Лес, луг, поле

(Мир детства – очерк, наблюдение из середины двадцатого века. Место действия – Подмосковье, дер. Шматово)

«В образе Фавна древние италийцы почитали доброго демона гор, лугов, полей, пещер, стад, ниспосылающего плодородие полям, животным и людям; вещего бога и родоначальника многих древних фамилий, насадителя первоначальной культуры».
                (Википедия)               

***

В семье, где рисовать для всех было делом обычным, лучшей рисовальщицей считалась моя тётя. Ах, как я любила разглядывать её рисунки, выполненные тонко отточенным карандашом! Там были коровы и лошади, собаки и кошки, домашняя птица и люди. И все они имели своё «выражение лица». Но одно существо меня поразило больше всего. Это был старый и хитрый дед с хвостом и копытцами. 

- Бабушка, кто это? – подбежала я с великолепным рисунком.

- Это Фавн – покровитель полей, лугов и стад, – был ответ.

И для меня началась эпоха мифов и легенд. Не проходило дня, чтобы я не пристала к бабушке за новым рассказом. Какой это был захватывающий мир! Лес, луг и поле обрели для меня новый смысл. Они были населены Дриадами, Эльфами, Гномами… и Фавн царил в этом сказочном пространстве.
Совсем иначе стала восприниматься сказка о Дюймовочке. Другими глазами я стала смотреть на деревья, цветы и травы; на глину, песок и камни.

За школой, при которой жила моя бабушка, начиналось поле. А между полем и лесом был луг, пестревший с весны до поздней осени изобилием трав и цветов. В те далёкие времена он не желтел одуванчиками. Цветение начиналось с голубых россыпей незабудок, отливавших ультрамарином. Зрелище поистине неземной красоты!

Незабудки сменялись маргаритками, мышиным горошком, всевозможными колокольчиками, ромашками, львиным зевом и множеством других цветов, которым даже бабушка не всегда знала названия. И всё это утопало в травах.
Во влажных низинах благоухала таволга, которую хорошо было нюхать издалека. Запах её был настолько силён, что могла разболеться голова. 

Жаворонками над полем звенело лето. По краю этого поля прочно обосновались васильки, аптечная ромашка и набирал силу рябинник, то есть пижма, которая своим цветением обычно возвещает приход осени. 

Во время гроз над полем летали шаровые молнии. Было страшно, но очень уж интересно. После дождя я бежала туда, зная, что гномы подготовили мне новую коллекцию великолепных камней. В промоинах суглинка попадались пахнущие огнём кремни, разноцветные полевые шпаты, кварцы, и даже попался однажды «чёртов палец» - белемнит – головоногий моллюск, вымерший оказывается аж в конце мезозоя. Этот редкий дар природы я всегда носила в кармане.

На лесной опушке, где однажды от молнии загорелись деревья, зацветал Иван-чай. И тогда его спешили скосить, чтобы семена не засоряли округу. Луг, обычно, косили раньше, когда начинали колоситься травы – ко дню летнего солнцестояния. После уборки сена быстро подрастал белыми и розовыми куртинами клевер, луговой василёк, а вдоль дороги, ведущей к лесу, начинал цвести цикорий, и разливался по округе медовый запах донника.

По осени мы запасали его на зиму, как самый прекрасный ароматизатор. Венички душистых трав почти всегда висели в избах сельчан. Были там донник и таволга, мята и мелисса, кориандр, шалфей и душица. Почти в каждом доме стоял у порога посох из сухого можжевельника. На солнце такой посох издавал чудесный аромат.

А лес был полон своими тайнами. Бабушка показала мне лужайки ландышей и необыкновенно тонко пахнущей ночной фиалки – любки двулистной семейства орхидных. Этими цветами можно было только любоваться, ввиду их малочисленности. И об этом все местные знали.

