Анечка

АНЕЧКА


Дочка кулака

      Тётка Маруся всю дорогу на станцию не проронила ни слова, только постоянно тихо слезила. Дядька Степан, с тёмным лицом от переживаний, крепко держал Анечку за маленькую ручонку и быстро вышагивал. Девочка еле поспевала за ним, почти бежала, постоянно поправляя платочек на голове.
      На вокзале сновали люди туда-сюда. Гудки паровозов. Шум, гам, крики. Пар из-под колёс. Анечка затравленно озиралась по сторонам. Она впервые покинула свою деревню и, окунувшись в станционное столпотворение, была просто ошеломлена.
Наконец дядька Степан остановился возле нужного вагона. Вошли. Нашли местечко возле окошка.
- Сиди, как мышка, ни с кем не разговаривай, ни куда не отходи. Внимательно смотри в окно. На станции Рассказово выйдешь и жди на перроне брата Ивана. Мы ему отбили телеграмму, – дядька Степан поцеловал белокурую головку Анечки и, отвернувшись, смахнул подлую слезу:
- Марусь, быстро, идем, отправление просигналили, - и широко зашагал к выходу.
Тётка обняла щуплое тельце девочки, обцеловала всё личико, измочив его слезами и, подавив вырывающиеся рыдания, прошептала:
- Да поможет тебе Бог, ангелочек! Прости нас! – и кинулась к выходу вслед за мужем.
Поезд тронулся. Анечка, скукожившись и  втянув головку в плечи, испуганно смотрела в окно. А там, за окном, начинался противный ноябрьский дождь со снегом. Вышагивал дядька Степан, нервно потирая то лоб, то скулы и  постепенно отставая. Бежала тётка, размахивая платком, сдернутым с головы. Мокрый сырой снег смешивался с её слезами. У девочки разрывалось сердце, но голубые глазёнки были сухи, не осталось сил плакать.

      Поезд, раскачиваясь и стуча по стыкам рельсов, набирал ход. Анечка стала задрёмывать, прижав к себе свой узелок с пожитками и деревенской подорожной едой. В полудрёме всплыло лицо отца, высокого, худощавого, но очень сильного мужчины. Отец был очень строг, даже суров, но для младших своих девчонок он находил изредка время для порыва нежности. Анечка очень любила эти редкие мгновения, когда отец поднимал её, прижимал к себе и, хрипловато смеясь, целовал в щеки. Седые кудри разлапистой бороды щекотали лицо и шею девочки. На руках отца было тепло и спокойно…
…Девочка сквозь сон тихо всхлипнула.
 
      Прошло несколько часов. Поезд настукивал от станции к станции. В вагоне стоял сизый дым от самокруток, смрадный запах давно немытых тел, слышались ругань, разухабистый смех каких-то солдат. Кто-то резался в карты, кто-то  пил прямо из бутыли, кто-то растягивал меха гармони и грубо, хрипло, пьяно пел. Кто, куда ехал.
      Анечка беспокойно спала, забыв о наказе дядьки.  Обессилела от страха, перед неумолимо надвигающимся будущим. 
Вдруг все зашевелились:
- Рассказово, Рассказово….
      Девочка встрепенулась, вскочила, опять села, глянула в окно. Поезд медленно вползал на станцию. Мимо окон проплывали развалины строений, деповских мастерских, еще не восстановленных после, только что промчавшейся ураганом, гражданской войны. Анечка разволновалась. Сможет ли она узнать брата? Она видела его в последний раз еще в шестилетнем возрасте. Он остался в её памяти красивым высоким парнем. И это всё, что всплыло в её памяти. Сердечко бешено билось в груди. Она потихоньку, проскальзывая между мешками, корзинами, фанерными чемоданами, между людьми, толкавшимися на выходе, выбралась на перрон. Встала, как велел дядька, и стала ждать, всматриваясь в толпы людей. Где Ванечка?
      Вскоре перрон опустел. Поезд, чертыхаясь, уполз дальше.
Промозглый ноябрьский ветер трепал белокурые волосы, выбившиеся из-под платка. Анечка плотнее закутывалась в курточку, из которой давно уже выросла. 
- Дочка, и кого же ты ждёшь? – услышала басистый вкрадчивый мужской голос. Девочка подняла глаза. Над нею возвышался огромный мужик с противной ухмылкой, жующий солёный огурец.
- Брата. Он придёт сейчас за мной, - испуганно прошептала она и опустила глаза.
- Так он меня послал за тобой. Пойдём, я тебя к нему отведу, - он схватил ручищей её тонкое запястье, да так, что что-то хрустнуло, и почти поволок в сторону развалин.  Анечка едва поспевала. В голове стучало: «Мамочка, папочка, Ванечка…..» - в глазах потемнело: «Всё. Всё. Конец». Слёз опять не было. Только оцепеняющий ужас.

