А. и. деникин воин, писатель, человек

Бей своих, чтоб чужие смеялись

        О том, что командующий военным округом --- тиран и самодур, знали многие и в провинции, и в обеих  столицах. Офицеры открыто говорили, что их руководитель «наложил свои тяжелые руки --- одну на революционные элементы Поволжья, другую --- на законопослушное воинство».  Генерал Сандецкий не слишком преуспевал на службе, а тем более на полях сражений с внешним врагом, зато преуспел в подавлении внутренних беспорядков, называемых некоторыми первой революцией.


       Уподобляясь щедринскому антигерою, новый хозяин округа, «топнул в запальчивости ногой и громко крикнул: «Не потерплю!». Из Казани, Пензы, Уфы молва разносила по всему Поволжью примеры разносов, отрешений, смещений, взысканий, накладываемых командующим во время инспекций и смотров. На головы оглушенных чинов округа хлынул поток приказов, которые регламентировали все области службы и даже жизни подчиненных. Подобострастное начальство на местах ответило встречным бумажным потоком.  Так отличился начальник Саратовской военной бригады --- его приказ об итогах весенних смотров, побив все рекорды, перевалил за сто страниц. Журнал для военнослужащих «Разведчик» писал, что канцелярия Саратовского гарнизона (общей численностью 900 человек) принимала в год 7600 входящих бумаг, отправляла начальству 8600 отчетов, изводила 150 стоп бумаги и 4 ведра чернил!


       Майор-садист, который заведовал военным госпиталем, однажды так перестарался во время строевых занятий, организованных им для выздоравливающих пациентов, что один больной в результате скоропостижно умер чуть ли не на плацу. Командующий Сандецкий произвел садиста в полковники с резолюцией «за отличие» и перевел в Саратов с повышением на должность батальонного командира.  Некий полковник Леонтьев, едва принявший командование батальоном, буквально на следующий день вынужден был дать смотр своему воинству в присутствие бригадного генерала. Поскольку «батальон обучен был прескверно», смотр подтвердил все недостатки в работе прежнего командования. Однако командующий Сандецкий, не разобрав, что к чему, тотчас отменил аттестацию и объявил Леонтьеву «предостережение о неполном служебном соответствии». Полковник, естественно, протестовал устно и письменно, на что Сандецкий ответил с начальственной наивностью: бумаги об отмене аттестации уже ушли в Петербург, давать им задний неловко, попробуем исправить ошибку в будущем году. Не дождавшись справедливости, Леонтьев так и уехал в другой округ с «волчьим билетом».


       У другого офицера, по фамилии Пляшкевич, ветерана боевых действий, который «вне очереди» был аттестован на должность командира полка, Сандецкий, знакомясь с личной характеристикой кандидата, обратил внимание на примечание «Пьет мало». В результате Пляшкевич вместо новой должности получил строгое предупреждение «за то, что пьет», а начальник бригады и действующий командир полка отделались выговором за то, что покрывают пристрастие подчиненного к алкоголю. «Так и пропали у Пляшкевича два года службы».


       Знал ли Петербург о том, что творит командующий Сандецкий на громадной территории, которая простиралась от Казани до Астрахани и от Пензы до Уфы? Разумеется, знал. Судебные приговоры, жалобы, доклады, публикации в периодике извещали о положении дел в Казанском округе не только Генеральный штаб, но и самого «хозяина земли Русской». Военный министр Сухомлинов вспоминал позже: «Несмотря на всю его доброту, у Государя в конце концов лопнуло терпении. Его Величество приказал мне изложить письменно, что он недоволен тем режимом, который установил в своем округе ген. Сандецкий». Когда военный министр собрался посетить Поволжье, Николай Александрович приказал: «Скажите командующему от моего имени, что я его ревностную службу  ценю, но ненужную грубость по отношению к подчиненным не одобряю».


       Полностью провалились «большие маневры», которые затеял ревностный командир Сандецкий. Измотанные дальней дорогой войска, которых в строю оказалось не более полутора полка, «представляли из себя далеко не внушительную силу». Учения продолжались всего два дня. Первый день «окончился столкновением». На второй день «командующий, усмотрев хаотичность в картине боя, остановил маневр, несколько часов разводил войска по уставному порядку и, не преуспев в этом, выругал всех и дал «отбой».


