Глава 6. Продолжение знакомства с селом

    Была в селе своя «Чайная», возле которой коновязь никогда не пустовала. Дым стоял «коромыслом». Порой там недавние торговцы, спускали выручку от продажи и возвращались домой, к заждавшимся их хозяйкам сыты, пьяны, и как говорится - нос в табаке. Благо лошади знали дорогу домой, и, натоптавшись в ожидании у коновязи, наконец, дождавшись, прямо сказать неадекватного хозяина, мелкой рысью спешили домой в тёплую конюшню, к сену, а слегка посиневший от холода скрюченный пьяный хозяин попадал в руки рассерженной, но заботливой жены, которая рассуждала здраво: «Хоть пьяное, но своё». А за стойкой, в «Чайной», в белом переднике, буфетчица качала пиво, хитро и выгодно для себя пользуясь пеной, разливала в чарки водку, а из огромного самовара, крепкий и горячий чай по стаканам в подстаканниках, так необходимый для заезжего человека. Можно было и пообедать, и в отдельном зале, напоминающий городской, с большим фикусом в деревянной кадке, поговорить конфидициально, без посторонних глаз. Был, да и поныне стоит в селе «Дом заезжих», которым пользовались приехавшие по необходимости в село, люди. Мне приходилось в детсадовском возрасте коротать, во время карантина, там время. Улыбчивая и услужливая заведующая Татьяна Фоминишна и её дочь Люся, проживающие в маленькой комнатке при «Доме заезжих», выручали деда моего, в ту пору начальника комунхоза, оставаясь со мной. Постояльцы там бывали не всегда, часто комнаты подолгу пустовали и женщины с удовольствием занимались с «подброшеным» им ребёнком. Помню, как-то после обеда, положили меня спать в одной из комнат, где стояли несколько белоснежных, ровно застеленных кроватей, на одну из них. Занавесили окна и ушли. Я проснулась - темно, никого нет, дверь снаружи заперта, а с улицы слышны звуки похоронной музыки духового оркестра. Я была в страхе, била ногами в дверь и орала. Видимо сон навеял мне какие-то картинки, да закрытая дверь. Стены были необычайно толсты, а окна глубокие и плотно закрытые, видимо старинной постройки. Мой истошный крик, был как писк комара, не услышан. Оказывается, по главной улице шла похоронная процессия, женщины вышли проводить покойного, а потом надо же обменяться впечатлениями от увиденного с соседками, время для них прошло незаметно, а я обревелась до икоты. Почта и переговорный пункт были для меня всегда загадкой. Придя с мамой для разговора с бабушкой, проживающей в Саратове, в ожидании, когда соединят нас, я не отрываясь, прижавшись носом к маленькому окошечку, наблюдала за ловкими манипуляциями телефонистки. Она довольно быстро вставляла и вытаскивала из дырочек, металлические стерженьки на гибких шнурах, при этом успевая с кем-то переговариваться, смеяться в микрофон. В чём была суть этих соединений, я не понимала. Казалось, что её действия не имеют смысла, однако, когда стенки все уже были обтёрты, стулья объелозины, а бланки, лежащие на столе - разрисованы, спустя полчаса или сорока минут - раздавался довольно противный и пронзительный голос: «Саратов, вторая кабина!» Мама вскакивала со стула, находясь до этого окрика в полусонном состоянии, хватала меня за руку и неслась к кабинке, которых было всего-то две. Но она умудрялась вбежать не в ту, тем не менее успевая втащить меня и закрыть поплотнее дверь. Тут же выяснялась ошибка, и мы неслись в другую. Проделывая те же действия. Мама долго перекрикивалась с бабушкой, несколько раз, во время разговора связь прерывалась, на самом казалось, важном и мама распахивала дверь, при этом каждый раз выталкивая меня, чтобы попросить телефонистку наладить связь и опять втягивала меня в кабинку. Разговор, со всеми накладками, продолжался всего минут пять. Мы шли домой по притихшему селу. Я еле волочила ноги, абсолютно усталая и сонная, а мама пыталась мысленно подвести итог разговора и понять, что же всё-таки бабушка хотела ей сказать? Нет, бегая целый день на улице, лазая по заборам, так не устаёшь! Как говориться: «Тяжелее всего - ждать, да догонять». А аптека в Пичаево своим интерьером напоминала, что построена была в начале века. Я заходила туда с трепетом, как в кабинет доктора. Белоснежный, в своём халате и шапочке, провизор Исмаил казался волшебником в своём царстве. Всегда улыбчивый и доброжелательный, внимательно выслушивал и подбирал лекарства. Красивые резные шкафчики с множеством ящичков с загадочными, на непонятном языке надписями, привлекали внимание. Пузырьки, колбы, реторты, ступки и пестики, весы с крошечными гирьками, завораживали. В моём понимании и поныне такими должны быть все аптеки и люди, работающие в них, главное необычный, свойственный только этому учреждению стиль и интерьер, а не как большой несуразный магазин. Должна бы сохраниться некая таинственность, загадочность связанная с лекарствами, надписями на латыни, уважение к лекарствам, возможно не стали бы тогда они, порой просроченные, валяться в большом количестве по шкафам у населения, не подделывались бы жульём, не стали бы, в конечном итоге доступны для наркоманов, употребляющих их горстями, за неимением самих наркотиков. И главное, не убили бы провизора Исмаила, как мне стало недавно известно. Грустно всё это осознавать.