- Стой, падла, сто-о-о-й, урод, убью-ю-ю-ю!!!! – вдруг раздалось со стороны перрона.  Девочка оглянулась. По перрону, чёрным вороном, нёсся мужчина. Полы его длинного кожаного пальто разлетались как крылья. Анечка отчаянно закричала:
- В-а-а-а-а-а-а-ня!
Мужик отшвырнул её и бросился бежать. Она упала, больно ударившись о битый кирпич, и разрыдалась. Невыносимое волнение  последних дней вырвалось наружу.
      Иван подбежал, сгрёб маленькую сестрёнку в охапку, прижал к себе и понёс на руках, твердя одно только слово:
- Прости, прости, прости….


У брата

      Прошло три года. Анечка жила в семье брата. Она повзрослела. Училась. В деревне она когда-то прошла два класса церковно-приходской школы. В городе уже заканчивала пятый класс. Брат Иван работал каким-то начальником на пивоваренном заводе.  Очередной осенью он, контролируя восстановление разрушенного войной цеха, простыл и буквально сгорел за несколько дней от двусторонней пневмонии. Умер. Такой молодой и здоровый. Бывшая жена Ивана вскоре вышла замуж. И Анечка была вынуждена уехать. Куда? Может к старшей сестрёнке в Оренбургскую область? Точного адреса она не знала. Помнила только странное название Кувандык.
      Опять узелок. Опять станция. Опять прокуренный вагон. Денег хватало доехать только до Москвы.
- Найду работу. Скоплю денег. Потом найду Шуру, - думала Анечка под перестук колёс.
      За окном проносились деревни и полустанки с тёмными от времени бревенчатыми домами, пролески и рощицы, давно скинувшие с себя яркие осенние одежды, расхлябанные просёлочные дороги, размытые дождями. В голове стали всплывать картинки прошлого. Почему-то они были такие же чёрно-белые, как эта поздняя осень за окном:
- Отец, отец, где же вы? Что с вами?.... мамочка…..


