Свет издалека 13 Продолжение

КАК  МАРИЯ ИВАНА ПОЖАЛЕЛА
ПРОДОЛЖЕНИЕ

Говорят, что пьяных и детей охраняет  ангел… Вот и в этот вечер, высшие силы были явно на стороне Ивана. Во всяком случае, это они навели его на мысль проникнуть в комнату любимой через открытое окно, которое находилось на втором этаже длинного деревянного здания дореволюционной постройки.
Строение это находилось на балансе школы и являлось общежитием для педагогов и семейных бесквартирных учеников.

Вообще, если быть честным, то Иван, даже будучи нетрезвым, справедливо рассудил, что рискованный путь через окно, лучше сохранит репутацию девушки, нежели длинная дорога по коридору общежития.  Там - любой встретивший  директора, может делать самые фривольные предположения о причине директорского посещения их  совсем не скорбной обители.

Здесь надо сказать, что, несмотря на все свои достоинства, Иван всё же имел кое-какие недостатки, одним из которых был страх высоты. А в этой постройке 19 века, когда люди имели несколько иное представление о размерах жилых помещений, второй этаж по высоте соответствовал уровню современного, третьего.

Поэтому, только значительная доля алкоголя, да ещё, отчаяние, вызванное несчастной любовью, могли заставить его приступить к штурму, хоть и не крепостной, но, тем не менее, достаточно высокой и труднодоступной стены.

С ловкостью вора-домушника, или, если хотите, скалолаза, цеплялся директор за малейшие выступы на фасаде, в стремлении достичь вожделенного окна.

Нет, всё же ангел-хранитель хорошо помогал своему подопечному: довольно скоро наш перезрелый Ромео смог добраться до намеченной цели.

Мария сидела в центре комнаты за круглым столом, подперев голову руками. Не включая света, задумчиво любовалась предвечерними сумерками.
И, когда на фоне быстро темнеющего фиолетового неба, в раме настежь раскрытого окна, показалась директорская голова, девушка решила, что у неё впервые в жизни возникла галлюцинация…

Но сомнение в собственном психическом здоровье начало сразу рассеиваться, как только вслед за инфернальной головой в оконном проёме показалось сильное и стройное тело её поклонника.

Скоро и весь Иван Михайлович – собственной персоной, в изрядно запачканной белой рубашке и измятых серых брюках,  слегка покачиваясь, с довольно глупой ухмылкой, стоял перед оцепеневшей от страха Марией.

А потом началось такое, чего она не могла представить даже в самом горячечном сне.
   - Здравствуйте, я очень рад! – произнёс мужчина, глядя куда-то в тёмный угол комнаты.
   - Здравствуйте,  - пролепетала в ответ Мария и, как школьница, вскочила со стула.
   - Только что, я президентом был избран всенародно, - сообщил посетитель горделиво и ударил себя кулаком в грудь.
Далее, то понижая, то возвышая голос до завывания, Иван с чувством прочёл стихотворение Апухтина «Сумасшедший».

Кто или что заставило его это сделать, новоиспечённый безумец не мог бы ответить. Но, начав просто так, ради пьяной шутки, он почувствовал что эмоции, которые испытывает  сейчас девушка, являются, хоть и маленькой, но всё же, компенсацией, за все страдания, которые он перенёс по её вине.

И действительно, Маша, которая не знала стихов Апухтина, искренне считала, что является очевидцем реальной сцены сумасшествия.
   - Иван Михайлович, что с вами? – пискнула она в надежде звуками своего голоса вернуть директора к реальности.

Но тот продолжал по-прежнему нести абсолютную ахинею. Вообще-то, на самом деле, уже к середине стихотворения Иван практически протрезвел и прекрасно осознавал суть происходящего, но неуклонно продолжал свою экзекуцию. Каким-то седьмым чувством он понимал, что поступает правильно. Шок – это именно то, что может потрясти и заставить сильнее забиться спящее сердце этой девушки.

Поэтому, когда стихотворение подошло к концу, он безо всякого перерыва начал читать сцену сумасшествия Маргариты из «Фауста» Гете.
   - А кругом – васильки, васильки, васильки, - завывал мужчина, дико вращая воспалёнными глазами.

Смотреть на это было действительно, страшно, и у бедной Маши зуб на зуб не попадал от ужаса и раскаяния. Да, именно, раскаяния, к которому неожиданно примешалась жалость. Ведь именно она своей чёрствостью и гордостью довела влюблённого в неё человека до такого состояния.
   - Иван Михайлович! Ваня! Миленький! – вырвалось вдруг у неё – Простите меня, я больше не буду… - всхлипнула она почти по-детски.

