Зверь внутри

Лесник не знал, как долго он провалялся на островке в странном оцепенении. Давным давно схлынула волна затопившего его ужаса, затем сменившегося торжеством, утих азарт и растворился адреналин недавней схватки. Осталась лишь непонятно откуда накатившая слабость, апатия, в которую Мирону не давало скатиться всё больше саднившее горло. Кажется, тварь прилично его зацепила, можно было только надеяться, что всерьёз ничего не повреждено. К тому же, сырость наконец добралась до его тела сквозь все слои одежды, и мужчина начал понемногу замерзать. Хвалёная финская куртка-непромокайка и такие же штаны не были рассчитаны на длительное лежание в луже подтаявшего снега.

Так что, в конце концов, Мирон со стоном поднялся, опираясь на ружьё, и начал озираться по сторонам. Голова всё ещё противно кружилась, видимо поэтому ему не удавалось сходу определить направление, по которому можно было выйти с болота. Дезориентация на мгновение испугала лесника (а он-то всегда считал, что способен ходить по своим владениям хоть с завязанными глазами!), но затем в чернильной ночной темноте начали проступать очертания окружающей местности. Кривая берёза, довольно просторный, сейчас укутанный тонким слоем снега, островок…

Всё ещё пошатываясь, Мирон двинулся по узкой тропке, с облегчением ощущая под ногами пусть хлюпающую, но довольно устойчивую почву. До него лишь теперь в полной мере дошло, в какую авантюру он ввязался. Устроить схватку с непонятным монстром над жадной трясиной местных болот – пожалуй, за столько лет одиночества он и впрямь одичал и потерял осторожность. Но подобное открытие, в иное время наверняка ужаснувшее бы Мирона, оставило его почти равнодушным. Должно быть, он слишком вымотался и устал, чтобы сейчас испытывать какие-то сильные эмоции.

Так, сосредоточившись только на том, чтобы переставлять ноги, лесник медленно пробирался с одного островка на другой. А ведь, подожди он немного, болото начало бы замерзать и не проседало бы сейчас под ним так непредсказуемо и неверно. Или, если бы он позвал с собой ещё пару охотников, иногда увязывавшихся за ним, они бы сейчас страховали друг друга… Мирон не заметил мига, когда вязкие, тягучие мысли совсем замерли в его голове, шагнул вперёд и в следующую секунду ухнул в ледяную болотную жижу. Лишь когда она заплескалась вокруг, лесник дёрнулся, пытаясь вцепиться во что-нибудь ватными руками.

Прошлый опыт вопил, что надо было сразу плашмя уложить ружьё, обеспечив себе хоть какую-то опору. А вот суматошные резкие движения в такой ситуации вовсе противопоказаны. Но лесник бился в ряске, словно пойманный зверь, всё глубже и глубже погружась в чёрную воду. Ружьё оказалось сразу же утоплено, Мирон молотил руками, стараясь хоть во что-то вцепиться, ноги судорожно дёргались в густой тине в бесплодных попытках оттолкнуться от чего-то твёрдого.

Лес словно предал своего хранителя, обернувшись эфемерным, отвратительно пахнущим сгустком, который неудержимо затягивал лесника. В последней попытке выдраться из хлюпающей вокруг жижи, Мирон взвыл, выгнулся всем телом, стараясь отстраниться от воды, заливавшейся уже за шиворот куртки. Его правая, беспорядочно шарящая вокруг ладонь внезапно запуталась в чём-то, в первый момент напомнившем сеть. Не думая и не рассуждая, совершенно интуитивно, лесник изо всех сил потянул за хрупкие, рвущиеся под пальцами нити, оказавшиеся всего лишь перепутанными старыми корнями.

Однако этот судорожный рывок снова подтащил Мирона к тропинке, и он смог забросить на неё одну руку, перевалиться грудью. А затем и совсем заползти на неверную и топкую, но всё же устойчивую землю. Ему казалось, что тяжёлое сиплое дыхание сейчас разорвёт его грудь, кровь до звона в ушах била в голову, а колени разъезжались, не позволяя мужчине встать на ноги. Но в то же время ликующее торжество, едва ли не более острое, чем после победы над невиданным монстром, постепенно охватывало Мирона. Он снова выжил! Болото выпустило свою добычу и теперь разочарованно шлёпало взбаламученной тиной.

Через некоторое время лесник всё же заставил себя подняться и ещё более осторожно направился к берегу. Впрочем, он передвигался не как обычно, а с опорой на руки, время от времени приподнимаясь, чтобы высмотреть дорогу. Определённо, так было намного надёжней.


Несмотря на более-менее благополучный исход, ночные приключения доконали Мирона. Под утро он очнулся лежащим на собственной кровати совершенно больным. Кое-как доковыляв до дома, лесник ввалился в жилище и, даже не сбросив куртки, обрушился на постель. Теперь же онемевшее от долгого лежания в мокрой одежде тело не желало слушаться его, оно словно задеревенело, хотя каждая клеточка пульсировала, наливаясь тягучей болью. Мирону хотелось потягиваться, выворачивая суставы, и одновременно сохранять полную неподвижность, чтобы не тревожить глубоко затаившийся жар.

Так или иначе, нужно было вставать и хоть немного привести себя в порядок. Смыть болотную грязь, напиться травяного чая, лучше любых лекарств изгонявшего лихорадку. Сжав зубы, лесник сполз с кровати, мимолётно удивившись, куда запропали псы. Похоже, лайки унеслись на собственную охоту, воспользовашись тем, что он оставил приоткрытой входную дверь. Однако сейчас это не особенно волновало Мирона. Хуже было другое. Каждое движение давалось ему с огромным трудом, мышцы словно превратились в желе, а кости перестали быть надёжной опорой.