     Несмотря на такое фиаско, были устроены торжественные молебствия и парад войск. «На молебне старший благочинный произносил слово:


      --- Кого мы видим, братие, среди нас, кого привечаем? Доблестного вождя нашего --- Суворову подобного!».




Пензенские строптивцы

       Наконец недовольство командующим охватило весь округ. Когда Сандецкий отправился отдыхать на курорт, а в Пензе проводилось совещание старших офицеров под председательством  начальника штаба, бригадный генерал Шилейко «завел речь о том, что во главе округа стоит человек --- заведомо ненормальный, а посему на всех офицерах лежит моральная ответственность, а на начальнике штаба Светлове еще и служебная, за то, что они молчат не доводя об этом до сведения Петербурга». От имени всех участников офицерского собрания в Пензе генерал Шилейко послал военному министру подробный доклад о безобразиях, творимых Сандецким. Министр Сухомлинов поступил с докладом сверхмудро, отправив его на утверждение… самому Сандецкому. Начштаба Светлов, трепещущий от страха, вынужден был доставить письмо министра и рапорт строптивого генерала во дворец командующего. Утверждают, что к  этим взрывоопасным документам начштаба присовокупил собственное прошение об отставке. Что произошло во дворце --- неизвестно. Но в конечном результате мятежный Шилейко был уволен от службы, а Светлов, вопреки ожиданиям, сохранил свой пост. Бригадный генерал еще легко отделался, поскольку мстительный Сандецкий жаждал его крови и полной расправы. Шилейко помучили изрядно, но «в конце концов отпустили с миром, с мундиром и пенсией, взяв только обещание не подвергать происшедшее огласке».


      Отделавшись легким испугом, Сандецкий окончательно закусил удила. Однажды, небрежно прочитав приказ по Хвалынскому полку, командующий вместо действительно провинившегося офицера наказал его… однофамильца. Начальник бригады, вызвав потерпевшего к себе и называя «голубчиком», убедил его потерпеть и не поднимать шум.


       Собрав очередное совещание, генерал Сандецкий разразился громовой речью против офицерства.


       --- Наши офицеры --- дрянь! --- выкрикивал он в неистовом раже. --- Ничего не знают, ничего не хотят делать. Я буду гнать их вон без всякого милосердия, хотя бы пришлось остаться с одними унтерами. С последними дело пойдет лучше…

       И так далее, всё в том же оскорбительном духе.


       Начальство средней руки, разъехавшись из Казани по своим частям, донесло до подчиненных очередные «тезисы» командующего. Командир полка, стоявшего в Пензе, вернувшись с совещания, собрал своих офицеров и «нашел уместным передать им в осуждение и в назидание слова командующего».


        После его доклада «наступило жуткое подавленное молчание. Забитое офицерство мучительно переживало незаслуженное оскорбление про себя. Только один штаб-офицер взволнованно обратился  к командиру:


        --- Господин полковник, неужели это правда? Неужели командующий войсками мог это сказать?


        --- Да, я передаю его слова буквально…»


        На другой же день пензенский штабс-капитан с «лермонтовской» фамилией Вернер отправил военному министру жалобу по поводу  нанесенного ему лично*
* тогдашний дисциплинарный устав не допускал жалоб коллективных или поданных «за других». ___________________________________________________
отзывом командующего Сандецкого оскорбления. Вскоре в
Пензу пожаловал генерал для особых поручений при военном министре, произвел надлежащее расследование и отбыл обратно в столицу. Штаб округа в свою очередь  обрушил на Пензенский полк всевозможные громы, молнии, угрозы, дознания, подозревая «крамолу». Одновременно был придуман хитрый ход. Чтобы обезвредить офицера, который в течение многих лет печатал «Армейские заметки» в журнале «Разведчик», казанское начальство послало ему тяжеловесный пакет с надписью «секретно, в собственные руки». Пакет содержал весь обильный материал по «пензенскому делу», а главное --- приказ командующего отправиться в Пензу и провести дознание. Вся хитрость заключалась в том, что офицер, которому поручили провести следствие «в служебном секретном порядке», уже не имел права допускать какие-либо утечки информации в периодической печати.


       Офицер сделал единственное, что мог: доказал полное отсутствие «преступления» в словах штаб-офицера и дал о капитане Вернере самый лучший отзыв.


