Освежающие объятия озера

Рассказ опубликован в журнале "Балтика" № 4, 2016 г.

Теперь конец сентября. Но погода по-прежнему солнечная, теплая, пряная. Листья деревьев, едва тронутые осенними красками, подсвечены золотыми лучами солнца. Когда налетает ветер, ветви начинают метаться и терять свои листья, и они ложатся на землю пестрым ковром.
Макар целыми днями пропадает в лесу и на лугах – травничает. Остальных лесников от сбора грибов не отвлечь. Работники мои знают грибные места и обычно возвращаются с полными корзинами. По выходным я даю им волю, переложив часть забот на себя. Это ничего, что обходы лесных кварталов стали продолжительнее, все равно из лесу выходить не хочется: хорошо здесь.
Анна обещала приехать во второй половине дня, и я рассчитывал вернуться из леса к обеду, а потом пройтись до автобусной остановки, чтобы встретить ее, но опоздал. Застал я жену на лесной дороге, когда та уже полпути до усадьбы прошла, и выбрался из чащи позади нее. Содрав со штанин несколько клубков репья, стряхнув ладонью семена череды, пастушьей сумки, мокрицы, чья хитрость заключается в использовании меня, как почтальона, разносящего их семена, я поспешил за Анной. Она не замечала меня, шла по дороге с рюкзаком за плечами, как обычно, в глубокой задумчивости. Я приблизился.
– Ах, это ты, – опомнилась Анна и улыбнулась. – Привет!
– Извини, провозился по хозяйству и опоздал, – сказал я в свое оправдание.
– Ерунда, все в порядке.
– Ты одна приехала?
– Егор с автобуса прямиком в Пруссовку рванул, к другу.
– Правильно, Эрвин заждался его.
– Пусть гуляют.
– Какие новости в городе? – поинтересовался я, смахивая с лица прилипшую паутинку.
– Я как раз собиралась тебе сказать, – нерешительно произнесла она. – Дело в том…
– Что, Лора приезжает? – сразу догадался я.
– Да, прямо завтра. Но как ты узнал? – удивилась она. – Я только утром с ней говорила по телефону. Она что, и тебе звонила?
– Нет, – ответил я. – Вижу, Плут с рассвета каждую минуту на дорогу выбегает и глядит с нетерпением, высунув язык, деревья оживленно поскрипывают, птицы на ветках пляшут и хлопают крыльями, словно публика – верные приметы.
Анна скептически ухмыльнулась и проговорила с заметным облегчением в голосе:
– Ты сделался опытным авгуром в своем лесу. Ну, раз ты все знаешь, готовься встречать гостей. Она не одна.
– Большой или Малый театр в гости к нам? – уточнил я.
– Средний. – На губах Анны мелькнула загадочная улыбка, и я понял, что дело не шуточное, придется запасаться терпением.
Вскоре мы подошли к дому. Поднявшись по ступенькам на веранду, мой профессор тотчас же обратилась к своим драгоценным былинкам, заботливо переставила несколько горшочков, провела пальцем по глянцевым листьям, обернулась и с благодарностью посмотрела на меня.
– Спасибо!
– Все ради них, дорогая.
– Но ведь ты только сегодня лампу повесил, – с укором проговорила она.
– Как узнала? – смутился я.
– Пожаловались, – кивнула на растения. – Их листья, будто ладошки, к окну прижались.
– Понимаю, – вздохнул я.
После этого Анна отправилась принять душ, я – в гостиную, почитать свежих газет, которые она привезла. Макар тем временем накрывал на стол – приезд гостей на выходные его почему-то не смущал; мне всегда казалось, эти визиты забавляли его, не знаю только, чем.

В этом есть какое-то безрассудство. Мы принимаем у себя эксцентричную родственницу – театральную актрису, каждый раз привозящую с собой широкий спектр капризов. А если с ней приезжают такие же сумасбродные друзья и свита поклонников, то легче сменить место жительства, чтобы избежать глупых недоразумений. Но деваться нам здесь совершенно некуда. Я бы с удовольствием съехал на время, но лес в чемодан не упакуешь. Поэтому, решив для себя, как можно меньше вмешиваться в это сомнительное общество, напустил на себя самый безразличный вид. К счастью, на сей раз, Лора с гостями намеревались провести у нас всего только воскресный день и переночевать.
И вот эта компания нагрянула.
Был полдень, когда к воротам подкатило плотно набитое пассажирами такси и вдруг из-за поворота еще одно. В окно я наблюдал, как из машин стали выходить люди, захлопали дверцы, и наконец появилась наша блистательная Лора. Какой-то господин, о, да это ее муж Вячеслав Сергеевич, подал ей руку, деликатно. Лора ступила туфлями на землю, поднялась, осмотрелась, вбирая полные легкие воздуху, так что ее ноздри распахнулись будто крылья, а глаза, округлившись, засверкали в предчувствии приятного времяпровождения на воле. Длинное сиреневое платье, легкий полушубок, подбитый мехом какой-то пушистой крысы, легкомысленный беретик – во всем этом она выглядела императрицей сцены. Она зашагала по дорожке к дому своей по-лисьи кокетливой походкой на высоких каблуках. За ней последовала свита. Я вышел на крыльцо.
 – О, так вас еще не вырубили?! – воскликнула она, помахав мне рукой. – Отлично, значит, мы еще успеем как следует отдохнуть на свежем воздухе.
Тут появилась немного взъерошенная Анна, спустилась по лестнице и направилась навстречу к сестре со словами:
– Дорогая, рада тебя видеть!
– Не надо врать, – игриво попросила ее Лора и захохотала.
Последовал обмен любезностями, поцелуи, рукопожатия.
– Привет, мой лесник, – проговорила мне Лора, заключая в объятия. – Я очень скучала; это правда.
А между тем последним из машины вывалился какой-то светлокудрый тип в роскошном женском платье с глубоким вырезом, в чулках и босоножках. Путаясь в оборках вместительного платья, на четвереньках он переполз на траву возле забора, там завалился и сладко скрючился во сне.
– А это кто? – спросил я Лору.
Она глянула на пьяного попутчика равнодушно.
– А этот, – махнула рукой. – Водохлебов – художник по костюмам. Господи, увязался бес на мою голову. – Лора тяжело вздохнула, перевела на меня взгляд и широко улыбнулась.
Макар и Вячеслав Сергеевич подняли Водохлебова, взяли под локти и потащили в дом, чтобы не простудился. Носками босоножек художника они проделали две бороздки на земле, а сам он что-то бормотал невпопад, едва ли соображая, что происходит.
– Пьяница, разгильдяй, извращенец, – сообщила, провожая его взглядом, Лора, – но талант!
Такси отпустили до завтра.
Перезнакомившись с гостями, мы все направились к садовому столику, что под яблонями, обсудить планы на день. Стол был деревянный, длинный, на нем лежала кучка спелых яблок и несколько желтых листьев, которые успел разбросать ветер, налетающий с угрюмо-серого неба. Мы расселись по скамейкам. И тотчас вокруг нас захлопотал Макар, подавая гостям чаю с домашним печеньем.
– Эти люди хотят видеть ускользающую красоту, вдохнуть прелесть вашего леса, пока его не срубили чертовым детям на мебель, и переночевать в кромешной тишине сельской ночи, – объяснила нам Лора, снимая замшевые перчатки.
– Добро пожаловать! – пробормотал я в ответ.
– Мы очень рады, – ослепительно сияла всем Анна.
На лицах гостей уже стояли румяные печати свежего морского воздуха. Было видно, они хорошо отдыхают в наших краях, провели несколько дней на Куршской косе и теперь надеются хорошенько расслабиться в лесничестве, прежде чем вернуться в Москву. Однако за час пути все они заметно подустали. Художница Валентина пожаловалась, что в машине ее укачало, протрясло и помяло. И все принялись обвинять бездорожье. По завершении традиционной критики вязкости российских дорог, которые, между прочим, не раз хорошо служили в борьбе с врагами, мы, наконец, приступили к обсуждению видов на сегодняшний отдых.
– Я весь в предвкушении, – улыбнулся гость по фамилии, кажется, Гораздов.
– Здесь так чудесно! – в одушевлении покачала головой Валентина.
– Но прежде, мы переведем дух с дороги, – объявила всем Лора. – Приведем себя в порядок, а затем на прогулку.
– Ты обещала показать озеро, – напомнила ей юная дама с каким-то осенним именем Ксения.
– Ну конечно, – подтвердила ей Лора.
– Мы устроим там пикник, – сообщил Вячеслав Сергеевич, собой ничем не примечательный, разве что глаза слегка на выкате, как будто он все время тужится над какой-то упрямой задачей.
– Жаль, ведь у нас так мало времени, – вздохнула Валентина и сделала глоток из чашки.
– Я предупреждал, мы слишком задержались на косе, – с укором заметил ее супруг Душанский.
– Как бы там ни было, а завтра утром вынуждены съехать, – твердо сообщила всем Лора. – Впереди гастроли. Придется много репетировать.
– Гастроли – превыше всего, – подхватил полноватый господин по фамилии Казимиров.
– Гастроли, гастроли, вечные гастроли, – послышался еще чей-то голос.
– К чему такая спешка? – из желания казаться гостеприимной поинтересовалась Анна, ибо слово «гастроли» для нее ничего не значило.
– У нас билеты на поезд, – ответила ей Лора. – Послезавтра мы все обязаны быть в Москве.
Анна сделала вид, что сожалеет.
– Итак, не будем рассиживаться понапрасну, – призвала к распорядку Лора. – Даю пятнадцать минут свободного времени.

Днем погода разгулялась. Потеплело. Комья серых облаков сгрудились по краям небосклона, и над лесом, сквозь отмытую утренним дождиком зеркальную синеву, горело теперь не жаркое солнце. Лес будто сам прислушивался к собственной тишине. В сыром воздухе веяло сдобным ароматом отцветших зарослей. В солнечных лучах переливались летающие всюду паутинки.