Отец
      Гавриил Мареевич, отец Анечки, был хорошим работящим  крестьянином до революции. От первой жены у него было четверо. Жена умерла. Женившись на молодке, Гавриил еще народил шестерых: двоих сыновей Александра и Ивана и четырёх дочерей – Фиону, Екатерину, Александру и Анну. Старшие сыновья и дочери выросли, разлетелись из семейного гнезда. Дома остались только две младшие дочки - последышки.
      Возраст Гавриила перевалил уже давно за 60 лет, трудновато стало вести хозяйство и сосед Степан, молодой бедный крестьянин, у которого тогда не было ещё своего надела, напросился в помощники. А Анечка с Шурочкой бегали к тетке Марусе, его жене, нянчиться и играть с их детишками. Степан помогал Гавриилу, как наемный работник, сосед платил за работу, наверное, достойно, раз Степан за эти годы поставил добротный дом, а потом ещё и хозяйство завёл, и пахотные земли получил от новой власти. Заимел все, что нужно, но продолжал помогать Гавриилу, как работник и как сосед.
      Всеобщая коллективизация стала поглощать в себя и нищие подворья и зажиточные дворы. Мудрости Гавриилу не хватило бросить всё и пойти в колхоз. Он с упорством старого работяги не хотел отдавать то, что он наработал за многие годы, что добавила ему Советская власть, а потом стала отбирать, загоняя в коллективные хозяйства. Не хотел Гавриил объединять свои обработанные земли с неухоженными землями нерадивых односельчан, которые любили разглагольствовать, краснобайствовать и пить.
      Степан оказался умом моложе и практичнее, сразу смекнул, что упираться опасно и записался на всеобщем собрании в этот самый колхоз. Тётка Маруся рыдала, обняв своих пятерых малышей, упоминание о том, что объединять будут и земли и скот, нагоняло на нее неописуемый ужас. Как и чем кормить детей? Степан, у которого не в обычае было грубить жене, взъярился:
- Заткнись, дура, не потерять бы большее!!!!

      Гавриил – потерял! Его объявили кулаком. Есть наемные работники? Есть. Есть двор полный скота? Есть. Есть поля, полные гречихи? Есть. Есть косилка, молотилка? Есть.
Объявили. Осудили. Сослали. Вместе с женой сослали.
Остались две девчонки, подростки 11 и 13 лет.
      Два года сёстры прожили в семье Степана. Тот помнил добро. Помнил, что, когда ему и его  семье было голодно и худо, Гавриил дал ему работу. Но на каждом колхозном собрании односельчане напоминали ему, что он пригрел на груди кулацкое отродье. Задавались вопросами, а быть может он сочувствующий врагам народа?!  После очередной подобной сходки Степан вернулся темнее осеннего неба. На следующий день поехал на станцию и оттуда дал телеграммы старшим братьям девочек. Маруся и Степан собрали нищие узелки девочек, все, что осталось от некогда крепкой семьи, и по очереди посадили на поезда, везущие одну - в сторону Оренбурга, другую -  в сторону Рассказово.


Опять прокуренный вагон

      Поезд стучал, настукивал, выстукивал невесёлую мелодию. Мелодию прощания с детством. Поезд уносил Анечку из небольшого российского городка, куда она, волею судьбы, никогда уже не вернётся. Хрупкая, белокурая девушка вглядывалась в ночь сквозь замызганное окно общего вагона. Впереди новая жизнь. Что она несёт? Добро ли, зло ли? Где, в каком уголочке этой жизни найдёт спокойствие её осиротевшая душа? Будет ли ей счастье? Или она рождена только для одиночества и страданий?
      Во внутреннем кармане лёгкого пальто девушка, стараясь незаметно, нащупала те несколько купюр, что смогла ей выделить бывшая сноха, бывшая жена её брата Ивана, и листок с адресом, вырванный из тетрадки. Школьная подружка выкрала этот адрес у матери, адрес дальней родственницы из Москвы. Может быть хоть на пару дней та пустит переночевать. Хоть на полу, хоть где, лишь бы не на улице.


Москва

      Москва встретила нудным обложным осенним дождем. Раннее хмурое утро и, несмотря на погоду, огромное количеством людей, снующих по привокзальной площади, спешащих неведомо куда. Серое утро. Серая площадь. Серые люди в дождевиках с  надвинутыми на головы капюшонами. Лиц не видно.
      Анечка взволновано рассматривала эту жизнь со стороны. Надо как-то влиться в поток людей. Но куда бежать? В какую сторону спешить? Кого спросить? Попыталась остановить кого. Не слышат!
      Невдалеке, с краю площади, стояли извозчики. Девушка направилась к ним. Протянула обрывок листочка с адресом. Крупный бородатый мужик, с какой-то бляхой на груди (может знак какой извознический?) согласился доставить по адресу:
- Не тушуйся, барышня, доставим в лучшем виде. Не боись.- пробасил извозчик.
- Спасибо, дядька, не боюсь! -  Анечка впервые, за несколько последних дней, улыбнулась. Этот мужик был похож на их деревенского попа. Огромный, на фоне миниатюрной девушки, в густую черную бороду прячется добродушная улыбка, рокочущий бас, ручищи, как у молотобойца. Вспомнилась деревня, церковь в соседнем селе, отец, матушка….

