Воскрешение

Из книги "Три мудреца", Калининград: КнигоГрад, издательство и типография ИП Пермяков С. А. Ижевск, 2013. - 102 с. ISBN 978-5-9631-0252-7

Дед Тимофей – тщедушного вида, седой, ростом с подростка, в темном пиджаке, потертых джинсах и захоженных дырявых ботинках, – прошаркав по пыльному двору среди сияющих под солнцем мутных луж, вошел в серый дом под двускатной крышей и с волнующимся триколором над крыльцом.
В доме этом размещается сельская администрация. И пред ним же закругляется главная улица деревни П. с дюжиной дворов. А вокруг светлый простор: пырейные поля с бурьяном, реденькие рощицы и вдали прозрачный сосновый бор, за которым мерцает море.
Жаркая полуденная тишина.
Спустя несколько минут дед Тимофей уже переминался с ноги на ногу в кабинете Артамона Карловича Недоелова – главы местной администрации. Стоял, тревожно мял свою кепку и машинально то и дело приглаживал редкие волосы, поднимаемые ветерком от большого вентилятора, который поворачивался из стороны в сторону возле начальственного стола, словно бы заранее предупреждая просителя этаким убедительным «нет».
Недоелов, полнощекий, румяный, бульбоносый, в темном костюме с зеленым полосатым галстуком, сидел за столом и, укоризненно рассматривая потрепанного жизнью старика, пытался его вразумить. На затирликавший вдруг вызов телефона хозяин не ответил, лишь резко приподнял и опустил трубку.
– От деревни теперь ни молока, ни мяса, – с раздражением говорил он, вертя в пальцах ручку. – Ну хорошо, курортная зона могла бы здесь быть. Так что ж выходит, и курортников привлечь не желаем?
Дед Тимофей тяжело вздохнул и понурился, признавая вину.
– Что ни говори – все попусту! – с досадой хлопнув ладонью по столу, Недоелов тяжело откинулся на спинку кресла и поглядел на старика укоризненно.
– Давно так перебиваемся, попривыкали ужесь, – промолвил дед Тимофей, и смуглое лицо его с сетью красных жилок и морщин исказилось глубокой печалью.
– Жить лучше сами не хотите, – со вздохом негодования упрекнул Недоелов.
– Дак не выходит чтой-то, – проговорил дед Тимофей, подняв взгляд на стол с разложенными на нем стопками бумаг и папками.
– За что ни возьмись – все не выходит! А тут задача серьезная. Мы должны деревню воскресить. И вы, – направил на старика толстый указательный палец, – обязаны этому помогать.
– Не выходит чтой-то, – тихо повторил свое дед Тимофей.
– Ну чего вы заладили, не выходит! – сверкнул глазами Недоелов. – От вас сверхъестественного не требуется. Деревню надо спасать. В прежние времена тут замок стоял, кирха, рыцари жили. Ну разобрали замок – такая политика была: всю неметчину после войны долой – теперь, мол, русская тут земля. Слава Богу, старые дома сохранили, а то и деревни бы не стало. Но сейчас-то время другое. Теперь никто не запрещает. Одна только просьба: оденьтесь в средневековые одежды. Глядите, как все преобразились вокруг: мужики в доспехах, женщины, дети – в старинных платьях. Красиво. Турист вот-вот клюнет. Понаедут. Фотографироваться станут. Деньги в хозяйстве появятся. Идея-то хороша?
– Оно, конечно, хороша, – сипло промолвил дед Тимофей, не поднимая глаз выше начальственного подбородка.
– Ну так в чем дело-то? – замученным голосом спросил Недоелов.
– Не выходит чтой-то, – с досадой махнул рукой дед Тимофей.
– Но у других выходит! Поглядите. Только вы единственный в джинсах. Всю картину портите, – осудил Недоелов.
– Дак тяжело мне, – пожаловался дед Тимофей. – На меня, было дело, все это железо навешали, так я будто к земле-то и прирос. Сил уже нет. А на солнце во всей этой эмунитсии чуть не спекся заживо. Еле до порога дополз. – Перевел дыхание. – Мне бы на огород силы сберечь. Тяжко. Семью бы фруктами, зеленью и овощами до зимы обеспечить. А тут рыцаря на себе носить.
У деда Тимофея в горле пересохло. Недоелов медведем взирает, – уступить не хочет. Да еще вентилятор этот привлекает внимание, дует, старается, точно и ему тоже хочется не меньше хозяина получить себе выгоду от курортников.
– А что джинсы, так они только и остались, – продолжал дед Тимофей. – Материя, знаете ли, прочная – до конца жизни должно хватить. Потому…
– Всем тяжело и неудобно, а смирились, понимают цену терпения, – перебил его Недоелов. – Мы на эти костюмы из бюджета знаете, сколько тысяч выделили?.. Вот именно. А вы, уважаемый, всю деревню подводите. Нехорошо как-то получается, – просверлил старика хмурым взглядом.
– Мой отец немцев бил до самого Кенигсберга, тут и погиб, – снова нашелся дед Тимофей. – Перед ним совестно.
– Я в прошлый раз вам уже говорил, не тевтонов ведь бил он, – то совсем другое дело, – напомнил Недоелов. – Так что этот довод не принимается.
– Э-э-эх, – горестно выдохнул дед Тимофей.
– Ну, кольчугу можете не надевать, раз тяжело, – поразмыслив, смягчился Недоелов.
– Тяжело, так тяжело! – как эхо, повторил дед Тимофей и оживился. – У меня вот…
– Ну, довольно. Время зря теряем. Чтоб с завтрашнего дня как все – в доспехи. Сезон отходите и ладно. И бросайте мне это… на скамейках рассуждать!
– У меня вот…
– Послушайте, Тимофей Ильич, или наденете доспехи, или переселим куда-нибудь до октября.
Старик поежился, но продолжил с последней надеждой:
– У меня вот медаль «За доблестный труд». Столько трактористом отпахал! О-о-о! Двадцать три года на груди ношу. – Взялся за медаль и проникновенно поглядел Недоелову в глаза. – На пиджаке смотрится, на латах – никак. Говорят: нельзя – исторический вид моей внешности портит.
Недоелов, страдальчески прикрыв глаза веками, покачал головой. Уже до тошноты надоело вести этот затянувшийся диалог. Другие дела стоят.
– Ну поймите же, денег с вашей медалью не заработаешь, хоть сто лет ее носите. Теперь иные фокусы требуются. Вы ее на сезон спрячьте. Пускай так на пиджаке в шкафу и повисит. Ничего ей не сделается.
– Я двадцать три года не снимал.
– Да слышал уже.
– Будьте ласковы, не заставляйте меня, старого, в доспехи влезать, – слезно попросил дед Тимофей. – Сил моих больше нет. Воздуху не хватает. Неподъемно это железо окаянное.
– Ну что за наказание! Ладно, никому не говорите, а то все начнут жаловаться. Поправку на ваш возраст сделаем, – сдался, наконец, Недоелов.
На другой день дед Тимофей в одних латах без кольчуги и шлема, словно восставший из склепа король Оттокар, просидел до темноты на рыжей костлявой кобыле перед кабаком «Отважный рыцарь» и усталым, дрожащим голосом зазывал случайных прохожих.