В основном лес состоял из берёз, но иногда встречались стайки осин, редкие можжевельники, или дубы, ставшие моим любимым деревом; попадались орешник, ель и сосна. Ну, а громадные липы в изрядном количестве росли на холме, среди деревни, и в начале июля начинали цвести. Тогда над ними и в прямом, и в переносном смысле роились пчёлы.
Ольха, ива и черёмуха прочно обосновались вдоль ручья, протекавшего извилистой змейкой через деревню. Он так и назывался – Змеёвка. А вот клёны росли поближе к домам, утопавшим в зарослях сирени, вишни, сливы и яблонь.

Громадные лесные муравейники, от которых в разные стороны тянулись муравьиные дорожки, были предметом особого любопытства.
И была в лесу заветная земляничная поляна, на которую сколько не приходи, ягод всегда хватит. Ну, а сбегать, набрать за полчаса белых и подберёзовиков к обеду – для ребятни – привычная обязанность. Только надо было помнить, что лес ещё заселён сказочными существами, к которым относиться нужно с почтением, ибо они там - настоящие хозяева.

А ещё в лесу были трюфели. Бабушка, по каким-то, только ей известным приметам, разыскивала их по осени. Помогала ей в этом наша собака – Журка. Почуяв их, она начинала разрывать опавшие листья и землю.
В прохладном влажном осеннем воздухе запах трюфелей по краю леса чувствовался особенно сильно. Сами они были довольно плотные, пупырчатые, тёмно-коричневые. По осязанию напоминали мне нос телёнка.               
Ну и над всем этим царством звенело, пело на все голоса великое множество птиц. У всех, кто учился в школе, во дворах висели скворечники – мы их сами делали. Бабушка водила к лесу своих ребят и учила распознавать птичьи голоса, рассказывала о травах и цветах, о лесной фауне. Случалось, что она собирала школьников и всех, кто может помочь, на борьбу с шелкопрядом. Мы любили наш лес.

Березняк был редкий, светлый, не замусоренный. Подлесок, своевременно убранный, лежал там аккуратными штабелями, а к зиме, за умеренную плату, всегда разбирался сельчанами. После покоса по краю леса прогоняли деревенское стадо коров. Они лениво жевали сочную лесную траву, обмахиваясь хвостами, удобряя почву, поджидая своих хозяек на дневную дойку.

А вот уже и август. После Успенского поста в деревне был праздник. Ведь деревня была когда-то под покровительством церкви Успения Божьей Матери, зачем-то разрушенной в начале пятидесятых. А там уже и Покров… и вот уже зима сковала реки, ручей и дороги; укрыла снежным покрывалом деревенские холмы, лес, луг и поле. Подул жестокий северин, дни стали короткими, наступило пасмурно-белое безмолвие. Но впереди был Новый год и Рождество, и тёплым комочком в груди жила радость от их ожидания.

К февралю начинались солнечные дни, сменявшиеся метелями, и на поле образовывался наст. Иногда его наметало выше изгородей. Как же здорово было скользить по нему на лыжах, особенно, поймав попутный ветер! Ещё было интересно подобрать льдинку и смотреть сквозь неё на солнце! Или в лунную ночь – на наше ночное светило – особенно сквозь крону обледенелых ветвей дерева. Тогда луна оказывалась в центре кругового ореола ветвей. А небесный охотник Орион взирал на нас с небес долгими зимними ночами.

Лыжными палками в деревне не пользовались. В крайнем случае – одной, а на лыжах не катались, а ходили. Ходили на них все: и дети, и родители, и старики. Лыжи были широкие, почти прямые, и не проваливались даже в рыхлом снегу.
Машин в селе не было, кроме редко заезжавших тракторов, расчищавших по зиме дорогу; и на лыжах многие ходили в соседнюю деревню в магазин. Вдоль дорог виднелись лыжни, заметавшиеся метелями, но снова и снова кем-нибудь возобновляемые, аж до самой весны.

Время летело незаметно. Каждый день был полон открытиями, счастьем ощущения себя частью этого удивительного и прекрасного мира!

Нина Степ, Москва, 2013 г.   
Фото из интернета