      Долго добирались. Огромный город бурлил, пугал, будоражил разум девушки. Высокие дома с витринами магазинов и магазинчиков. Над домами, где-то из-за них, заводские трубы коптили серое дождливое небо.
      Вот и Пресня. Наконец-то лошадь остановилась возле пятиэтажного дома. Анечка, задрав голову, рассматривала это великолепие. На самом деле это был обычный городской дом, постройки 19 века. Но в Рассказово таких больших домов девушка не видела.
Распрощавшись вежливо, по-деревенски, с извозчиком, Анечка вошла в парадную. Квартира, или апартаменты, как гордо называла адрес своей родственницы подружка Анечки, находилась на самом верхнем этаже. Тетка жила с подселением, занимала небольшую комнатку в квартире, которую называла как-то странно – коммуналкой. Приняла девушку она спокойно, как-то без особых эмоций. Не поймёшь – то ли рада, то ли не рада. Ушла на общую кухню разогревать чай и готовить скудный завтрак, оставив в комнатке девушку одну.
      Анечка осторожно оглядывала комнату. Она испытывала неловкость, находясь в чужом помещении без хозяев. Боялась подняться со стула. А вдруг, хозяйка что подумает?! Над  кроватью, с высокими никелированными спинками, висел домотканый ковер, как когда-то у них дома, сотканный сестрой Фионой. На простенке между двух небольших узких окошек висели в рамках, и без них, пять фотографий. Семейные фото, как у Анечкиной матушки когда-то. На подоконниках цветы. Это было дивом для девушки. Ни у нее в деревенском доме, ни у брата цветов в доме не было. Анечка даже не знала, что можно цветы выращивать и ставить на подоконник.
Вошла тетка, неся в одной руке чайник, в другой – сковороду:
- Доску, доску положь на стол! Быстрее! Горячо!
Анечка вскочила, заметалась, но тут же увидела на буфете пару досок и остальную кухонную утварь.
- Не суетись, давай сюда струменты и стаканы. Будем завтракать чем Бог послал. Как зовут-то тебя, деваха?
- Анной кличут, - обрадовалась девушка концу молчанке.
- Меня тетка Матрёна, что тебя привело ко мне? Какие приветы привезла от Пелагеи?

ПОИСКИ РАБОТЫ

- Слесари есть? – на крыльце заводоуправления стоял худой, высокий мужчина с аккуратно зачесанными  назад волосами. Видно управленец был из немцев, потому что говорил он с сильным акцентом. Поправив на носу очки в тонкой  золотой оправе, худой добавил:
- Шесть человек надо.
Толпа заволновалась. Мужики, работая локтями, расталкивая людей, с ругательствами стали прорываться к крыльцу. Немец, свысока глядя на прорвавшихся, а их оказалось человек двенадцать, велел отойти в сторону и всем ждать решения. Он зачитал еще несколько специальностей, в том числе и чернорабочих. Толпа, бурлила, мужики орали, ругались. Всем нужна работа.
              Анечка, стояла у самого крыльца. Её толкали, пытались отшвырнуть, затоптать. Девушка из последних сил удерживалась, и время от времени слабым голосом вопрошала:
- Господин…. товарищ…. а грамотные нужны?
Сквозь гул волнующейся толпы немец услышал этот голосок и, бросив быстрый взгляд, заметил миниатюрную бледную, беловолосую девушку.  Уцепившись за кованую решетку поручня, она отчаянно сопротивлялась толпе. Немец повел неопределенно плечами, повернулся к отобранным  рабочим и жестом пригласил их в здание, чтобы там еще раз отсортировать. Толпа ринулась следом, но бравые заводские ребята, с виду рабочие, сдерживая её, пропускали только тех, кого отобрали.