Иван, который ожидал чего угодно, но только не слов и слёз раскаяния, - замер, потрясённый, а потом рухнул перед ней на колени:
   - Машенька, милая, это ты прости меня, дурака! Я напугал тебя, потому что не знаю уже, что делать? Я ведь пришёл проститься с тобой. Но я люблю тебя и хочу, чтобы ты стала моей женой!

В этот момент Маша почувствовала, что её, «словно огнём опалило». Ноги её подкосились, она медленно опустилась на колени перед Иваном и обняла его…
Так решилась судьба моих родителей.

ЧАСТЬ  5

СЕМЕЙНЫЕ  ПРАЗДНИКИ И  БУДНИ.

Сразу после выпускного вечера, двадцатитрёхлетняя Мария Шкуратова и тридцатиоднолетний Иван Шелихов расписались в остёрском ЗАГСе.

Свадьба в те годы считалось делом мещанским, тем более, что директор школы был человеком партийным, а Мария – комсомолкой. Вот поэтому, никакой свадьбы и не было.
Просто, после регистрации брака. Мария собрала свои нехитрые пожитки и переехала жить в директорский особнячок.

Несмотря на то, что Иван Михайлович выглядел вполне солидно: хороший костюм, добротная обувь, оказалось, что дома у него обстановка совершенно спартанская.
Впоследствии мама рассказывала, что первое время суп для семейных обедов ей приходилось варить в железной банке из-под американских консервов.
Впрочем, никакие бытовые проблемы не мешали молодым супругам чувствовать себя вполне счастливыми.
Иван, как опытный мужчина, вполне отдавал себе отчёт, какое сокровище обрёл он себе в жёны. Ему нравилось в Марии всё! И то, что он оказался первым мужчиной в её жизни, и то, что она так свежа и привлекательна….

Он приходил в восторг от её доброго нрава. И даже то, что она, будучи провинциалкой, была несколько наивна, вполне устраивало его, так как это позволяло новоиспечённому мужу постоянно удивлять жену новыми приятными сюрпризами.

Во время школьных каникул, Иван организовал поездку в Смоленск.
Жили там они в гостинице, причём, в одном из лучших номеров. (Кстати, в те годы, а это был предвоенный, 1939-ый год, устроиться на проживание в гостиницу – было немалой проблемой). Но для мужа Марии не было ничего невозможного.

Днём они бродили по столь любимому Марией городу, посещали музеи, облазили весь древний Кремль, причём, муж-историк исполнял при этом роль экскурсовода.
Вечером они ужинали в гостиничном ресторане, и Иван не скупясь, заказывал самые дорогие блюда и напитки.
Вообще-то, выросшую в экономной бедности, Марию несколько коробил этот шик, особенно, когда ей вспоминалась консервная банка для приготовления супа. Но, воспитанная в уважении перед мужчиной – «хозяином», она молчала, даже тогда, когда её супруг с царственным величием раздавал гостиничным швейцарам очень крупные чаевые!

Впрочем, несмотря на подобные шероховатости в восприятии своего спутника жизни, Мария была счастлива. Она понимала, что всё это делается для неё.
Она была принцессой и возлюбленной самого щедрого, умного и красивого человека в мире!

*************************

После Смоленска состоялся вояж молодожёнов к родственникам. Вначале был Рославль, где в пригородном селе, расположенном на другой стороне реки, жили родители Ивана.
Не без робости вступила Мария под крышу довольно зажиточного, по меркам того времени, дома. Как-то встретят её новые родственники, придётся ли она ко двору?

Внешне, казалось, всё выглядело хорошо. Свёкор со свекровью приветствовали молодых по старому русскому обычаю – хлебом-солью, благословили их брак иконой Божьей Матери.
Икон этих, кстати, у Шелиховых было так много, что они, развешанные от пола до потолка, занимали весь угол горницы.
   - Как у попов, - с неприязнью подумала Мария.
Удивительно, но ветер антирелигиозной пропаганды, вихрем пронёсшийся по городам и весям в послереволюционные годы, никак не сказался на патриархальном укладе жизни этой семьи.

Здесь вставали и ложились с молитвами, работали споро, но без надрыва, как это было в Марусиной семье. В этом уютном доме не ели, а трапезничали, причём, простые блюда были приготовлены сытно и вкусно. Разумеется, строго соблюдались все посты, но зато по праздникам на столы щедро выставлялось всё самое лакомое, что только могли приготовить трудолюбивые руки хозяйки.

Михаил Васильевич относился к супруге умилительно-ласково, а Феодора Фёдоровна, хотя и не перечила мужу ни в чём, но рачительно вела хозяйство по своему разумению, не покладая никогда своих мозолистых сильных рук.

