Ремонт телевизора

«Беда, коль пироги начнёт печи сапожник, А сапоги тачать пирожник!» — мудро подмечено в басне И. А. Крылова.
Расскажу—ка я вам историю об одном никчёмном скандальчике, намедни в нашем доме происшедшем, который базируется на реальных фактах..
В преддверии майских длительных праздников попросил меня фронтовик, да уж.. не трёх ли последних войн—отвезти в ремонт допотопный свой ламповый телевизор.
Расчувствовался я... Растрогался, ибо находился в хорошем расположении духа—как же не помочь соседу.. Один он проживает, да и праздник не за горами.
Но не только...
Все в округе знают, что старика всегда завораживал симфонический оркестр, палочка дирижёра—волшебный его смычок. Нет—нет, симфонию он никогда не слушает. Симфонию он не понимает... Странности у него, конечно, замечали... Но не до такой же степени, чтоб с головой не дружить.
Но не сказки президентские он слушает там на ночь глядя, да и демографическая политика его уже не волнует... Выключит дед Парамон у телевизора звук и пялится день—деньской в его экран. Взгляд ветерана всегда прикован к дирижёру, а скорее к амплитуде взмахов палочки в его руке, к усердию профессионала, к его таланту, с каким тот кочевряжится, оркестр и публику зажигая...
Каждый получает от чего—то удовольствие. Сосед наш — не исключение.
А вот, в отсутствии телевизора, по причине его поломки, ветеран любил исполнять лихие частушки и только собственного сочинения, потешая жильцов дома, а более.. развлекая самого себя—любимого. А это уже, извините—не каждому по душе... Нервы не у всех железные. А живёт наш ветеран, как Шах Персидский.
—С вашей стороны, уважаемый пенсионер, попахивает нарушением порядка, нарушением правил общежития! — говорит ему участковый Отёкшин. — Это просто немыслимо—слушать непрофессиональное ваше сочинительство. Вы хоть понимаете, что слог вашего творения пагубно влияет на умы младого поколения!—говорил ему всегда полицейский.
А ветерану всё равно—находится он на своей волне... Сядет на подоконник, спустит ноги на улицу и начинает гармонь на колено пристраивать.. ремень на плечо примеривать.. меха по сторонам растягивать. Значит, ожидай и стар и млад — песнопения.
— Из-за леса выезжает курская полиция,
Становитесь девки в круг— будет репетиция!..

Такая у него своя, знаете, земная симфония...
— Братцы! Участковый наш.. Юрашка хочет маразматиком меня сделать! Подвергнуть заточению в квартире!.. И кого — фронтовика!? Да где это видано!? Эмигрирую.. к чёртовой бабушке следом за Лужком на Туманный Альбион! — жалится соседям ветеран.
— Что же это такое, дорогие мои соседушки происходит то вокруг нас. Сколь мне можно жить, как на пороховой бочке!? Для кого я родину защищал, для чего я кровушку свою проливал!? — молвит пенсионер. — Ведь надобно же мне память старческую тренировать... Иначе, право, слаб я буду умом! Бездействие в моём возрасте — смерти подобно!