Прошло три недели бессмысленных поисков. Грамотные были никому не нужны. Для таких работ, как стирка, глажка, уборка Анну не брали – маленькая, хрупкая, слишком юная.
Однажды попыталась поработать в какой-то забегаловке. Хозяин, посмотрев на миловидное личико фарфоровой куколки, взял ее, рассчитав, что она будет привлекать посетителей смазливой внешностью и обслужит его мужские прихоти. Но ей не хватило шустрости в обслуживании, хваткости в навязывании блюд и напитков, а после первых же щипков и шлепков посетителей по ее заднему месту, она разрыдалась и кинулась в подсобку. 
Хозяин пошел следом, чтобы дурёху поучить немножко. Он погладил её по белокурой головке, вытер слёзы. Анечка доверчиво прижалась к нему, но тут же почувствовала, как мужчина полез к ней под юбку. Она тихо взмолилась: «Не надо!». Трактирщик стал заваливать ее на мешки. Девушка вцепилась зубами в плечо мужика. Тот взвыл, схватил ее за волосы:
- Стерва!.... ишь, барыня…. не таких уламывали! – и наотмашь ударил Анечку по заплаканному лицу. Девушка дико закричала и стала отбиваться, что есть мочи, лупя ладошками  по его красной морде. Хозяин взъярился, вскочил, проволок её за косу через небольшой зал забегаловки и вышвырнул на улицу, а следом полетели грязные ругательства и ее ветхое пальтишко. Подобных слов Анечка не слышала ещё никогда в жизни.
Всего-то отработала два дня.

Деньги давно кончились. Тётка Матрена из жалости наливала по утрам и вечерам травяной чай и давала кусок хлеба, но сегодня утром сказала:
- Не обижайся, Нюрка, мне надо жить. Я нашла постоялицу на твое место. Можешь еще пару ночей вон там на коврике провести. Но не больше!
- Спасибо, тетечка, спасибо и на этом! Сегодня обещали в одном месте…. надеюсь получится…. – ответила девушка и пошла в темноту и промозглость  ноябрьского утра.
Никто ей ничего не обещал. Солгала она. Стыдно было признаться тетке и самой себе в ненужности.
Никому не нужна. Как тяжко. Слёзы наворачивались на глаза. Аня мелкими шажочками семенила по мосту через речушку. Остановилась. Глянула в низ. Река давно замёрзла, но в одном месте виднелась чернота небольшой проруби. «Вот, вот оно спасение от всех бед! Мамочка, папочка, простите! Мочи нет!» - голова кружилась от высоты, от голода, от всего: «Господи, что это я? Прости, Господи!!!». 
Анечка оттолкнулась от парапета моста и побежала в сторону завода. Последние две недели она каждое утро начинала у крыльца заводского управления. Добрый человек подсказал, что сейчас грамотные могут понадобиться только на заводе, фабрике или в городской управе. Где ещё?