Мария с тревогой задумывалась:
   - Что будет, когда родители мужа узнают, что её отец порубил все иконы, приговаривая, так популярные в двадцатые годы, слова: «Все иконы мы сожжём в печке на растопку…»
И питались в её доме куда хуже, чем здесь. И постов никаких не соблюдали, вернее, по бедности, у них и так почти все дни были постные.

Но самое главное, что задевало молодую женщину, так это отношения между её отцом и матерью. Между ними давно уже не было той любви, какая ощущалась во всём между родителями мужа.

А здесь не надо было иметь особого зрения, чтобы не заметить, как Михаил Васильевич, любит свою жену. Ни 35 лет супружества, ни трудная, полная забот жизнь, ни пятеро взрослых детей -  старшая дочь и четверо сыновей - не могли погасить огонь искреннего, нежного чувства, которое светилось в глазах этого человека, когда он смотрел на свою Федорушку.

Мария и завидовала добрым отношениям свекра со свекровью, и боялась расспросов о своей не совсем благополучной семье. Всё это заставляло её внутренне сжиматься, от чего она казалась скрытной и нелюдимой. Естественно, что такое состояние невестки не способствовало налаживанию контакта с новыми родственниками.

Впрочем, Михаил Васильевич относился к молодой жене вполне доброжелательно. Мария нравилась ему своей внешностью и скромностью.
Сложнее было со свекровью. Феодора сытно кормила молодых, отказываясь от помощи Маши по дому: «Отдыхай, ещё успеешь наработаться». И, хотя мать мужа была вежлива и предупредительна с девушкой, но искреннего тепла, а уж тем более, любви, в её отношении к невестке не чувствовалось.

   - Я не нравлюсь твоей матери, - тихонько жаловалась молодая женщина, когда оказывалась наедине со своим мужем.
   - Не выдумывай. Мать – всегда такая: целый день бегает по делам, и ей некогда объясняться тебе в любви.
   - Но я же вижу, что к тебе она относится по-другому.
   - Наверное, - пожимал плечами Иван. Но, во-первых, я её любимый сын, которого она знает уже тридцать лет, а тебя – всего несколько дней. Обожди, не торопи время. Когда мама к тебе привыкнет, то полюбит, как родную.

Мария не спорила с мужем, хотя чувствовала, что свекровь её недолюбливает не только из-за краткости их совместного знакомства. И, надо сказать, интуиция девушку не обманывала.

Как это часто бывает в отношениях матери и взрослого сына, Феодора Фёдоровна не была в восторге от выбора своего любимца. Нет, к внешности Марии она не могла предъявить никаких претензий: «Красивая, молодая, здоровая – этого от неё не отнимешь».
Но ей всегда хотелось, чтобы Иван взял в жёны девушку из крепкой зажиточной семьи. Мать мечтала о сильной «разворотливой» дивчине, у которой бы всё в «руках горело». А Мария не была похожа на подобный идеал крепкой домашней работницы.
Но, как женщина неглупая и любящая сына, Феодора никому не говорила о своём недовольстве.
   - Он выбирал – ему и жить. А только сердцу своему я приказать не могу.
Вот и приходилось ей, скрывая подлинные чувства, молча суетиться по хозяйству, лишь изредка недовольно пофыркивая.

***********************
Пожив пару недель в Рославле, молодожёны отправились в Прасковино. Там ситуация была совсем другая. Иван – директор школы, взрослый мужчина, понравился тестю и тёще.
Вернее, Марфа Платоновна была очарована будущим зятем ещё в их первую встречу в Остре. Василий, наслышанный от жены о достоинствах Марусиного избранника, теперь убедился, что восторги эти не были чрезмерными.

   - Строговат только, - своим глухим сказал он Марфе по поводу зятя.
А потом добавил задумчиво:
   - А, может, так оно и лучше? Бабу, ежели баловать начнёшь, то она сразу от рук отобьётся – никаким кнутом потом не исправишь…

Марфа, вкусившая на своём веку  этого кнута сверх всякой меры, согласна кивала головой. А про себя подумала: «Такой человек, как Иван Михайлович, бить не станет…» - и вздохнула, жалея себя и оправдывая Василия.
   - Больно жизнь у нас тяжёлая, вот он и бьёт с досады. Пусть хоть у Мани всё будет хорошо. А моя жизнь прожита, - грустно вздохнула Марфа, которой было всего-то, сорок три года…

Ещё раз напомню читателям, что пишу только о том, что знаю из рассказов близких. Поэтому, в повествовании будет небольшой временной скачок. Дело в том, что я не знаю точно, что происходило с моими родителями непосредственно накануне войны. Поэтому начну следующую главу словами:

ПРОДОЛЖЕНИЕ  СЛЕДУЕТ.
http://www.proza.ru/2013/04/29/35