В назначенное время наша компания вновь собралась в саду. И вот мы зашагали по сухой желтоватой дороге к озеру. После чая в саду среди пухлых личиков георгинов, стройных, как флагштоки, гладиолусов и романтичных астр все приободрились. Теперь каждый ожидал от души повеселиться на берегу.
Попутно Душанский с каким-то ни к месту поэтическим акцентом нес дикую чепуху о природе, а в руке – большую плетеную корзину с провизией, при всем этом он простодушно любезничал с Анной. Его жена следовала за ними, вращала головой по сторонам и отпускала восторженные замечания всем, кто в ту или иную минуту оказывался рядом: «Как здесь красиво! Какой чудесный лес! Я здесь останусь…» Тем временем Лора пытала меня, куда подевался ее любимый Егорчик. А все остальные обменивались пространными впечатлениями.
– Какие очаровательные растения обитают в вашем питомнике, – восхищался Душанский, прижимаясь к Анне. – Сразу видно, они счастливы, оказавшись под вашей опекой.
– Мы делаем все возможное, чтобы спасти их от вымирания, – отвечала она. – Этот питомник – последняя надежда.
– Я за них рад, – торжествовал Душанский. – Их жизнь вне опасности. Это прекрасно, изрядно, не будь я председателем! (Я не запомнил, какого именно фонда).
– В нашем лесничестве уже несколько редких видов Прибалтики нашли себе прибежище и регулярно приносят потомство, – разоткровенничалась Анна.
– Прекрасно! – воодушевлялся Душанский. – Как это прекрасно!
– Если бы вы приехали к нам в июне, – продолжала она, – то увидели бы цветение венериных башмачков.
Гораздов шагал, крепко приобняв Ксению. Довольно занятная пара. Ему двадцать семь, низенький, усатый, глаза с хитрецой, нос в меру длинен с заострением, подбородок самодовольно выпячен, даже любимая кепка на голове этого господина, кстати, успешного сотрудника известной нефтяной компании, сидела с гордо поднятым козырьком. Ксения, еще нежная девушка, вчерашняя студентка театрального училища, худенькая, с распущенными черными волосами до плеч и маленьким слегка вздернутым носиком, пребывала в немалом смущении.
– Благотворное место, не так ли? – заискивающе ворковал Гораздов над ее ухом.
– Ага, – соглашалась она со всем тем, что тот говорил.
– Только в таком глухом месте, как здесь, мы способны чувствовать себя свободней, – воспевал он.
– Только ли здесь? – усомнилась Валентина, чем развеяла их мнимое уединение.
– Впрочем, есть и другие места, но это какое-то особенное, – ответил ей Гораздов.
– Ага, – снова подтвердила Ксения.
– Умница моя, – обрадовался Гораздов и поцеловал ее в щеку.
Министр, я не запомнил каких именно дел, Казимиров – тоже страстный поклонник Лориного таланта, – бережно вел актрису под руку, потому что в своих туфлях Лора натерла ногу, а босоножки, собираясь наспех, она забыла в туристическом домике на косе. Спешно найденные в гардеробе Анны стоптанные кроссовки оказались маловаты, и потому Лора в них прихрамывала. В любом случае, Казимиров в свои достойные лета по нескромным причинам был уже не любовник, поэтому Вячеслав Сергеевич легковерно доверял ему общение с женой.
– Дорогая, вам так удобно? – то и дело интересовался Казимиров.
– Благодарю, – отвечала ему Лора.
Аркадий – молодой человек и композитор двадцати двух лет – шагал позади всех. Он отставал, потому что все время озирался по сторонам, прислушивался к чему-то, останавливался, пропитываясь духом осеннего леса, и подолгу наблюдал, как в медленном вальсе, падая, кружатся скрюченные листья. Он был высоким, с походкой журавля, так что длинные вьющиеся волосы до плеч вздрагивали при каждом шаге, тем более, когда он наконец прибавляя шаг, устремлялся вперед за компанией.
– Приглядись, как идет это платье Ксении, – сообщила Валентина Лоре, пристраиваясь по ее левую руку.
– Вчера вместе выбирали, – ответила ей Лора, почувствовав себя увереннее между занудой министром и верной подругой художницей.
– Этот кремовый цвет, зауженная талия, широкий воротник – чудесно, – продолжала восхищаться Валентина, то и дело поправляя на плече большую полотняную сумку.
– А вот кофточка к нему совсем не идет, красные цветочки на ней лишние, – вздохнула Лора.
Постепенно звяканье бутылок в сумке, которую тяжело нес Вячеслав Сергеевич, отдалилось. Он начал отставать. Но вдруг собрался с духом и все-таки жену догнал.
– Чего нам не хватает, так это парочки слуг с хаудаком для тебя, милая, – заметил он Лоре, едва переведя дыхание.
– Дорогой, ты смеешься? – отозвалась она.
Валентина сдержанно захихикала.
– Когда меня доставят на место, я наконец сброшу с ног эту проклятую обувку, – заявила Лора.
Валентина поддержала ее новой порцией смеха.
– Они называются «кроссовки», – напомнил ей Казимиров.
Валентина захохотала в полный голос.
– Неважно, как они называются, – сказала ему Лора, – но в них невозможно ходить. – Вздохнула. – Надеюсь, на берегу-то я смогу хорошенько расслабиться.
– Разве я недостаточно стараюсь? – промолвил Казимиров.
– Благодарю, вы очень любезны, – сказала ему Лора.
– Позвольте, я подхвачу вас на руки, – решительно проговорил он. – Я готов нести вас куда угодно, хоть на край света.
– Там очень холодно, – ответила она.
И вновь сияющая Валентина зашлась звонким смехом.
– Вы только скажите, – любезно предложил Казимиров.
– Тебе не кажется, этот негодяй напрасно трется возле Ксении, – проговорил мне Вячеслав Сергеевич, имея в виду Гораздова, и громко звякнул бутылками.
– Возможно, – согласился я, не понимая еще всех тонкостей взаимоотношений в этой компании.
– Уверен, девочка не позволит ему лишнего.
– Наверняка.
– Поглядите вон туда, – призвала своих попутчиков Лора. – Там, среди деревьев слева, видите?
– Озеро? – неуверенно проговорила Валентина.
– Это действительно озеро! – обрадовался Душанский. От тяжелой корзины у него разболелась поясница, и он был рад скорому избавлению от ужасной ноши.
– Озеро, – торжественно произнес Гораздов и широко расставил руки.
– Уже пришли, наконец, – перевела дух Лора.
Мы свернули с дороги и двинулись по тропинке, извивающейся среди замшелых валунов, кустов и деревьев. Затем прошагали вдоль берега и наконец вышли на открытый участок. К приходу гостей Макар уже заканчивал сервировать место для пикника. В этом уголке леса между сосен было больше всего солнца, ковром стелилась мягкая трава, а к воде спускался песчаный бережок. Туристов с палатками в эту пору здесь уже не было. Озеро весело рябило, слева колыхались плотные заросли тростника, по другую сторону подступали к пологому берегу деревья. Все назвали это место «волшебным». А вид съестного подогрел всеобщее ликование. От обилия снеди растерянно заходили глаза. На скатерти, этой самобранке, Макаровы яства терпеливо дожидались своих едоков. Блюда с парной картошкой, посыпанной зеленым луком, грибы белые в сметане – полная миска, соленые огурцы, жаркое из цыплят, салаты, бутерброды с деревенским паштетом, пирог с мясом, другой – с окунем, третий – с яблоками, корзинки полные фруктов – почти как на классических натюрмортах. Пока Валентина, Лора и Анна разбирали содержимое принесенных корзин и сумок, остальные прогуливались вдоль берега, а Гораздов, преисполненный восторга, стащил с себя свитер, джинсы, рубашку, туфли, носки и в одних плавках смело полез купаться. Озеро и в летнее-то время оставалось прохладным из-за подземных источников, питающих его, а теперь и вовсе стылое. Гораздов вошел в воду запросто. Смотреть на зябкие ужимки, ополаскивания и погружение с головой Гораздова было жутко до мурашек. Никто больше не решился последовать его примеру.
– Разбери меня Бог, никакая сила не заставит меня туда залезть, – во всеуслышание объявила Лора.
Сделав заплыв до тростников, что росли по соседству, Гораздов повернул обратно и, пошатываясь, выбрался на берег. Лишенное растительности тело его розовело, как заря на зимнем небе, и дышало молодецким здоровьем. Сияя, фыркая и ухмыляясь, он поспешил к Макару, который ждал его с большим махровым полотенцем на руках. Вячеслав Сергеевич тоже разделся по пояс, лег на траву и заложил руки под голову. Солнце залило его покрытый густыми рыжеватыми кудрями торс теплым светом. Аркадий, увлеченный звуками леса, тем временем бродил среди деревьев, осматривался, прислушивался и подсвистывал синицам, разучивая их простенькие мелодии. Ксения с досадующим видом сидела под сосной, прижавшись спиной к теплому шершавому стволу, и поглядывала на музыканта, словно надеялась, что тот, наконец, обратит на нее внимание. Но мечты ее были тщетны: Аркадий так глубоко ушел в образы лесных звуков, что девушку не замечал. Вскоре он скрылся из виду, и о нем все позабыли.
Наконец все было готово. Тогда гости расселись на траве вокруг скатерти и принялись за еду. Легкое вино из лесных ягод, закуска и виноград хорошо укладывались внутри под обильные разговоры. Макар тем временем занялся разведением костра. Наши беседы старика не волновали.
– …Я это краем уха из газеты пронюхал, – заявил Казимиров о чем-то невпопад.
– Подумать только! – рассуждал Гораздов, по-прежнему оставаясь в плавках с полотенцем на плечах. – Так и знал, этот подлый тип ни за что не уступит.
– Мой муж написал для него текст, верно, милый? – проговорила Валентина, тронув Душанского за руку, чтобы привлечь его внимание.
– Ерунда, я сразу был уверен, что работаю даром, – отозвался тот.
– А зря, – покачал головой Вячеслав Сергеевич, – лично я не желаю с ним знаться.