Каждое утро у завода собиралась огромная толпа. В основном это были мужчины. Для женщин были редкие работы, типа «поднеси, принеси», но изделия были тяжелыми, поэтому в чернорабочие брали в основном мужиков. Анечка ходила каждое утро сюда уже просто как заведенная, как челночный механизм, ее мысли и варианты по поиску работы исчерпались.
В те редкие дни, когда выходил немец выкрикивать профессии, Аня уже ничего не молила, она просто стояла с боку крыльца, вцепившись в поручни.
В это последнее безнадежное пасмурное утро, простояв больше часа и промерзнув до косточек, девушка приняла грешное решение: «Тупик. К тетке возвращаться нет смысла. Больно. Стыдно. Горько. В прорубь. Все. И больше нет проблем….» Анечка так замерзла, что готова была прямо сейчас броситься к реке. Но не было сил шелохнуться.
Вдруг отворилась дверь и толпа ринулась к крыльцу, буквально сбив с ног обессилевшую девушку. Она повисла на кованой решетке. Не было сил ни молить, ни плакать. Мужицкие ноги толкали её, пинали, затаптывали. Анечка смотрела сквозь решетку на худого иностранца, от которого, как она думала, зависела сейчас ее жизнь и судьба  и молилась, молилась про себя. Немец, поправляя очки, кого-то искал возле крыльца. Глаза их встретились:
- Ты…. Ты…. Грамотная?
- Да! – едва шевельнула посиневшими губами девушка.
- За мной! Идти! Шнеле! Бистро! – и видя, что Анечка не может пробраться сквозь толпу, перегнулся через перила, схватив за плечи пальтеца и подтянул на верх. Девушка ухватилась за перила и перекинула ноги. Он подхватил ее, опустил на крыльцо и, крепко взяв за руку, быстро пошел в заводское управление. Кричащая и бурлящая толпа осталась позади.
«Есть Бог!» - быстро семенила девушка следом за немцем по коридору: «Есть Бог! Послал-таки спасителя!»

На втором этаже мужчина толкнул одну из дверей и завел девушку в кабинет. В помещении за столом, заваленным бумагами, сидела немолодая уже женщина. Дама повернула голову и посмотрела на вошедших.
- Маргарита Львовна, - еле выговорив полное имя женщины, обратился к ней Анечкин спаситель: Эта девушка будет помогать нам с Вами.
- Арнольд Оттович, я уже не справляюсь со своей работой? Я уже должна иметь помощницу? – заволновалась женщина.
- Хорошо, она будет мой помощник, - улыбнулся необычайно теплой улыбкой немец, удивив ею Анечку. Она всегда видела на крыльце худого высокого немца с холодными серыми глазами. 
- Вы сделали отчет  по неделе?
- Да, господин управляющий, когда надо отчет показать господину Баденхоффу?
- Он в своем кабинете работать. Сходите, спросите Ленхен, секретарь, когда зайти к герр Баденхофф
- Хорошо, – перебирая документы, ответила женщина.
- Ну, фройлейн, будем знакомы. Мой имя - Арнольд Оттович Меллер. Я управляющий, приказчик и бухгалтер… три в один. А это Маргарита Львовна – бухгалтер.  Сейчас я проверять уровень Вашу грамотность, фройлейн, и если все будет достаточно, Вы будете исполнять работу табельщик. Как Вас зовут?
- Анна…. Анна Гавриловна Меньшова. Вот мои документы. Девушка протянула три листка.
- Арнольд Оттович, я к герр Баденхофф – дама собрала документы и вышла.
- Хорошо, Маргерит. Ваш уровень образование, Анхен?
- Пять классов…. два класса церковно-приходской школы и три класса городской школы – потупила глаза девушка: Я грамотная! Я пишу хорошо. Почерк у меня красивый. Математика у меня всегда очень хорошо… решала задачи хорошо…. Даже отлично!
- Зер гут! Очень хорошо! Математика – это очень хорошо! – немец смотрел поверх своих золоченых очков на девушку.
- Где Ваши родители? Сколько Вам лет?
- У меня нет родителей…. умерли, - сказала Анечка, а сама содрогнулась от этих слов.
«Живы они, живы! Не может быть, что их уже нет!» Непрошеные слезы едва не брызнули из глаз, но Анечка часто-часто заморгала и сдержалась.
Арнольд Оттович наблюдал.
- Мне уже 16 лет! – гордо вскинула светлую головку девушка и посмотрела немцу прямо в глаза.  Он еле сдержался, чтобы не рассмеяться: «Такая маленькая, а ершистая!»
- Хорошо. Неделю я испытать, а потом мы решить.
- Как неделю? – сердце у Анечки учащенно забилось. Тут же вспомнился голод и Аня невольно положила ладони на свой впалый живот. Немец смотрел ее документы, но краем зрения заметил этот жест.
- А сначала ты будешь пить чай и есть бутерброд!
Он встал и вышел из кабинета. Воцарилась тишина. Анечку потряхивало от волнения. Она никак не могла осознать происходящее. «Быть может теперь тетка Матрена оставит меня у себя? Я на полу буду спать. Пожалуйста, Господи, помоги!»
Открылась дверь. Арнольд Оттович нес два стакана в подстаканниках и блюдце с парой бутербродов с маслом.
- Кушать, маленькая фройлейн, - улыбнулся немец: Как русский говорить – чем Бог послать!
- Извините, меня Анной зовут. Я не Фролин. Это не русское имя, – смущаясь заметила Анечка и, неспеша, стараясь неспеша, поднесла бутерброд ко рту. Но, как же это можно неспеша? Она стала быстро-быстро жевать, глотать не прожевывая. Арнольд Оттович положил свою ладонь на руку Анечки:
- Не спешить. Еще будешь кушать. Быстро нельзя…. надо кушать не быстро…. фройлейн - это девушка… дойч… это просто так говорить…. как девушка…
Анечка старалась жевать медленнее. Чай был очень вкусный, настоящий и даже с сахаром. Как же давно она не пила такой чай! Два бутерброда закончились. Хотелось еще есть, но гордость не позволяла попросить. «Спасибо и на этом! Чать, теперь не помру!»

