Все так! глава пятая жена

                ВСЕ  ТАК!   
   
                5. ЖЕНА   

 Не могу сказать, что   семейная жизнь, установившаяся в моем доме и застывшая на  одном и том же уровне, когда мы с мужем, не сговариваясь, пришли к единому  выводу – лучше так, чем развод, меня устраивала. Но ничего лучшего мне не светило, оставаться одной  с маленьким ребенком, уповая на то, что  случайно встретится (именно так, встретить самой –  полная химера, безнадега) некто, с кем можно наладить новую жизнь, даже без любви, не представлялась реальной. Любовь к человеку, который только формально являлся мужем, совсем, увы,   не прошла. И это притом, что он, чем дальше, тем больше отдалялся от меня. Практически мы перестали  разговаривать друг с другом, да и видела я его редко. Находясь дома, он уходил к себе, в свою комнату, тем самым давая понять, что не желает никакого общения со мной. И к своей уже подросшей дочери  проявлял полное равнодушие, хотя девочка  не понимала, почему ее папа не желает   поиграть, почитать книжку,  просто погулять с нею. На ее вопросы я отвечала только одно – папа много работает, очень устает и нуждается в отдыхе. Наши супружеские отношения уже давно прекратились. Что говорить, я и сама, по-прежнему, желая близости с ним, опасалась еще большего ухудшения наших отношений. Меньше всего хотела, чтобы муж  воспринимал ее как повинность, одолжение женщине, формально остававшейся его женой. При нежелании мужа проявлять элементарную заботу, воцарившемся полном безразличии, возможно, ненависти ко мне, говорить про секс и тем более заниматься им  не приходилось. Он выглядел бы более чем нелепо. Каждый из нас замкнулся в себе.
Если раньше муж хотя бы иногда говорил мне о своей работе ( нет, не советовался), теперь не ее считал это нужным. Давая мне некую сумму на себя и дочь ( правда,  никак на словах ее не оговаривая), он считал, что выполняет свой долг. Я, как и раньше, когда мы жили вместе вполне сносно,  не знала, какой у него доход, могла только догадываться – на своем достаточно высоком месте – зарабатывает более чем прилично.  Больше того –  я ничего не хотела о том знать. Его деньги моей жизни не касались, хотя мне уже давно не хватало скромной зарплаты – мое материальное положение, чем дальше, тем больше  ухудшалось. Но не сразу.
Худшее наступило после развала СССР, происшедшего во многом из-за резкого снижения экспортной выручки от продажи нефти, уже несколько лет стоившей ниже 20 долларов за баррель, а именно на ней и других видах сырья базировалось относительное благополучие всей советской экономики. Так что ни мне, ни другим - не околпаченным так называемой патриотической пропагандой людям - происшедшее с некогда великой державой  не казалось происками Америки, только к тому и стремящейся, как разделаться со своим главным врагом.  Хотя – так или иначе – развал СССР ускорился из-за борьбы за власть между Ельциным и Горбачевым, проявившим малодушие и страх, что все пойдет по югославскому сценарию, и практически сам отдал власть людям,  больше всего именно о ней  мечтающим – и  в России, и в Белоруссии, и на Украине. Впрочем, скорее всего, конец СССР был неизбежен. Империя пала, не выдержав гонки вооружений, конкуренции с  Западом. Кроме того, при Горбачеве, когда наступила определенная свобода, ею бесконтрольно воспользовались  партийно-хозяйственные бонзы, испугавшиеся  лишения своих привилегий ( хотя это им не грозило) . Они, как никогда ранее, стали разворовывать все и вся, чтобы в случае чего не оказаться у разбитого корыта. Обыватели не успели опомниться, как при наступившей от свобод и надежд на лучшее будущее эйфории оказались с талонами на самые элементарные продукты и вещи, которые приходилось «отоваривать» с огромным трудом. Я хорошо помню, как мои коллеги, независимо от возраста и занимаемого положения,  поочередно занимали очереди, и когда она подходила достаточно близко, почти все поголовно сбегались и радовались, если тех же продуктов хватало на них, что случалось далеко не всегда. Я стыдилась коллег. Мой муж, несмотря на наши с ним более чем прохладные отношения, взял снабжение на себя – я отдала ему все талоны, полагающиеся на семью. Что происходило дальше, думаю, в комментариях не нуждается. Мы не голодали, это точно. В нашем материальном положении практически ничего не изменилось. Власть (видимо,  всякая) нуждается в сторонниках и своих в обиду не дает – при любых обстоятельствах.
