Свидетель

Я шёл по дороге, спотыкаясь о камни. Ветер бросал пыль в лицо, жар заливал глаза пОтом, а рот совсем спёкся от жажды. Когда я понял, что вот-вот упаду, то увидел небольшую лису, бежавшую впереди меня по горной гряде. Она ловко перепрыгивала с валуна на валун, переворачивала лапой камни, искала добычу.
Обогнув холм, я увидел пастбище, отару и пастуха. Пять лохматых собак отделились от стада и неспешно двинулись ко мне. Я окликнул пастуха. Тот обернулся и хриплым, каркающим голосом бросил приказ овчаркам. Четверо псов вернулись к стаду, но пятый пошёл в атаку и был уже в двадцати шагах от меня, когда прозвучал выстрел. Собака кувыркнулась в воздухе и упала. Старик опустил ружьё. Он подошёл, в считанные минуты ловко освежевал труп, разрезал мясо на куски и бросил псам. Я спросил, стоило ли стрелять. Пастух ответил, что если из двух команд – «взять» и «оставить» – животное не понимает половины, то оно не заслуживает своей пищи. Я попросил у него еды и питья, и он согласился продать их мне.

Солнце уже клонилось к земле, так что собаки быстро собрали стадо и направили его к дому. По дороге мы прошли мимо нетронутого поля, поросшего травой, и я задумался, в чём смысл отгонять стадо за холм, когда вблизи есть такие пастбища.
Старик жил в покосившейся лачуге вблизи этого поля, у самого подножья гор. Других жилищ поблизости не было. Упрямец, он пожелал остаться на родной земле, в то время как его соседи забрали имущество и ушли дальше от войны. Прежде, чем мы зашли в дом, я помог хозяину закрыть за овцами ворота загона – створки совсем рассохлись, и задвижка с трудом вставала в паз. В доме я сел возле тендира и понял, что уже не смогу встать. В тот вечер старик лечил меня – поил отваром, прикладывал что-то к разбитому колену. Из-за жара я долго не мог уснуть, то впадал в забытьё, то вновь просыпался, и вся моя одежда промокла от пота.

Ночью собаки на дворе встревожились, и я проснулся. Старик не спал: сидел у очага и вырезал маленькую фигурку из дерева. Казалось, он так и не спускал с меня глаз.
- Наверно, лису во дворе учуяли, - пояснил он, спокойно глядя на меня.
Неожиданно лай стих. Дверь скрипнула, и на пороге возник высокий, худой, с густой щетиной парень в тёмной одежде и с чёрным рюкзаком за спиной.
Деревянная фигурка выпала из рук старика в огонь.
- Пять лет прошло, - сказал он вошедшему.
- Я знаю, отец. Прости. Как ты?
- Жду тебя.

Старик наклонился и попытался достать фигурку из огня.
- Ты один? - спросил парень, беспокойно осматриваясь, и тут же увидел меня.
- Это путник, он болен, - кивнул на меня старик. – Идёт к монастырю в Гандзасар.
Я попытался сжать рукоятку ножа, который прятал за поясом, но слабые пальцы не слушались. Быстро приблизившись, пришелец откинул овчину, рассмотрел моё воспалённое лицо и опухшее колено. В его чёрных глазах был болезненный, лихорадочный блеск. Должно быть, он попал в ту же непогоду по пути из Фаттахи, что и я. Старик накормил его и уложил спать напротив меня, крикнул на собаку, которая снаружи царапала дверь и тихо скулила. «Пусть она войдёт», - попросил сын. Отец открыл дверь, собака вбежала, облизала руки парня и легла у его ног. Лишь только старик протянул руку к рюкзаку – видимо, хотел рассмотреть поближе – парень вскинулся, как ястреб, и спрятал ношу за спину.
- Что там? – спросил отец.
- Ничего особенного. Мои вещи. – резко ответил парень.
- Они в моём доме, значит, мои, пока ты не вышел за порог. Покажи мне.
- Я не задержусь . Уйду рано утром. Меня ждут в Имрани.
- Ты взялся за старое? Что ты украл?..
Парень клялся, что ничего не крал, злился, а хозяин говорил о чести рода, о достоинстве и о том, что деньги не прибавляют счастья тем, кто не знает счастья без них. Я слышал каждое слово их разговора, и у меня было, что добавить к речам старика, но я не сумел даже пошевелиться. Вскоре парень закашлялся, и после этого долгого кашля в его голосе появился свист, подобный тому, что слышишь на вершине горы, когда ветер несётся мимо тебя в долину. Старик оставил его в покое, или просто я уснул и ничего уже не слышал.