Затем Душанский, сидевший бок обок с Казимировым, поинтересовался у него:
– А что вы предпочитаете из литературы?
– Ничего, – честно признался Казимиров.
– Как, вы разве не любите!
– Нет.
– Разве такое возможно?
– Я боюсь их.
– Боитесь?
– Очень, – проговорил Казимиров, печально вздохнул и продолжил: – Вид книг вызывает во мне прилив стихийного страха. Меня пугают испещренные текстом страницы, обложка, которая скрывает их собой, но хуже всего – таящийся где-то внутри корешок, – на лице Казимирова отразился нешуточный ужас: глаза расширились, лицо вытянулось, как у коня, рот приоткрылся, точно в немом крике. – Не знаю, что с этим корешком, – прошептал он дальше, – но мне кажется, именно в нем заложена какая-то ядовитая суть… Я боюсь открыть книгу. Зловещий шелест ее страниц угнетает меня, как шепот мертвецов на кладбище ночью, или, нет, хуже, как протестующий ропот народа, дух типографской краски напоминает мне запах крови, пота и грязи, а корешок – это… это наверняка затаившийся ревизор. Что может быть страшнее книги?.. Только огрызок яблока.
– Огрызок?
– Да, яблочный огрызок, – трагическим тоном продолжил Казимиров свою исповедь. – Однажды он мне приснился. Это было несколько лет назад. Я только что занял должность. Ночь. Я плохо сплю. Как вдруг меня что-то будит. Я открываю глаза и вижу его – это исчадие зла – огрызок. Огрызок лежит на открытой книге, забытой кем-то из моей охраны на столе, и этот огрызок слегка подмочил под собой книжный лист. Под ним образовалось желтое пятно. Я гляжу на огрызок, затаив дыхание, как вдруг появляется рука, она медленно протянулась к испорченной книге и с громким хлопком закрыла ее, сплющив огрызок так, что сок его брызнул в разные стороны. Я вскрикнул и потерял сознание. С тех пор книги меня пугают.
– Это была мужская рука или женская? – поинтересовался Гораздов.
– Это была моя рука, – задавленным голосом ответил Казимиров.
– Гм… Все понятно… Э… этот ваш диагноз: библиофобия, – задумчиво промолвил Душанский. Могу посоветовать вам замечательное от подобных страданий средство.
– Пожалуйста, любезный мой доктор, – встрепенулся Казимиров, поглядев на него жалобно.
– Для достижения хорошего результата, вам необходимо дважды в день после еды съедать по яблоку целиком. Да, да, вместе с огрызком. Курс продолжайте до тех пор, пока вы не заставите себя взять в руки какую-нибудь книгу. Лучше всего детскую. Начните, скажем, с «Колобка». Книжка тонкая, обложка мягкая, корешок отсутствует – всего-то несколько страниц. Прочтите ее, закусите яблоком и отдохните. А лучше прогуляйтесь на свежем воздухе. На другой день вы можете смело брать книгу потолще. Продолжайте лечебное чтение до тех пор, пока не одолеете «Преступление и наказание». А когда сумеете прочесть целиком «Прокляты и убиты» – вы спасены.
– Спасибо, доктор.
– Я дам адрес бабушки, торгующей яблоками за Садовым кольцом, недорого и с червячком, – вмешался Вячеслав Сергеевич, похрустывая соленым огурцом.
– Буду тебе признателен, – обрадовался Казимиров.
– Только я не доктор, а литератор, не будь я председателем, – заметил ему Душанский.
Где-то в кустах прошуршал Аркадий. Он все еще бродил вокруг да около, все слушал, мечтал и делал какие-то записи в своем нотном блокноте. Наконец его заметили, замахали руками и позвали. Аркадий опомнился, кивнул, но к пище материальной не приблизился. Его повело зачем-то в тростники, наверное, к пище духовной – новым звукам.
– Когда он это делал на сцене, я испытывала безграничное блаженство, – делилась впечатлениями Валентина, слегка наклонившись к Лоре, которая держала бутерброд и все не могла от него за разговором откусить. – Понимаешь, такое чувство… такое теплое, глубокое и бесконечное, как Вселенная.
– Не думала, что он способен, – сказала ей Лора. – Разве только на сцене…
Казимиров слушал, слушал и вдруг лицом преобразился.
– Свинья! – рявкнул он так внезапно и громко, что все вздрогнули, а Лора уронила бутерброд. – Неверная! – повторил он резко и, размахнувшись, смазал Валентине по лицу.
Пощечина получилась такая звонкая, что эхом раздалась в округе, дамы в ужасе ахнули, а мужчины недоуменно воззрились на дерзкого министра.
Последовала минута всеобщего оцепенения.
– Как вы смеете бить мою жену! – наконец опомнился Душанский.
– Ах, оставь его, милый, – прижимая ладонь к пострадавшей щеке, тихо проговорила Валентина. – Все в порядке. Святая милость. Как хорошо, что это произошло теперь, а то было бы хуже.
Между тем Казимиров шумно сопел, как в припадке, продолжая глядеть на Валентину в упор.
– Хоть он и министр, это крайне омерзительно, не будь я председателем, – продолжал кипятиться Душанский, раздувая от негодования лиловые щеки.
– Что уставился! – брезгливо скривив губы, произнес Казимиров, переведя на Душанского взгляд. – Э?.. Что, твари прыгучие? Прикормил я вас, голубчики. Никуда вам от меня не деться, – с расстановкой отчеканил он, покачивая перед собой указательным пальцем.
Терпкие хвойные слова министра больно искололи присутствующих.
Душанский понурился.
– Не человек, а недоразумение, какое-то, – сердито проговорилась Лора.
– Гости дорогие, не пора ли поднять бокалы, – примирительно призвала моя Анна.
Услыхав журчание вина в бокалах, наполняемых добросовестным Макаром, гости вновь обернулись к еде, а Казимиров, отдышавшись, перебрался к ближайшей сосне. Там он пошарил в чьих-то вещах, достал, наконец, бумажник и внимательно в нем порылся. Затем скрутил из тысячерублевой купюры трубочку, вынул из кармана своего пиджака серебряную коробочку и открыл ее. Высыпав на ладонь немного белого порошка, он присел на траву и, подставив к ноздре трубочку, самозабвенно склонился над ладонью.
– Чем вы дышите? – поинтересовалась Ксения.
Казимиров поднял голову.
– Счастьем, – с презрением бросил он в ответ и снова приник ноздрей к трубочке.
– Какая гадость, – осудила его Лора. – Разве позволительно?
Казимиров ее услышал, вздохнул, прикрыв глаза, затем покачал головой и ответил как будто самому себе:
– Позволительно в отдельных случаях.
– То есть как? – Глаза Лоры округлились.
– Я избранный, – дьявольски миролюбивым голосом произнес Казимиров.
– Невозможный тип, – фыркнул Душанский, содрогаясь всем телом.
– Как все нелепо, – вздохнула Ксения.
– Только бы мальчики не увидели, – забеспокоилась Анна, озираясь по сторонам.
Но детей нигде не было видно.
– Всего щепотка и – жизнь хороша, – снова послышался голос Казимирова из-под сосны. Он полулежал, облокотившись на дерево плечами, и явно почувствовал позыв к общению. – Мне почему-то не верится, что это происходит со мной. – Мы все прислушались, о чем это он рассуждает. – А то зачем бы я этим пользовался? А привычка такая. Не могу отказаться. И пусть только попробуют отнять, – голос его стал громче и тверже: министр разошелся. – Сейчас я на отдыхе. А там по телевизору в таком вот распутном состоянии меня не увидите. Там я другой. Но я все пробовал. У меня все есть. На все свой ответ имеется. Иначе для чего мне жить? – вопросительно обвел невольную публику взглядом. – Дом, дети, сад – все пройдено. Как будто бы и жить больше не зачем. А я вот живу. Потому что всего у меня в достатке. Ни в чем себе не отказываю. Хочу в обществе гениев искусства умно рассуждать – пожалуйста. Хочу на Марс попасть – да ради Бога. Хочу женщин целовать – сколько угодно… Но вот это грустно, – манерно взмахнул рукой. – Грустно оттого, что я не ровня вам. Мне сорок семь лет, и все эти годы я люблю искусство во всех его проявлениях. Ни в чем не отказываю друзьям. Вот, содержу любимые таланты, – зорко глянул на Валентину, улыбнулся, на что художница скромно опустила глаза, и продолжил высказывать свои какие-то деревянные мысли: – Человек творческий без поддержки не умеет выживать. И я это понимаю. Но есть люди иного склада. Таких я ненавижу. Абрамович, ведь он – негодяй. Ну зачем хорошему человеку корабль, дворец, остров? Ради чего все это? Что за цель, ради которой надо грабить Родину? Разве это обогащение? А неужели в этом смысл существования человека?.. Я не понимаю. Он увлекся приманками счастливой жизни. Таких как он стыд не мучает. Э-эх, – покачал головой с досадой. – Лучше не думать об этом. Не годится в России слыть богачом. Слишком много у нас бедноты. Вокруг еще хватает несчастья, пьянства, нищеты. Люди жмутся в старых домишках. Работают на износ. Получают какие-то копейки. Не могут позволить себе хорошо жить. А люди удачливые старательно их не замечают. Живут себе в собственных заботах. Отсюда и все наши противоречия – это они мешают жить. Мне не позволительна такая роскошь: самолеты, яхты, футбольные клубы. А кому-то все позволено. Кем? – спрашивается – да самим собой. – Тут он широко зевнул, и речь его стала плавно-замедленной, убаюкивающей какой-то песней. – Вы можете ругать меня за спиной. Но мне от этого не легче. Для одних я хорош, другим – плох, третьим я и вовсе безразличен. Так, пустой звук, после которого ничего не остается. Мне больно думать об этом. Все живешь, ждешь чего-то хорошего, а дождаться не можешь. Вы думаете, мне легко достаются деньги? Это стоит мне напряжения ума. Потом важно ими правильно распорядиться. Я бы не против отдать все. Но вот беда – не получается у меня. Не хватает чего-то. И гложет одна едкая мысль: что будет со мной завтра. Я рыдаю по собственной беспомощности, – тут голос его стал тише, глаза он опустил, словно к самому себе прислушивался. – Верите? Вам покажутся странными мои рассуждения, но осознавать это мне очень тяжело. – Глубоко вздохнул и вяло пробубнил: – Я должен отыскать себе выход из э-э…
Последовала тишина всеобщего ожидания.