   Но выяснилось – худшее еще впереди – после так называемой либерализации цен, осуществленной 2  января 1992 года. Да, прилавки магазинов наполнились товарами, но одновременно почти в четыре раза подскочили цены, что обесценило зарплату, сбережения  населения, многие предприятия оказались без оборотных средств, и  возник кризис  взаимных неплатежей, что привело к росту долгов по зарплатам.  Правда, таким образом, запустили механизм рыночных реформ, позволивших позже свести концы с концами, а затем обеспечить рост экономики. Но  многих простых людей реформы привели к существенному  ухудшению их уровня жизни и безработице, особенно среди так называемых белых воротничков.
 Наступили трудные времена, когда  и в моем институте, где я уже несколько лет   работала старшим научным сотрудником,  мне и остальным насчитывали  сравнительно высокую по тем временам зарплату, пусть и обесцененную высокой инфляцией. Но  выплачивали ее спустя многие месяцы и частями или ненужными вещами, получаемыми от заказчиков, у которых для расчета с нами не было денег (хорошо хоть, что не все они бросили нас). Государство – наш  в недалеком прошлом основной заказчик - из-за огромной дыры в бюджете практически прекратил быть таковым.
 Перейдя еще раньше в СССР  на хозрасчет  (не по собственному желанию), все мы  оказались обречены,  выживать самостоятельно, за свой счет, который не только не пополнялся теперь, с началом гайдаровских  реформ,  но и сводился с нарастающим дефицитом. Если в первое время в силу старых привычек обходилось без увольнений сотрудников, позже     в силу   неплатежеспособности    и  заботы о продлении своего собственного существования руководство института стало избавляться не только от балласта, но и от полезных специалистов, особенно высокооплачиваемых. Лишь бы избежать массового увольнения, что могло  привести институт к полному банкротству,  приближающемуся  с бешеной скоростью. Нам наукообразно объясняли,  словно мы сами не знали, что даже в СССР к неплатежеспособным организациям юридического типа, коими мы и являлись, относились предприятия и хозяйственные организации, длительное время не погашающие задолженность по ссудам банка и платежам в государственный бюджет.  А  платежи, связанные, в частности,  с необходимостью выплат за потребление электричества, воды и тепла,  погасить без ссуды мы были уже не в состоянии, хотя сдавали в аренду за смешную плату почти половину своих помещений (предложение сдачи в аренду значительно превышало спрос). Многие сотрудники, если находили  другую работу даже с невысокой, но относительно стабильной зарплатой, составляли меньшинство.  (Устраивались на предприятия, которые сами дышали на ладан).  Остальные дрожали от страха оказаться без  средств существования. Тогда-то я сильно и пожалела о том, что после защиты диссертации не захотела дождаться обещанного мне через полгода трудоустройства в профильном институте, все же более или менее выживающем в новых условиях. (При посредничестве отца, советовавшего мне подождать, начала работать в своем институте, имеющем к полученной мною специальности косвенное отношение). Впрочем, снявши голову, по волосам не плачут. Все мы искали выход из создавшегося положения.  Однако даже тогда, когда уже ближе к середине девяностых годов появилась возможность продажи институтского здания крупной строительной компании, ее не использовали. А это  позволяло получить -  особенно тем, кто много лет проработал в институте и не успел уволиться – живые и немалые по тем временам деньги, чтобы  продержаться хотя бы временно. Тем более что закон гарантировал сохранение работы оставшимся в нем сотрудникам  института,  число которых уменьшилось к тому времени почти в пять раз, в течение трех лет; правда, уже с новым руководством, назначенным  покупателем. Понятно, администрация института не мытьем, так катаньем хотела сохраниться в своем статусе, и сумела убедить большинство,  живущее в тревоге и не знающее, как  сумеет приспособиться к изменившимся условиям работы,  отказаться от продажи. Все еще уповали на деньги, вырученные от сдачи в аренду большей части  пустующих помещений, требующих основательного ремонта и перепланировки, на что требовались значительные средства, а это умалчивалось. Напротив, назывались несуществующие цифры повышения доходов от сдачи помещений в аренду и увеличения числа арендаторов, что не соответствовало действительности. Но никому в голову не приходило проверить истинное положение вещей. И, правда, у страха глаза велики.  Почти все продолжали надеяться на авось  -  наше государство не может оставаться великой державой, теряя науку. Этим   и пользовались руководители института,  мало сказать, незаинтересованные в продаже здания. Согласно  принятому  раньше, при переходе института на хозрасчет, уставу,  руководители института в случае продажи  попадали в разряд рядовых – могли   получить ту же компенсацию. Она  зависела не только от  зарплаты, но и стажа,  а он у  директора и его замов насчитывал меньше десяти лет. Поэтому делалось все для сохранения статус-кво. Руководство, понимающее, что, так или иначе, дни его сочтены, оттягивало банкротство института и  начисляло себе никем не контролируемую сверхвысокую зарплату, своевременно получая ее. Можно только представить, сколько денег оно клало в карман, минуя бухгалтерскую отчетность. Знаменитый бартер и расплата наличкой набирали обороты, обогащая нечистых на руку директоров  и их приближенных.