И это происходило, практически, ежедневно... А народ это всё был вынужден слушать...
Чтоб не привлекли ветерана к материальной ответственности, пришлось в очередной раз отвезти на ремонт его телевизор в ателье «Макар и подружки». А там все работники уже весенние праздники начали отмечать. Мягко, однако, сказано... Слышалась ещё от некоторых субъектов связная речь. А кое-кто имел возможность на ногах держаться.
Принял телевизор мастер с добродушным крестьянским лицом и пивным животом. Назвался, помнится — Чиликидзе.
Нежданный я был для них клиент. Однако, пообещали быстренько починить и на следующий же день велено было его забрать. Меня сразу отправили домой, чтоб не мешал их гулянью.
Так, лучше бы мастер тот Чиликидзе вышивал полотна с петухами, да зайцами на дому крестиком — ноликом и продавал их бабкам на рынке, чем так заниматься починкой аппаратуры. Ведь пришлось пять раз взад — вперёд возить неподъёмный телевизор. Уж.. и не рад был, что согласился... Но дед не прекращал петь частушки, чем негативно стал влиять и на мои органы слуха.
А мастеровой тот каждый раз плевал и гадил в ранимую ветеранскую душу деда, взимая с него кровные пенсионные накопления.
Мне жаль было пенсиона его. Да.. за такие деньги, я и муху в чистом поле палкой загонял бы...
— Будьте же благоразумны, товарищ участковый! Ваши выражения оскорбляют мой музыкальный слух! Чинимые вами препятствия ставят под сомнения мой профессионализм! Я могу петь и умею слушать, а это Божий дар! Я же не ругаюсь с соседями и шлюх дешёвых, как некоторые, в дом не привожу! Что же мне теперь, в казённый дом — э.. э.. в дом престарелых переселяться!? — выговаривал придирчивый дед снова и снова полицейскому.
Ну.. починили — пение в районе нашего дома прекратилось... И тогда стал петь дед уже на своей территории, не собирая в округе почитателей своего таланта... Пел, непременно — под взмахи того волшебного смычка, той палочки волшебной. И скажи, как тонко чувствовал он дирижёра и совместно с ним исполнял свои частушки.
Скучнее старче жить не стал...
Но недолго старик радовался... Вновь тот сломался.
Так, через несколько дней на дом к деду я привёз мастера с ателье и потребовал отремонтировать телевизор надлежащим образом и бесплатно.
Тот, открыв заднюю крышку, потерял речь, взмахнул руками, аки древняя бабка, увидев впервые аэроплан над своей хатой.
— Что же ты старая калоша, мастеров без повода тревожишь по пустякам, пряча от бабки своё похмелье!? Как же он будет у тебя светить и показывать, коли бутылка здесь с лампами соседствует!?— И взбредёт же такое в голову— прятать пузыри в телевизор, а то других потайных мест нет!?— угорал со смеха мастер.

— Что же ты мелешь ирод!? Нет у меня бабки! Не от кого мне прятать!— взревел ветеран. Он хоть и раритетный, но показывал всегда хорошо, пока в вашу лавочку бездарей не обратился! Воображают о себе черти что!— сказал он решительно мастеру.
Старый партизан, почуяв какой—то подвох и что—то неладное, по причине своей излишней мнительности.. позвонил мне.

Деда в тот момент можно было понять... Хворал он, ибо накануне, по совету тёти Моти, выпил аж.. пятнадцать сырых куриных яиц... Повысить хотел потенцию, а стал страдать диареей. Не прислушивался дед к советам лечащего врача.
Пардон!.. Хлестало его две недели по—чёрному. И по этой же причине сорвалось его свидание со знакомой Матрёной, довольно ухоженной дамой, припудривающей, в отличии от других, носик, а днём носящей парик.
Модная тётка. Молодец. Маникюр. Педикюр. Всё прочее... Другие в её возрасте и не слыхивали о депиляции, а она всё надоедала каждый месяц своему мастеру.
И вот что услышал я от своего друга, работавшего в ателье.
— Как-то после праздника.. пришли на работу мастера поутру с опухшими лицами. Первым делом нырнули за ширму, дабы поправить своё пошатнувшееся намедни здоровье. Каково же было их удивление, что на столе, застеленного в своё время идеологической красной скатертью, обнаружили лишь пустую тару из—под гремучего напитка, да объедки для дворовой собачонки. Бутылки водки, оставленной с вечера на похмелье, там не оказалось. Как в воздух поднялась...
Сразу же возникло друг к другу недоверие.. подозрение, стали коситься, выискивая в своём цеху жлоба, похитившего так необходимую всем заначку. Прискорбный, надо заметить, случай в ателье. Признания в совершении хищения желанного всем напитка ни от кого не услышали.
А вопрос касался лишь одной темы: «Куда испарилась бутыль?»
И вот тогда—то все обратили внимание на метиса Чиликидзе. Ходил тот по мастерской и икал. Ходит, знаете ли—петухом, и икает... А главное, все по шхерам ищут пузырь, а он ходит и икает...
А уж.. когда отрыжка стала беспокоить этого полу—грузина, то вся, как есть, мастерская взволновалась.. забеспокоилась. Угрозы в его адрес зависли в воздухе...
— Слушай, гражданин Чиликидзе, мы в курсе, что ты ошибка матушки — природы! Но как ты смел — аульный баран, выкушать с утра целый флакон вкусной водочки, да в одно рыло? — спросил начальник мастерской Макар. — Не гоже.. тебе мастер скрывать того — этого.. что без нашего ведома ты употребил?
—Ты же первым пришёл утром в мастерскую! А значит тебе и отвечать перед своими сотоварищами.
— Ха-ха-ха! — закатился один из подмастерьев. — А ведь оно и верно! Все в поисках пропавшего пузыря, а Чиликидзе будто это и не касается! Сказывай.. сучье вымя — где флакон!? Никто не икает и отрыжки ни у кого не наблюдается, а его организму— комфорт, видите ль... Ронял тебя, видно, аист по дороге домой к родителям!..
Тут-то и говорит подозреваемый в краже.
— Что же вы это граждане мастеровые на меня бочку катите, почто на мою шею бутыль вешаете, нежели я к той пропаже никакого не имею отношения и вины моей в том нет. Не болею я, действительно, ибо меня матушка осчастливила, налив с утра самогоночки на травах, а потому и отрыжка час сей меня преследует, ибо я её закусивши... А икота, смею вас заверить, от того, что тёща моя всякий раз вспоминает меня недобрым словом, когда я с вами начинаю праздновать.
А прийти первым было необходимо—кому же выдавать клиенту отремонтированный телевизор, как не мне.
И тут же он ударяет всей пятернёй с размаха себя в лоб.
—Граждане! Товарищи! Не казните... Ведь я вчера бутылку спрятал за заднюю крышку того телевизора! А ныне я отдал его поутру клиенту. —Ах, что же мне делать? Как вернуть? Запамятовал ведь я. Извиняйте!—изрёк он и рванул с места так, что подошвы сандалий его задымились.