– Он отошел ненадолго, – с облегчением заметил Вячеслав Сергеевич, предварительно похлопав Казимирова по плечу, желая удостовериться, что это так.
Министр замер, лежа на боку с прикрытыми глазами, как изваяние, и только губы еще продолжали безмолвно шевелиться.
– И слава Богу, – манерно перекрестился Гораздов. – Человеку легче быть свиньей, чем свинье человеком.
– Если голова правителя не трезва, то и государство здорово штормит, – перефразировала Шекспира Лора.
– Позвольте, – вновь притянула на себя внимание Валентина, – Мы ставим классику. Зритель ждет от нас Чехова, Гоголя, Островского. Из какого такого соображения, мы будем менять репертуар? Нас не поймут. Мы не должны ничего менять. Этим пусть занимаются молодые. Вот они пусть и ставят Пелевина в своих экспериментальных театрах. Молодежная публика способна оценить его по достоинству. Ей это ближе.
– Говоря начистоту, мне до сих пор не доводилось слышать восхищения молодежными театрами от солидной публики, – промолвил Душанский. – Это игра для узкого круга потребителей.
– Разрешите мне уточнить кое-что, – сказал Гораздов. – Я не продюсер, не актер и вообще не из театральной среды и все-таки могу заверить вас, как зритель, в мире достаточно современных пьес, на которые билеты распродаются загодя и по немалой стоимости. Они вовсе не уступают вашим классическим постановкам.
Ксения не пожелала встревать в разговор, она лишь молча слушала этот диспут с таким отрешенным видом, точно блуждала в каких-то своих сокровенных мыслях.
– Театр отражает жизнь общества… – вдруг продолжил свои пространные рассуждения Душанский, заедая слова куском пирога, что под руку попался.

Между тем, когда все уняли аппетит, разговор потек лениво; последовал какой-то перекрестный сумбур мыслей, выраженных вслух. Сначала я пытался удерживать их смысл, но в обсуждениях малознакомых мне людей, каких-то закулисных сплетнях, разборе чьих-то судеб… во всех этих спорах невозможно было найти связь. Мне стало нечем поддерживать общение, храня молчаливое присутствие, я только с любопытством наблюдал происходящее. И вскоре незаметно для себя уплыл мыслями в свои дела и стал думать, как послезавтра поеду в город на совещание, потом, на другой день, следует завезти трактором угля на зиму, а то потом некогда будет, и едва только появилась мысль о ремонте крыши сарая, как ее оборвали вопросом:
– А вы, любезный, как относитесь к современникам, описывающим драматические судьбы героев?
Я растерянно поглядел на Душанского. Тот, с улыбкой взирая на меня, дожидался ответа. Мне показалась, вся компания в этот момент тоже притихла в надежде услышать мое мнение.
– Я, э…
Лора поощрительно закивала мне в поддержку.
– Я думаю, как всякие русские писатели, они не могут избежать драматических тем, – промолвил я невнятно.
– Верно, прямо в душу, – обрадовался Душанский с ехидным смешком. – Что я говорил?
– Не спи, дорогой, – украдкой посоветовала мне Анна.
– Не боясь правдословить, Пелевин, например, выкладывает мысли исподтишка, намеками, умело прикрываясь дерзкой иронией, – добавил я. – И, должно быть, счастлив писать о том времени в таких интонациях.
– Прекрасно! – обрадовался Душанский. – Вы метко определили весь постмодернизм…
– Этот подлец хорош… – между тем рассказывала Валентина, кивая на Казимирова, который сладко спал, подложив под голову кожаную сумку Лоры.
– Денег много не бывает, – с ухмылкой сообщил ей Вячеслав Сергеевич. – Главное, уметь делиться.
– Как сказано-то, как сказано! – воскликнул Душанский. – И Россия тонет во взятках. Все только и говорят о выживании. Беда. Где бескорыстные поэты, художники, артисты? Где вы?.. Ау-у-у!.. Одни только деньги на уме. А-эх! – махнул рукой наотмашь. – Деньги. А не в них ли наше горе? Вы понимаете? – обвел всех негодующим взглядом. – Как пошло, – горестно проговорил он. – Как все пошло!
– Но в чем же горе? – осмелился уточнить Вячеслав Сергеевич. – Не в их ли отсутствии?
– В алчности беда наша, – ответил ему Душанский, сохраняя глубокомысленный вид.
– Хаос в наших головах, оттого и живем в бардаке, – возмутился Гораздов. – Умные все. Рудины. Одни только речи, а дел – никаких.
– Ну почему же, вот Аркадий все дни молчит, а дел – увы, – заметил на это Вячеслав Сергеевич.
– Он что-то пишет, какую-то музыку, – сказала в оправдание юноши Лора.
– Я буду за него рад, если выйдет чего-нибудь путное, – вздохнул Душанский.
– Выйдет, русскому человеку в искусстве везет, – улыбнулся Вячеслав Сергеевич.
Гораздов послал улыбку Ксении, сделал глоток вина, блеснув хрусталем бокала, и медленно побрел вдоль берега.
– «Люблю я грусть твоих просторов», – громко продекламировал он из Сологуба. – Люблю Серебряный век. Он весь вот здесь в этой жизни, – радушно развел руки, – в природе, в России, в моей душе.
– Ну конечно я предпочитаю русских, – снова заговорил Душанский. – Русская литература сильна.
– У немцев тоже есть чему поучиться, – заметила ему Ксения.
В это время из рощи донеслись голоса Егора и Эрвина; мальчики промелькнули в солнечных лучах среди деревьев и пропали из виду в тени леса.
– И в самом деле, Пелевин ясно показал нашу насекомую жизнь, – принялся рассуждать Вячеслав Сергеевич. – Да, она такая, и копошимся мы все, как муравьи. Вот только смысла в нашем копошении, в отличие от муравьиного, никакого нет. Одни только глупости, пошлость, бездарность. И вряд ли кто-нибудь из нас сможет изменить жизнь к лучшему. Кто же сумеет придать своему копошению смысл? Да, друзья мои, Пелевин взял и своими текстами напомнил всем нам, кто мы есть. Как мы все-таки ничтожны на теле земном.
– Не понимаю, откуда у тебя такое уныние? – с удивлением спросила его Лора.
– Да у нас вся литература такая, – заметила на это Валентина. – Гоголь, Чехов, Платонов – яркие тому примеры. И современники туда же. Никакой радости. Можно и впрямь подумать, все мы ничтожества и вся жизнь наша несчастная.
– Да разве ничего не меняется к лучшему? – сказала Анна, трагически всплеснув руками.
– Ничего. Вечное прозябание в убожестве ни на что не способных людей. Ни к искусствам, ни к науке, ни к учению – никакого интереса нет. Одна только торговля на уме: купил – продал. Это все наше достижение, – вздохнул Вячеслав Сергеевич.
– Ну, с этим-то я не соглашусь, – бодро сказала Лора. – Наше искусство имеет сильное влияние во всем мире.
– Все сильные разъехались, – заметил на это Вячеслав Сергеевич. – Туда, где хорошо платят. Отстали мы. Все дикий век. И конца и краю ему не видать.
– Что-то на тебя нашло, – вдруг заулыбался Душанский. – Лучше бы ты Пелевина совсем не читал. Он дурно на тебя влияет.
Все согласно закивали.
– Так может быть, вы знаете, что делать? – спросила Вячеслава Сергеевича Ксения. – Тогда научите нас. Покажите, куда нам идти.
– Повел бы, если бы знал, – вздохнул он. – Но я не пастырь, не пророк, и все-таки верю, что жизнь наша все равно когда-нибудь станет лучше. Иначе быть не может.
– Ну слава Богу, – просиял Душанский.
Все было поддались пессимистическому настроению. Но и это прошло. Отвлеклись, заговорили, появились новые темы.
– Не может быть! – чему-то удивилась Лора.
– Я тебе говорю, дорогая, – стала убеждать ее Валентина.
Все больше разгорался костер, огонь потрескивал в поленьях, пускал дым, свистел и постанывал. Макар приглядывал за ним, ворочая в дровах длинной палкой, а потом взялся готовить шашлыки.
– А я начал свою карьеру подростком с городского клуба, – предался воспоминаниям Вячеслав Сергеевич. – Меня не в чем упрекнуть на протяжении всего пути к театру.
– Я всегда была уверена, вы достойнейший человек, – соглашалась с ним Анна. – Моя сестра счастлива…
Как вдруг из тростников раздался пугающий своей пронзительностью человеческий вопль, затем громкий смешок и всплеск упавшего в воду тела. Все в ошеломлении переглянулись. Что бы это значило? И вот ответ: из тростниковых зарослей вышел Гораздов. Он поправил на плечах полотенце, всем игриво улыбнулся и самодовольно потер ладони.
– Что случилось? – спросила его Лора.
– Маленькая шутка в одном действии, – ответил Гораздов.
Спустя некоторое время, из тех же тростников, чавкая залитыми водой туфлями, выбрался Аркадий. Текло с композитора потоками, на голове повисли водоросли, а в руке он держал мокрый блокнот. Ксения подхватилась, бросилась к нему, попутно отругав Гораздова за хулиганство.
– Не понимаю, он что же купался прямо в одежде? – спросила Валентина.
– Ну что ты, дорогая, его зачем-то столкнули в воду, – ответил Вячеслав Сергеевич.
– Я только пнул бревно, на котором этот ротозей стоял, дожидаясь кваканья лягушек, – с притворным спокойствием признался Гораздов.