 Ситуация у меня была почти патовая – я в любой момент могла остаться без  работы, экономила буквально на всем  (когда речь шла о себе). Муж или не замечал, в каком положении я уже нахожусь, или делал вид, что ничего не  видит. Похоже, он считал, что даваемой им суммы на собственный прокорм и содержание дочери, вполне хватает на всех. Тем более что иногда – не высчитывая на них деньги из семейного бюджета - сам покупал продукты (и не дешевые), загружая ими багажник своей машины. Выходило так, что мне грех  жаловаться. По сравнению с большинством жителей нашей страны я находилась далеко не в худшем положении.  Во всяком случае, пока меня не уволили. Обратись к мужу за помощью, он бы увеличил денежную сумму, войдя в мое положение. Но поскольку он не проявлял никакого интереса, я эту болезненную для себя тему не поднимала.  От родителей  отношения с мужем скрывала, хотя они – не слепые, видели, что не все у нас, мягко выражаясь, гладко. Мама уже  давно не работала, а папа сталкивался с близкими  проблемами, так как в его, когда-то и моем, институте платили мало и не всегда. Так что я не могла рассчитывать на их помощь, да  и не хотела выглядеть перед ними жалкой.  Достаточно того, что они, обожая внучку, постоянно задаривали ее всем, что она у них просила. Видимо, я плохо справлялась со своими воспитательскими обязанностями. Видя  положительные эмоции родителей от общения с внучкой, умело пользующейся их слабостью и умеющей быть благодарной ( чего не отнимешь), я шла у дочери на поводу. Тем более что она еще  в дошкольном возрасте проявляла способности. Бегло читала и усваивала книги для детей старше себя по возрасту. Обладала хорошим слухом и небезуспешно частным образом обучалась игре на фортепиано.  Надо отдать должное мужу,  тут он на траты не скупился  – не только собственное, но и преуспевание дочери, видимо,  входило в его приоритеты. Впрочем, я могла об этом только догадываться. Вниманием дочь он по-прежнему не баловал. Я надеялась, сильно сомневаясь,  что это такой метод  воспитания…
Муж, насколько я его узнала за все время какой-никакой совместной жизни, был не простым  человеком. По своему темпераменту обладал высокой активностью, малой чувствительностью и эмоциональностью, при неприятностях  внешне невозмутим и спокоен, энергичен и исключительно работоспособен,  обладал выдержкой и самообладанием, безразличием и сухостью по отношению к другим людям – казалось  бы, флегматик.  Но был находчив, умело и легко приспособлялся к изменчивым обстоятельствам жизни,  легко сходился  с самыми разными людьми, что нехарактерно для флегматика.
Я не была такой наивной, чтобы допускать в своих мыслях целомудренный образ жизни мужа.  При всем своем хладнокровии он не мог пройти мимо радостей жизни, тем более что обладал  отличной внешностью, умом и способностью пользоваться всем, что идет ему в руки. Я до сих пор не знаю, как  ему удалось попасть в Министерство и так далеко продвинуться в нем. Ведь кто-то помог ему, едва ли его начальство само решило  расстаться с ним. В то время между мужем и мной существовали достаточно близкие отношения, он писал и при встречах ( в отпуск) говорил мне, что им довольны. Он никогда не открывал тайну своего назначения. А когда я спрашивала, отвечал, что ничего особенного в работе обычного министерского клерка не видит, и напоминал, что прежде советовался с моим отцом и со мной, следует ли ему переходить на эту работу. Так оно и было. Видимо, муж не хотел, чтобы мы думали, будто своей новой работой он обязан кому-то другому, а не своим заслугам. Очевидно, его заметил приезжий министерский деятель, не иначе.  Женщина? Но сколько-нибудь влиятельная женщина в Министерстве, насколько мне известно, не работала. Правда,  в  Нижневартовский район  приезжали  дамы, к примеру,  партийные из ЦК. Им вполне мог приглянуться мой муж, использовавший случай и обаявший одну из них.