       Петербургское начальство, получив все результаты расследования, поступило архимудро. Штаб-офицер и капитан Вернер были переведены из Пензы от греха подальше в другие части (по их выбору!). Вскоре покинул Поволжье и офицер-следователь, звали которого Антон Иванович Деникин, один из будущих вождей белого движения.




Самородок


      Внук крепостного крестьянина и сын офицера-пограничника, выбившегося в люди из простых солдат,  А.И. Деникин продолжил семейную традицию, добиваясь всего в жизни только своим трудом и талантом.  Подобно другому великому россиянину, М.В. Ломоносову, Деникин боролся за право получить лучшее по тем временам образование, не давал спуска бюрократам и самодурам, не боявшегося вступить в конфликт с всемогущим военным министром, решительно заступался за тех, кто страдал от официального идиотизма и вековой косности.


      Душа его не могла смириться с совершенно очевидными язвами общества и пороками армейской жизни. «Вход животным и нижним чинам воспрещен…». Как всякий мыслящий человек в России, Деникин предостерегал соотечественников о том, что подобные объявления в публичных местах не просто оскорбляют всех россиян, но и провоцируют миллионы людей на будущие возмущения.


     При этом он, имея репутацию бунтаря и даже «красного» деятеля, всегда оставался, по собственной характеристике, «либеральным консерватором». Достаточно рано он сформулировал для себя (а точнее, для России) три основных цели: 1) конституционная монархия, 2) радикальные реформы, 3) мирные пути обновления страны.


       Встретив Февральскую революцию и отречение царя от власти на румынском фронте, Деникин признался: «Моим всегдашним искренним желанием было, чтобы Россия дошла до этого путем эволюции, а не революции». В ту пору он, как и многие профессиональные русские воины, верил, что великая Россия сможет пройти между Сциллой анархии и Харибдой отжившего миропорядка.


       При начале Русско-японской войны он подал рапорт о переводе на Дальний Восток, в боевую обстановку, в которой смерть собирала обильный урожай и «головы плохо держались на плечах». Там, проявив инициативу и получив впервые под свое командование небольшой отряд, Деникин услышал от прежнего командира признание: «Слава тебе, Господи! По крайней мере, теперь в ответе не буду». Вспоминая откровения этого горе-начальника, Деникин-мемуарист с горечью восклицал: «Сколько раз я встречал в армии --- на высоких и на малых постах --- людей безусловно храбрых, но боявшихся  о т в е т с т в е н- н о с т и». 


      Сам Антон Иванович считал делом чести идти вперед, когда иные предпочитали отсиживаться в кустах. Получив на фронте досрочное звание полковника с примечанием «за боевые отличия», ордена Св. Станислава и Св. Анны, Деникин, возглавлявший в конце манчжурской компании штаб Уральско-Забайкальской казачьей дивизии, имел полное право на такую оценку итогов Русско-японской войны, на которую отваживались немногие. Уже в конце своей бурной жизни Деникин высказывал твердое убеждение, что позорный Портсмутский мир, подписанный российским премьером, получившим меткое (и пророческое!) прозвище «Витте-Полусахалинский», не был неизбежным и даже необходимым. В книге «Путь русского офицера», вышедшей уже на склоне жизни, Деникин «принимая во внимание все «за» и «против», не закрывая глаза на наши недочеты», заявляет, что поражения русских сил на море и даже сдача Порт-Артура отнюдь не означали однозначный финал. Экономика императорской Японии буквально трещала под напором производимых военных расходов. В стране Восходящего Солнца поднималось мощное антиправительственное и антивоенное движение. Вывод Деникина: «Что ждало бы нас, если бы мы с Сипингайских позиций перешли в наступление?» На этот вопрос отвечал тогда, отвечаю и теперь: Победа!». Деникин горько сожалел, что в Портсмуте «армию не спросили», а «Петербург «устал» от войны более, чем армия». 


       Нечто похожее произошло и в 1-ю мировую войну, которую многие ее участники с русской стороны называли «Великой» или «Второй Отечественной». В ходе ее генерал Деникин командовал 4-й стрелковой бригадой, развернутой потом в дивизию, носившую гордой название «Железной». Уже осенью 1914 года Деникин был награжден Георгиевским оружием. Его дивизия отличилась во время Галицийской битвы и на Карпатах. Участник знаменитого «Брусиловского прорыва», Деникин дважды получал за боевые заслуги ордена Св. Георгия 4-й и 3-й степени, а также (вторично!) Георгиевским оружием с надписью «За двукратное освобождение Луцка».