Макар оставил хлопоты у костра и, достав из сумки свежее полотенце, поспешил к нежданному купальщику. Они вместе удалились в кусты. Там невозмутимый старик помог юноше снять пропитанный водой костюм, нижнее белье, обернул его в полотенце и дрожащего привел к костру. Ксения тут же поднесла Аркадию полную тарелку еды, и тот едва слышно поблагодарив, принялся ковыряться в салате. Девушка осталась подле него, готовая подать из съестного все, чего тот попросит.
– Какая трогательная нежность, – заметил на это Гораздов, налил в бокал вина и добавил: – А озеро, к вашему сведению, здорово помогает остудить всякий пыл. – Сделал глоток, спустился к воде и там сел на плоский валун, предавшись мирному созерцанию окрестностей.
И разговоры возобновились.
– Когда стемнеет, вон в тех кустах, ладно? – украдкой обратилась Валентина к мужу, чувствуя возникшее на свежем воздухе настойчивое желание.
– Хорошо, дорогая, – таинственным шепотом ответил Душанский.
– А пока я немного поработаю, – проговорила она, поднимаясь, затем подошла к вещам, достала из своей сумки альбом, карандаши и отправилась делать этюды.
– Я буду ждать, – помахал рукой Душанский.
– Литература должна быть свободна, – провозгласил Вячеслав Сергеевич. – Пишите обо всем, что считаете нужным, а время само распределит, что сохранить на века, а что отправить в мусорную корзину.
– Именно так и происходит, – согласился Душанский.
– Однажды, работая со студентами в питомнике, я обнаружила, как хорошо мои растения отзываются на музыку, – рассказывала Анна, теребя пальцами хвостик своей косы.
– Как вы это установили? – поинтересовалась Ксения.
– Они тянулись к источнику звука, – ответила Анна. – Один из моих студентов слушал радио. Все подряд. Когда передавали рок, мои барвинки смыкали венчик, а под фортепьянный концерт Рахманинова – раскрывали. Молодые побеги хохлаток тянулись к музыке Шопена, гвоздика полюбила русский фольклор, особенно гусли, а горечавки предпочитали расти под звуки «Венского вальса». С тех пор мы ставим нужный диск, и растения хорошо развиваются под гармоничные вибрации.
– Потрясающе! – растрогался Душанский. – Ничто живое не чуждо истинного искусства.
– Совершенно точно, – послышался голос Гораздова. – А вот от грохота отбойного молотка в городе даже клены дохнут.
– А как вы относитесь к современным направлениям? – обратился Душанский к Вячеславу Сергеевичу.
– Благожелательно, – ответил тот. – Музыка эволюционирует вместе с обществом, отражая его мироустройство. Каково время – такая музыка. И это хорошо. Музыканты поют о том, что сейчас их больше всего волнует, их переживания отражаются на музыкальном стиле. Всякое время дает своих гениев.
– Любопытно послушать, какой вид искусства процветал у местных дикарей, – обратился ко мне Душанский. – Вы ведь знаете.
– Вы имеете в виду пруссов? – уточнил я.
– Именно.
– Судя по археологическим находкам и летописям тринадцатого века, с творчеством у этих людей было слабовато: ни рисунков, ни письменности, ни музыки. Впрочем, были обнаружены сосуды с простеньким орнаментом, седла с изображениями волчьих голов, а песни их родственны литовским.
– Действительно, для начала второго тысячелетия не густо. К тому времени успели отцвести великие цивилизации.
– Большое влияние на здешних жителей оказывал суровый климат, жестокая природа, войны, болезни. Все время у местных жителей уходило на добычу пропитания. Не до искусства тут было. Хотя исключение тоже имелось. У каждого народа есть свои таланты. Жаль, что их труд не сохранился.
– У вас есть данные? – поинтересовался Душанский.
– Кое-что, – ответил я и продолжил: – Здешние жители во всем полагались на богов и лесных духов.
– Зато в наше мирное, если так можно сказать, время у молодых музыкантов рождаются совершенно жуткие, непонятные, жесткие вещи, – проговорила на это Лора.
– Например? – поинтересовался Душанский.
– Все эти металисты, – ответила она.
– Значит, время такое, – рассудил Вячеслав Сергеевич. – Но даже среди этих отчаянных голов есть настоящие виртуозы. Скажем, Тило Вольф с его проектом «Lacrimosa». Это блестящая музыка. Никто больше не сумел так метко озвучить все печали и радости современного человечества, как это сделал Тило.
– У немцев плохой музыки не бывает, – раздался голос Гораздова.
– И все-таки, нынешние вкусы не для моих ушей, – твердо произнесла Лора.
– Классическое образование оставило свой великий оттиск на вашей бесподобной душе, – с обожанием заметил ей Душанский.
– Слушайте настоящую музыку, и тогда вы поймете: красивые тряпки, деньги, ссоры и прочие мелочи жизни – сущие глупости, – провозгласил Вячеслав Сергеевич.
– Между прочим, вся жизнь состоит из мелочей, – снова отозвался Гораздов.
– А что, собственно, за музыка эта ваша «Lacrimosa»? – поинтересовался Душанский.
– Мое знакомство началось с альбома «Elodia», – начал Вячеслав Сергеевич. – Пожалуй, он самый удачный из всех творений Тило, которые я потом слушал. Посвящен полубогине отверженной любви, отсюда и название. Признаюсь, эта музыка сразу произвела на меня сильное впечатление.
– И что же в нем такого впечатляющего? – скептически спросила Лора.
– Среди современных музыкальных произведений готического направления трудно найти более совершенное. Классические инструменты, оркестр и хор выводят занебесные по красоте мелодии. Мрачная же сторона композиций изображается гитарами, голосом Тило и его очаровательной компаньонки. Печальное содержание, музыка и вокал хорошо сочетаются, идеальные аранжировки. Прочно соткана ткань всего альбома. Блеск! Поначалу смущает некоторое излишество оркестровых партий, но, слушая альбом повторно, я все-таки пришел к выводу: все в порядке, в этом замысел, иначе быть не может.
– Позвольте узнать, о чем они поют? – осведомился Душанский.
– О разбитой любви, – ответил Вячеслав Сергеевич. – Этакая музыкальная история Элодии. Грустная тема, но передана изящно, с чувством. Слушая этот альбом, испытываешь сильные переживания за героя, тоскующего по возлюбленной. Несколько песен особенно меня поразили. Боюсь ошибиться в их названиях, кажется это «Alleine zu zweit» и «Halt mich». Они самые эмоциональные. От них вообще мурашки по коже. Бр-р-р. Но есть песня «Sanctus». Она длинная, разнообразная, порождает светлую атмосферу. С первого раза ее полюбил. Верх мелодичности! Разумеется, у Тило мощная платформа. Этот металист крепко стоит на классике, на Моцарте, как на гранитном постаменте. Но в этом ничего дурного. Моцарт тоже опирался на гениальных предшественников, создавая свои шедевры. Будет возможность – послушайте. Рекомендую. «Elodia» достойна восхищения.
– Очень ты меня заинтересовал, – вдохновился Душанский.
– Вдобавок скажу, в записи музыки принимал участие Лондонский симфонический оркестр, – добавил Вячеслав Сергеевич.
– Не торопитесь ставить памятники, – с иронией предупредила Лора.
После этого музыкальная тема исчерпалась. Макар, тем временем, готовил на огне баранину, вымоченную в остром маринаде, и по лужайке пошло веять пряным ароматом. Вячеслав Сергеевич, между тем, пододвинулся ко мне ближе и, угощаясь яблоком, принялся расспрашивать о работе лесничего в нынешнее время. Я проглотил кусочек хлеба, подумал и начал перечислять свои заботы. Говорил о трудностях отвода лесосек, о ревизии обходов лесников, о профилактическом осмотре старых деревьев, но вскоре заметил, что мои разглагольствования утомляют, и тогда принялся рассказывать о нашем недавнем успехе в выкармливании черного аистенка, оставшегося в гнезде без родителей, которые покинули его, испугавшись шумных туристов в соседнем с нами лесном районе. По счастливой случайности, оказавшийся там Эрвин забрал птенца и привез к нам. Но я не успел закончить рассказ: внезапный крик оборвал его.
Обернувшись, мы увидели барахтающуюся в воде Валентину. Своим кустодиевски пышным телом она подняла у берега волнение. Гораздов тотчас подхватился и бросился к ней на выручку. На сей раз, к неожиданному купанию он был не причастен. Душанский тоже поспешил к жене, но пока снимал обувь и подворачивал штанины, Гораздов уже помог Валентине выбраться на сушу. Она предстала перед нами сияющей Венерой. И ее проводили к костру. А Макара пришлось отправить домой за теплыми вещами. Лора и Анна помогли несчастной раздеться и укутали ее полотенцем любезно переданным Гораздовым. Вячеслав Сергеевич подбросил в костер дров, отчего огонь значительно подрос и стал обдавать всех жаром.
– Я хотела рассмотреть листья кувшинок поближе, зарисовать их, – дрожащим голосом пыталась объяснить Валентина. – Я давно мечтала изобразить эти прелестные растения. Не многим художникам это удавалось. Сейчас все кувшинки без цветов, но я смогла бы сделать их цветущими на холсте. Кажется, у них по шесть белоснежных лепестков, нет? Так вот, я нашла их тут, обрадовалась: сбывается моя мечта. Но лишь ступила на валун и, какой он скользкий! потеряла равновесие.
– Ты очень неосторожна, – с укором сказала ей Лора.
– Я уже изобразила листья, собиралась набросать цветки по памяти, как вдруг это случилось, – трагическим голосом промолвила Валентина. – Ведь они такие красивые – белые с желтыми тычинками, верно? – поглядела на Анну.
– Цветки одиночные, обоеполые, актиноморфные с многочисленными лепестками и сидячим рыльцем, – выдала Анна формулу.
– Но сухие ботанические подробности тут ни к чему, – печально вздохнула Валентина.