Уж не она ли стала его  любовницей, а затем вытащила из глуши? Как отказать ей, коль скоро с ее помощью можно достичь желанной цели – преуспевания. То, что он изменял, приходило мне в голову и раньше, до возвращения в Москву, но я отказывалась в это верить и гнала неугодные мысли. Теперь, когда муж окончательно отдалился от меня, я стала более рассудительной и пришла к выводу, что у него кто-то был и есть. «Ищите женщину!»  Если бы так просто и буднично? Тогда бы я переживала легче. Не теряла надежды, что муж «перебесится» и вернется в лоно семьи. Но он пожелал совместить приятное ( любовницу) с полезным ( сохранение семьи), следуя  принципу Гераклита  «не навреди». Не навредить  себе, в первую очередь. Именно поэтому он не рвал со мной. Его вполне устраивала такая жизнь. Я на его свободу и раньше не покушалась – теперь тем более.  …

Чего я опасалась, случилось. Здание института не продали, а меня уволили по сокращению штатов – справедливо, я оказалась без заказов. Мне сказали – найдете заказчика, работайте  на деньги, что  он заплатит вперед на выполнение  вами нужной ему темы. Нет – тогда уходите, долг по вашей зарплате за  пять месяцев  обязуемся выплатить перед увольнением. Так я оказалась на улице. Пришлось сообщить мужу. Он сказал, что моей вины в потере работы нет, он увеличит сумму денег на содержание всей семьи, хотя, добавил, он не Рокфеллер. Последние слова особенно «понравились» мне. Я решила найти любую работу – даже мыть полы, чтобы меньше зависеть от мужа. Но для начала стала подыскивать себе более стоящее поприще. Выплаченное мне пятимесячное жалование позволяло.

Между тем муж, почувствовавший  власть надо мной, позволил себе еще большую свободу. Заранее предупреждая, он перестал иногда  ночевать дома. Не утруждая себя объяснениями, которые, впрочем,  и не требовались. Свое обещание он сдержал – пока я искала работу, он спросил,  в какой сумме денег я нуждаюсь, после чего несколько месяцев ее выплачивал, не проявляя никакого интереса к результатам моих поисков. Я учла, что он не Рокфеллер, запрошенная мной сумма составила прожиточный минимум москвича.

Мне повезло, одна из  знакомых дала  телефон издателя, открывшего золотую жилу в публикации под мягкой обложкой сравнительно недорогой и по изданию, и по оплате авторам гонораров так называемой женской прозы. Он    нуждался в редакторе без предъявлений  ему особых требований  в редактуре. Читатели женских романов и повестей, как правило, не замечали небольших огрехов в текстах.    Я никогда раньше профессионально редактурой не занималась, но в своем институте  изредка редактировала доклады, отчеты,  самые разные научные публикации. Почитала разную литературу по проблемам редактирования и корректуры разнородных тестов  Ничем не рисковала, направилась к издателю, предварительно созвонившись с ним по телефону.   Он выслушал меня и предложил для начала заняться корректурой текстов.  Вполне логично. Я сказала, что недостаточно владею ( на самом деле, не владела совсем) типологией корректурных знаков и правил их применения, не предоставит ли он мне сразу редактирование  Не предоставил. Тогда я попросила его о повторной встрече – уже на предмет корректуры. Он согласился. Я связалась с «приятельницей – наводчицей» и спросила, не знает ли она кого-нибудь, кто за деньги научит меня корректуре. И получила телефон одной старушки, которая в прошлом работала корректором и нуждалась в деньгах. Та любезно согласилась дать мне нужные навыки, обучить применению корректурных знаков, чтобы на любительском уровне заняться корректурой ( ее слова, на которые я ничуть не обиделась).  На такое обучение хватило месяца, я  нахваталась знаний и заплатила своей учительнице больше запрошенной ею суммы. Расстались на том, что при необходимости она поможет мне снова. Позвонила издателю, сообщила ему, что могу хоть завтра заняться корректорской правкой. К счастью, место не успели занять, или, скорее всего, он  сдержал свое обещание дождаться меня – не горело, по его словам..
