Колдун

Дверь открылась от легкого прикосновения руки. Затаив дыхание, я вошла в обитель волшебника. В уже знакомой комнате никого не было, только где-то недалеко слышался низкий голос загадочного доктора. Сдерживая биение неспокойного сердечка, я пошла на этот голос. В большом зале ярко горели свечи, на столе, выдвинутом на середину помещения, лежал мужчина, руки, ноги и шея которого были привинчены к столу железными кольцами. Сосредоточенный доктор стоял перед ним и из бутылочки вливал в рот несчастного неизвестную  жидкость. После каждой влитой в воронку дозы он прикладывал к груди лежащего ухо, иногда открывал какую-то книгу и прочитывал несколько строк, возбужденно размышляя вслух:
– Мне жаль, что лекарство вызвало костлявую, но при его плачевном состоянии смерть лучше, чем тяжкая участь калеки.

– Почему вы приковали человека к столу? – содрогаясь от увиденного, опрометчиво обнаружила я свое присутствие.


– Пленник не хотел, чтобы над ним ставили опыты, – не удивившись моему появлению, пожал широкими плечами Экзили. – Старый козел Жак опять не закрыл наружную дверь!

– Насилие над человеком – страшнейшее преступление! – возмутилась я.

– Человеком? – хмыкнул злодей. – Это всего лишь турок, которого привезли мне друзья из Венгрии, воин султана, противник христиан.

– Мы все равны перед Богом, – возразила я, – а главная заповедь христианина – не убий.

– Идет война, сударыня, – не согласился со мной именитый колдун, – а неверные ушли слишком далеко от своей проклятой земли. Кстати, вы прибыли сюда не в качестве адвоката мусульман?

«К сожалению, нет», – подумала я.

– Присаживайтесь поудобнее, мадемуазель, – указал на кушетку средневековый экстрасенс. – Будем знакомиться. Меня зовут Маттео.

– Зачем вам мое имя? – заупрямилась я.

– Зря. Вам придется представиться, – процедил сквозь зубы доктор.

– Почему? – возмутилась я.

Экзили выбежал из зала, оставив меня на несколько минут наедине с трупом. За это время я успела рассмотреть усопшего: пригожий молодой парень, кровиночка какой-нибудь несчастной турчанки, такой же матери, как и я!

Убийца вернулся также внезапно, как и исчез.

– Дверь заперта, – потирая ладони, возбужденно проговорил он, – прекрасная незнакомка остается здесь. Навсегда!

– Не думаете ли вы, что закрытый дом удержит меня? – чувствуя, как внутренности наполняются липким холодом, возразила я. – Вы обещали помощь, месье.

– Ну и что? – фальшиво удивился обманщик.

– Не забывайте, что у пленницы есть могущественный защитник, который сметет обидчика с лица земли, если с ее головы упадет хоть один волосок, – самоуверенно заявила я. – Мадима не зря называют Страшной Силой.

– Вы – фантазерка, сударыня, – неожиданно развеселился убийца. – Вероятно, умственная болезнь затронула ваши бедные мозги. Но мне не нужен мозг невменяемой, а тело от меня никуда не денется.

– Тело? – опешила я.

– Я дам вам яду, – продолжал веселиться мерзавец, – а трупик забальзамирую в волшебной жидкости, которая сохранит его надолго. Очень надолго!

– Зачем вам мой труп? – ахнула я.

– Хочу упиваться им, гладить его, входить в него своим мужским естеством, – медленно подходя ко мне, облизал сухие губы извращенец.

– Маньяк, изверг, подлец! – отступая от чудовища, закричала я.

– Раздевайтесь, – щерясь в плотоядной улыбке, перебил он мой негодующий монолог, – иначе я оболью кислотой ваше ангельское личико.

И тогда до меня дошло, что суровая дама в белой одежде и косой в костлявой руке стоит совсем рядом, терпеливо ожидая очередной жертвы.

– Раздевайтесь! – схватив со стола бутылку с бесцветной жидкостью, заорал Экзили.

Словно зомби, я начала стаскивать с себя платье, нижнюю юбку, корсет. А когда осталась без ничего, колдун подошел ко мне и торжествующе погладил плечи, груди, живот, затем его рука скользнула вниз.

– Прекрати! – закричал кто-то рядом. – Убери от нее руки, мразь!

Потрясенная и уничтоженная, я обернулась. Недалеко от распахнутой двери стояла маркиза де Бренвилье.

– Ты потерял разум, старая каналья! – ломая руки, кричала Мария. – Люди знают, что она пошла к тебе, ее обязательно будут искать!

– Она приехала сюда одна в темное время суток, такая сладенькая дивная овечка, а ночью на улицах Парижа неспокойно, – весело возразил ей убийца.

– Но ты и так под подозрением! – осуждающе покачала головой красавица.

– Что сделано – то сделано, – помял мои бедра мерзкий садист, – девочку нельзя отпускать домой: она слишком много знает.

– Будущий красивый трупик, – хмыкнула Бренвилье, неприязненно ощупывая колючими глазами костюм праматери Евы на моем синем от холода теле, – слишком красивый. Куда уж до нее Атенаисе!

Экзили лихорадочно сглотнул слюну, покусал потрескаищиеся губы, потер обагренные кровью руки, а затем схватил меня за горло и потащил туда, где стоял мрак. Я задыхалась, но мое прерывистое дыхание доставляло ему неслыханное наслаждение. Бросив меня на пол, колдун зажег свечи в небольшой комнате, похожей на покойницкую.

– Погляди, лапонька, на любовников великого маньяка, – заржало чудовище, давясь выступающей слюной. – Меньше, чем через сутки, ты, моя изумительная находка, станешь наикрасивейшим экземпляром единственной во Вселенной коллекции.

Я осмотрелась. На столах, вделанных в стены полках, на полу стояли препарированные любимчиком короля стеклянные сосуды с различными членами человеческого тела в специальной жидкости, вероятно, в формалине. В углу, распахнув невидящие глаза, лежал труп молодой хорошенькой девушки; скальпель убийцы только-что обнажил ее важнейшие органы.

– Не правда ли, у меня гораздо больше познаний в медицине, чем у других учеников Гиппократа? – безумно захихикал колдун. – А теперь ты должна привыкнуть к приятной компании; утром же я побалуюсь с тобой, моя королева.

Экзили ушел, тщательно закрыв тяжелую дверь на длинный, щербатый ключ. Я осталась наедине с покойницей да сосудами, наполненными чудовищным содержимым. Было холодно и страшно. На одной из скамеек, свободной от жуткой поклажи, нашлась серая, измазанная чем-то коричневым, холщовая простыня. Превозмогая отвращение, я закуталась в нее, освободившись от чувства стыда перед собою и оголенным телом девушки. Я боялась ее, но больший ужас внушал живой, тот, который приносил смерть.

И тогда я поняла, что жалкая, завернутая в рванье, никому не нужная пленница семнадцатого века, кажется, отбывает свои последние часы на грешной земле.
(отрывок из романа "Неприкаянная душа")