовать, чтобы я вернула магистру то, что мне не принадлежит.
Грозился, что убьет меня, если не верну.
На что я возражала: «Если Вы меня убьете, то, как же я верну то, что мне не принадлежит?»
А он все настаивал, целился в меня из ружья, щелкал затвором. Наши с ним пререкания, казались, будут продолжаться до бесконечности.
Наконец он не выдержал, отбросил в сторону ружьё и подбежав ко мне сдавил огромной лапищей горло: «Говори, где винчестеры! Говори!»
Черт, возьми, как я могу говорить, если он сдавил мне связки? Я что-то мычала, а потом ударила пяткой в подъем его ступни. Он вскрикнул от боли, оторопел, и выпустил мое горло.
Я бросилась бежать, слыша в след его проклятия и угрозы: "если он меня поймает, то выпустит наружу все внутренности, даже, если винчестеры и не будут возвращены магистру".
Последнее только подстегнуло меня, уж больно жуткую картину представила себе, ту самую, которую видела в подвале деревенской церкви.
Я неслась сломя голову по узким, мощеным улочкам, укутанного в сумрак незнакомого города.
Арман не преследовал меня, а я опасалась, что он может появиться неожиданно из какого-нибудь закоулка, потому, что чувствовала - этот город ему то, как раз хорошо знаком, и он знает все его «лабиринты», как пять своих пальцев.
Внезапно, за очередным поворотом, я налетела на человека, едва не сбив его с ног.
«Арман!», - едва не выкрикнула я в испуге, ощутив, как сердце упало ниже пяток.
Но, нет, вместо него на меня смотрела улыбающаяся физиономия Этьена.
- Посмотри! Посмотри на меня! Это сделала ты! Он схватил меня за плечи и стал трясти как грушу. Из его шеи, располосованной ужасной раной, хлестала темная кровь. Я почувствовала, как тошнотворный комок подступает к горлу, а сознание, сговорившись с душой, приготовилось расстаться с телом.
- Ты это сделала! Ты! Смотри! Смотри! Теперь и ты сядешь за решетку! – Не унимался Этьен растаяв в ехидной улыбке…
- Макси, просыпайся! – кто-то настойчиво теребил мое плечо.