Дальше немец дал несложное задание – переписать несколько документов. Анечка старалась писать, не делая ошибок и описок. После полудня управляющий поставил Анечке на стол какую-то дивную машину, с буквами на отдельных круглых штучках.
- Это машина, чтобы печатать документы. Будешь учиться работать. Маргерит, показать фройлейн, как работать на эта машинка!

МИР НЕ БЕЗ ДОБРЫХ ЛЮДЕЙ

Арнольд Оттович Меллер приехал в Россию управлять делами завода. Хозяин доверял в таких делах только своим, немцам. В России новая экономическая политика. Экономика стала подниматься. Государство дало простор для хозяйственников. В Германии осталась семья Меллера. Жена и двое детей – дочь и сын. Дочке Рите только одиннадцать лет, но она уже рослая, белокурая, голубоглазая хохотушка, танцовщица и певунья. Меллер улыбнулся, вспомнив дочь. Сынишка еще мал. Пять лет. Но он очень самостоятельный и любит порядок во всем. Игрушки на полке, вещи сложены аккуратно на стульчике возле кроватки. Спит. Он даже спит так аккуратно! Меллер вздохнул. Хочется домой. К детям. К жене. Но надо работать.

Увидев недели две назад, сквозь решетку перил заводского крыльца глаза Анечки, Арнольд потерял покой. «Ребенок, такой голодный ребенок! Сколько же их в России. Нет, всем не помочь! Я ничем не могу помочь!»
 Но каждый раз, видя ее изможденное личико, угасающие глазенки, сжатые от безысходности губы, душа его болела. С расширением производства работы с документами прибавилось. Они с Маргаритой справлялись. Но, один раз, в его голове мелькнула мысль: Попрошу герр Баденхофф о дополнительной единице. Возьму на работу девочку.

Так и случилось. Теперь Анна работала табельщицей. Бегала по цехам, описывала материалы, изделия. Составляла наряды, акты, табеля учета. Девушка оказалась очень исполнительной, сообразительной. Она быстро разбиралась во всем, будь то технические вопросы или бухгалтерские документы. 

Жить Анечка осталась  у тетки Матрены… на полу….  но она счастлива…. В Москве больше она никого не знает. Дай Бог здоровья господину Меллеру. Есть работа, есть еда, есть угол.
….

МЕТРОСТРОЙ

…… продолжение будет…..