Тут из тростников вернулся Гораздов. Выловив из воды альбом и карандаши, он хорошенько встряхнул их и с достоинством преподнес Валентине. На ее промокшие работы было тяжело смотреть.
– Спасибо, мой друг, – проговорила она и принялась раскладывать все эти предметы перед собой.
– Это озеро так и манит нас, – с печалью в голосе проронила Ксения.
– Господь знает, что такое, – задумчиво промолвил Вячеслав Сергеевич.
– Рыбам на смех, – ухмыльнулся Гораздов, поглядел на Валентину и сдержанно захихикал в кулак.
– А с дремликом было труднее, – продолжила рассказывать о своих успехах Анна до всего любопытному Вячеславу Сергеевичу. – Привередливое растение.
– Уверен, все получится, – улыбался тот.
– Да, как ни странно, прижился. А в этом году процвел и дал первое потомство, – улыбнулась она.
– И все-таки наш умник сделал его козлом отпущения, – говорила Лора с Душанским. – Я даже была уверена, он долго не выдержит, уйдет.
Душанский участливо закивал.
– Я попробую его удержать, – пообещал ей Вячеслав Сергеевич, услыхав их разговор.
Душанский глянул на него и снова покачал головой.
– Напрасно, – скривила губы Лора. – Жалкий он больно.
Потом она припомнила мужу давнишнюю партию в пьесе «Неожиданный случай» Островского с тем «жалким» типом, не желая, чтобы Вячеслав Сергеевич защищал это «ничтожество».
– Послушайте! – вдруг призвал всех Аркадий, подняв к небу глаза. – Вы слышите? Где-то над лесом летят журавли. Это их прощальная песнь.
Все разом умолкли, перевели взгляд наверх и стали рыскать глазами по небу. Однако журавлиных голосов не услышали и все подумали, что Аркадию померещилось.
– Хоть убейте, ничего не слышу, – пожаловался Душанский, озвучив тем самым всеобщее безмолвное недоумение.
Но юноша на это вновь сказал вопросительно: «Слышите?» Нет, никто ничего не слышал и не видел. Лишь спустя несколько минут и в самом деле издали стали доноситься крики журавлей. Я с трудом различил их. А вскоре их услышали все остальные. Высоко над лесом показался косяк журавлей. Птицы перекликались друг с другом, стараясь держать строй клином.
– Летят в Африку зимовать, – проговорил я, поправляя головешки в костре длинной палкой.
– Мы будем ждать их весной, – грустно пообещал Вячеслав Сергеевич, помахивая птицам рукой.

Едва проводив журавлей в дальний путь, мы заметили, как из-за мыса с зонтичной сосной показалась надувная лодка. Егор сидел на корме, а Эрвин, что было сил, работал веслами. Лодка, словно заблудившаяся утка, скользила по мерцающей голубизне, виляя из стороны в сторону.
– Корабль! – объявил Гораздов, показывая рукой. – Неужели за нами пришел?
– Мальчики, – проговорила раскрасневшаяся от еды и вина Анна.
– Наши мальчики! Боже мой! Наконец-то! – оживилась Лора. – Где ж это до сих пор пропадал мой любимый племянник? – Она выпрямилась и стала махать рукой детям. – Какая радость! Слава тебе, Господи, явился милый ребенок! Егор! Твоя любимая тетя слишком заждалась! – прокричала она, шагая к воде, чтобы первой заключить племянника в объятия.
– Лево руля! – послышалась команда Егора.
– Есть лево руля! – отозвался его помощник.
– Куда же вы, милые дети? – в отчаянии прокричала Лора, заметив, как нос лодки вильнул куда-то в сторону. – Егорушка! Дай, обниму! Дай, тебя расцелую!
Мало-помалу судно причалило к пляжу. Мальчики босиком с закатанными по колено штанами выскочили из лодки, затащили ее на песок, чтобы не унесло, и направились к костру. Лоре все же удалось притянуть Егора к себе. После короткого приветствия и взаимных упреков на берегу, они подошли к застолью. Тут Егор и провозгласил:
– Кто-нибудь желает совершить кругосветное путешествие по Лесному озеру?
– Ну конечно, милый, я непременно воспользуюсь твоим гостеприимством, – первой откликнулась Лора.
– Кто-нибудь еще? – Егор обвел гостей серьезным взглядом.
– Сестра, ты разве не составишь мне компанию? – поинтересовалась Лора.
Анна неохотно кивнула.
– Ну же, вставайте, чего пригрелись у костра! – принялась зазывать Лора. – Не отказывайте себе в удовольствии отправиться в самый увлекательный круиз по прекрасному озеру с лучшим капитаном этих мест! Господа, составьте компанию дамам!
– Почему бы и нет, – зашевелился Вячеслав Сергеевич, манерно помахивая рукой. – Коли нас приглашают, не стоит пренебрегать любезностью юных моряков.
– С превеликим удовольствием, не будь я председателем, – фальшиво заулыбался Душанский, неохотно поднимаясь с корточек, и бросил на жену самый несчастный взгляд.
Валентина пожала плечами.
– Не стесняйтесь, занимайте лучшие места на борту этой замечательной яхты! – продолжала призывать Лора. – Проходите, садитесь, корабль скоро отходит! – Повела взглядом. – А что же вы, господин Гораздов, неужели откажете себе в удовольствии? – поинтересовалась она.
– Благодарю, – ответил он, пристраиваясь возле Ксении с двумя бокалами вина. – Сдается мне, этот милый трансатлантический лайнер слишком маловат. Я как-нибудь в другой раз. – Подал бокал Ксении, глубокомысленно поглядел на нее и предложил: – За здоровье!
– Ну, коли так, пассажиры, торопитесь, занимайте места, – объявила Лора и последовала в лодку.
Эрвин остался на берегу, сел возле костра и, нанизав на прутик кусок жареного мяса, стал подогревать его над пламенем. Егор и Вячеслав Сергеевич дождались, когда гости рассядутся, столкнули лодку в воду и забрались в нее один за другим. Егор сел за весла. Когда лодка отчалила и понесла веселую компанию, Гораздов, закончив махать отплывающим, не без ехидства сообщил:
– Прогулки по воде хорошо освежают мысли.
Аркадий сидел у костра в глубокой задумчивости и ворошил палочкой горящую деревяшку, наблюдал за игрой пламени и слушал потрескивание, с каким взметаются снопы искр.
Казимиров что-то раздраженно пробормотал в полусне.
Я стал расспрашивать Эрвина, где они с Егором полдня болтались. Оказалось, мальчики помогали в саду собирать яблоки, груши, сливы, а потом ходили в лес за желудями – вполне достойные занятия. Я остался доволен.
Солнце пронзительно засияло среди деревьев. Окрестности расписались золотистыми бликами. Неподалеку застучал дятел. В воздухе тянулись длинные паутинки. А высоко в небе летели стаи птиц.
– Краем уха я заметил тут приятный аромат, – вдруг послышалось из-под сосны.
Это Казимиров очнулся. Министр приподнялся, сел и широко зевнул. А потом, озираясь сонным прищуром, промолвил:
– Чей это восхитительный цветок распустился перед моими глазами? – Туманно сосредоточился на Ксении. – Где мы? Какой приятный пейзаж! В Москве такого не бывает.
– Осмелюсь поспорить с вами, – игриво обиделся Гораздов. – Ибо в Москве тоже немало хороших мест.
– Идиот, – обозвал его Казимиров, переползая к опустевшему застолью. – Я в этом не сомневался. – Снова стал озираться и вдруг воскликнул: – Вода! Боже мой, да здесь настоящее озеро! Я тронут до глубины.
– Как дела дома? – между тем поинтересовался я у Эрвина.
– Все в порядке, – ответил он, жуя мясо. – Дедушка поехал в Клайпеду, к доктору Мерчюсу, а мама очень занята. Сегодня будет полнолуние. Она готовится к изгнанию злых духов. Просила не мешать.
– Духов? – услыхала нас Валентина.
– Прусских демонов, – объяснил я. – Места здесь дикие, лес древний, много необычных существ тут водится.
– Очень любопытно, – на губах Валентины мелькнула улыбка.
– Какая чушь! – провозгласил Казимиров, цепляя пальцами ломтик ветчины. – Сказки. И вы, уважаемые, верите во всю эту чепуху?
– А почему нет? – риторически ответила Валентина. – У каждого места есть свои духи.
– Брехня! – мотнул головой Казимиров, свернул ветчину в трубочку и сунул в губы, словно сигарету, затем, протолкнув ее в рот пальцем, немного почавкал и продолжил: – Нет демонов, нет Христа, нет Аллаха. Все что есть – это мы с вами, эти деревья, птички, озеро. Когда придет срок, мы ляжем в землю, и все для нас на этом кончится.
– Вы ошибаетесь, любезный, – снова возразил Гораздов. – Бог создал этот мир и нас с вами. Он и заберет нас к себе. А там Страшный суд. И то, что с нами будет после жизни, зависит от того, насколько были мы грешны.
Слушая это, Казимиров снова потянулся к ветчине, сунул в рот ломтик, и тот на мгновение повис у него вроде языка, наконец, втянув его в рот, министр возмутился:
– Миф! Невозможно такое утверждать. Откуда известно, если с того света никто еще не возвращался?
– Из Священного писания, – снисходительно улыбнулся Гораздов.
– А я говорю, миф, и ничего другого, – настаивал Казимиров.
– Все грешны, – вздохнула Валентина, отвернулась к озеру и стала наблюдать за лодкой, а та, вся в блестках от играющих на воде солнечных лучей, уже скрывалась за мысом.
Эрвин, не желая слушать глупый спор, запил мясо ягодным соком, лег на траву, сложил на груди руки и, закинув ногу на ногу, закрыл глаза.
– К черту всех демонов, – выругался Казимиров, осторожно выпрямляясь. – Озеро, вот чистая душа! – С этими словами он отправился к предмету своего восхищения.
Мы проводили его любопытным взглядом.
Как был в туфлях, костюме при галстуке и в шляпе, Казимиров зашел в воду.