Я проснулся на заре от громких криков. Было слышно, как во дворе молодой требовал, чтобы отец вернул его рюкзак, а тот отвечал, что лишь Всевышний теперь распоряжается им. Слышно было и то, что парень едва владеет собой. Наконец, старик сдался и согласился показать место, где спрятал ношу. Нож уже слушался рукИ, да к тому же мне не хотелось, чтобы с пастухом случилось недоброе, поэтому я быстро встал. К своему удивлению, я обнаружил, что чувствую себя лучше, и голова стала лёгкой и чистой, вот так.

Двор был пуст, лишь на земле лежала кривая пастушья палка. Рычание овчарки, стерегущей двор, не позволило мне поднять её. Я повернул за ограду и увидел две макушки – чёрную и седую, поворачивающие за холм, за ними бежала собака. Прихрамывая, с трудом я взобрался на холм и лёг в траве так, что мог видеть тех двоих внизу, а они не могли видеть меня.

Отец и сын стояли на краю того большого нетронутого поля, упиравшегося прямо в подножье горы. Вот о чём они говорили.
- Деньги там, - старик кивнул головой в сторону каменистой насыпи, возвышавшейся из травы в дальнем конце поля. – Бери их, если хочешь, если деньги дороже самой жизни…
- Хватит нравоучений! – оборвал его парень, но словно смутившись, положил руку на плечо отцу и улыбнулся. Первые утренние лучи позолотили его лицо. Он уже шагнул было вперёд, но вдруг остановился.
- Здесь же было минное поле когда-то? – обернулся он к старику.
- Да, - ответил тот.
- Но оно разминировано?
- Нет.
Парень схватил отца за ворот.
- Укажи путь! Укажи путь! Укажи путь!
- Ты сам выбери его, - ответил тот.
Мгновенно парень оторвал клок от одежды упрямца, свистнул собаку, обвязал вокруг её шеи свой ремень и дал понюхать тряпку. Собака немного покрутилась на месте и взяла след.
Быстро и легко шли они вперёд, овчарка не отрывала носа от травы, а парень часто кашлял, отворачивая голову, но боковой ветер всё усиливался, гнал по траве волны, и собака стала терять след, петлять, кружить всё шире, а парень – оступаться.  Они уже миновали середину поля, и возвращаться было поздно. Парень остановился, притянул пса к ноге и обратился к отцу: снова требовал указать ему дорогу, кричал, что должен донести деньги туда, где их ждут, и что если не донесёт, то его всё равно найдут и убьют. Потом упал на колени и заплакал. Я посмотрел на старика. Он стоял на краю поля и молился.
Тогда парень встал с колен, утёрся, выругался и приказал псу оставаться на месте. Сам осмотрелся и двинулся дальше, шатаясь под порывами ветра. Я видел, что он идёт отчаянно, наугад. Я знал, что мины дышат возле его стоп – ведь я был одним из тех, кто ставил их здесь когда-то. Старик тоже видел опасность. Думаю, он хорошо знал это поле и все потайные тропы, по которым ночами пробираются на перевал люди вроде меня.
Добравшись до камней, парень сел на самый большой из них и долго не мог отдышаться; потом внимательно стал оглядывать всё кругом, зашёл за насыпь. Я услышал его крики: то ли это была радость по поводу найденного рюкзака, то ли проклятия в адрес отца – понять было невозможно, ветер растрепал его голос в клочья. Затем земля вздрогнула от мощного взрыва. С поля на дорогу, тряся головой, выбежала собака.

Я спустился с холма и подошёл к старику. Он стоял не шевелясь, с закрытыми глазами.
- Теперь ТЫ можешь попытать счастья, - сказал он. – Иди, забери свои деньги, если хочешь. Ты же за ними пришёл.
Видно, в ночном бреду я рассказал слишком много – много больше той легенды, что заплутал по дороге из Фаттахи к Гандзасарскому монастырю. Что ж, я опередил вора, но болезнь опередила меня. Старик понял, что я пришёл за своими деньгами – и не важно, кто был их владельцем до меня…  Я мог бы заставить пастуха говорить: уверен, что он указал бы хозяину путь к его вещи. Я даже мог бы попытаться вспомнить закладку мин на поле. Но видно, в тот день у Аллаха были другие планы.

Я повернулся и пошёл к дому. Выпил воды, достал из золы обгоревшую до угля фигурку. Вышел во двор и заменил опоры и задвижку на воротах загона – даже искать не пришлось, там во дворе нашлось несколько подходящих брёвен. Потом я вышел на дорогу и посмотрел в долину, в поисках самого короткого пути назад, к Фаттахи. Тогда я услышал шорох камней, обернулся и снова увидел лису, бегущую по предгорью над дорогой – как раз в противоположную сторону, по направлению в Гандзасар, вот так. Порывы ветра делали её прыжки опасными, но она упорно пробиралась всё выше, в гору.
Я проводил её взглядом. Затем вознёс благодарность Всевышнему за новый день, который солнце поднимало на своих лучах из-за горного перевала, и тоже двинулся в путь, следом за лисой.