21. Служба на Урале. Полеты

Полеты

Здесь на Урале я пролетал четыре полных года, «исколесил» немало запасных аэродромов, совершил два боевых вылета и сочетал летную деятельность с учебой в Академии. Это было сложное сочетание — учебы с полетами, но тем интереснее была служба, которая  целиком заполнялась заботами и решением насущных задач. Суровые зимние условия усложняли летную деятельность на Урале.

Из-за поступления в Академию, расформирования, переезда, проволочек с назначением у меня сложился перерыв в летной работе 8 месяцев. Поэтому проверяли меня новые командиры тщательно. Я все это преодолел и был допущен к самостоятельным полетам в зимних условиях на Урале.
 
Со штурманом Андрюхой П. мы начали с летных азов. Когда мы были допущены к маршрутным полетам, я, зная слабую подготовку штурмана, сам тщательно готовился к полетам в штурманском отношении.
К штурманскому делу относилось: хорошо подготовить карту, начертить на ней маршрут со всеми расчетными данными, знать наизусть приводные и широковещательные радиостанции и др. Я считал себя почти умеренно сдержанным человеком, но в полетах, удивляясь и возмущаясь слабости штурмана П., я иногда проявлял несдержанность, начинал его ругать.

Ругань, как правило, начиналась после моего традиционного вопроса к штурману: «Андрей, где мы? Андрей вместо ответа начинал судорожно крутить АРК (автоматический радиокомпас) и приговаривать: «Так, так, так, так…» Это выводило меня из себя. Непреложной обязанностью штурмана является постоянное знание местоположения самолета.

Я карту к таким полетам готовил сам, аккуратно складывал ее и помещал между рогов штурвала, чтобы можно было пилотировать и вести ориентировку. После «такания» штурмана я делал резкие эволюции самолета, закладывая большие крены, и при этом уже спокойно говорил: «Смотри, Андрей, под нами Губаха (или еще какой-нибудь населенный пункт)» Он сразу соглашался, и мы летели дальше.

Так постепенно от простого к сложному Андрей стал чувствовать себя в воздухе смелее и увереннее. Правда, уже на аэродроме после заруливания я видел, как Андрюха вылезал из кабины потным, и мы, как заведено в авиации, в спокойной обстановке анализировали его ошибки. По характеру П. был молчалив, и при таких разборах тоже молчал и соглашался с моими доводами. Мы все же упорно продвигались вперед…

Но были и курьезы, когда я уже считал Андрюху подготовленным и ослаблял подготовку к полетам в штурманском отношении. Однажды маршрут нашего полета состоял из 500 км по прямой в одну и другую сторону. При полете назад  к себе на аэродром я обнаружил, что мы не на линии пути, а значительно левее. Полет проходил в облаках и за облаками.

Я задал штурману традиционный вопрос: «Где мы?» Он ничего вразумительного ответить не смог, а продолжал судорожно крутить ручку АРК. На аэродром мы вернулись благополучно, но явно не с расчетным курсом, и на душе было неспокойно, так как я знал, что наземные средства радиолокации все это зафиксировали.

 Командир, не медля, произвел разбор нашего неудачного полета. А беда наша заключалась в том, что за Уральскими горами на высоте ветер был совсем противоположного направления, чем до Уральских гор. И введенная штурманом поправка в курс до Уральских гор оказалась двойной ошибкой за Уральскими горами. Вина моего экипажа заключалась в том, что штурман не замерил и не определил силу и направление ветра. Нас не наказал командир, но мы сами чувствовали себя виноватыми.

Критерием познания является практика, поэтому она помогла П. в дальнейших полетах. При помощи моего тщательного контроля изо дня в день он совершенствовал свои штурманские познания.
Нам стали доверять все более ответственные полеты, с которыми мы успешно справлялись. Экзаменом штурманской подготовки нашего экипажа явился облет зенитно-ракетных и радиолокационных войск с аэродромов маневра. Несмотря на малоориентирную в визуальном отношении и небогатую на радиотехнические средства местность, на поворотные пункты мы выходили точно.

Я был горд за то, что правда восторжествовала, что не отказался в трудное время от штурмана П, имевшего минимальный практический опыт, а кропотливым трудом обучил его. Он же проявил при этом максимальное старание и хорошо познал штурманскую науку. Вскоре он получил классификацию военного штурмана 2-го класса.

В части произошли перемены. Зайвый ушел на повышение. Командиром стал майор Рогонов. В части восстановилась деловая обстановка. Экипажи стали летать увереннее, сексоты оказались безработными. Я был восстановлен в должности командира звена.

Экипаж у меня поменялся. Штурманом стал капитан  Е.Дербенев. Он был хорошо подготовлен. Несколько лет служил в штурманском училище и был штурманом-инструктором. В воздухе вел себя смело, спокойно, порой самоуверенно. Когда нас заставала пурга при заходе на посадку, Дербенев ложился на смотровое стекло своей кабины и, наблюдая под собой щиты подхода, давал мне команды на довороты. Поэтому в любую сложную погоду (дождь, снег) мы всегда совершали благополучные посадки. Престиж наш поднимался, и мы стали выполнять самые сложные и ответственные задания.

Стрелком-радистом был назначен мне в экипаж старший сержант сверхсрочной службы Мурасов Ахат Ахатович. Он был участником Великой Отечественной войны. Он отлично справлялся и за техника самолета, и за штурмана. В командировках он был незаменим, так как самолет, подготовленный им, в техническом отношении никогда не подводил. В воздухе он быстро по радио связывался со всеми летными экипажами и мог доложить интересующую меня погоду. Добавлю, что он отлично играл в преферанс, помогала ему в этом отличная память.

С таким экипажем леталось легко, и все задания были по плечу.



(продолжение следует...)