 После собеседования и соответствующей проверки издатель, мужчина лет сорока пяти, импозантного вида  дал мне роман незнакомого мне автора – типично женский, назвал срок окончания работы, подписал договор и… галантно предложил, если я свободна, провести с ним по случаю делового знакомства вечер в ресторане. Я не обомлела,  сказала, что вообще-то не совсем свободна, но постараюсь выделить один вечер, когда именно - должна согласовать с мужем, чтобы он, как обычно,  не задержался на работе и вернулся  домой заменить  меня, оставшись с дочерью.    Сообщила о себе ровно столько, чтобы не пудрить ему мозги. Он ответил, что не спешит, хотя ему будет приятно, если увидимся как можно раньше. Что ж, решила я, если для получения работы нужно вступить с ним в рыночные отношения, так тому и быть. Главное – не остаться на бобах. Могу  дать ему аванс – посидеть с ним в ресторане. Может быть,  это приведет к тому, что я получу за корректуру предоплату в виде денежного  аванса.  А дальше будет видно. Да, конечно, я моложе его, но далеко не так хороша (ирония), чтобы вызывать особый интерес для мужчины, которому по силам сделать лучший выбор. Можно не сомневаться, есть немало  хорошеньких графоманок, мечтающих о публикации своих «произведений» и готовых ради этого пожертвовать своей « непорочностью» А мне точно рисковать нечем, нужно будет, я позволю этому типу флирт с собой. И кто знает, потребуется – закрою глаза и пересплю с ним. В конце концов, я уже давно не лежала в постели с мужчиной, этот – не самый худший.
Мое везение продолжалось. Я сказала мужу, что приглашена на деловой ужин, договорилась, что он вернется домой вечером следующего дня. Лицо мужа было непроницаемо, никаких вопросов мне не задал. И не вышел из своей комнаты, когда я открыла дверь квартиры издателю, чтобы последовать за ним к его машине, стоявшей как раз напротив окна  комнаты мужа. Мои предположения относительно неджентльменского поведения издателя не оправдались, он вел себя благородно; если у него имелись не  самые высоконравственные намерения, он их умело скрыл от меня. После изысканного ужина в хорошем ресторане он отвез меня домой, я подала ему руку для прощания, он задержал ее чуть дольше обычного, подав мне некий знак, чтобы я  не ошиблась. Мы договорились, что закончив корректуру первой главы романа,  принесу ее ему. Через несколько дней я вновь посетила его. Он попросил меня задержаться,    бегло просмотрел корректуру, удовлетворенно хмыкнул и заявил, что доволен моей работой и может доверить мне все вместе – и корректуру, и редактирование. После чего выдал аванс, спросив о необходимости формализации денежной выплаты. Я, уже немного осведомленная о рыночных отношениях, сказала, что это совсем не обязательно. Он кивнул в знак одобрения. И в заключение нашей беседы сказал,  что не станет мешать моей работе, мне следует связаться с автором и все возможные текстовые изменения согласовывать с нею. Лучше всего делать это по окончании одной или нескольких глав. Автор  - женщина среднего возраста - оказалась вполне вменяемой,  без амбиций, призналась в том, что писала роман в спешке и потому не избежала  ошибок. Она почти во всем соглашалась с моими правками. Одним словом, мне повезло, дело пошло. К нужному сроку мы вместе предъявили издателю отредактированный роман, и я получила деньги – не очень большие, но достаточные, чтобы на этом не останавливаться. Издатель придерживался того же мнения и снова пригласил меня в ресторан. Теперь, мне показалось, он уже не ограничится прежними правилами игры. И не ограничился, предложил  на короткое время заехать к нему («это нам  по дороге») – он  с молодых лет коллекционировал картины советских авангардистов, покупая их  недорого у  самих художников. Я согласилась – в конце концов, он меня не съест. Самое худшее – начнет приставать. Только это на него не похоже. Он, кажется, использует другие приемы обольщения своих женщин. Любопытно какие. Оказалось, никаких. Он действительно завез меня к себе с единственной целью – показать картины Абенгауза, Овчинникова, Рухина, Нестеровой и других. Я не расстроилась, но… Что он во мне нашел, зачем ему все это нужно? Ведь знает, я замужем,  у меня ребенок. Ладно, главное – работа. И я получила ее,   подписала новый договор на редактирование романа другого автора – на этот  раз более серьезного.  Автор – то же женщина - оказалась невероятно обидчивой, отчаянно боролась за каждое слово и фразу, словно я посягала на ее жизнь. Редактирование этого романа отняло у меня много сил и здоровья, схватка с нею в любой момент могла перерасти в потасовку, так как я не хотела сдаваться, считая себя правой, и не могла халтурить. В конце концов, заинтересованная  в результате даже больше меня,  она пошла на уступки, хотя по-прежнему   убежденная в том, что я придираюсь к ней. Уже сдавая редактору роман, она не преминула сообщить ему, что я попортила ей много крови. Лучшего комплимента я услышать не могла. Издатель улыбнулся, сказал, что в следующий раз  постарается дать ей другого редактора – мужчину, более сговорчивого и не менее грамотного, чем я.