– Неужели собирается поплавать? – насторожилась Валентина.
– В таком настроении вполне возможно, – ухмыляясь, промолвил Гораздов.
Мы с напряженным интересом наблюдали купание господина министра. Вот он в воде по колени, вот по пояс, по грудь, шею. Я начал беспокоиться, когда по поверхности воды среди пузырей поплыла его шляпа. Подводная прогулка угрожающе затянулась. Прошло минут пять, прежде чем невозмутимое лицо Казимирова показалось из воды. Все в порядке. Шляпа на голове чуть набекрень. Казимиров, как ни в чем не бывало, шел теперь к берегу. Он выбрался, разумеется, мокрый. Вода бежала с него каскадами. Однако сам Казимиров как будто этого не замечал.
– Очень там хорошо! – проговорил он бодрым голосом с воодушевлением. – Чистый, дивный мир и любопытные рыбы повсюду! А один длинный, как угорь, да с одним красным глазом – смотрит.
Мы с недоумением переглянулись.
– Классно его маркополи вольтанули! – с восторгом проговорил Эрвин, приподнявшись на локтях, чтобы посмотреть на «вольтанутого».

Лодка возвращалась с прогулки, когда озеро накрыла тень. Солнце опускалось все ниже, посылая к нам свои увядающие лучи, которые теперь едва пробивались сквозь кроны деревьев. До берега доносились голоса: пассажиры отчаянно спорили.
– …известный негодяй, – рассуждал Егор, – тайком в Алтайском заповеднике постреливал.
– Ну это еще не доказано, – отвечал ему Душанский.
Услыхав эти реплики, я догадался: путешествие с Егором даром гостям не обошлось.
– Я в газете читал, – упорствовал Егор.
– Животные для того и созданы, чтобы на них охотились, – сообщил ему Душанский.
– Что за бред?! – возмутился Егор.
– А как же иначе? – улыбнулся ему Душанский.
– Не в заповеднике же, – ответил мальчик. – Там каждая змея под охраной.
Было ясно, на лодке возрастает напряжение.
– Если они вымирают, такова воля Божья, – рассуждал Душанский.
– Такие как вы весь мир видите черно-белым, будто других красок не существует, – заявил на это Егор.
– Ничего подобного я не говорил.
– Выходит, по-вашему, гадюка, которая безобидно свернулась во мху – это плохо, ее нужно забить палкой, так?
– Егор! – позвала Анна и строго на него поглядела.
– Именно так, молодой человек, – заверил Душанский.
– Гребите! – в сердцах приказал Егор Вячеславу Сергеевичу и отбросил весла.
– Егор, что случилось? – ласково поинтересовалась Лора.
– Этот человек глуп, – кивнул он на Душанского в расстроенных чувствах.
Вячеслав Сергеевич взялся за весла. Тогда Егор сел напротив Душанского. Тот приготовился к ожесточенной битве – напрягся.
– Не стоит так расстраиваться из-за пустяков, – утешала племянника Лора.
– Это не пустяки! – возразил Егор.
– Гадюка – змея – вредный гад, она не должна угрожать человеку и осквернять лес своим присутствием, – продолжал утверждать Душанский. – Она заслуживает изгнания.
– Всякое существо имеет право на жизнь, – ответил Егор.
– Мальчик прав, – промолвил Вячеслав Сергеевич, усердно загребая веслами. – Незачем убивать тварь, если она ни в чем не виновата.
– И вы так считаете? – удивился Душанский, обернувшись к нему.
– А что вас удивляет?
– Ложная гуманность, не будь я председателем!
– Это убийство – преступно, – заявил Егор.
– Ну это уже слишком, – вздохнул Душанский и поинтересовался с иронией в голосе: – По-твоему, любезный, и комара на щеке прихлопнуть нельзя?
– Вы говорите крайности, – заметил на это Вячеслав Сергеевич.
– Убийство с целью самозащиты допускается, тем более, комаров много, их популяции ничто не угрожает, – сказал Егор. – А гадюка лесу нужна. Это человеку ничего не нужно, такому как вы. Вот и бьет он всех палкой, кто не попадется.
Тут Вячеслав Сергеевич проницательно рассудил, что пора сменить тему: спор на лодке вызвал ее опасное раскачивание, а это ни к чему хорошему не приведет.
– Из всего надо извлекать пользу, – проговорил он. – Такое время. На театральной сцене приходится ставить то, что желает видеть широкая публика. В лесу же – расчищать место для развлечения всех желающих, которые готовы платить за удовольствие.
– С таким подходом общество пойдет ко дну, – вспыхнула на это Анна.
– Ну тоже скажете, – ухмыльнулся Вячеслав Сергеевич, всем видом скрывая свой промах в отношении леса.
– Исцелиться бы от подобных мыслей, тогда и воспрянем духом, – резко добавила Анна. – Публика не так глупа, чтобы потреблять все, чем бы ее ни кормили. Ведь рано или поздно все приедается. А исправлять ошибки уже поздно.
– Вы все заблуждаетесь, – изрек Душанский.
– Это вы заблуждаетесь, – огрызнулся Егор. – Козел.
– Ну что за паршивец? – развел руками Душанский.
– Ради Бога, довольно на сегодня споров, такой вечер! – взмолилась Лора.
– И в самом деле, – поддержала сестру Анна.
Но было уже поздно. Напряжение достигло наивысшего накала и должно было найти выход. Спорщики так разгорячились, что едва не устроили потасовку. Во всяком случае, Егор бросился на Душанского с кулаками, а Вячеслав Сергеевич попытался придержать взбунтовавшегося подростка.
– У них там что-то происходит, – сказал я, глядя, как сильно раскачивается лодка, вот-вот хлебнет воды.
– Неужели они на что-то напоролись? – пыталась разглядеть Валентина, поставив ко лбу руку козырьком.
И в самом деле, лодка вдруг стала быстро крениться на бок. Правый борт зашипел, пустил пузыри и начал на глазах морщиться. Пассажиры не успели опомниться, как разом очутились в воде и стали судорожно цепляться за уцелевший надутый борт.
Услыхав крики о помощи, все, кто был на берегу, спохватились.
– Тонут! – воскликнул Гораздов. – Они тонут!
– Господи, Боже мой! – испугалась Валентина. – Спасите же их!
К счастью, лодка сдулась неподалеку от мыса. Мы все бросились туда. Добежав до вечно падающей сосны, я наскоро разделся и бросился в воду. За мной последовали Эрвин и Гораздов. Казимиров, Аркадий и женщины встали у кромки обрыва и принялись раздавать советы.
Тонущие тоже голосили.
Выплюнув струйку воды, Вячеслав Сергеевич истошно прокричал:
– Сюда! Сюда!
Анна и Лора, стуча зубами от холода, едва удерживались за борт лодки, которую пытался тащить к берегу Егор, но сил ему явно не хватало.
– Спасите! – сигналили они до хрипоты, отчаянно хватаясь руками за воздух.
Душанского нигде не было видно. Наконец и он показался. Его голова маячила среди листьев кувшинок, пугая водомерок. Он тоже заорал, что было сил, оповещая весь лес о том, что не умеет плавать.
Общими усилиями нам удалось выгрести к берегу и помочь онемевшим купальщикам выбраться из воды.
– Дамы и господа! – дрожащим голосом обратилась Лора. – Я чувствую себя подыхающей лягушкой. Спасите!
– Сейчас у костра согреемся, – утешила ее Анна, выжимая мокрую косу.
– Я этого не вынесу! – продолжала свое Лора. – Не вынесу! Такой был вечер!
– Потерпи еще немного, – попросил ее Вячеслав Сергеевич.
– Сердце чуяло, добром эта прогулка не кончится, – выговаривал Душанский, снимая с пиджака липкие водоросли, пиявок и водяных осликов.
– Нечего было спорить, – трясущимся голосом ответил ему Егор.
– Заткнись, щенок.
– Козел сраный.
Тут Анна крепко схватила Егора за руку и отвела от Душанского в сторону.
– Скорее, ради Бога, я замерзаю! – стонала Лора.
И компания поспешила к спасительному огню, сухим вещам и спиртному.
Вытащив лодку на берег, я осмотрел ее беглым взглядом и велел мальчишкам сложить ее и потом отнести на хозяйственный двор; теперь ей потребуется хороший ремонт.
Макар подоспел вовремя. Сбросив на траву принесенные из дома теплые вещи, он принялся распалять костер, чтобы места у огня хватило всем. Мокрое общество принялось раздеваться и облачаться в сухое. Гораздов, как самый закаленный, поспешил в лес за валежником. Казимиров приятно устроился под сосной, потянул ноздрями блаженную пыль и отлетел, чтобы не смущать себя видом всеобщего безобразия. А тем временем уже начинало смеркаться. Суматоха улеглась не скоро. Вокруг костра все наконец согрелись, напились подогретого вина, и разговоры пошли с новой силой.
– Вода в этом озере такая необыкновенная, – проговорил Вячеслав Сергеевич, присаживаясь поближе к огню. – Я чувствую себя помолодевшим.
– Верно, кажется, у меня перестала болеть поясница, – с удивлением обнаружил Душанский и сделал несколько наклонов по сторонам.
– И на вкус приятная, – добавила Валентина.
– Но для питья лучше прокипятить, – оживился я довольный хорошими отзывами о нашем озере. – Кстати, сегодняшний чай из нее самой.
– Если я потеряю голос от холодного купания, дорогуша, мои поклонники разбегутся, – с укором заметила мужу Лора. – Придется прикрыть «коробочку».
– Я этого не позволю, – ответил Вячеслав Сергеевич.
– Не волнуйтесь, это озеро издревле помогает свершению добрых намерений, купание в нем только на пользу, – заверил я гостей. – Сейчас или вскоре вы осознаете, какова его чудотворная сила.