Но не нашёл Чиликидзе того клиента, что забрал с утра телевизор, ибо не оформлял никакой квитанции на его ремонт, да и адреса его не помнил. Так и сгинул тот запас неприкосновенный вместе с телевизором. Раскидывала и бабка Чилидзе карты на пропажу.
Ответ был один.
—Бутыль вывезли.
Забыли уже о пропаже... И вот всплыл, вдруг, тот самый телевизор с бутылкой водочки в доме старика.
Возвратил мастер пенсионные деньги, наговаривая какую-то напраслину на своего сотоварища. Он нёс какую-то ахинею о чём-то своём.. с отчаяньем на лице и мукой, что не хотелось слышать ветерану.
И тут дед вывалил на меня своё потрясение. Он был шокирован наглостью телевизионщиков. Ветеран брызгал слюной так, что вокруг его лица образовывалась радуга...
Я минут пятьдесят доказывал чудаку с рассеянным склерозом, что действительно, вина лежит на ателье и не этот мастер подложил в телевизор бутылку, что он и сам бы хотел знать, как она там могла оказаться.
Удивляться ещё чему-то сил у меня уже не было.
Ветеран же с детства разговаривал со всеми предметно и не любил в «Жмурки» играть, а потому с недоверием принимал всё, что ему ни говорили. Желал бы жёстко наказать мастера, но натыкаясь на мой безмятежный пуговичный взгляд, успокаивался.
Мастеровой же нервничал и чесался, как макака в зоопарке. В его, щедро проспиртованных извилинах, беспорядочно суетились какие-то мыслишки. Понятно было, что по вискам мастера стучало кузнечным молотом. Мелко тряслись руки...
Но не стал пенсионер раздувать щёки, а говорил лишь со мной и сожалел лишь о том, что ему нельзя ныне хлобыснуть сорокаградусной водицы, которая к нему таким фантастичным образом попала.
На халяву же и хлорка — творог...

— Собакины дети!Вот—крутые перцы, промочили горло!.. Мозги включать надобно хоть иногда!—высказался сосед, посмеиваясь в прокуренные, с рыжим отливом, усы.—Чтой-то ты физиономию скрючил, видать все с утра намаялись тогда в поисках лекарства? Так забирай растяпа! — пожурил мастера понимающе ветеран, выпроваживая из дома.
— А тому рыжему подмастерью будет, что в старости внукам рассказать! — сказал мне этот порядочный брюзга, вспоминая недобрым словом мастера Чиликидзе.
Все смеются и аплодируют...