На этот раз издатель решил, что «наступило время собирать камни». Он спросил, счастлива ли я в личной жизни.
-Да, вполне.
-Жаль.
-Почему?
-Вы нравитесь мне.
-Жаль
-Почему?
-Я занята.
-А если вдруг?
-Все может быть.
-И что тогда?
-Вернемся к этому разговору.
-Серьезно?
-Более чем.
-И я нравлюсь вам?
-У нас много общего.
-Я  старше вас…
-И я, представьте себе…
-У вас очень славная улыбка…У меня к вам небольшая просьба.
-Какая?
-Не бросайте меня… ради другого издателя.
-Обещаю.
-И чтобы вы не забыли меня, я загружу вас работой, пока не разорюсь.
-Мы оба в этом не заинтересованы. Так что, пожалуйста, процветайте дальше.
-Спасибо, сделаю все для этого возможное… Я вам не слишком мало плачу?
-Не слишком.
-Видите ли, я не хотел, чтобы вы подумали…
-Я не подумала. Хотя в самом начале…
-Но решили рискнуть?
-Я нуждалась в работе.
-И я нагло воспользовался этим. Простите меня.
-А вы меня.
-Вас-то за что?
- Со мной трудно работать.
-Вы – очень умная и добрая женщина. И красивая.
-Красивая?
-Не знали? У вас очень неординарные черты лица. Ни с кем не перепутаешь.
-Право, не знаю, что и сказать на это.
-А вы и не говорите ничего. Обещайте мне свою дружбу. Это не слишком?
-Я сама нуждаюсь в друге. Так что с удовольствием откликаюсь на ваше предложение.
-Мне очень хочется вас поцеловать. Можно?
-Только осторожно. Так мы говорили в детстве.
-И мы…
Я таяла от нежности, исходившей от него. Поцелуй в губы мне понравился. Я совсем не возражала, чтобы этот мужчина стал моим другом…   

 Нельзя сказать, что издатель баловал меня многими  заказами, но с учетом полученного и накопленного (в банке) пятимесячного институтского  заработка, я смогла отказаться от подачек мужа, сообщив ему, что благодарна ему за помощь, в которой на данный момент уже не нуждаюсь. Он даже не спросил, в чем причина такого моего заявления, принял ее к сведению и прекратил выплачивать прожиточный минимум москвича, давая с учетом галопирующей инфляции деньги на содержание дочери и его самого. В приготовлении завтраков и ужинов, уборке квартиры, стирке и глажке его  постельного и нательного белья, сорочек он мне не отказывал, я – не гордая, лишь бы платил.