Лесник невероятно долго стягивал с себя одежду, разглядывая собственную раздражённую кожу. Что это? Неужели он умудрился подхватить какую-то странную лихорадку от гнилой болотной воды? Да он в жизни ничем не болел и был уверен в собственном организме. Поэтому, невзирая на вышедшее из подчинения тело, Мирон вымылся, натянул старые джинсы и майку и принялся колдовать над ковшиком, в котором томились травы. Впрочем, привычного вкуса чая он не почувствовал, сладковатая от мёда жидкость вызвала у него едва ли не отвращение, и мужчина с трудом заставлял себя глотать.

Сознание плыло, комната странно рябила перед глазами, и Мирон несколько раз едва не ошпарился кипятком. В таком состоянии нечего было и думать идти в обход по лесу, и это отчего-то совсем не волновало бдительного лесника, в любое время года и в любую погоду остававшегося на посту. Вместо этого, он снова забрался на кровать, разворошив её, превратив в некоторое подобие норы, где ему наконец-то удалось согреться. По краешку сознания лесника ещё успела проскользнуть мысль, что надо бы достать рацию и сообщить в посёлок о своём бедственном положении. Но он тут же забыл об этом, затянутый в бездонный омут сна, сомкнувшегося вокруг Мирона подобно тягучей болотной воде.

Невозможно было понять, как долго он спал. Казалось, что мимо пронеслись годы и годы привольной жизни в лесу. Вот только ощущения сон принёс дикие и странные. Мирону казалось, что он, стелясь, несётся сквозь заросли, одновременно подмечая всё, что творится в чаще, на деревьях и под упругим ковром травы, где проходила жизнь крошечных, не интересовавших его существ. Он слышал и видел (невероятное дело!) каждый вскрик, каждое пёрышко у резвящихся в небе птиц, и различал голоса выбравшихся погреться на болотные кочки лягушек.

Впервые лесник ощущал себя полностью влившимся в бушующую повсюду жизнь, он больше не наблюдал её со стороны, она лилась сквозь его собственное поджарое тело. А ещё его терзал сумасшедший голод. Такой, от которого мутится рассудок, пропадает осторожность и инстинкт самосохранения. Он должен был есть. Сейчас же, немедленно, ему требовалось разыскать пищу, добычу, способную погасить сумасшедший огонь, сжигавший его живот.

И этот новый Мирон откуда-то знал – в лесу есть то, что ему нужно. Неосторожная, слабая, самоуверенная добыча бродит между деревьями, что-то ищет, издаёт странные звуки, совершенно не думает о возможной встрече с ним. Мысли будущей пищи суматошно отдавались в голове Мирона, некоторые он даже понимал, но они казались ему пустыми и чуждыми. Главное – в них не было и намёка на угрозу в его адрес, о нём никто не ведал, никто не был готов дать ему отпор.

Поэтому лесник всё быстрее летел вперёд, предвкушая ужас будущей жертвы, который уже сам по себе мог подпитать его. Сейчас… Вот сейчас он вылетит из тёмного ельника, затем осторожно обогнёт кусты дикой малины… Они совсем близко! Стараясь не шелохнуть ни  травинки, Мирон замер на месте, опёрся на задние лапы и чуть приподнял голову над усыпанными ягодой ветками. В нескольких метрах от него стояли те, кого он искал. Но вместе с пьянящим восторгом пришёл шок – нет, нет! Эти существа никак не могли оказаться объектом его охоты!

Содрогнувшись всем телом, Мирон резко открыл глаза. По комнате медленно плыли предзакатные сумерки, стояла странная, неестественная тишина, нарушаемая лишь запалённым стуком его собственного сердца. Словно он в самом деле несколько часов напролёт бегал по лесу. Охотился… Вспомнив о сновидении, лесник рывком сел на кровати. Вот уж, действительно, такое могло присниться только в страшном сне! Мирон хотел усмехнуться, но вместо этого издал какой-то неестественный хрип.

Впрочем, были и хорошие новости, тело больше не болело, напротив, оно казалось отлично отдохнувшим и лёгким. Правда, имелся какой-то непонятный дискомфорт, который леснику никак не удавалось распознать, потому что его не с чем было сравнить. Живот Мирона жгло, словно огнём… Есть! Ему невероятно, дико, разрывающе хотелось есть, внезапно понял лесник. Но мысль о вчерашнем борще неожиданно принесла лютое отвращение. Он не хотел борща, он…

Какой-то звук вдруг привлёк внимание едва не вывшего от голода Мирона. Автомобиль, в следующее мгновение сообразил он, отчего-то внутренне сжавшись. Действительно, рядом с его домом притормозил потрёпанный газик, хлопнули дверцы, выпуская на улицу пару парней.

– Мирон! – громко крикнул один из них, поводя затёкшими от сидения в машине плечами. – Ты дома, нет? Выйди! Тебе заказ из города пришёл, мы с Серёгой по дороге его захватили.
– Может, нету его? – предположил Серёга, которому внезапно вдруг стало не по себе. – Поехали. Пусть сам из посёлка, с почты забирает своё барахло.
– Да с чего нету-то? – возразил его спутник. – Вон, дверь не заперта. Мирон!
Парень решительно двинулся к приоткрытой двери. А с другой стороны к ней так же неудержимо устремилось полностью поглощённое голодом существо, больше не помнившее ни собственной яви, ни сна. Существо, просто жаждавшее пищи, и для которого ничто иное теперь не имело никакого значения.

(События, ставшие прологом романа “Ночной Эфир”)