Маленькое эссе о твёрдых формах

"парадокс: переводы русскоязычного автора - С.Я. Маршака - сонетов Шекспира во всём мире признаны превосходящими по мастерству, таланту, образности сонеты на языке оригинала!"

Насчет всего мира не знаю, но в отечестве довольно много критиков маршаковского перевода шекспировского сонетного цикла. Не привожу здесь имен всех критиков - только три имени: В.В. Левик, А.С. Кушнер, М.И. Свердлов. Последнему (кажется, профессору ВШЭ) принадлежит следующая оценка: "Маршак читается легко, отлично запоминается, только это не Шекспир — это полное извращение Шекспира. Большинство же других переводов сонетов вообще трудно читать."
Мое мнение: можно спорить, извратил Маршак Шекспира или нет, но его переводы стали ЯВЛЕНИЕМ русской поэзии прошлого века.
И зря вы так категоричны, как бы соглашаясь с "миром", утверждающим, что переводы Маршака якобы превзошли оригинал. Чтобы сравнивать перевод и оригинал надо владеть в совершенстве русским и английским (как современным, так и языком рубежа 16-17 веков). Кроме того, Маршак просто делал ошибки в переводах, поскольку ни он, ни его консультанты не знали некоторых тонкостей эпохи, в которой жил и творил Шекспир. Так, например, в одном из переводимых сонетов С.Я. создал образ маятника часов, не зная, что эта деталь часового механизма была изобретена после смерти Шекспира. В 124-м сонете Маршак то ли не понял, то ли проигнорировал термин child of state (ребенок-сирота знатного происхождения, воспитываемый за государственный счет, но по достижении совершеннолетия обязанный возместить казне средства, затраченные на его содержание) и допустил неточность, переведя термин как "дитя удачи" и усугубив одну неточность другой: С.Я. переводит - "дочь времени", хотя в оригинале сказано "ублюдок (ну, или бастард) Судьбы".

"никто даже не рискует упрекать Шекспира в его поэтической несостоятельности как автора стихов в далеко не британской форме."
Странное суждение. Шекспир пришел, так сказать, на готовое. Вы, видимо, не знаете, что первоначально, до Шекспира, английские поэты, начиная с Чосера и Уайета, пытались следовать классическим итальянским канонам, но специфика английского языка вынудила их изменить, приспособить жесткую сонетную форму к особенностям родной речи. Сначала последние шесть строк превратились у Уайета в катрен и рифмованное двустишие. Затем граф Сюррей разбил сонет на три катрена с перекрестной рифмовкой и ввел разные рифмы для каждого из катренов и заключительного двустишия. Именно такая форма стала называться "английским" сонетом, а слава Шекспира привела к тому, что английский сонет стали звать "шекспировским". Полагают, что Шекспир обратился к сонетной форме из-за ее популярности в английском обществе. Сонетный цикл старшего современника Шекспира сэра Филипа Сидни произвел фурор среди читающей публики, и целый ряд английских поэтов бросились строчить свои сонеты.

"Категоричность, с которой некоторые критики и литературоведы априори отрицают способность неяпоноговорящих авторов написать "японские" танка и хокку или неперсов - персидские рубаи, оставляет русскоговорящим авторам ограничиться написанием лишь... частушек."
Стоит ли обращать внимание на категоричность такого рода? Она (категоричность) нередко свидетельствует об ограниченности того, кто допускает ее в своих высказываниях.
Форма рубаи, благодаря не столько переводчику, сколько интерпретатору рубайята Хайяма мистеру Фитц-Джеральду, оставила свой след в английской поэзии. Под обаянием этой формы пребывал сам Киплинг, написавший длинное стихотворение-рубайят. Если англичане сочиняли рубаи на своем языке, почему нельзя и нам, россиянам, перенести рубаи на свою языковую почву? Признаюсь, я немного экспериментировал в формах танка и хокку, но гораздо больше меня влекли к себе рубаи.
Воспроизвести размер рубаи в русском переводе практически невозможно в силу наличия в фарси четкого разделения на длинные и краткие слогообразующие гласные (нечто подобное есть в двух славянских языках - чешском и словацком) и жестко определенного числа слогов в строках. Поэтому в конце концов в русской поэзии остановились, кажется, на пятистопном ямбе, как оптимальном размере для перевода рубаи. Я в размерах плохо разбираюсь, но один из ваших рецензентов - Павел Лобатовкин - очень четко соблюдает необходимый размер. Мне кажется, ему также удается в своем рубайяте соединить техническое совершенство с глубиной мысли. Я же, когда пытался творить в форме рубаи, не соблюдал размер, отчего у меня в одних четверостишиях он один, в других - другой. Кроме того, я намеренно сочинял рубаи как бы в старинной манере, иногда даже специально стилизуя четверостишие под средневековую персидскую поэзию (или просто подражая манере Хайяма, Хафиза, Саади), т.к. рубаи для меня - нечто старинное, овеянное ветрами вечности, и вставлять в древнюю форму современные реалии - всё равно что наливать коктейль в музейный кубок.

Алексей Аксельрод   05.08.2024 11:15   •   Заявить о нарушении