Иногда я встречалась со своим издателем не только по делам. Он был очень интересным человеком, кладезь знаний и живой и подвижный – типичный сангвиник.   В отличие от   мужа, от него исходило тепло,  ему были свойственны сильные эмоции, роднящие меня с ним. Всегда,  когда мы встречались, он находился в хорошем расположении духа, интересовался моей жизнью. И вместе с тем соблюдал редкий такт, не задавая вопросов относительно отношений с мужем, которые я от него скрывала – я испытывала жгучий стыд оттого, что он  узнает о тех унижениях, которые мне пришлось и приходится  испытывать. Я сама плохо понимала, почему терплю и не подаю на развод. В конце концов, муж совсем не интересуется  ребенком, моя дочь мало что потеряет, если они перестанут видеться или по его настоянию станут встречаться в один из выходных дней.  Однако я все еще не пришла к выводу, что хочу навсегда расстаться с мужем.  И плохо представляла себе, как мы станем делить нашу квартиру, его деньги, акции и все остальное. Дикость какая-то! Ведь я его любила когда-то…
Случай помог разрешить эту дилемму. Для меня в равной степени были неугодны развод и жизнь с мужем,  не имеющая под собой здравого смысла. Накануне празднования четвертой  годовщины  российского суверенитета,  меня около моего дома остановил мальчик, протянувший  большой запечатанный конверт, «который дяденька попросил передать». Я растерялась, взяла конверт, а мальчик дал деру. Дома я конверт распечатала, в нем лежали фотографии моего мужа, целующегося с девицей лет восемнадцати, лицо которой мне показалось знакомым.  Другие ее фотографии, перепечатанные из таблоида, сразу напомнили мне, где я с нею «встречалась». Во время уборки комнаты мужа я видела бульварный журнал  – очевидно, он забыл его спрятать. Я пролистнула журнал, обратила внимание на  девицу, которая без всякого стеснения демонстрировала свои телеса, прикрытые в одном месте узенькой полоской ткани. Теперь я более внимательно разглядела ее и вынуждена была признать, что  муж нашел для секса то, что надо. Я знала, что он неверен мне и давно, но одно дело просто ведать о том и совсем другое – увидеть, с кем он спит. Девица  не только значительно моложе меня, но и разительно отличалась внешне в лучшую сторону. Она словно демонстрировала мне всем своим видом, почему муж разлюбил меня, если вообще когда-нибудь любил. Вот когда я впервые возненавидела его. «Самец, развратник, гнусное животное»! –  раздражалась я даже не столько на него, сколько на себя. И ведь было за что, это я не разглядела в свое время, что он из себя  представлял. Мне до слез стало смешно, из-за чего я так рассвирепела. Столько лет держалась,  и вот,  именно  мужнина  потаскуха переполнила  чашу моего терпения. Нужно взять себя в руки. И я положила конверт с фотографиями на столик мужа. Пусть любуется!
Будь умнее, то не заговорил бы со мной, держа в руках злополучный конверт.
-Не ты ли подкинула мне это?
-Хочешь знать, как эта мерзость попала в наш дом?
-Именно так!
-Хорошо, муж. Мне его сунул в руки какой-то сопливый мальчишка и тут же сбежал. Я вскрыла, решила, что там какая-то полезная информация…
-И не ошиблась?
-Разве что узнала, с кем ты спишь. У тебя отменный вкус.
-Я не сплю и не спал с нею, успокойся.
-Это ты успокойся. Где твоя выдержка? Она изменила тебе?
-Чего ты добиваешься?
-Ничего. Я решила, ты должен знать, что за тобой следят. Не стала скрывать в твоих интересах.
-Какая трогательная забота?!
-Извини, видимо, я ошиблась и обязана была выкинуть конверт на помойку.
-Ты специально решила унизить меня – будь хотя бы честна перед собой.
-Унизить?! Вот если бы ты спал ( я сделала ударение на слове « спал») с уродиной, тогда имел бы все основания так говорить.
- Сколько сарказма! Видимо, нам действительно пора окончательно разобраться в своих отношениях. Ты сама считаешь их нормальными? 
-Нет, разумеется.
-Или надеялась, все перемелется – мука будет?
-Мука с ударением на другой букве.
-Тогда разъясни дураку, почему ты терпела все мои выходки?
-Я любила тебя, неужели не ясно.
-И до сих пор любишь?
-Теперь, наконец, ненавижу.
-Из-за этих фотографий? Ты же знала, что я изменяю тебе. Мы уже давно не муж и жена.
-Конкретно, что ты предлагаешь?
-Я бы хотел услышать это из твоих уст.
-Кто из нас мужчина?
-Боюсь, что в нашей ситуации – ты.
-И потому ты до сих пор живешь со мной под одной крышей?
-Я все время надеялся на то, что смогу вернуть тебя.
-Ты ничего не путаешь?