Лора посмотрела на меня недоверчиво, как вдруг ей захотелось петь, испытать свои театральные связки. Ее грудь наполнилась воздухом. Несколько минут Лора издавала протяжные вибрации, забирая все выше и выше, чтобы настроиться. Убедившись, что голос в порядке, Лора, ко всеобщему ликованию и удовольствию, исполнила небольшую арию из «Пиковой дамы». Мы все заслушались ее глубоким, чистым, прекрасным голосом. Когда она закончила, аплодисменты восхищения были продолжительными, да она и сама признала, что пение далось на редкость легко. Улыбаясь, кивая публике по сторонам, она благодарила всех за внимание, но возобновить пение поостереглась: все-таки актриса, а не оперная певица.

Медленно лес погрузился в густые сумерки. Похолодало. Но возле костра было жарко. Отблески пламени прыгали по стволам окружающих деревьев. С озера доносились таинственные всплески.
Валентина, поймав рассеянный взгляд мужа, подмигнула ему и кивнула в направлении кустов. Душанский смутился и затревожился. Наконец оба поднялись и в следующую минуту растворились во мраке.
 – О, скорее, милый, скорее, – вполголоса торопила она. – Так легко и свободно я ощущала себя только в юности.
– Иду я, иду, здесь, черт возьми, темно, – отвечал он шепотом. – Не споткнуться бы.
– Ну где же ты? – взяла его за руку. – Давай сюда, живее, не томи меня.
– Может, в другой раз?
– Молчи.
– А ты уверена, нам тут не помешают?
– Мы будем тихо.
– Эх, вот приспичило-то тебе…
Ксения все еще надеялась завоевать внимание Аркадия. Весь день она томилась, а теперь возле костра не сводила с него глаз, ждала. Но молодой человек едва ли ее замечал. Под конец девушка сникла, и это было замечено Лорой:
– Что-то ты загрустила, детка, – проговорила она.
Ксения взглянула на нее полным горести взглядом. Чувства ее расстроились. Надежда больше не светила. Рухнула последняя мечта. Она едва сдерживала слезы. А потом, оставшись без внимания, поднялась, тихонько прошла к озеру и в отчаянии бросилась топиться. Но бегство ее у самой воды пресек проницательный Гораздов. Он как будто ждал этого трагического момента. Неожиданно возникнув на пути Ксении, он подхватил ее на руки и крепко прижал к своей груди. Девушка вскрикнула от испуга.
– Оставьте меня! – закричала она, шлепая руками по голой спине Гораздова.
Не обращая внимания на ее сопротивления, Гораздов зашел в воду по пояс.
– А-а! – торжествующе возопил он. – Вот, кто у нас сегодня не купался в этом волшебном озере!
– Прошу вас, оставьте! – умаляла Ксения, тщетно размахивая руками и брыкаясь. – Не надо! Я боюсь холодной воды!
Но Гораздов зашел поглубже и плавно, как в постель, опустил девушку, теперь присмиревшую, в воду. В следующую минуту окрестности озера огласились девичьим визгом. Все с любопытством прислушались к происходящему. Покидать пригретое у костра место никому не хотелось, и потому размышляли, утопит ли этот шутник несчастную Ксению или только поокунает немного. И как будто в ответ вместо предсмертного бульканья захлебывающейся жертвы из полутьмы донеслись жалобные вопли:
– Не надо! Не хочу! Оставьте!
– Ах, как хорошо, как хорошо! – подпевал ей Гораздов. – Прекрасно!
Все в порядке, эти двое решили охладиться немного, продолжаем.
– Так что же вам ответил мэр? – поинтересовалась Анна у Вячеслава Сергеевича.
– Жаль, если он испортит ее новое платье, – посочувствовала вдруг Лора.
– «Я согласен», – с удовольствием повторил Вячеслав Сергеевич ответ мэра.
– Надеюсь, оно не последнее, – предположил я по поводу платья.
– И все-таки, у него не было выбора, – задумчиво добавила Лора насчет притязаний Гораздова на обладание Ксенией.
– А-то как же, – ухмыльнулся я и многозначительно добавил: – Вполне здоровое влечение.
– Это так здорово, когда власти поддерживают смелые идеи! – воодушевилась Анна.
– Боюсь, как бы наша мэрия не отложила это мероприятие в долгий ящик, – глядя на сестру, покачала головой Лора. – О деньгах тут и речи не может быть. И ты, Слава, это прекрасно знаешь. – Бросила на мужа хмурый взгляд. – Если поддержка и придет, то не более чем гуманитарная: какие-нибудь тряпки на пошив сценических костюмов. Эти чиновники на любую просьбу твою будут охотно кивать, а дела от них не дождешься. Их деньги направляются на другие, более значительные предприятия, например, строительство торгового центра, развлекательного заведения или конезавода, которые будут работать и приносить желаемый доход.
Не скоро Гораздов выбрался из воды со своей жертвой.
– Неужели для тебя нет никого привлекательнее, чем этот болван? – спрашивал он Ксению. – Да я за тебя жизнь отдам, любить буду вечно, все внимание одной тебе уделять стану…
Ксения что-то ему тихо отвечала, кажется, соглашалась. Гораздов остановился на берегу и поцеловал ее в губы. Девушка не сопротивлялась. Лежа на его руках, словно в колыбели, она покорилась ему, прикрыла глаза и утонула в сладком дурмане любви. Несколько минут они самозабвенно целовались. Ксения теперь всей душой отдалась Гораздову, и он был счастлив как никогда прежде.
Что ж Аркадий? Он остался безучастным. И по-прежнему обитал в музыке плодотворно прожитого дня. А потом взял свой нотный блокнот и принялся делать записи. Новое произведение родилось прямо из окружающих, собранных им за день, звуков. И теперь, когда дело близилось к кульминации, когда из-под карандаша потекли завершающие симфонию нотные знаки, Аркадий почувствовал воодушевление: в финале оркестр взорвался торжественным гимном любви.
Когда Ксения и Гораздов в обнимку вернулись к костру, обоих было не узнать, мокрые, но счастливые, они улыбались друг другу. Ксения наскоро переоделась в сухое. Гораздов, наконец, облачился в костюм. До конца вечера они пили подогретое вино, шутили, смеялись.
– Мне очень нравится ваше ожерелье с бриллиантами, – заговорила Ксения с Лорой неожиданно смело.
– Ты уверена, детка? – снисходительно промолвила на это Лора.
– Вы были в нем великолепны.
– Ты имеешь в виду на банкете у премьер министра в честь двадцатой годовщины начала перестройки?
– Да, именно это имела в виду.
– Как приятно!
– Глаз не могла оторвать.
– Моя милая девочка, если тебе так нравится мое ожерелье, ты можешь его украсть. Скажи, ты ведь не из среднего класса, верно?
– Нет, только что повысили, я теперь помощницей главного режиссера буду.
– Тогда я обязательно отвернусь в нужную минуту.
– Спасибо, вы так великодушны!
– Дамы и господа! – вдруг, поднявшись с места, привлек внимание Вячеслав Сергеевич с бокалом ягодного вина. – Позвольте мне сказать следующее. Сказать и выпить за нашу молодежь. – Услыхав этот призыв, все поспешили наполнить бокалы и затем воззрились на говорящего с пристальным интересом. – Мы все хорошо понимаем, новое поколение не похоже на нас, и это закономерно, поскольку растет оно в иных, нежели мы условиях. Теперь другие ценности. Но это не значит, что молодежь хуже или лучше нас – она другая. Я не знаю наверняка, как сложится жизнь в недалеком будущем, но должен сказать, ничего обнадеживающего на сей вопрос найти не могу. Не стану сейчас давать оценки. Это теперь бесполезно. Нам и без этого видно: молодежь растет в среде безудержного потребительства, торговли, упадке всех ценностей. Растет в обстановке ничего не производящего общества. Лучшие молодые специалисты уезжают на Запад. Там их ждут. И это печально для нашей страны. Это тормозит, угнетает и, даже не побоюсь сказать, тянет назад ее экономику, делает Россию слабой, зависимой от нефти третьесортной страной без будущего. А современная коррумпированная власть не способна что-либо изменить к лучшему. Но я уверен, у нас появятся те молодые люди, которые преодолеют эту трясину. Изменят все к лучшему. Они самозабвенно займутся наукой, искусством и производством. Увлекутся этим по-настоящему. И тогда наступит то время, когда они выведут нашу страну на уровень современных сильнейших государств или даже поведут ее впереди всех. У нас в России есть для этого великий потенциал. Есть на кого равняться. Так выпьем за одаренную молодежь России! – Закончив эту блестящую тираду, Вячеслав Сергеевич окинул всех торжественным взором и, стараясь держать равновесие, поднес бокал к губам, а все слушатели, пока он пил, поддержали сказанное энергичными аплодисментами.
Тут очнулся Казимиров. Увидав лесную темноту, он испугался и потребовал немедленно возвращаться домой. В ответ он услышал всеобщий протест, и кто-то упрекнул его в торопливости.
Вскоре после этого из кустов, оправляя платье и стряхивая с головы всякий сор, выбралась Валентина. Следом за ней в одних плавках появился Душанский с бельем через плечо и кружевным лифчиком на голове вместо кепки. Усталые, но удовлетворенные, они сотворили на лицах невозмутимые маски и прогулочным манером вернулись к костру.
– Какой приятный мирный вечер, – проговорил Вячеслав Сергеевич. – А ведь послезавтра мы вновь окажемся в шумном, задымленном, каменном городе.
– Давайте останемся здесь навсегда, – воодушевленно предложила Ксения.
Все сделали вид, что ее не услышали: все-таки ни много, ни мало – ночь, пора уже собираться.
И вот наш караван, освещая впереди тропинку моим фонариком, двинулся в обратный путь.
Возле дома уже мы встретили пьяного Водохлебова, который держался за фонарный столб и, корчась на непослушных ногах, пытался определить направление дороги на Москву. Казимиров показал ему. После чего оба взялись под руки и, придерживая друг друга, побрели в гостевой флигель.
На этом спектакль закончился. Занавес. В деревьях зашелестело – это лесные духи разразились восторженными овациями. На берегу задержался только Макар, чтобы собрать мусор и погасить костер.