        30 января 1918 г. он был назначен начальником 1-й Добровольческой дивизии, а затем заместил убитого в бою Л.Г. Корнилова на посту командующего Добровольческой армии.  В январе 1919 г. генерал-лейтенант Деникин возглавил Вооруженные силы Юга России, а через год (после поражения колчаковских армий) был провозглашен Верховным правителем Российского государства. Впрочем, уже весной 1920 года он назначил вместо себя Врангеля, отправившись в эмиграцию.



«О светлом и о темном»

    В отличие от многих аристократов, магнатов и нуворишей, сколотивших капитал в страшные годы новой русской смуты, бывший лидер белого движения оказался за границей без гроша в кармане, с семьей, нуждавшейся в крове и пропитании. Деникин, вернувшись к литературе и публицистике, которыми сделал себе имя еще в царские времена, сохранил верность принципам честности и откровенности: «Пишу о светлом и о темном. Русская армия имеет довольно заслуг, чтобы не бояться обнаружения ее недочетов. Тем более --- памятуя суворовское поучение: «Нужнее неприятное известие для преодоления, нежели приятное для утешения».


    Писатель Юлиан Семенов в одном из своих произведений утверждал, что Деникин непременно был бы на стороне красных, «если бы к нему вовремя приставили умного комиссара». В действительности, Антон Иванович, являясь по происхождению, убеждению и определению безусловным демократом, сохранял в политическом отношении строго среднее положение. Именно поэтому на него сыпались удары и со стороны «правых», и со стороны «левых». Однако его центризм позволил в определенной степени подняться над схваткой и сказать те горькие истины, на которые не были способны аналитики на противоположных полюсах политического спектра.


    Белое движение, никогда не представлявшее собой нечто целостное и идеологически последовательное, только обострило борьбу в своих рядах, уже оказавшись в эмиграции и испив чашу унизительного поражения от красных, которые по крайней мере могли бросить в народ простые и эффектные лозунги о земле, мире и высшей справедливости.


     Оказавшись (в который раз) «белой вороной» в общей стае, Деникин не примкнул ни к одному из лагерей, сохранил репутацию правдолюбца, честного бытописателя, русского патриота, который во время гражданской войны не поддавался на посулы национал-сепаратистов и шантаж союзников по Антанте, а во время французской эмиграции не поддался «скромному обаянию» набирающего силу фашизма. Немалая заслуга со стороны белогвардейского генерала, который в 1939 году выступил с обращением ко всем русским эмигрантам, призывая соотечественников ничем не поддерживать фашистскую армию в случае ее похода на Советский Союз. Во время оккупации Франции гитлеровскими войсками Деникин наотрез отказался сотрудничать с ними.


      В неоконченных «Очерках русской смуты» А.И. Деникин вновь обратился к опыту Родины, призывая читателей сделать такие выводы, которые сохранят Россию на новых опасных поворотах истории. Во время страшной междоусобицы, когда  сын поднимает руку на отца, а брат убивает брата, нет обладателя истины в последней инстанции. Потери красных и белых в кровопролитии, которое длилось в 1918-22 гг., оказались примерно равными --- по два миллиона с каждой стороны. Жертвами взаимного террора стали 1,5 миллионов россиян. 7,5 миллиона человек (в основном это было мирное население) погибли от голода и болезней. Два миллиона человек вынуждены были покинуть Родину. Антон Иванович Деникин: «Человеческие страдания --- всегда страдания. Убийство --- всегда убийство, льется ли при этом «белая» или «красная» кровь».
      Погребенный американской земле, Деникин завещал перенести его прах на Родину, когда она обретет наконец свободу. В прошлом году последняя воля генерала-патриота, верившего в великое предназначение России, была наконец исполнена.   

   
      Московское издательство «Айрис-пресс» сделало большой подарок российским читателям, перепечатав две книги А.И. Деникина. Сборник, в который вошли такие первоклассные вещи, как «Старая армия» и «Офицеры», позволяет по-новому взглянуть на историю нашей страны, которая, будем надеяться, сможет наконец преодолеть тяжкое наследие роковых ошибок.