-Не понятно? Не вернуться – вернуть. Ту женщину, которой ты когда-то была.
-Если я и изменилась, только внешне.
-Не в том суть. И я меняюсь не в лучшую сторону.
- В чем же тогда?
-Если бы я мог объяснить…
-Зачем ты ищешь себе оправдания? Все так очевидно – ты, как ребенок, ослепленный своей целью преуспевания, ничего и никого другого не видишь вокруг. И, возможно, поэтому так недостойно ведешь себя со мной. Видишь, и я ищу тебе оправдания.
-Возможно, ты права. Но я такой, какой есть.
-Мы уже давно исчерпали себя в нашем браке. Вот и пришли к финишу.
-Развод?
-Для нас обоих он все же лучше, чем постоянная жизнь во лжи.
-Пожалуй. Однако мы не одни, у нас дочь.
-У тебя? Ты и дня не провел с нею. Думаешь, деньги на ее содержание заменяли ей отца?
-Да, я и отец негодный. И все же… Ты позволишь мне видеться с нею?
-Конечно, если будет на то твоя воля.
-Благодарю… Что касается разных имущественных прав, эта квартира останется за вами. У меня хватит средств оплатить покупку  для себя двухкомнатной кооперативной квартиры. А ты сама, на что будешь жить?
-Можно подумать, ты содержишь меня? Те деньги, что ты давал, шли на воспитание дочери и уход за тобой.
-За мной?
-Удивлен? Кто, интересно, покупал продукты, готовил тебе еду, убирал твою комнату, стирал и гладил твое белье, брюки? Дядя или тетя?
-Ты неправильно поняла меня. Я не то хотел сказать…
-Что же тогда?
-Можешь мне не верить, но я думаю о материальной стороне твоей жизни.
-Не бойся, у меня есть работа – прокормлюсь.
-Почему спрашиваю? Если ты нуждаешься, можно рассмотреть другой вариант… Я имею в виду «квартирный вопрос, замучивший москвичей».
-  То есть?
-В принципе мне бы хотелось остаться в этой квартире – ведь не сегодня, так завтра я женюсь.
-. Только смотри не промахнись снова.
-Так вот. Я мог бы купить двухкомнатную квартиру для тебя, а разницу в рыночной стоимости между квартирами возмещу. Для оценки можешь сама найти нужных людей.
-Благодарю за заботу, но, если не настаиваешь на разделе имущества, я с дочерью останусь здесь.
-Я только предложил.
-И я ответила.
-Принял к сведению. Кто из нас подаст на развод?
-Поскольку ты очень занятый человек, могу это взять на себя..
-Буду очень  обязан тебе.
-Это все?
-Благодарю за понимание…
Вот когда я окончательно возненавидела этого человека.  Последним нашим разговором он облегчил мне расставание с ним навсегда.
После развода я сообщила своему другу, что свободна. Он предложил выйти за него замуж. Я  согласилась. О бывшем муже старалась не вспоминать,  появившиеся о нем скандальные статьи в прессе не читала. Одним словом, раз и навсегда вычеркнула его из своей памяти, как дурной сон. Моя дочь далеко не сразу, но приняла отчима, чему способствовало исчезновение из ее жизни биологического отца, исправно платившего на нее алименты – явно во много раз меньше, чем полагалось, исходя из его дохода, о котором писали газеты (так что   я иногда натыкалась на его имя и мельком прочитывала, что нем пишут). Мой новый муж предлагал мне отказаться от алиментов, наш уровень жизни это позволял, но я не хотела лишать себя удовольствия хотя бы алиментами напоминать бывшему супругу, кто он такой. Тем более что он напрочь забыл о ее существовании. Чтобы не оставаться без дела, я не только редактировала книги, но и сама сподобилась на писание женских романов – на большее не смогла, понимая отсутствие у меня для этого таланта. Наличие персонального компьютера позволяло легко и быстро писать их.  В начале двухтысячных годов я написала и издала несколько таких романов и даже получила кое-какую известность, чем не обольщалась, понимая свое место в нашей литературе. Не Улицкая, не Рубина, даже не Донцова с Марининой и ими подобными…
Моя уже достаточно взрослая дочь в 2010 году сообщила мне, что ее отец   утонул   в Ладожском озере, где он рыбачил. Нашли только одну опрокинутую лодку. Что я могу сказать? Жаль. Все так!